Дугин Философия традиционализма

Философия традиционализма

никакого мира, даже условно представимого, в принципе не может существовать. Даже в теории мы не можем представить себе мира, в котором не было бы мужчины. И в этом заключается ядро онтологии пола.

Генетическая (каузальная) и перманентная связь с мужским архетипом

Каждый конкретный мужчина, каждая особь мужского пола сопряжены с вселенским мужем, с «пурушей», сложным образом. С одной стороны, эта связь носит генетический (причинный) характер – есть конкретная причина, вызвавшая к жизни то или иное существо именно в мужской форме. С другой стороны, помимо причинной связи с мужским сектором онтологии, у особей мужского пола всегда, постоянно существует вне-историческая (мета-ис- торическая), новенная, интуитивная, очень тонкая связь с ядром бытия, которая, собственно говоря, и «поддерживает» статус мужского начала в конкретном мужчине.

Это утверждение — менее однозначно, понятно и просто, нежели все предыдущее. Мы можем представить себе, как творческое, отеческое, световое начало (отеческий сектор, субъектный сектор онтологии) порождает мужских особей на разных планах. Но вопрос о том, как он дальше с ними взаимодействует, является более сложным.

Важно понять, что мужское начало или мужской сектор онтологии — это световое, упорядочивающее, позитивное, отеческое начало, которое придает бесформенному, хаотическому, пластическому ансамблю, не имеющему в самом себе никаких ориентаций (ничего, кроме различных степеней инерции), последовательность, логику, форму, делает это познаваемым, и сам является центром того, что следует в этой нашей реальности познать как логос этой реальности. Так определяется мужчина в Традиции, вот что понимает Традиция под «мужчиной».

Естественно, раз мы говорим об этой трансверсальной реальности, то есть, о некоем световом луче, который пронизывает различные уровни существования — человеческие, звериные, ангелические, демонические и т.д. вплоть до

Пол и Субъект

минеральных (поскольку и у минералов есть своя половая спецификация, как учит герметическая традиция) — совершенно ясно, что мы никогда не ограничиваем мужское на- чало представителями мужского пола в человеческом аспекте. Более того, собственно мужское, онтологически мужское, — то, что дает определение всему остальному (как мужскому или нет) — не может быть окончательной прерогативой ни одного из уровней существования: то есть мужчина никогда не есть до конца мужчина. Мужчина — это задача, которая стоит перед каждым человеком, перед каждым существом других миров; это не то, что дано, а то, что должно быть приобретено. А конкретные существа мужского пола — это всегда лишь кредит, проекция, приглашение к усилию. То же самое справедливо и в отношении статуса человека в Традиции. Традиция понимает под человеком не то, что он есть в данный момент, не некую раз и навсегда заданную видовую модификацию, а некоторое стремление. В современных ницшеанских терминах то, что понимает под человеком Традиция. точнее всего было бы назвать «сверхчеловеком». Поэтому можно сказать, что мужское начало — это сверхчеловеческое начало в его акцентированном, осевом и эссенциальном (сущностном) виде. Поэтому мужчина — это не только данность и результат наиболее прямого и непосредственного воздействия творческого отеческого принципа на субстанциальный план бытия, но, одновременно, еще и процесс возвышения в направлении породившего истока, уподобления ему.

Никогда нельзя сказать о ком-то утвердительно «это— мужчина». Если мы так скажем или какой-то мужчина скажет так о самом себе, полагая, что он совершенный, достойный, просветленный муж, мы обязательно солжем (как солжет и он сам), поскольку мужчина — это всегда процесс, процесс возышения, движения по трансверсальным траекториям, либо процесс деградации, падения.

Метафизика женского начала - пракрити

Что же такое «жена», если муж настолько сложное и невообразимо многомерное понятие?

Философия традиционализма

В метафизическом смысле жена представляет собой объект, объектную, субстанциальную, пластичную часть реальности, те сектора онтологии, которые не укладываются в представления о мужском начале, о световом гносеологическом поле, о том, что порождает вещи, давая им форму.

В индуизме для жены есть термин «пракрити» или «мула пракрити» («корневая природа»), «пра-тварная», «пра-творящая», та, которая дает всему пластическую основу. Жена — это некоторая антитеза светового мужского начала. Женская онтология или женский сектор, в контексте метафизики, представляет собой некий остаток, получающийся из операции вычитания из всего бытия мужского начала. Все то, что не есть свет, упорядочивающая функция, вертикальный луч, пропитывающий миры и реорганизующий их по определенной строгой логике, придавая им иерархию и дифференцированность — это женский аспект онтологии, за все это отвечает «великая пракрити».

