Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)

госпожа. Этой же форме в переводах на русский язык в зависимости от контекста могут соответствовать по меньшей мере пять

слов {дама, женщина, сударыня, барыня, мадам).

Можно ли считать эквивалентной французскому слову только одну из этих форм или каждая является эквивалентом? Вопрос достаточно спорный в связи с тем, что все русские формы могут относиться к тем же референтам, что и французская madame. Более того, каждая межъязыковая пара обладает всеми свойствами эквиваленции, т.е. симметрии, реверсивности и рефлексии.

Слово госпожа переводит французское madame, стоящее перед именем замужней женщины (как реальной, так и литературного персонажа), если о ней говорят в третьем лице: Madame Bovary — Госпожа Бовари. Оно обычно возникает в переводе также в случаях, когда французское madame употреблено в обращении:

Madame Dubois — Госпожа Дюбуа! Madame la Doyenne — Госпожа декан!

Слово сударыня может возникнуть в переводе как эквивалент французского обращения madame, если за ним не следует имя собственное, для придания тексту определенной стилистической окраски. Оно позволит произвести некоторую историческую адаптацию текста в случае, когда описываемые в исходном тексте события исторически будут соответствовать тому периоду, когда в русской речи было принято данное обращение:

«Вы неправы, мадам, потому что ваш отказ может повлечь за собой серьезные неприятности» (Пышка).

«Сидр был хорош, и чета Луазо, а также монахини пили его из экономии» (Пышка).

«Г-н Воланви с женой ужинали, сидя в самом конце стола» (Пышка).

«Да, сударыня, люди эти только и делают, что едят картошку со свининой...» (Пышка).

Метафорическая дифференциация

В.Г. Гак отмечает, что «отношение перекрещивания» представляет собой логическую основу семантического процесса переноса, который существует в двух разновидностях: перенос по сходству (метафора) и перенос по смежности (метонимия). На семантическом уровне принимает форму устранения или замены архисемы при сохранении дифференциальной семы, которая становится исходной семой наименования1.

' Гак В.Г. Языковые преобразования. С. 471.

450

Такой метафорический перенос он интерпретирует следующей формулой: А•б трус (А — «человек», б — «трусость») —> Б-в заяц (Б — «трусость», в — «заяц»)1.

, Это можно обозначить формулой: А∩В= В∩А, где А — класс людей, В — класс зайцев, П — символ перекрещивания объемов понятий. В речевом выражении эта формула должна выглядеть следующим образом: есть такие люди, которые одновременно являются зайцами, и есть такие зайцы, которые одновременно являются людьми. Представляется, что классы людей и классы зайцев вряд ли имеют такую зону пересечения. Если понятий три, то отношения перекрещивания должны обладать свойством транзитивности, которое можно проверить следующей формулой: А ∩ (В ∩ Q = (А ∩ В) П С = В ∩ (А ∩ C), где С обозначает класс трусов. Из этой формулы следует, что если есть люди, которые одновременно являются и зайцами, и трусами, то есть такие трусы, которые являются и зайцами, и людьми, а также зайцы, которые одновременно являются и трусами, и людьми. И в этом случае мы попадаем в порочный круг, так как нет зайцев, которые одновременно были бы людьми. Понятие человек-заяц представляет собой пустой класс, а отношение перекрещивания с пустым классом невозможно2, если, разумеется, речь не идет о высказываниях, авторы которых умышленно используют понятия пустых классов, например в мифах, сказках и т.п., где вымышленные персонажи, животные и пр. уподобляются людям.

Несмотря на видимую алогичность, метафорическое употребление имени заяц для обозначения понятия трусливый человек реально существует и к тому же весьма распространено и устойчиво. Такую метафору иногда называют ломаной, т.е. противоречивой, приводящей к объединению логически несовместимых понятий.

На самом деле эта логическая несовместимость — только внешняя. Но отношения между понятиями более сложные. Отношения между понятием человек и понятием заяц, которые расположены в разных предметных областях и не имеют пересекающейся зоны, устанавливаются через третье понятие, с которым каждое из этих понятий оказывается в отношениях перекрещивания. Именно это третье понятие и служит основой для переноса значения. Так, с помощью логической операции умножения понятий

мы можем установить отношение перекрещивания между понятиями человек и трус: есть такие люди, которые являются трусами, и есть такие трусы, которые являются людьми. В зоне пересечения оказываются объекты, подпадающие под содержание нового по-

Гак В.Г. Указ. соч. С. 471.

См., напр.: Свинцов В.И. Логика. М, 1987. С. 45.

