Дугин Философия традиционализма

Философия традиционализма

мир Новую Метафизику. Новая Метафизика Христа – это очень существенный момент

Среди современных иудеев и мыслителей находящихся под влиянием иудаизма, есть мнение, будто христианство представляет собой некоторый «преждевременный» иудаистический мессианизм, который возвестил о приходе мессии раньше, нежели иудейский мессия пришел. Есть и в христианстве (особенно в западном) трактовки Христа в духе строго иудейского креационизма. Полнее всего это выразилось в ереси эвионитов, чья христология, приравнивающая Христа к пророку, позже повлияла на ариан, несториан и стала догматическим элементом ислама.

На самом деле, существует глубинное, безбрежное метафизическое различие между иудаистической эсхатологией и христианской эсхатологией. Никогда, ни в каких своих ответвлениях иудаистическая традиция не утверждала ни божественности мессии, ни того факта, что мессия будет метафизическим спасителем всей реальности, ни троической метафизики, на которой базируется христианство.

Христианство основано на драматическом представлении о том, что тварный обреченный мир (двигающийся только в одном направлении – в сторону убывания) в критической точке своего упадка напрямую и неопосредованно подхвачен (незаслуженно — поскольку это произошло не из-за свойств его самостоятельной природы, но как дар божественной любви) Божеством и введен в

преображающий свет вечности, к которой по своей природе он не причастен, но стал причастен по благодати, через свободную жертву Сына. Здесь нет цикличности, потому что изъятие однонаправленно разлагающегося (если предоставить его самому себе) мира из его естественной траектории и вовлечение его в горние ручьи небесного града происходит мгновенно, одноразовым образом, случается раз и навсегда и никогда более не повторяется. Этот миг по сути дела является самым главным и единственным событием сакральной истории, настолько значительным, что эту историю упраздняет.

Онтология Воскресения

Структура ук-онтологии рушится до основания воплощением Христа, его искупительной жертвой. После этого мир для христиан начинает двоится: с одной стороны, существует та реальность, которая продолжает двигаться «иудаистическим» авраамическим путем к своему печальному бесконечному концу, с другой стороны, возникает совершенно новая реальность, новая онтология, онтология церковная, новозаветная, где все параметры бытия преображены, качественно изменены, уже не те, которые царят во внецерковном мире. Христианская традиция, община, Церковь — это уже не мир, это принципиально иная реальность. Эта реальность имеет внешнее сходство с обычным миром, но на самом деле это нечто качественно и принципиально иное. Одноразовое вторжение божественной благодати радикальным образом подводит странный и неожиданный итог под трагическим существованием мира, обреченного на бесконечную энтропию.

Здесь могут возразить, что есть в христианстве такие выражения: «будет новое небо, новая земля», «паки бытие», «жизнь будущего века». Не следует ли отнести их к циклическим представлениям? На Западе существуют одномерные традиционалисты, которые говорят – «вот, мы нашли в христианстве циклы; там тоже, как и в других традициях, говорится, что после Страшного Суда, после Воскресения все начнется снова…». Христианское метафизика отвергает такую возможность толкования. Это подчеркивается ортодоксальными экзегетами: данные высказывания нужно понимать иносказательно. И «будущий век», и «новые небеса и новая земля», и «пакибытие» (то есть «следующее бытие», «новое бытие», «снова-бытие») — все это относится не к новой циклической реальности, а к тому уникальному моменту, который называется воскресением.

Что происходит с точки зрения христианства в момент воскресения? Подчеркну – воскресение здесь, не заложено в имманентную природу реальности, но привнесено как дар, как жертва самим Богом, Сыном Божьим, вторым лицом Пресвятой Троицы. Это столкновение мира

Философия традиционализма

периферии, временного процесса, с теми мирами, которые находятся внутри… Реальность имманентного бытия вводится через точку разрыва, через разомкнутость временной стихии в Святую Святых, пребывающую в недоступном, недосягаемом центре. Возникает одновременное схватывание всего круга. Весь мир, вся история открывается не в фатальном роковом диахроническим процессе (безнадежно энтропическом, «иудаистическом», пе- чальном), но обобщается пространственным светом одновременного схватывания, в синхронной данности веч- ного — еще более тотально и головокружительно, нежели синхронизм мира в циклическом восприятии, представляющим собой все же умеренную картину, в сравнении с эсхатологическим всплеском пространства христианского воскресения мертвых.

