4. Историософия а. Хомякова. Оппозиция иранизма и кушитства — архетип бытия

В «Записках о Всемирной истории» русский мыслитель предпри­нял грандиозную попытку охватить мысленным взором всю историю человечества с самых древних времен и на огромном географическом пространстве. По грандиозности поставленной задачи хомяковский труд находится в одном ряду с «Постижением истории» А. Тойнби или с трудами Л. Гумилева по истории Евразии. С автором теории пассио-нарности А. Хомякова роднит также пристальный интерес к народам и племенам, т.е. к этнографической стороне истории. Однако, разра­батывая концептуальную основу познания истории, А. Хомяков при­нимает за отправной пункт то, что представляется ему наиболее фундаментальным в духовной жизни человека и человечества — осо­бенности религиозности.

Религиозность, или совокупность верований, понимается мысли­телем предельно широко. Вера в широком смысле есть неотъемлемый компонент духовной жизни человека. Она лежит глубже того, что на современном языке называется идеологией или мировоззрением. Осо­бенности веры, по А. Хомякову, заключают в себе тайну бытия лич­ности или народа, определяют глубинное содержание жизни, мотивы и характер деятельности. Вера является концентрированным выраже­нием духа жизни народа. Неверующих народов нет, как нет неверую­щих людей. Атеизм рассматривается А. Хомяковым как один из видов вероисповедания — «нигилизм, в котором не видим ничего, кроме измененного пантеизма»¹. Именно поэтому из трех возможных делений человечества — по племенам, по государствам и по верованиям, — наибольшее значение мыслитель придает последнему. «Первый и глав-

¹ Хомяков АС. Соч.: В 2т. М„ 1994. Т. 1. С. 31.

305

20-781

ный предмет, — пишет А. Хомяков, — на который должно обратиться внимание исторического критика, есть народная вера. Выньте христи­анство из истории Европы и буддизм из Азии, и вы уже не поймете ничего ни в Европе, ни в Азии... Мера просвещения, характер просве­щения и источники его определяются мерою, характером и источни­ком веры. В мифах ее живет предание о стародавних движениях пле­мен, в легендах — самая картина их нравственного и общественного быта, в таинствах — полный мир их умственного развития»¹. Нетрудно видеть, что значение веры как фактора, определяющего духовный облик народов, подчеркнутое А. Хомяковым, перекликается с мыс­лью современного исследователя: «Народ, который трижды в день слышит голос муэдзина, провозглашающего единственность Бога, не может смотреть на мир теми же глазами, что и индуист, который обожествляет жизнь природы в ее бесчисленных формах и смотрит на Вселенную как на проявление игры космических сексуальных сил»².

Однако предмет исторического исследования отнюдь не состоит в изучении истории отдельных народов изолированно от всеобщей исто­рии. «Не дела лиц, не судьбы народов, но общее дело, судьба и жизнь всего человечества составляют истинный предмет истории»³. Особен­ностью хомяковской философско-исторической концепции является от­сутствие в ней выделения какого-либо особого мирового культурно-исторического или цивилизационного центра; тем более ей чужд евро­поцентризм. Вся писаная, т.е. зафиксированная в письменных источниках, история характеризуется им через понятие синкретизма. Синкретизм — это смешение различных по своему происхождению традиций, рели­гий, народов. Ни один из народов начиная от эпохи письменности тем более современных, не является «одностихийным». Иначе говоря, ни один из народов, доступных историческому изучению, не является чи­стым ни по крови, ни по традициям и верованиям. В писаной истории мы имеем дело с многосоставными, или синкретическими, верования­ми. Синкретическими были уже верования античной Греции и Рима, поскольку строились на более древних элементах, заимствованных от многих народов древнейших цивилизаций Востока.

Происхождение первоначальных верований А. Хомяков отнюдь не связывает с отсталостью, невежеством или поклонением природе. «Предположение о первоначальном служении стихиям совершенно ни на чем не основано и менее всех вероятно»⁴. Страх перед явления­ми природы не мог быть источником веры, поскольку никак не мог породить возвышенного состояния души, что характерно даже для исторически самых первых вероучений. С самого начала в религиозных

¹ Хомяков А.С. Соч.: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 119. ¹ Damon Chr. Progress and Religion. N.Y., I960. P. 60. ^г Хомяков А.С. Соч.: В2т. Т. 1. С. 39. ³Тамже. С. 137.

верованиях содержится нравственный элемент, который ни при ка­ких условиях не выводим из страха или из чисто природных сил. Заме­тим, что идеи А. Хомякова близки мыслям, впоследствии высказан­ным Вл. Соловьевым: «Не в виде случайных фетишей и рукодельных идолов, а также и не в виде величественных и грозных явлений при­роды, а в живом образе родителей впервые воплощается для младен-ствующего человека идея Божества. Поэтому, вопреки господствую­щему мнению, с самого начала в религии нравственный элемент имеет хотя и не исключительное, но весьма важное значение»¹.