451

нятия, родившегося в результате умножения и называемого логическим произведением — трусливый человек. В непересекающихся зонах оказываются, во-первых, люди, которые не имеют признака трусливый, и, во-вторых, не-люди, характеризующиеся именно признаком трусливости, например зайцы. Таким образом, понятия люди и зайцы находятся в непересекающихся зонах, а отношения между ними являются не отношением перекрещивания, а отношением внеположенности. Благодаря той же операции мы можем получить в результате умножения понятий заяц и трусливость производное понятие трусливый заяц. Умножение друг на друга этих двух новых понятий трусливый человек и трусливый заяц производит третье понятие — трусливое существо. Это третье производное понятие и лежит в основе метафорического переноса имени одного предмета на имя другого. Мы видели, что понятие не-люди, оказывающееся в пустой зоне при пересечении понятий человек и трус, имеет нечеткий, размытый объем, в него могут входить любые живые существа (ведь именно в этой предметной области расположены оба понятия), которым может приписываться признак трусливости: лани (напр., пугливая лань),

пингвину {глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесы),

кролику (напр., французский антифрастический сравнительный оборот: brave comme un lapin — храбрый, как кролик) и даже медве-

дю (ср.: медвежья болезнь как признак особенно сильного страха). Именно размытость объема понятия, отмечаемая при метафорическом переносе, объясняет то, что в разных языковых культурах одним и тем же классам животных приписываются разные признаки. Так, во французском языковом мышлении образ зайца ассоциируется не только с трусостью, но и с быстротой (ср.: lièvre —

быстрый, расторопный человек и лошадь, задающая быстрый темп в упряжке), а также обиды и преследования (mener une vie de lièvre —

вести жизнь, полную обид и преследований), настороженность

(dormir en lièvre — чутко спать), слабоумие (mémoire de lièvre ~ девичья память; cervelle de lièvre ≈ куриные мозги), чистоплотности (propre comme un lièvre — вылизанный, как кошечка) и пр. «Бли-

жайший сородич» зайца — кролик помимо трусости ассоциируется с распутством, сладострастием, пьянством, осторожностью, опытностью, неприятным запахом и др., что так же ярко проявляется во фразеологии:

Le lapin des lapins — забулдыга, отчаяный парень, гуляка;

Un fameux (rude) lapin — сильный, уважаемый человек, поклонник женщин;

Un vieux lapin — стреляный воробей»;

Un chaud lapin — страстный человек, сладострастник, поклонник женщин;

Sentir le lapin — плохо пахнуть, вонять козлом, вонять псиной.

452

Мы выделили некоторые имена во фразеологических оборотах русского языка, рассматриваемых иногда в качестве эквивалентных французским, чтобы показать, что непересекающиеся области понятий, объединенных отношением перекрещивания через третье понятие, могут быть заполнены различными подмножествами. Понятия, возникающие в результате метафорического переноса, более точно будут национальными концептами, а не понятиями. Такие национальные концепты с неясным содержанием и неточным объемом доставляют немало хлопот переводчикам и иногда заставляют их прибегать к разъяснениям, чтобы сделать текст перевода приемлемым для восприятия людьми иной языковой культуры. В этом состоит одна из кардинальных проблем перевода фразеологизмов, сравнительных оборотов и других образных выражений. Переводчик всякий раз должен делать выбор либо в пользу устойчивой образности языка перевода, либо в пользу образа, сложившегося в языковом сознании языка оригинала. В первом случае он выбирает среди понятий, не оказавшихся в пересекающейся зоне, такой класс объектов, которому традиционно приписывается данный признак. Например, французскому высказыванию il a la cervelle de lièvre или английскому he is harebrained в переводе на русский язык может соответствовать у него куриные мозги. Во втором случае, если система смыслов исходного текста требует сохранения первоначального образа, переводчику придется создать собственное образное выражения по наиболее приемлемой модели переводящего языка.

Трансформационная операция, состоящая в изменении в переводе образной основы метафоры с переходом от одного вида объектов к другому, может быть определена как метафорическая дифференциация.

Мы видели, что понятия об объектах, замещающие друг друга при метафорическом переносе, находятся в отношении внеположенности, а аналогия между ними, т.е. ассоциативная связь, устанавливается через некоторые иные понятия, возникающие в результате многократного умножения понятий.

Отношение внеположенности характеризует и объемы тех понятий, которые оказываются в контакте при метонимических переносах, а также в других случаях переводческих преобразова-

ний, которые можно назвать операциями слабой дифференции.