Здесь речь идет не просто о повторяемости одного и того же, а об открытии того, что одно и то же есть всегда и самотождественно себе во всех аспектах. Происходит трансцендирование, преодоление той реальности, которая открывается через цикл. Христианская концепция воскресения — это не «умаленный недоконченный циклизм», не «несовершенное представление о циклическом проявлении бытия», но метафизическое откровение одноразовости воскресения, самого важного и самого фундаментального события истории, которое отменяет, снимает, палит любые события, любую последовательность…

Тело славы

Как представить себе «тело воскресения»? Почему говорится о «воскресении из мертвых во плоти»? Как решить вопрос об этом пространственном «пакибытии», на которое отныне, после Христовой жертвы, обречены все люди? Напомню, что согласно Евангелию, саддукеи и фарисеи (как раз представители крайнего иудаизма, очи- щенного от архаической манифестационистской подоплеки) испытывали Христа, насмешливо говоря: «а как же быть, если женщина, которая имела несколько мужей подряд, умерших один за одним, воскреснет, кому из них

Онтология Воскресения

она будет принадлежать?» Они спрашивали так (имплицитно отрицая воскресение вообще) в достаточно классическом ключе, представляя воскресение как реальность, сходную с той, в которой живет человечество сей- час. На что Спаситель ответил, что «в воскресении не выходят замуж и не женятся, а все будут яко ангелы». С другой стороны Спаситель утверждал, что воскресение произойдет во плоти. Как примирить между собой «яко ангелы» и «во плоти»?

В зороастризме души людей, называемые «фраваши», представляются в виде крылатых дев (иранских валькирий). Они играют центральную роль в маздеистском воскресении (Фрашокарт), поскольку ангелическое начало в человеке в данном случае расценивается как главный субъект происходящего события.

Для того, чтобы эти моменты свести воедино и полу- чить (пусть отдаленное) представление о реальности воскресения, можно сделать следующее замечание: в любом человеке, даже во временном человеке, существует некий ангелический уровень, который уже сегодня, сейчас сопричастен вечности. На этом уровне (хотя бы приблизительно) можно схватить вещи в их пространственном измерении. Но ангелический элемент — лишь бесконечно малая часть человека. Это ангелическое интуитивное на- чало, способное осознать вечность, глубоко задавлено, успокоено и закопано. В течение всей благополучной жизни оно не дает о себе знать, как правило, никогда и ни при каких обстоятельствах. Это начало остается лишь возможным, потенциальным. — Актуальна же в человеке телесность, которая — вопреки замороженному и глубоко запрятанному ангелу — дает о себе знать спокойно, методично, регулярно, исподволь, вплоть до того, что человек склонен отождествлять с телесностью вообще все существование как таковое. Факт бытия для человека с безнадежно уснувшим ангелом и есть факт телесности.

Можно сказать, что даже при погружении в поток циклического существования в человеке сохраняется потенциальная ангеличность, никак не проявляющая себя, тогда как телесность, напротив, актуальна и проявляется по-

Философия традиционализма

стоянно, навязчиво, многообразно и многомерно. В момент воскресения все пропорции поворачиваются обратным образом: актуальной становится именно ангелич- ность, та часть в человеке, которая в обычном существовании вообще не дает о себе знать; телесность же, напротив, наличествует как бесконечно малый, не очень существенный, потенциальный элемент. Иными словами, в воскресении выстраивается или обнаруживается та природа человеческого существа, которая, на самом деле, и есть единственно реальная его природа с правильно выставленными пропорциями, где духовный ангелический компонент — это практически все, а телесность — это незна- чительный фрагмент в общей картине.

Возникает интересный вопрос, какое тело в воскресении будет дано людям? На этот счет существуют различ- ные традиции, повествующие о «теле воскресения»… Каббалисты говорят, что есть в человеческом организме такая косточка «луц», которая находится внизу позвоночника. Она не подлежит тлению и изымается из гробов ангелами Страшного Суда. На основе этой косточки будут верстаться новые «тела воскресения». Эти представления несколько окрашены интерпретацией воскресения как диахронического процесса: жил человек, потом умер, косточка пролежала, потом ее взяли, потом из нее что-то слепили заново… Диахроническое представление является более ограниченным, нежели полноценная метафизика воскресения, где вскрывается вся реальность сразу.

Более адекватным представлением о телесной специфике в момент воскресения будет представление о том, что тело человека берется совокупно, синхронически за весь период его существования от младенчества до смерти, включая все поступки, телодвижения, жесты, состояния, в которых оно пребывало, и складывается в некую странную пространственную фигуру.