Через расшифровку смыслов, заключенных в исторических верова­ниях народов, автор «Семирамиды» (шутливое название труда А. Хо­мякова, данное Н. Гоголем) стремится раскрыть внутреннюю под­основу исторических событий или «дух жизни семьи человеческой». Провиденциализм в историософии А. Хомякова выражен менее, чем в концепции П. Чаадаева. Лидер славянофилов делает не столь сильный акцент на провиденциальную цель истории, но говорит о естествен­ной закономерности исторического процесса. Согласно А. Хомякову, несмотря на видимое многообразие и хаос, царящие в истории, в ней есть то, что придает ей внутреннее единство, определяет ее законо­мерный ход. Это борьба двух идей — идеи свободы и идеи необходи­мости. Первая олицетворяется иранством («иранизмом»), вторая -«кушитством». «Свобода и необходимость составляют то тайное нача­ло, около которого в разных образах сосредоточиваются все мысли человека»². Происхождение двух противоположных по внутреннему смыслу верований относится к доисторическому времени. А. Хомяков связывает их с Древним Ираном — иранизм, и древним народом куш в Эфиопии — кушитство. Однако установить и подтвердить реальное существование этих верований в чистом виде невозможно, поскольку письменные источники дают информацию лишь о более позднем вре­мени, когда все религии стали синкретическими. В них установка на свободу или противоположная ей установка на необходимость уже выражены не столь отчетливо. Отсюда следует, что первоначальное существование иранизма и кушитства можно принять лишь в качестве теоретического допущения. Тем не менее в последующие эпохи в рам­ках любой из значительных религий можно вычленить ту или иную господствующую установку — либо на необходимость, либо — на сво­боду. Борьба между ними происходит как внутри религиозных тече­ний, так и в рамках отношений между последними. Она и определяет движение мировой истории, составляет ее внутреннюю подоснову.

Вполне очевидно, что концепция А. Хомякова есть своеобразная постановка вопроса о свободе воли, того самого вопроса, который яв­лялся предметом философских дискуссий на протяжении длительно-

¹ Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1.С. 174. ¹ Хомяков АС. Соч.: В 2т. Т. 1. С. 188.

306

307

20*

го времени. А. Хомяков прямо говорит, что «правило для коренного разделения религий» определяется не чем-либо, а «категориями воли». Значение вопроса о свободе воли определяется тем, что от его реше­ния зависит и решение вопроса об ответственности человека за свои поступки. Своеобразие подхода А. Хомякова определяется рассмотре­нием этого вопроса на материале двух противоположных религиозных установок. С этих позиций выясняется, что ни одна из установок не существует самостоятельно и изолированно от другой. На протяжении истории им суждено шествовать вместе, находясь в постоянном противоборстве. Человеческий дух во внутреннем борении выбирает то ценности свободы — тогда он обретает решимость принять на себя ответственность за судьбу мира, то ценности необходимости — тогда он поддается соблазну уйти от ответственности. Между двумя уста­новками идейное примирение невозможно, как невозможно оно между определяемыми ими типами поведения. Необходимость никак нельзя превратить в свободу. А. Хомяков с критической иронией относится к формуле «Свобода есть осознанная (познанная) необходимость». Он называет ее «бедной логической уверткой, выведенной упорным тру­дом германского мышления из логических законов вещественно-ум­ственного мира», т.е. из той же необходимости. В этой формуле нет взаимного перехода, а есть всего-навсего уничтожение свободы, бе­зостаточное сведение ее к необходимости.

ИРАНСТВО

свобода

духовность

творение

личность общинность,

Переходы от свободы к необходимости и обратно, согласно А. Хомя­кову, действительно совершаются, но не за счет уничтожения либо свободы, либо необходимости. В разное время, в разных вероучениях, во внутреннем мире отдельного человека берет верх то одна, то другая установка. Однако сама оппозиционная пара «свобода — необходи­мость» не исчезает, а всегда существует в структурной связи. Ее следует понимать именно в качестве устойчивой структуры, заключающей в себе два противоположных полюса. Движение между полюсами структу­ры образует внутреннее напряжение мировой истории и рождает ее дви­жущую силу (также и души человека). Каждый из полюсов, взятый изо­лированно от другого, — скорее абстракция, чем реальность. Установка исключительно на свободу, как и противоположная — исключительно на необходимость, в реальной истории встречаются не в виде правила, а как редкие исключения. Именно поэтому иранизм и кушитство столь трудно обнаружить в истории в чистом виде. В реальных религиях обна­руживаются элементы как одного, так и другого, при доминировании одной из установок. В точках между двумя крайностями, в которых как раз и располагается громадное большинство исторических религий, движется весь исторический процесс, постоянно находясь в силовом поле притяжения двух противоположностей.