Слабая дифференциация представляет собой переводческий прием лексико-семантического преобразования исходного сообщения, в результате которого семантически значимая единица исходного текста заменяется в переводном тексте единицей языка перевода, имеющей минимально необходимое для достижения

453

адекватности число аналогичных сем, относящих сталкивающиеся в переводе слова двух языков к тождественным понятиям одного или нескольких высших классов.

§ 9. Логическое отношение внеположенности. Слабая дифференциация. Метонимическая дифференциация

Понятия характеризуются как внеположенные, если их объемы полностью исключают друг друга, т.е. нет ни одного объекта, который бы подпадал и под понятие А и под понятие В, как это случается при перекрещивании. Пересечение внеположенных понятий образует пустой класс. Внеположенными могут быть как понятия об объектах в пределах одной предметной области, например дуб, сосна, клен и т.п., входящие в предметную область растения, так и понятия, относящиеся к разным предметным областям, например кофе и дверь. Понятия могут одновременно входить в несколько предметных областей. Так, кофе, чай войдут в предметную область напитки вместе с понятиями молоко и водка. Они же войдут вместе с понятием молоко в предметную область безалкогольные напитки и окажутся отделенными от понятия мо-

локо в предметной области напитки растительного происхождения.

В то же время все эти понятия оказываются внеположенными по отношению друг к другу.

Отношения внеположенности на диаграммах Венна представлены в виде двух непересекающихся окружностей, а предметный класс, в который они могут входить, — в виде прямоугольника, включающего в себя обе окружности:

Рассмотрим пример перевода названия рассказа А.П. Чехова

«Дом с мезонином» на английский язык — «The house with the mansard».

Русское слово мезонин, произошедшее от итальянского mezzanino (полуэтаж), обозначает надстройку над средней частью жилого (обычно небольшого) дома. Английское же слово mansard, образованное, как и русское слово мансарда, от французского — mansarde (от имени архитектора Mansart), обозначает жилое помещение на чердаке с наклонным потолком или наклонной стеной. При этом предполагается определенная форма кровли — «ломаная крыша», т.е. некоторый внешний признак.

454

Английский вариант перевода названия рассказа дает читателю представление о совсем иной постройке. В английском языке нет слова, которое точно соответствовало бы типу русской постройки — дом с мезонином. Само определение с мезонином различно употребляется в русском и других языках. Во французском языке, где оно, так же как и в русском, заимствовано из итальянского, оно обозначает определенные элементы строительной конструкции, но не с внешней стороны здания, а внутри. По-фран- цузски mezzanine — это небольшой полуэтаж, оборудованный внутри здания между двумя высокими этажами, бельэтаж в театре или антресоль в высоком помещении.

Русское словосочетание дом с мезонином позволяет увидеть внешний вид постройки, сооружение особого типа, над средней частью которого возвышается небольшая надстройка. Это имя вызывает в памяти кокетливые московские домики, сохранившиеся кое-где в старых московских кварталах, с семью окнами на фасаде первого этажа, над средней частью которых возвышаются мезонины с тремя окнами на фасаде, или помещичьи усадьбы, имеющие аналогичные внешние очертания.

Переводчик на английский язык учитывает именно внешний признак описываемого предмета. Английское mansard — это тоже нечто надстроенное, причем характеризующее как внутренний признак здания (помещение), так и внешний. Но дом предстает совсем иным. Данную замену трудно назвать эквивалентной: мансарда и мезонин суть различные сооружения, мансарда располагается по всей площади дома. Если провести компонентный анализ данного переводческого случая, то можно заметить, что число совпадающих сем в русском и английском именах невелико. Однако некий минимум общих сем у русского слова мезонин и английского mansard есть: 1) конструктивная особенность постройки;

2) надстройка здания, нечто возвышающееся над основным корпу-

сом здания. Этот «семантический минимум» и дает переводчику основание использовать для обозначения одного предмета имя другого. Можно ли считать такую замену адекватной? Пожалуй, да. Разумеется, английский читатель не получит возможности познакомиться с особенностями русской архитектуры. Но для того чтобы сообщение выполнило данную когнитивную функцию, переводчику пришлось бы дать описательный перевод названия сооружения или какой-либо комментарий, что противоречило бы реализации основной функции художественного текста — поэтической. У английского читателя, не знакомого со старой русской архитектурой, вряд ли возникли бы какие-нибудь ассоциации при упоминании о данном типе сооружений. То есть эффект, аналогичный тому, какой мог бы вызвать данный образ у русского

455

читателя, в любом случае достигнут бы не был. Это и позволяет считать утрату малосущественной.