Представим себе, что мы рассматриваем довольно сложную статуэтку. Мы можем обратить внимание на ее отдельные фрагменты, сконцентрироваться на деталях, изучить рельефы…И эти рельефы соответствуют нашим стадиям жизни — это мы в коляске, это мы в школе, потом

Онтология Воскресения

повзрослели, потом женились, обедаем, сидим в офисе, хохочем на уикенде, придвигаясь все ближе к и ближе смерти — и все это вместе (одновременно) представляет собой сплошное тело, различные проявления которого (плюс вегетативные всплески, испарения, соки) скомпонованы в некоторый единый телесный ансамбль, в фигурку, в статуэтку… Ее держит в руках ангел, который не был проявлен, пока все это творилось при жизни, но который вдруг оч- нулся в один момент (в момент воскресения ) от онтологического обморока, и выставляет, держит этот странный телесный предмет перед своими (и чужими) глазами.

Если бы этот ангел пробуждался еще до решающего момента, если бы он давал о себе знать заведомо, при жизни, пытаясь пробиться в сознание человека, как птенец сквозь яйцо, то, соответственно, жизненные состояния были бы менее телесными…Чем более пробужден ангел в человеке, тем более он заботится об эстетике той фигуры, с которой он будет выступать в момент воскресения, радея о наиболее адекватных очертаниях, эстетичных пропорциях... Практика церковного покаяния (исповеди) призвана служить тому, чтобы заведомо излагать, повествовать о засилье телесности, обращаясь к этому мигу воскресения, к собственному ангелу, сообщая, как непотребно в очередной раз вело себя тело опять, сокрушаясь о том, как неприятно и отвратительно это будет выглядеть в День Гнева. Таким образом, благодаря исповеди и покаянию, дух воскресения (зародыш воскресения) в человеке свыкается с созерцанием лучей Страшного Суда, всеобщего воскресения мертвых, привыкает существовать по ту сторону временных реальностей и невероятным усилием пытается освоить, приспособиться, адаптироваться в синхроническом пространственном бытии, когда уже ничего изменить будет нельзя. Поэтому практика покаяния и духовной исповеди призвана помочь существу в момент воскресения.

Можно сказать, что те существа, которые культивировали ангелическое начало в себе при жизни, в диахрони- ческом потоке, в окончательной фигурке Страшного Суда будут эстетически относительно приемлемы. Те же люди,

Философия традиционализма

которые совершенно не заботились о «воскресной онтологии», об онтологии вечности, о существовании мира в условиях синхронности, будут уродскими кривыми башенками, корявыми клячами указывать в никуда (вполне в мамлеевском стиле), в абсолютную ночь, замерев в странные знаки, ничего не обозначающие, как окна внешних сумерек… Тогда содержательной, «воскресной» линии в личной судьбе им будет очень-очень не хватать.

Страшный Суд

Существует определенная логическая последовательность между темой воскресения и Страшным Судом, но если мы вдумаемся в представление об онтологии воскресения, станет очевидно, что это одно и то же. Нельзя строго считать, что вот — одно событие, а вот — другое. И Страшный Суд и воскрешение из мертвых являются одновременным, синхронным событием, поскольку здесь речь идет об отмене времени.

Страшный Суд также не следует понимать диахрони- чески: умер, воскрес, выступил, рассказал о своих заслугах и прегрешениях, и отправился на небо отдыхать, либо в ад — мучаться. Все происходит одновременно и сразу, более того ад — это не просто какое-то дополнительное пространство, как и рай, это просто элемент того же самого пространства, где находится сумма человека в момент воскрешения. Человек, который оказывается в миге воскресения, занимает сразу то место, которое соответствует его последней сущности. Речь не идет о каком-то лицеприятном или нелицеприятном суде: все решается, строго говоря, до воскресения. Момент воскресения — это лишь мгновенное подведение баланса. Агнцы и козлища, которых разводит на два стада Судия, уже определены заведомо. В момент воскресения одни лишь окон- чательно обнаруживаются как овны, а другие — оконча- тельно как козлища. И в таком качестве – кто как козлища, кто как овны — они остаются, причем остаются навсегда! — в этом сверхтварном единовременном пространственном ансамбле.

Онтология Воскресения

Отсюда старый богословский спор: «вечен ли ад, ве- чен ли рай?». Безусловно вечны и ад и рай, поскольку, манифестировавшись в этом пространственном онтологи- ческом поле воскресения (и раз дальше никаких событий нет), каждый проявившийся там теперь и остается. Баланс между ангелическим и телесным, между христианско-цер- ковным, духовным и ветхим, заблудшим, запечатлен в че- ловеческом сердце в момент воскресения во плоти со всеми доказательствами. Со всеми аргументами, начертанными в сердце, человек предстает в недвижимом пространственном комплексе.

