Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)

менты смысла выпадают (а, с, е). После этого в переводящем языке выбирается единица перевода (ЕП), имеющая данные единицы смысла (b, d). Разумеется, она в большинстве случаев может иметь и другие элементарные смыслы, которые волей-нево- лей приращиваются к общей системе смыслов сообщения, что и приводит иногда к искажениям и во всех случаях дает в переводе не вполне симметричную картину ситуации, описываемой в оригинале.

Возникает вопрос: сохранение какого количества элементарных смыслов необходимо для того, чтобы перевод данной единицы мог считаться эквивалентным?

Дж. Кэтфорд, анализировавший контекстуальные отношения языковых единиц, т.е. связь грамматических или лексических единиц с лингвистически релевантными элементами в ситуациях. где эти единицы употребляются, как, например, в текстах, использует в своей теории перевода понятие контекстуального значения1. Контекстуальное значение представляет собой набор ситуационных элементов, релевантных данной лингвистической форме. Сочетание ситуационных элементов варьирует от языка к языку и очень редко бывает одинаковым в любой паре языков. Кэтфорд приводит пример следующей ситуации: входит девушка и говорит: / have arrived. В переводе на русский язык это высказывание вероятнее всего приобретет форму: Я пришла. Если сравнить наборы элементов ситуаций, отраженных в исходном и переведенном высказывании, то можно увидеть не только их асимметрию, но и количество совпадающих и разнящихся элементов:

Английское высказывание содержит набор из четырех элементов смысла, отражающих четыре признака ситуации, а русский эквивалент — шесть. Общая сумма элементов смысл равна семи. Схема наглядно показывает, что из семи элементов смысла совпадают только три, т.е. чуть меньше половины.

1 См.: Кэтфорд Дж.К. Лингвистическая теория перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. С. 106 и далее.

400

Чтобы убедиться в том, что для достижения эквивалентности в переводе достаточно передать лишь половину набора элементарных смыслов, проведем такой же эксперимент на материале другой пары языков, а именно русского и французского. Возьмем небольшое высказывание из «Собачьего сердца» Булгакова и его перевод: Пес пополз, как змея, на брюхе — Le chien s'approche, rampant sur le ventre comme un serpent.

Семный анализ высказывания показывает, что исходное сообщение содержит набор из 15 сем, а переводное — 17. Общее число сем обоих высказываний равно 22, а число совпадающих сем — 11, т.е. составляет ровно половину. Наибольшее различие отмечается в группе, обозначающей движение, где из 12 сем совпадают только три. Если исключить сему единственного числа субъекта, совершающего действие, которая дублирует сему, со-

401

держащуюся в имени, согласованном с глаголом, то совпадающих сем остается всего две. Русский глагол пополз содержит в себе семы и собственно движения, и стадии движения (начала), и способа движения, и скорости движения. Французский глагол s'approcher передает лишь значения движения и приближения. Кроме того, как можно заметить, во французском переводе использован прием модуляции: ситуация представлена как бы с противоположной стороны. В русской фразе пес начинает движение откуда-то, а во французской он приближается к кому-то.

Категория рода субъекта движения оказывается нейтрализованной {пес — le chien) в силу того, что половые различия животных не всегда актуализируются в речи. В данной ситуации категория рода и в русском, и во французском языке оказывается малозначимой. В тексте эта категория достаточно отчетливо выражается формой подлежащего, согласованного с глаголом. Поэтому ее дублирование формой глагола может рассматриваться как избыточное. Разумеется, и в русском, и во французском языке в некоторых случаях формы глаголов дублируют категорию рода, выраженную подлежащим или восстанавливаемую из контекста. В русском и французском языках такое дублирование отмечается, в частности, в формах единственного числа глаголов, согласованных с подлежащим. Формы французских глаголов не дублируют в формах спряжения категорию рода, эти значения передаются раздельными формами. Во французском высказывании значение движения и его стадии передается глаголом, а значение способа движения — причастной формой другого глагола ramper, определяющей состояние субъекта, в которой также дублируется сема движения.