С точки зрения теории переводческих преобразований данная замена предстает именно как дифференциация, ведь значе - ния столкнувшихся в переводе русского и английского слов различаются своими дифференциальными семами, однако оба понятия подчинены понятиям более высокого уровня, т.е. объединены архисемами.

Дифференциацию иллюстрирует еще один пример из того же перевода рассказа Чехова:

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иголкам, которые тут на вершок покрывали землю.

I climbed easily over some railings and made my way along this walk, my feet slipping on the carpet of pine-needles which lay an inch thick on the ground.

Русские еловые иголки в английском переводе превращаются

всосновые. В основе данной транспозиции с изменением дифференциальной семы (переводческая парабола) лежит архисема хвоя. В русском языке словосочетание еловые иголки столь же возможно, как и словосочетание сосновые иголки. Эти словосочетания предполагают соотнесенность с различными ситуациями реальной действительности. В английском же языке образ сосновых иголок {pine-needles) доминирует над образом еловых иголок. Выражение сосновые иголки принимает на себя собирательно-обоб- щающую функцию обозначения опавшей хвои и сосны, и ели. Английское pine-needles оказывается неким речевым штампом, который и используется переводчиком как естественный эквивалент. Данный пример убедительно показывает, что дифференциация в данном случае никак не связана с конкретизацией. Напротив, данный тип дифференциальной транспозиции, скорее, тяготеет к генерализации. Обратимся теперь к другому виду переноса, нередко практикуемому в переводе, а именно метонимии. С точки зрения производимых логических операций над понятиями метонимия существенно отличается от метафоры. Сами понятия об объектах, уподобляемых в ходе метонимического переноса, как и

вслучае метафорического переноса, оказываются в отношениях внеположенности.

Вернемся к примеру описания римского легата Булгаковым и переводам этого фрагмента текста на английский и французский языки.

Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в

456

зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще.

Next to appear before the procurator was a handsome, blondbearded man with eagle feathers in the crest of his helmet, gold lion heads gleaming on his chest, gold studs on his sword belt, triple-soled sandals laced up to his knees, and a crimson cloak thrown over his left shoulder.

Ensuite se présenta devant le procurateur un bel homme à barbe blonde. Des plumes d'aigle ornaient la crête de son casque, des têtes de lion d'or brillaient sur sa poitrine, le baudrier qui soutenait son glaive

était également plaqué d'or. Il portait des souliers à triple semelle lacés jusqu'aux genoux, un manteau de pourpre était jeté sur son épaule gauche.

В переводах этого фрагмента в результате синекдохи (замены названия части названием целого) львиные морды превращаются в львиные головы. Данное преобразование вряд ли может быть определено в полном смысле слова как переводческое, так как в английском и французском языках украшения в виде морд животных, т.е. передней части головы, где расположена пасть, традиционно передаются синекдохой — голова. Так, во французском языке словом tête (голова) обозначаются профили, изображенные на медалях, например: Tête d'une médaille. В результате только метонимического переноса слово tête превращается в обозначение че-

репа (Forme de la tête, букв, форма головы; tête de mort, букв, голова мертвого), лица (Une tête sympathique, букв, симпатичная голова),

выражения лица (Une tête d'enterrement, букв, похоронная голова), волос (Chercher des poux dans la tête à qqn, букв, искать вшей в го-

лове у кого-либо), маски (Un bal de têtes, букв, бал голов), разума

(Une tête pensante, букв, думающая голова), психологического со-

стояния (Avoir la tête chaude/froide, букв, иметь горячую/холодную голову), человека (Prendre une chose sur sa tête, букв, брать что-

либо на свою голову, т.е. принимать на себя ответственность; Une tête couronnée, букв, коронованная голова) и даже жизни (L'accusé a sauvé sa tête, букв, осужденный спас свою голову).

Нетрудно заметить, что аналогичные метонимические переносы есть и русском, и в английском, и в других языках. Разумеется, не все они симметричны. При переводе на русский язык таких,

например, выражений, как une tête sympathique, une tête d'enterrement, une tête couronnée, нам придется устранять метонимические переносы французского языка, т.е. нейтрализовывать образные высказывания, придавая им естественную логическую форму —

приятное лицо, похоронное выражение лица, коронованные особы.

457

Английское выражение the wine went to my head мы можем передать симметричной метонимической формой вино ударило мне в голову (head ~ голова), а вот при переводе выражения blood rushed to his head мы, пожалуй, осуществим метонимическую трансфор-

мацию кровь бросилась ему в лицо, кровь прилила к лицу (head →

лицо). Мы можем передать симметричной метонимией выражение a clear head — светлая голова, но произведем метонимическую трансформацию выражений to count in one's head — считать в уме

(head → ум), he has a strong head for drink — он может много вы-

пить (head → свойство человека, его устойчивость к алкоголю), on your head be it — пусть это будет на твоей совести (head →совесть) и др.