Представления о Страшном Суде и представления о воскресении, фактически, тождественны.

Без Христа нет воскресения

Христианство связывает воскресение из мертвых с уникальным жертвенным фактом прихода Сына Божьего в мир, с его страданием, с его крестной мукой, с его светлым трехдневным воскресением, с новой пасхой. Не будь этой жертвы божественной любви, обычное осевое временное распыление было бы уделом обреченного тварного бытия. Вне Христа христианская традиция видит лишь убывающий энтропический мир трагичной иудейской теологии, которой сознание христианина безмерно ужасается, и избавлению от которой безмерно радуется. Отсюда, кстати, специфика христианско-иудейских отношений. Подлинные христиане, православные (остальные христиане — не совсем христиане), с грустью видят тех, кто продолжает оставаться в рамках Ветхого Завета, как упорствующих носителей однонаправленного времени, стойко коснеющих в отрицании воскресной онтологии. В иудаизме нет веселья вечности, а то веселье, которое есть, не очень веселое(6), как, на самом деле, пе- чален и невесел юмор большинства еврейских юмористов… Сами шутники вызывают более жалость, недоумение, сострадание, нежели желание заливаться лучезарным хохотом. Freaks and geeks, лилипуты, заросшие мохнатые грустные лица с жабьими пленочными глазами… Укоро-

Философия традиционализма

ченные конечности, жалкий бродячий цирк калек, мутантов, вырожденцев с иллюстраций к учебнику Макса Нордау. Совершенно не весело.

Великая, незаслуженная нами, сверхсправедливая жертва Исуса Христа вносит в мир трансцендентный луч реинтегрированной синхронности бытия. Циклизм в такой ситуации обнаруживается как компромисс. Однако чудесность великой жертвы особенно остро, выпукло видится на фоне безысходно линейного времени — как его наиболее радикальная антитеза. Индуисты, исповедующие циклическое время, неспособны понять уникальности христианской онтологии воскресения, чье трансцендентное качество столь жестко контрастирует с подчеркнуто одномерным имманентным диахронизмом однонаправленной необратимой истории, понятой по-иудейски. Единственно, где можно найти некоторые параллели православной онтологии воскресения в традициях циклического типа, это в тех учениях, которые ставят своей первой задачей выход за пределы циклических повторений, разрыв цепи вечного возвращения.

Но там это «стремление снизу», христианство же — это открытая сверху из полярных регионов божественной реальности благодатная магистраль. Без жертвы Исуса Христа нет онтологии пространства, нет Страшного Суда, нет такого пакибытия, которое располагалось бы радикально вне времени. Сама Церковь является территорией воскресения, предвосхищением его. В инициатическом измерении святого крещения мы погребаем свою временную сущность и получаем ангелическое семя нового че- ловека, человека воскресения. Эта частица вечности, даруемая Исусом Христом и передаваемая нам Святым Духом, «иже везде сыи и вся исполняяи». Пространство воскресения соткано из Параклета, Утешителя. Это сияние предтварной онтологии.

Конец времен, новый год Вселенной, Страшный Суд и всеобщее воскресение приходятся на тот уникальный момент, в котором разные концы цикла сходятся в резонансе, и точки разрыва малых и великих кругов мироздания совпадают. Это событие абсолютно позитивно, онто-

Онтология Воскресения

логично и содержательно. Совершенно неправильно рассматривать светопреставление как «погасший свет мира», как уничтожение, как черную ночь. Это не только не конец, это даже больше, чем просто начало, это непреходящее начало вечного бытия. Конец мира — это всеобщая абсолютная Пасха, совершенная радость, самое главное и самое прекрасное событие, свершение всех свершений. Надо этого не опасаться, не стремиться отдалить, а жаждать, любить, всячески приближать. Смерть времени — это смерть смерти. Подлинно живо только святое пространство, одновременное и вездесущее световое дуновение третьего лица Пресвятой Троицы.