Проведенный эксперимент наглядно показывает, что для достижения эквивалентности переводного текста исходному оказывается достаточным передать лишь половину общего набора элементарных смыслов. Это доказывает относительность самой категории переводческой эквивалентности и определяет тот порог, за которым та или иная единица ориентирования как единица смысла исходного текста не может уже превратиться в единицу перевода, т.е. считаться эквивалентно переведенной. Кроме того, этот эксперимент, который может быть продолжен на материале иных пар языков и разных по своей протяженности высказываний, показывает, что в переводе происходит скорее увеличение набора элементарных смыслов, нежели их сокращение. В примере Кэтфорда русский перевод, потеряв из исходного набора один элемент (связь с настоящим), привнес три новых (женщина, пешком, завершенность). В нашем примере, где русское высказывание сравнивается с французским, в переводе оказались утра-

402

енными такие элементы смысла, как прошедшее время (действие началось до момента речи), начало действия, образ действия (медленно).

В среднем в переводе достигается сохранение половины от общего семного состава системы смыслов, заключенной в той или иной единице смысла, но в некоторых случаях это число может быть значительно меньше. Это происходит прежде всего если переводчик применяет адаптацию — прием, изменяющий саму предметную ситуацию. Закономерно предположить, что если в переводе одна предметная ситуация заменяется другой, то и семный состав единиц, описывающий эти предметные ситуации, будет совершенно иным.

§ 3. Адаптация

Термин «адаптация» используется в теории перевода для обозначения такого вида преобразования, в результате которого происходит не только изменение в описании той или иной предметной ситуации, но и заменяется сама предметная ситуация. Адаптация является последним шагом, пройдя который, переводчик покидает область перевода и оказывается в области иных, похожих на перевод, но менее строгих форм межъязыкового и межкультурного посредничества — рефератов, переделок, подражаний и т.п. В основе адаптации как способа достижения соответствующего коммуникативного эффекта, т.е. сохранения в тексте перевода прагматического значения, присущего тексту оригинала, лежит представление о том, что некоторые предметные ситуации, выведенные в оригинальном речевом произведении, могут быть превратно истолкованы получателем текста перевода. Соответственно текст не сможет вызвать нужного коммуникативного эффекта, насторожив получателя понятиями о непривычных, чуждых, а может быть, и враждебных его культуре предметах и явлениях. Поэтому адаптации широко применялись при переводе религиозных текстов на языки народов, чей общекультурный уровень резко отличался от среднеевропейского. Теоретические обоснования адаптация получила, как известно, в концепции динамической эквиваленции Ю. Найды. В его работе, упоминавшейся во второй части этой книги, можно найти немало примеров «переводческой аккультурации» оригиналов. Но сейчас в переводе господствует противоположная тенденция: переводчики предпочитают не переодевать иностранцев в национальные одежды народа переводящего языка, они не маскируют пионеров под

бойскаутов, кус-кус под кашу и т.п.

403

К адаптации следует подходить с большой осторожностью. Положительное свойство этого приема — облегчить получателю переводного текста понимание смыслов оригинального произведения — обедняет межкультурную коммуникацию, нивелирует межкультурные различия, создает ложное представление о том, что «везде все так же».

Адаптация вызывается, таким образом, не столько межъязыковой асимметрией, сколько межкультурной. Поэтому она встречается иногда при переводе реалий, т.е. таких понятий, которые, существуя в культуре языка оригинала, отсутствуют в культуре переводящего языка. Эти понятия могут соотноситься с предметами и явлениями самой разной природы. Можно говорить о реалиях бытовых, социальных, политических и т.п. Достаточно подробную классификацию реалий можно найти в книге болгарских переводчиков С. Влахова и С. Флорина. Разумеется, адаптация — не единственный прием для передачи реалий в переводе. Более того, в современной переводческой практике для перевода реалий адаптация используется значительно реже, чем другие трансформирующие операции, в связи с тем, что она в значительной степени деформирует представления об иной культуре.