А. Хомяков не скрывает своих симпатий к установке на свободу, т.е. к иранизму. С его точки зрения, в религиозном учении христианства доминирует именно начало свободы. Но начало свободы даже при усло-

308

вии своего самого полного развития не в силах уничтожить начало не­обходимости. Доминирование последнего мыслитель связывает с панте­истическими религиями: буддизмом, шиваизмом и др. Любопытно вни­мание А. Хомякова к образно-символической стороне религиозных мифо­логий. Он подмечает, что в религиях кушитского типа образ змеи выступает положительным символом, в религиях иранства — отрицатель­ным. Кушитство связывает Змею (или Дракона) с мудростью, плодороди­ем, землей, водой, женской или мужской производящей силой и т.п. Иранская мифология враждебна Змее: Геркулес побеждает Гидру, Апол­лон — Пифона, Вишну — Дракона и т.д. Кроме того, для обозначения двух установок А. Хомяков использует образы, почерпнутые из древнегре­ческой мифологии, — Аполлона и Диониса. Кушитство ассоциируется им с Дионисом, — началом стихийным, необузданным, темным; иран-ство — с Аполлоном — олицетворением торжества света и разума. В этом А. Хомяков предвосхитил немецкого философа Ф. Ницше (ум. в 1900 г.), с легкой руки которого образы Аполлона и Диониса в качестве симво­лов «дневного» и «ночного» начала стали исключительно популярны в литературе и философии XX в.

Использование образов Аполлона и Диониса проливает дополните­льный свет на историософские построения А. Хомякова. Оно под­тверждает, что автор «Семирамиды» не вкладывает в проведенное им разделение иранства и кушитства того смысла, что в истории якобы идет вечная борьба двух частей человечества. Такое понимание было бы полным искажением идей мыслителя. Речь идет о двух стихиях, о двух предельно общих категориях, о своеобразных «кодах», или архе­типах бытия, несводимых один к другому. Они действуют в истории потому, что действуют и противоборствуют в душе человека. Поэто­му изучение истории не отделено от познания души. В этом смысле хомяковская идея о познании как самопонимании в подходе к исто­рии проявляется особенно ярко. Подобно тому как у Платона госу­дарство выступало увеличенной фотографией души, у А. Хомякова история становится увеличивающим зеркалом душевных волнений. Мыслитель раскрывает их основу, заключенную в полярных крайно­стях, между которыми мысль и воля обречены вечно осуществлять ответственный выбор.

Отправляясь от основополагающей структуры, философ раскры­вает целую серию полярных структур или серию оппозиционных пар. Их можно свести в следующую таблицу:

КУШИТСТВО

необходимость вещественность

естественное рождение,

или эмманация безличность

309

свободный союз людей

разумность

синтез

производительная

деятельность

(прежде всего, земледелие)

мир

юридический формализм,

мощь и всесилие государства

рассудочность

анализ

завоевательное

начало (борьба)

война

Легко заметить, что с практической точки зрения статус ценнос­тей, находящихся в правой колонке (т.е. в рубрике «кушитство»), выше находящихся в левой. Однако с нравственных позиций ценности иран­ства имеют несомненный приоритет. Так или иначе сюда попадают ценности, имеющие в европейской и русской культуре христианское происхождение. Это ценности христианского гуманизма. Об их смыс­ле, как и о смысле их противоположностей, стоит поговорить особо. Пока же отметим, сколь драматично и даже трагично обнаруживае­мое противостояние. Выбор в пользу категорий, связанных с кушитс­кой необходимостью, прост и не требует нравственных усилий. На­против, все, что связано со свободой, дается нелегко. Оно требует решимости. В кушитстве преобладает механизм, поддающийся форма­лизации; иранство, напротив, — нетехнологично. Оно предполагает не алгоритм, строго предусматривающий определенные операции и их последовательность, а совместную деятельность людей, основан­ную на согласии и эмоционально-духовной близости. Приведенный перечень наглядно свидетельствует и о том, что иранство перед ли­цом своей кушитской противоположности полностью беззащитно. Но в беззащитности только одна сторона дела. Особый трагизм положе­ния в том, что ценности рубрики кушитства не могут существовать самостоятельно, вне соответствующих ценностей рубрики иранства -они предполагают последние в качестве обязательной предпосылки. Иначе говоря, ценности кушитства не утрачивают своего смысла, лишь пока не исчезают ценности иранства. Нравственный приоритет после­дних не отменяет того факта, что в жизненном плане иранство лежит «ниже» кушитства, составляя для последнего необходимый фон.