14.04.1999

Примечания

(1) Относительно того, в какой мере это богословие было характерно для древнего иудаизма, ведутся сегодня споры. Есть версия, что монотеизм как креационизм был свойственен иудейской традиции изначально и тем самым заведомо отличал ее от всех иных традиций. Другие полагают, что более «нормальная» в контексте манифестационистских представлений традиция была перетолкована в креационистском духе иудейскими законоучителями относительно недавно: указывают часто на 6 век до нашей эры. Третьи связывают креационистскую теологию с влиянием персидской «религии магов», маздеизма. Не подлежит сомнению, однако, тот факт, что уникальность иудаизма как единственной креационистской теологии ясно понималась первыми христианами – в частности, святым апостолом Павлом, который говорит об этом прямо, эксплицитно и подробно. Именно в таком качестве и был интегрирован в христианское учение «Ветхий Завет». Хотя и здесь возможны разные мнения: не было ли это специфически христианским взглядом на сущность иудаизма? Или иначе, не повлияла ли христианская теология на позднейшую теологию иудаизма, который согласился с христианской моделью, отбрасывая, естественно, всю сотериологическую онтологию, связанную с метафизикой «Нового Завета». См. на эту тему: А.Дугин «Метафизика Благой Вести» в кн.«Абсолютная Родина», М.,1999.

(2) В греческом языке четко разделялись два понятия – «meon» и «ouk on». Первое означало манифестационистское начало «предбытия», т.е. не-

Философия традиционализма

проявленную божественную реальность, из которой исходит проявление. Второе же было искусственно введено христианской теологией для описания специфики креационизма как уникальной вести иудейского Закона. См. подробнее А.Дугин «Метафизика Благой Вести», указ. соч.

(3) Голем (дословно, «великан», «истукан») — персонаж средневековых иудейских преданий. Представляет собой искусственный человекоподобный аппарат, оживленный благодаря каббалистическим операциям раввина. Голем оживляется искусственными манипуляциями – в некоторых версиях легенды – пентаграммой, которую ему вставляют в рот. Г.Шолем в книге «Символизм Каббалы» (G. Scholem «La kabbale et sa symbolique», Paris 1975) описывает ритуалы изготовления големов каббалистами. Эти ритуалы теургически повторяют творение людей Яхве из глины. См. Г.Майринк «Голем», М., 1989, а также лекция А.Дугин «Угроза гомункула».

(4)О возможности толкования «Ветхого Завета» в манифестационистской (гиперборейской) оптике мы говорили в лекции о Г.Вирте, конкретно в истории с «Palestinabuch». О соотношения креационистской теологии, которая рождает теорию «линейного времени», и иудаизма, мы говорили в сноске (1). Стоит указать также на подробное исследование М.Элиаде «Миф Вечного Возвращения» (Мирча Элиаде «Миф о Вечном Возвращении», Санкт-Петербург, Алетейя. 1998), эту же линию Элиаде проводит и в других своих работах. Идею о том, что иудейский креационизм мог быть радикальной формой развития дуалистической иранской метафизики, и следовательно, первым приближением к теории линейного времени можно считать сценарий маздеистского учения о трех мировых периодах и зороастрийскую эсхатологию, следует исследовать подробнее, так она может подвести нас к очень важным открытиями в области истории религий.

(5)См. также сноски (1).

(6)Традиционное (ритуальное) веселье еврейских хасидов метафизически сопряжено с их мистической и каббалистической ориентацией, которая центрирована на манифестационистской интепретации

иудейской традиции. Это веселье «перманентного воскресения», типологически близкое другим формам холистского миросозерцания.

Недоступный антропос. Учение о человеке

в Традиции

Человек в языковом контексте

Тему роли человека, функции человека в метафизике я обсуждал в некоторых опубликованных работах (например, в «Путях абсолюта»(1)), а также в лекции «Угроза гомункула». В книге «Русская Вещь»(2) глава «Магический властелин» также посвящена антропологии и ее связи с сакральностью. У Р.Генона есть замечательная книга: «Че- ловек и его становление согласно Веданте», там подробным образом рассмотрены детали антропологической проблематики в языке Традиции. Специфика православ-

Философия традиционализма

ного понимания метафизических основ антропологии, концепции «трансцендентного человека» и «совершенного человека» в христианской традиции детально разобраны нами в книге «Метафизика Благой Вести» («Абсолютная Родина», М., 1999).

Когда мы говорим о человеке, об определении человека, необходимо помнить о контексте, в котором мы обращаемся к этой теме. Невозможно рассуждать о человеке в тех или иных религиозных, философских или культурных аспектах, предварительно не объяснив, какой метаконтекст или язык мы собираемся использовать. С самых первых занятий в Новом Университете, мы говорим о двух фундаментальных глобальных языках — языке Традиции и языке современности. Это базовый контекст. Он должен постоянно присутствовать, всплывать у нас в голове в виде некоторого парадигматического фона.

Сегодня мы будем говорить о человеке как его понимала Традиция. А значит, чтобы понять, о чем речь, мы должны переместить себя в контекст соответствующего языка.

Итак, Традиция понимает под «человеком» три различ- ные категории.