Тем не менее в некоторых случаях адаптация оказывается необходимой именно для того, чтобы сохранить целостную систему смыслов исходного речевого произведения, добиться аналогичного коммуникативного эффекта. Применение адаптации в этих случаях продиктовано не тем, что получатели переводного текста не в состоянии понять какое-то явление чужой для них действительности, а асимметрией языковых картин мира, неоднозначностью ассоциативных связей, устанавливаемых между именами, понятиями и предметами реального мира.

Приведем ставший уже классическим пример перевода названия советского фильма 60-х гг. «Летят журавли» на французский язык — «Quand passent les cigognes». Во французском переводе один предмет (журавли) заменен другим (аисты). Французской культуре журавли так же хорошо известны, как и аисты. Соответственно во французском словаре есть лексическая единица, обозначающая этот вид птиц — la grue. Поэтому семантически эквивалентный перевод вполне возможен. Но во французском языке еще с XV в. за этим словом закрепилось и переносное значение — проститутка. В другом контексте, где речь шла бы о журавлях, на-

пример журавлиный клин — les vols en V de la grue, никакой дву-

смысленности не возникло бы. Однако название фильма — особый текст: он призван будить воображение и вызывать интерес к тому неизвестному, что будет в фильме, лишь намекая потенциальному зрителю на то, о чем там может идти речь. Появление в названии

404

двусмысленного слова la grue в сочетании с глаголом passer, который обозначает и движение людей, могло вызвать у потенциальных французских зрителей совсем не те ассоциации, на которые рассчитывали авторы романтического советского фильма. Иначе хоъоря, оказалось бы утраченым то прагматическое значение, котopoe заложили авторы в название фильма на языке оригинала.

Таким образом, адаптация, предполагающая замену самой Предметной ситуации, в переводе оказывается наиболее кардинальным переводческим преобразованием. Если мы определили, что в большинстве случаев в результате семантических преобразований сохраняется около 50% сем той или иной единицы перевода, то при адаптации число совпадающих сем в единице текста оригинала и соответствующей ей единицы перевода значительно меньше. Это число несколько увеличивается при переходе к следующему типу трансформационных операций — эквиваленции.

§ 4. Эквиваленция

Эквивалентно можно рассматривать как переводческую трансформацию, располагающуюся уже в пределах эквивалентности, а не адекватности. Эквиваленция обеспечивает сохранение в переводе не только прагматической аналогии, но и описывает аналогичную предметную ситуацию (денотат). Термин «эквиваленция» предложен Вине и Дарбельне для обозначения такой переводческой трансформации, в результате которой предметная ситуация, описанная в тексте оригинала, передается в переводе иными структурными и стилистическими средствами, а иногда и иными семантическими компонентами. Иначе говоря, в общей системе смыслов переводимой единицы исходного текста при сохранении денотативного значения в переводе происходит изменение сигнификативного значения. Переводчик пишет либо говорит о том же, но иначе.

В этой связи можно рассмотреть эквиваленцию на разных уровнях, а именно такие варианты эквиваленции, при которых эквивалентность предполагает изменения структурного, семантического или стилистического компонентов единицы оригинального текста, подлежащей переводу.

Можно предположить, что эквиваленция — это такой переводческий прием, при котором в единице текста, соответствующей какой-либо единице исходного текста, сохраняется минимально возможное число сем.

Начнем с первого варианта эквиваленции, т.е. с тех случаев, когда переводчик, стремясь описать какую-либо предметную ситуацию теми средствами, которые традиционно закреплены за

405

ней в переводящем языке, полностью «отвлекается» от форм оригинала, которые, на первый взгляд, должны представлять собой аналоги.

Как мы помним, в качестве классического примера эквиваленции канадские лингвисты приводили ситуацию, когда человек, попадая молотком по пальцу, соответственно вскрикивает: Aie! по-французски и Ouch! по-английски.