Впрочем, данный тезис нуждается в обстоятельных разъяснениях. Поясним его отношением двух противоположностей из приведенных перечней: «свободный союз людей» — «мощь и всесилие государства». А. Хомяков многократно повторяет, что все кушитские цивилизации замечательны как сильные государственные образования: Вавилон, Египет, Китай, Древний Рим. Иранство же редко формируется в силь­ные государства. Господство необходимости находит свое проявление в сильной государственной власти. Иранская же свобода проявляется в естественном союзе людей, в ориентации на свободное общение, на духовность и культуру. Формальному подчинению силе власти и закона здесь противопоставлено то, что А. Хомяков трактует как «дух общинно-

310

сти». Кушитские государства, сильные в военном, а иногда и юридичес­ком отношении, непрочны изнутри из-за отсутствия в них «духа об-щинности». Цивилизации же иранского типа, напротив, часто не в со­стоянии создать прочную государственную организацию, поэтому тоже неизбежно разрушаются изнутри или падают под ударами внешних врагов. Классическим примером кушитского государства, погибшего из-за отсутствия духа общинности, был Древний Рим. Античная Гре­ция выступает как противоположный пример непрочности из-за пре­валирования установки на свободу при неспособности создать силь­ное государство. Общинный дух, служащий базой для прочной государ­ственности, — в истории не правило, а исключение. Он реализовался, по А. Хомякову, например, в современной ему Англии. В статьях на ан­глийскую тему мыслитель восторженно отзывается об англичанах, бе­режно оберегающих свои национальные ценности. Именно сохранение духа общинности лежит в основе всех успехов британцев, в том числе служит залогом прочности английского государства. Подобную же перспективу видит мыслитель для России и славянства, однако при ус­ловии, если удастся сохранить и укрепить общинный дух, как полагает А. Хомяков, исконно присущий славянским народам.

Однако путь, проторенный Англией и намечаемый славянскими народами, очень труден, поэтому исключителен. Общая тенденция мировой истории такова, что ведет к катастрофе. Это связано со всевозрастающим торжеством кушитства. Последнее обладает рядом преимуществ над иранством в силу большей способности к организа­ции и органически присущей ему агрессивности. Кушитский дух все более и более пропитывает общество. Человек становится бездушной машиной, подчиненной необходимости. Обществу грозит катастрофа отречения от ценностей свободы в пользу того, что входит в ряд ку­шитской необходимости: вещественности, безличности, формализ­ма, всесилия государства, рассудочности и т.д.

«Любопытно отметить», замечает В. Зеньковский, что А. Хомяков «никогда не касается темы зла»¹. Если это и так, то все же следует признать, что ощущение трагизма мировой истории выражено в его философско-исторической концепции вполне отчетливо. А. Хомяков предупреждает об опасности, представляющейся ему реальной и гроз­ной. Разработка «темы зла» в философии важна именно потому, что призвана привлечь внимание людей к источнику возможной опасно­сти. Она избавляет их от благодушия и неумеренного оптимизма. «Тема зла» предполагает свободу и ответственность людей. По существу тем же целям пробуждения чувства ответственности служит хомяковская концепция борьбы иранства и кушитства. Она основана на признании свободы внутреннего самоопределения людей, поэтому взывает к ра­зуму и чувству ответственности. Философ, однако, не только предуп-

¹ Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1.4. 1. С. 215.

311

реждает, но и стремится найти способ предотвращения катастрофы. В историческом процессе он обнаруживает силы, способные проти­востоять надвигающейся опасности. Эти силы воплощены прежде все­го в христианской церкви.

Появление христианства представляло, с точки зрения А. Хомяко­ва, героическую попытку противостояния мировому кушитству. Од­нако со временем западная церковь, в лице римского католицизма и протестантизма, утратила способность быть защитницей ценностей иранства. Она сама подпала под влияние кушитства. Подчиненность западной церкви влиянию кушитстской идеологии обнаруживается в самых разных проявлениях и на разных исторических этапах, особен­но начиная с разделения церквей (1054 г.). Новоевропейская класси­ческая философия в лице прежде всего философии Г. Гегеля представ­ляется А. Хомякову своеобразным триумфом кушитства внутри запад­ного христианства. Гегелевский «мировой дух» есть олицетворение необходимости. Таким образом, надежды мыслителя обращаются к восточному христианству — православию. Однако сложность состоит в том, что идейное содержание православия не актуализировано. Оно пребывает втуне, плохо известно, недостаточно изучается, мало про­пагандируется и используется. Вот почему мыслитель считает своим долгом активно разрабатывать все стороны православной духовной культуры. Этим же заняты все те, кто, как и А. Хомяков, считает себя представителем православно-русской мысли.