Световой человек

Первая категория — «световой человек» или, по-гре- чески, «фос». Это то существо, сквозь которое, посредством которого, обнаруживает себя полюс бытия, полюс мира. Это — точка, которая лежит в центре метафизического шара бытия. Это сущность Традиции, последний, высший Север смыслов, сферы бытия, сферы языка. Такой световой человек есть некоторая очень сложно представимая фигура — последний горизонт внутреннего измерения. Если двигаться по сфере бытия внутрь, все глубже и глубже, в самом центре обнаружится точка: световое, не имеющее пространственного объема, особое уникальное место — источник, центр и сущность реальности. Это и есть «световой человек».

Такое онтологическое представление о человеке соответствует индуистскому атману («я») и, одновременно,

Недоступный антропос

брахману (то есть Абсолюту). А значит, такой человек, в конечном счете, есть сам по себе Человеко-абсолют (или Богочеловек). Если все частные реальности представить как некую единую реальность, а единую реальность представить как шар, то центр этого шара и будет тем, что мы понимаем под световым человеком Традиции. Это первофигура, некоторая точка неба, которая присутствует в сокровенной глубине каждой вещи.

Представление о таком световом человеке сродни представлению об ангеле. Иногда (в каббалистической традиции) световой человек выступает как пророк Илия – «посвятитель одиноких». В романе Густава Майринка «Зеленый лик» пророк Илия сливается с Вечным Жидом (существом, не подверженным законам времени, которое есть всегда и во все времена). Такое представление критиковал Генон, говоря о подмене инициатической фигуры Илии контринициатической фигурой Вечного Жида...

Загадочный «световой муж» часто упоминается в преданиях, легендах, священных текстах разных культур. В исламском эзотеризме этот световой человек отождествляется с Хизром, с таинственным наставником пророка Моисея. Он задал Моисею (Мусе) несколько загадокпритч, которые тот не смог решить. Найдя Мусу недостойным высшего знания, наставник удалился(3). Этот же персонаж в исламском эзотеризме шиитского толка отождествляется со скрытым имамом, Махди, человеком времени. Как правило, когда в исламском эзотеризме говорят «человек времени» или просто «человек», подразумевают именно этого светового человека.

Можно сказать, что он — это трансцендентный двойник, исток и цель всякого пути. Естественно, такая фигура светового человека находится всегда заведомо глубже той глубины, в которую проникает (или может проникнуть) обычный взгляд, она всегда находится «за линией горизонта». Поэтому к световому человеку приложимы такие эпитеты, как «дальний», «иной», «сокрытый», «тайный», «удалившийся», «уснувший». «Уснувший» — потому что бодрствующий («не уснувший») присутствует всегда в некотором заполненном объеме, а спящий — всегда где-то

Философия традиционализма

в стороне, скрытый на своем ложе. Такими «спящими» счи- тались великие императоры, тайные короли. Легенду о персонаже, находящемся где-то в недоступном месте, который временно изъят из бытия, сокрыт, спит, бездействует, можно найти в самых разных сакральных культурах.

Высшим традиционным аспектом в определении че- ловека является именно «световой человек», иногда называемый «носителем света Севера». Это выражение характерно не только для немецкого романтика и поэта Теодора Дойблера, писавшего о «Nordlicht», «северном свете», но и для традиционного исламского эзотеризма, согласно которому «свет Севера» — это «свет полюса»(4). Конечно, речь идет о настолько трансцендентной фигуре, что даже в мире Традиции ориентация на этого «че- ловека», интерес, взывание к «нему» представляют собой обращение сердца к тайному. Такой человек является «трансцендентным человеком» или «совершенным человеком».

Световой человек не зависит от законов времени, находится по ту сторону времени и пространства, он скрыт в центре вещей. Это вечный человек. Он есть всегда и всегда его нет. В принципе, это то существо, тот полюс, к которому идут все золотые нити смыслов. Если у каких-то вещей и существ есть причина (а у всех вещей и существ в той или иной степени есть причина), и если эти вещи и существа вознамерятся вернуться к ней – к причине — по особым траекториям происхождения, обратить течение Иордана (течение гравитационного импульса) вспять, они начнут двигаться к световому человеку, в его сторону. Неизвестно, чем окончится это путешествие, но, по крайней мере, их последняя недостижимая пристань («ни сушей, ни морем не сможешь ты найти дорогу к гиперборейцам,» — цитировал Пиндара Ницше), их ностальгия по трансцендентному истоку и называется в Традиции «че- ловеком»...

Интересно, кстати, что русское слово «муж» этимологически соответствует слову «мысль». Ясно, что речь идет о некоторой крайне субтильной, несхватываемой реальности, близкой к понятию «свет».