Речь идет о восклицаниях, связанных с определенными типами предметных ситуаций и являющихся звуковым проявлением определенных эмоций. Переводчик вынужден преодолевать структурную асимметрию формы, имитирующей звуки, издаваемые людьми или животными. В переводе мы сталкиваемся, естественно, не с самим звуком, а с его условным воспроизведением языковыми средствами. Иначе говоря, речь идет о воспроизведении некой металингвистической функции высказывания. В эту категорию следует включить не только воспроизведение звуков, сопровождающих некоторые типичные процессы и эмоции человека, но и другие виды ономатопеи (звукоподражания), а именно воспроизведение криков животных и звуков природы. К этой же категории могут быть отнесены и слова, обозначающие как производство разных звуков, так и связанные с этими звуками предметы, если звуковые оболочки этих слов напоминают обозначаемые явления, например, гавкать, мяукать, мычание, блеяние, кукушка, ревун и т.п.

Некоторые слова, построенные на звукоподражаниях, напоминают своей звуковой оболочкой друг друга в целом ряде языков. Классическим примером такой межъязыковой аналогии звуковой формы является слово кукушка: фр. — coucou; англ. — cuckoo; нем. — Kuckuck; ит. — cuculo; исп. — сисо, cucitilo.

Напоминают друг друга звуковой оболочкой и эквиваленты глагола мяукать в разных языках: фр. — miauler; англ. — to miaow; нем. — miauen; ит. — miagolare; исп. — maullar.

Если по-русски о звуках, издаваемых овцами и козами, мы говорим блеять, то по-немецки об овцах говорят blöken, а о козах — meckern. Во французском языке для обозначения звуков, издаваемых этими животными, также могут использоваться два глагола: для блеяния овец скорее используется глагол bêler, a для блеяния коз — chevroter.

Когда мычат французские быки и коровы, французы говорят mugir. В этом глаголе, восходящем к латинскому mugire, в котором угадывается ономатопея, первый слог напоминает звуковую форму русского глагола. Но мычание быков и коров по-французски может обозначать и глагол, не имеющий в своей основе звукоподражания, — beugler. О мычании немецкого крупного рогатого

406

скота говорят muhen и brüllen. Мычание английских коров и быков передается глаголами to low, to bellow.

Но при всей вариативности форм слов, имен и глаголов, созданных в языках для обозначения звуков, издаваемых людьми и животными, их перевод на другие языки не представляет особой сложности для перевода, так как эти формы зарегистрированы в словарях. Переводчику важно только быть внимательным и постараться не перепутать мычание английских коров и быков или блеяние французских и немецких коз и овец. Сложнее обстоит дело, когда в тексте оригинала используются «чистые» звукоподражания, т.е. имитируются звуки, издаваемые животными или людьми. Сложность состоит, во-первых, в том, что люди, говорящие на разных языках, по-разному представляют в графических формах звуки окружающего мира, т.е. ассоциируют их с разными буквенными комбинациями. Во-вторых, информация о способах Отображения звуков окружающего мира тем или иным языком обычно не фиксируется ни словарями, ни какими-либо иными систематизированными источниками. Рассмотрим пример из повести Булгакова «Собачье сердце», которая начинается с ономатопеи. В первой главе этой повести ономатопея встречается неоднократно. Сравним формы, используемые английским, французским и итальянским переводчиками для передачи этих звукоподражаний. Первые четыре строки показывают, каким образом обозначаются звуки, издаваемые собакой, а следующие пять — восклицания людей:

Приведенные примеры наглядно показывают различия в переводных версиях обозначений звуков, издаваемых людьми и жи-

407

вотными. Переводчики абстрагируются от форм языка оригинала и выбирают в языках перевода формы, закрепленные за данными ситуациями. Особенно наглядно это проявляется в способах подозвать собаку. Они оказываются наболее вариативными. Во всех переводах избраны привычные формы, с помошью которых подзывают собак в каждой из сравниваемых культур.

Разумеется, в сравниваемых языках можно выявить целый ряд аналогий в звукоподражаниях. Мы видим, что во всех языках вой собаки передается обозначением звука, близкого русскому [у]. В рычании везде присутствует обозначение звука, близкого русскому [р]. Но гавканье передается во всех языках особыми формами. Английская форма не имеет в своей звуковой оболочке ничего общего с фонетической формой русского языка.