Вспомним фрагмент из повести Мопассана «Пышка», который мы приводили в качестве примера повторной номинации.

«Mais Loiseau dévorait des yeux la terrine de poulet. Il dit: «À la bonne heure, madame a eu plus de précaution que nous. Il y a des personnes qui savent toujours penser à tout». Elle leva la tête vers lui. «Si vous en désirez, monsieur? C'est dur de jeûner depuis le matin». Il salua: «Ma foi, franchement, je ne refuse pas, j'en peux plus. À la guerre comme à la guerre, n'est-ce pas, madame?»

«Но Луазо пожирал глазами миску с цыплятами. Он проговорил:

— Вот это умно! Мадам предусмотрительнее нас. Есть люди, которые всегда обо всем позаботятся.

Пышка взглянула на него.

— Не угодно ли, сударь? Ведь нелегко поститься с самого утра.

Луазо поклонился.

— Да... по совести говоря, не откажусь. На войне как на вой не, не так ли, мадам?»

Переводчик осуществляет метонимическую трансформацию:

Elle leva la tête vers lui (букв, она подняла к нему голову) → Пышка взглянула на него. Автор оригинального текста обращает внимание на движение головы героини: она поднимает ее, чтобы взглянуть на собеседника, т.е. до того ее голова должна была быть опущена к еде. Переводчик производит одновременно несколько транс-

формационных операций: 1) она подняла к нему голову → она подняла на него глаза (метонимический перенос); 2) она подняла на него глаза ≈ она устремила на него глаза ≈ она взглянула на него

(семантическое перераспределение). Он не показывает движение головы, но описывает действие глаз, которые так и не возникают в русском тексте, они избыточны в связи с тем, что глагол взгля-

нуть содержит в себе сему глаза, ведь взглянуть — это устремить глаза.

458

Рассмотрим другие случаи переводческой метонимии, для чего обратимся к фрагменту из рассказа Хемингуэя «Белые слоны».

The girl looked at the ground the table legs rested on.

Девушка посмотрела вниз на ножку стола.

The girl looked at the bead curtain, put her hand out and took hold of two of the strings of beads.

Девушка взглянула на занавес и, протянув руку, захватила две

бамбуковые палочки.

В первом случае переводчик избирает ножку стола в качестве объекта, на который смотрела девушка. У автора оригинала девушка смотрела скорее на пол, на то место, где стояли ножки стола. Но такая неуклюжая парафраза «место, где стояли ножки стола», справедливо кажется переводчику неприемлемой для художественного текста. Поэтому переводчик производит метонимическую трансформационную операцию, и в тексте перевода возникает ножка стола. Переводчик уходит и от формы множественного числа legs → ножки. И эта трансформация справедлива, так как в противном случае создалось бы впечатление, что взгляд девушки рассеян. Но переводчик понял из оригинала, что ее взгляд был сосредоточен, как у людей, которые напряженно думают о чем-то другом.

Во втором примере мы видим, что две ниточки бамбуковой за-

навески превращаются в переводе в две бамбуковые палочки. Здесь мы снова встречаемся с переводческой синекдохой — вместо нитей бамбуковых палочек (целое) в переводе возникают только палочки (часть). Видимо, переводчик посчитал, что понятие бамбуковая нить оказывается размытым, его содержание не совсем ясно. Парафраза нить бамбуковой занавески — неуклюжа и неуместна, ведь в тексте уже говорится о том, что она смотрела на эту занавеску, поэтому и происходит синекдохическая трансформация.

Все объекты, которые фигурируют в приведенных выше примерах, отражены в понятиях, находящихся друг с другом в отношении внеположенности. В самом деле, не может быть голова глазами, ножка стола — полом и т.п. Однако они возможны не только в силу образности человеческого мышления, но и потому, что внеположенные понятия могут замещать друг друга в результате довольно сложных логических операций, но уже не с понятиями, а с суждениями, и представлять собой результат силлогизмов, т.е. умозаключений. Такие логические операции вполне возможны как в пределах системы понятий, выраженных одним языком, так и при переходе от одной лексико-понятийной системы к другой, т.е. в переводе. Переводчик, столкнувшись с понятием, которое по тем или иным причинам не может быть эквивалентно передано лексическими средствами переводящего языка, производит транс-

459