Недоступный антропос

Прямоходящий зверь

Существует другой полюс в традиционном представлении о человеке — противоположный. Это физиологи- ческий человек. Традиция наделяет его такими парадоксальными определениями, как «самодвижущийся гроб», «могила духа», «мертвый труп». Слово «мертвый» не является здесь излишним. Словосочетания «дальняя даль», «высшая высь» являются в Традиции важным приемом, не только усиливающим качество вещи, но и подчеркивающим то, что, например, труп может быть живым, а даль — близостью.

«Физиологический человек» — это совершенно иная категория, нежели «человек световой». Это нечто среднее между животным и автоматом. Существо, наделенное, с одной стороны, определенными рациональными способностями, с другой — лишенное свойственной зверям естественной гармонии. Это больное животное, обладающее не компенсирующим недостатки, но нелепо добавленным комплексом рациональных оценок. Животное, напоминающее автомат.

«Мертвый труп» оживляется определенной инстанцией — неким «археем» (начальником). «Архей» существует и в животных. Это органический, субтильный, меркуриальный дух, который пропитывает все члены животного, его душу, придает всему цельность, обеспечивает функционирование кровеносной системы, смену настроений и т.д. Архей человека обладает совершенно иной природой. Если «архей» животного мира служит только обеспечению функционирования самого организма, ни на что больше не претендуя, то «архей» в человеке (называемый также «эго») питается ложным светом. Это заведомо злокозненное существо, которое существует путем захвата отраженной «лунной» энергии. Поглощение испарений Луны вносит в баланс функционирования его автоматического рассудка и животной природы особый диссонанс.

Множество легенд описывают происхождение и различные формы существования этих «живых трупов». Есть

Философия традиционализма

немало версий: камни Пирра, глина Адама и т.д. Ясно, что произошли они из «отходов», нечистых субстанций. Легенда о Прометее, например, рассказывает, как эти существа получили свет небесного антропоса и стали пользоваться им, подпитывая свое «эго». Краденый свет позволил им заблуждаться на свой счет: мол, они — тоже люди.

Даже само употребление общего слова «человек» в Традиции (и когда речь идет о световом существе, и когда — о целом море биороботов, големов), видимо, следствие злоупотребления ворованным светом.

Чем управляется это существо?

С одной стороны, классическими животными проявлениями, инстинктами. Органическими реакциями живого существа на внешний мир, на внутренние позывы.

Однако это существо менее гармонично, чем животное, оно не способно поддерживать свое существование в герметически закрытом состоянии. У него всюду бреши, и в них постоянно проникают разные субтильные существа, диктующие свою волю. Эта своеобразная совокупность импульсов неживотного происхождения, имеющая весьма далекое отношение к онтологии, в Традиции называется «блуждающим влиянием». Это второй аспект.

А третий — это то, что диктует существу его болезненный «архей», который руководит всем этим темным конгломератом. Он, питаясь краденым светом, мнит о себе совершенно запредельные вещи и организует все означенные импульсы в некое подобие цельности. Удается это с большим трудом. Этих «физиологических людей» в Традиции принято изображать слепыми, тупыми, неспособными (в отличие от ловких животных) довести что-либо до конца. «Эго» такого существа называется иногда еще «сердечной скорлупой». Это пустой орех, пустота которого выдает себя за центр. Это наглухо забитая дверь, на которой написано «вход». Это тупик, выдающий себя за открытое шоссе.

Такому двуногому зверю свойственен ложный свет. Болотные огни святого Эльма — символ ложного света его «архея». Этот свет хуже, чем откровенная тьма, поскольку только морочит путников, сбившихся с пути. Су-

Недоступный антропос

ществование такого монстра является аномалией, патологией. Сам факт пребывания в подобном статусе перед ликом Господа является делом непростительным и богохульным. Отсюда и представление о первородном грехе. Грехе явиться в таком виде на свет Божий и существовать как ни в чем ни бывало.

Когда некоторые традиции говорят о «первородном грехе» (или его аналогах, о порче человеческой природы), они имеют в виду именно это.

Трудно определить точно время появления «мертвых трупов» в истории. Ясно, что когда-то их не было, но в один прекрасный момент откуда-то взялись. Самые древние традиции знали о них и описывали их либо как население ада, либо как низкорослых жителей дыр, ям и пещер, либо как гномов, либо как своеобразных духов земли, которые странно контрастировали с населением, максимально соответствующим первому представлению о человеке...