Французская форма немного напоминает русскую, а в итальянской звук [г] заменяется звуком [б].

Приведенные формы, различающиеся своей звуковой структурой, соотносятся с одними и теми же предметными ситуациями (вой, рычание, гавканье собаки, способы подозвать собаку, выражение сожаления, удовлетворения и т.п.). Переводчик, поняв смысл этих форм и их соотнесенность с предметными ситуациями, выбирает такие формы, которые регулярно используются для обозначения аналогичных ситуаций в языке перевода.

Если перевод осуществляется на родной язык, то поиск соответствующих форм для передачи подобных звукоподражаний не вызывает особых затруднений. Перевод на неродной язык может вызвать сложности, так как обычно эти формы не фиксируются словарями. Переводчику приходится действовать в соответствии с так называемой денотативной моделью перевода: искать в самых различных источниках (книгах, кинофильмах, обращениях к ин- формантам—носителям переводящего языка) описания аналогичных типических ситуаций и нужные формы их обозначения. Постепенно в сознании переводчика накапливается необходимая информация о формах описания тех или иных предметных ситуаций неродным языком. Эти знания должны быть структурированы определенным образом. Структурированное знание о типичных предметных ситуациях и формах их описания может быть определено термином фрейм. Этот термин стал широкоупотребительным после выхода в свет в 1974 г. работы Марвина Минского «Фреймы для представления знания»1.

Фрейм — это структура данных для представления стереотипной ситуации. С каждым фреймом ассоциируется информация

1Minsky M. A Framework for Representing Knowledge. Cambridge, 1974.

Врусском переводе работа вышла в 1979 г.

408

разных видов, в том числе культурологического плана. Минский представляет фрейм в виде сети, состоящей из узлов и связей между ними. Верхние уровни фрейма четко очерчены, так как образованы такими понятиями, которые всегда являются справедливыми

вотношении какой-либо определенной ситуации. На низких уровнях имеется множество особых вершин-терминалов, которые необходимо заполнить характерными примерами.

Таким образом, в самом общем плане фрейм определяется как иерархическая структура знаний о некотором стереотипном положении вещей — о ситуации, событии, факте, явлении, действии, каком-либо материальном или нематериальном объекте. Объединение знаний в составе фрейма обусловлено тем, что они

всовокупности описывают некоторый стандартный стереотипный набор, с которым человеку приходится иметь дело в повседневной практике. Например, при словах день рождения у каждого возникают определенные представления: гости, подарки, праздничный обед. Разумеется, такой стереотип культурно обусловлен и зависит не только от языка. Сравнение стереотипов, присущих культуре оригинала, с теми, которые функционируют в культуре переводящего языка, показывает все типы оппозиций картин мира: обобщенной общечеловеческой и национально-этнической, общечеловеческой и индивидуальной, этнической и индивидуальной.

Переводчик, накапливая знания о чужой культуре, обычно фиксирует их в сознании именно в виде фреймов. Так, в нашей ситуации фреймом будет собака, а его терминалами — вой, гав-

канье, рычание, способы подозвать собаку, а также ошейник, конура, названия различных пород собак, частей тела и многое другое.

Понятие фрейма оказывается важным с дидактической точки зрения. Будущие и «действующие» переводчики, изучая иностранный язык или совершенствуясь в нем, должны постоянно пополнять и структурировать свои знания иностранного языка и стоящей за ним культуры именно способом заполнения всех терминалов фрейма. Такое структурирование знаний поможет переводчику понять, какой информации ему недостает, и найти недостающую информацию до того, как она ему понадобится в переводе.

Эквиваленция используется нередко при переводе идиоматических выражений, пословиц, поговорок. В самом деле, фразеологические обороты, как правило, содержат метафору, в которой в образной форме передается какая-либо идея. Так, идея абсолютной тишины, необычной для мест скопления людей, в русской речевой практике часто передается гиперболическим фразеологическим оборотом слышно, как муха пролетела. В испанском

409