Иванушка-дурачок как зеркало гендерного баланса (еще раз о немужественных мужчинах в русской национальной традиции)

Половое поведение мужчин, выходящее за рамки нормативной мужественности, не всегда несет негативные коннотации. Мобильность и размывание стереотипных половых ролей, демистификация культурного образца «гегемонической маскулинности» отлично репрезентированы в русской сказочной и паремиологической традиции. Наделенность мужских персонажей русского фольклора женским хабитусом («социально-гендеризированными конструкциями поведения» — по П.Бурдье) позволяет поставить вопрос о том, как оценить это явление и по какому разряду числить (считать проявлением «вечно-бабьего» в русской душе и показателем долговременного кризиса маскулинности или же видеть в нем элементы гендерного баланса).

Анализ текстов сказочных сюжетов, подкрепленный образцами пословичного материала, позволяет выявить список характерологических черт, традиционно оцениваемых как «женские», но приписанных мужчинам: кротость, плаксивость, приглуповатость, вежливость, доверчивость, жалость к слабым, близость к природному, любопытство и др. Все этим качества — наряду с прямыми умениями выполнить женскую работу (укачать ребенка, приготовить пищу, прибрать в доме), а также несуетностью в житейских делах (назовем так лень) — имеют в русском материале (и паремиологическом, и в сказочном) явные не-отрицательные коннотации. Это и позволяет представить ту своеобразную гендерную композицию, которую являют исследователю сказочные и иные фольклорные нарративы, как проявление нетипичной или альтернативной маскулинности, маскулинности не сводимой к традиционным западным патриархатным образцам (которые, разумеется, не исчерпывают возможностей мужских идентичностей). Западный образец маскулинности тяготеет к гегемоническому типу (сексуально активный гетеросексуал; профессионал, выполняющий мужскую и только мужскую работу; финансово самостоятельный, жестко отделяющий себя от мира семьи и эмоций и т.д.). Эта нормативная модель «мужественности» никогда не имела шансов воплощения в России, где веками были скованы возможности свободного волеизъявления и независимого действия, где общинно-родовое начало было сильнее индивидуального, детерминируя и групповое, и коллективное сознание и самосознание. Не удивительно поэтому, что в глазах западных аналитиков русских фольклорных текстов «Иванушки-дурачки» предстают образцами зависимых, подавленных мужчин, которыми манипулируют, то есть мужчин депривированных.

Глаз российского исследователя острее и наблюдательнее. От него не может укрыться тот факт, что русский традиционный быт делал значимыми некоторые иные, непонятные «холодному галльскому уму», но весьма важные для русского человека, его семейной и эмоциональной жизни, категории. Они не сводились к профессиональному мастерству или успешности, к достижительности жизненных стратегий. Умение сострадать, сопереживать, отрекаться от внешнего, заботиться о ближнем представлены русским фольклором как истинно значительные, вполне «мужские» качества, которые могут оказаться, с одной стороны, необычайно притягательными для женщины, а с другой — более важными, чем физическая сила. Пользование «женскими» механизмами достижения успеха не подрывает маскулинного хабитуса, но видоизменяет его.

Н.К. Радина (Нижний Новгород)