Итак, есть вторая категория, которая по определенным причинам, о которых можно очень долго размышлять, тоже называется «человеком». Таким образом, одним словом мы называем две далеко друг от друга отстоящие реальности.

Человек как процесс

Есть и третье определение человека. Третье понимание… Для того чтобы более-менее точно описать, чем является этот «третий человек», надо иметь ясное представление о том, что из себя представляют первые два. Этот «третий человек» — человек как процесс. Это нечто среднее между первым и вторым — своеобразное динамическое движение от голема к световому центру мира. С другой стороны, это сияние из центра, нисходящее к периферии, где обитают големы. Такой человек — человек как процесс — означает различные виды метаморфоз, которые протекают в границах между големом и «Lichtmensch» («световым человеком»). Человек в этом понимании является существом неопределенной природы. Этому динами-

Философия традиционализма

ческому существу придан (в нагрузку, в наказание или в качестве задания) голем. Как в сказках: старший сын получил в наследство богатство, средний, скажем, осла, а младший кота или крысу — какое-то совершенно ненужное, на первый взгляд, существо. Однако, как мы знаем из герметической традиции, именно с этого начинается работа над философским камнем. В каждом существе (вещи, ситуации) есть вектор, направленный внутрь, к его смыслу, и этот вектор представляет собой его световое измерение.

Чаще всего в Традиции под человеком подразумевается, главным образом, именно это промежуточное существо, получившее наследство в виде «мертвого трупа» и призванное каким-то невероятным образом, заранее ему не открытым, превратить этот элемент «темного» наследства в нечто иное, приближенное к полярным регионам, к вселенной смыслов. Таким образом, голем для человека является данностью, Lichtmensch — заданием, а сам человек — это тот, кто, имея данность, осуществляет задание. Такой человек — человек как процесс — и является компактным резюме бескрайнего содержания Традиции (это микрокосм, голографически концентрирующий в себе макрокосм).

Все, что мы вкладываем в понятие Традиции, является совокупностью траекторий, по которым осуществляется преображение этого мертворожденного существа. Традиция — это совокупность рецептов, своеобразная географическая карта, показывающая, куда и к кому надо идти, стартуя из какой-либо точки периферии. Эта карта описывает, какие трудности мы можем встретить, каков будет путь. Возможно, этот путь будет похож на окружность или спираль. Может быть, возникнут некие промежуточные формы, смешанные фигуры: люди-лисы, песьеголовые существа, типа Анубиса или святого Христофора, монстры, по- луживотные-полурастения (такие как Альрауне) и т.д.

Перестающее быть големом существо претерпевает ряд метаморфоз. Для того, чтобы превратить принципиально неценное, бессмысленное, бессодержательное в нечто органичное и перспективное, необходимо эту ма-

Недоступный антропос

шину разобрать и собрать заново. Зооморфные фигуры, которых то ли не так собрали, то ли бросили на полпути, возможно, являются иллюстрациями именно этого процесса. Можно вспомнить классический ритуал инициации, когда человека, посвящаемого в шаманы, духи рас- членяют, варят, прокаливают кости, а затем собирают заново. Иногда реальность произошедшего подчеркивается увечьями, приобретенными при такой «сборке»: комуто вместо ключицы вставляют медный гвоздь, кому-то неправильно приделывают ногу и он хромает. Подобная неадекватность подчеркивает, что над големом была совершена некая операция. Существуют специальные ритуалы, связанные с инициатическими травмами. В Ливии я видел негров со специфическими шрамами от порезов на лице. Выяснилось, что это следы подобных практик. Эти знаки говорят, что человек привлек к себе внимание определенного рода сил, своего рода, «профессионалов». Они над человеком «поработали», и он получил «паспорт» в нормальную инициатическую жизнь. Важно, что работа с человеком как прямоходящим зверем осуществляется тоже человеком, но замещающим Lichtmensch, продвинувшимся на пути к Lichtmensch больше чем тот, кого посвящают. В редких случаях – посвящения «одиноких» в исламском эзотеризме или приход персонально Илии к «meqaballim» — эта работа может осуществляться непосредственно самим световым полюсом без помощи других людей(5).

Язык Традиции о кастовой антропологии

Каждая традиция, каждая легенда имеет для этих трех категорий свои имена. Универсальной терминологии тут нет. Но, с другой стороны, антропология Традиции подразумевает, что между этими тремя категориями происходит определенное концептуальное смешение. Когда мы читаем в каком-нибудь сакральном тексте: «...Сидел муж. Пришел к нему другой муж и т.д.» В принципе, здесь прямо не сказано, что «сидел голем и грустил, пришел хороший человек, продвинутый на пути самореализации и стал с