Женщина как негация

Если мы внимательно сосредоточимся на смысле этой отрицательной категории, то постепенно придем к интересному заключению: во всей реальности мы не можем выявить ничего собственно женского, поскольку, коль скоро вещь есть сама по себе именно эта вещь, то она уже самим этим фактом является в пределенном смысле проекцией мужа («пуруши»), светового мужского начала, так как все, что имеет форму, осмысленность, ориентацию, определенную внутреннюю логику, последовательность, все, что соучаствует в мировой гармонии, принадлежит к миру порядка, является следствием мужского начала, печатью мужского начала, мужской онтологии, поставленной над неопределенной пластической субстанцией. В индуизме говорится, что «пракрити» или «великая женщина» непроявлена, она есть своеобразное «меонтологическое», неонтологическое, небытийное явление, которое мы не можем познать. Рене Генон про-

Пол и Субъект

ницательно утверждал, что «практити» («жена») непознаваема не потому, что та слишком глубока или сложна, а потому, что в ней нечего познавать, в ней нет ничего интеллигибельного. Метафизика женского начала заключа- ется в отрицании мужского начала. Но секрет в том, что это отрицание не является симметричным. И если мужское — это свет, то женское— это не какой-то «противосвет», но отсутствие света, т.е. тьма; если мужское есть экспансия, то женское есть отсутствие экспансии; если мужское есть прямое движение, то женское есть кривое движение или, в пределе, косность, инерция, неподвижность... Любое отрицание порядкообразующего комплекса является следом воздействия женского начала на различные онтологические пласты.

Женское начало (или «великая жена») есть инерция, нечто выступающее исключительно в форме «подлежащей» под вещами пластической субстанции, которая придает всему особое качество имманентности, конкретного присутствия, эмпирический объем, но в то же время сама по себе не способна создать ни малейшей вещи, поскольку творческого, созидательного, смыслового нача- ла в ней нет. Женская субстанция не может породить смысл; весь смысл, все значение, вся мыслительная и «калибровочная» реальность проистекают исключительно из сектора мужской онтологии, а женское начало лишь придает мужскому творчеству специфический привкус, который мы воспринимаем на нашем уровне как материальность, а на других уровнях это может быть уподоблено «силовому сгустку».

Первопара и «паралитик вечности»

Образ пары пракрити и пуруши в индуизме описывается в виде слепой, тупой, но огромной и мощной великанши, несущей на себе худосочного, хилого, парализованного, но глазастого и неглупого мужчину. Пуруша поэтому называется также «паралитиком вечности».

«Паралитик вечности» — это мужское начало, которое не участвует в динамике бытия, но вмете с тем обес-

Философия традиционализма

печивает смысловую сторону этой динамики. «Паралитик вечности» не движется, не ходит, никуда не спешит, а для того, чтобы природа и Вселенная существовали, гигантская, слепая, огромная, плотная, глиняная баба сажает его к себе на плечи, и эта парочка движется, порождая миры. Здесь мы имеем дело не просто с отрицанием, хотя онтологически, безусловно, женская метафизика определяется как отрицание мужской метафизики; здесь — специфическая темная мощь, «черный жар» женского начала, Великой Матери, который примешивается к световому излучению мужских глаз, препятствует ему, слепит и гасит его. И от противодействия этих двух метафизических на- чал рождаются реальные пейзажи бытия, онтологические рельефы, ландшафты многих миров.

При этом женщина, женский сектор онтологии никогда не выступает как нечто специфическое, отдельное. Это всегда лишь искажение мужской метафизической анатомии, не нечто автономное, но, скорее, набросок или искаженный образ мужчины. Впрчем, у Агриппы Неттесгеймского, известного европейского мага, была книга, которая называлась «О несравненных преимуществах женского пола над мужским»(3). Там излагалась обратная идея, что Бог создал вначале мужчину, но он не очень старался, и опыта не было, поэтому мужчина не очень удался. Когда он потренировался на мужчине, то создал женщину, поэтому формы женщины совершенны. Магический маньеризм Агриппы очарователен именно своей полной неправильностью, потому что, с точки зрения метафизики, женское начало не является оригинальным творением, но лишь неопределенным воздействием отрицательной, теневой, мглистой, активной и жадной тьмы на световые проекты. И из сочетания этой мглистой тьмы, которая пытается опровергнуть распространение света, помешать ему, с упрямым триумфально логическим световым образующим началом и порождаются все вещи мира, которые могут быть всегда разложены надвое: все имеет в себе материальную, инерциальную, женскую часть, и активную, мужскую, формообразующую, упорядочивающую часть.

Пол и Субъект

Сакральность женской онтологии

Здесь очень важный момент. С одной стороны, в языке Традиции, в мире Традиции женское начало рассматривается как негативное начало, как начало Ночи, поскольку ничего, кроме отрицания, преграды (дословно: «сатаны», на иврите «сатана» — это «преграда»), искажения женщина в бытие не привносит. Но я хочу подчеркнуть, что это отрицание в Традиции отнюдь не напоминает представления о зле в морали, о нуле в математических формулах, о ничто в креационизме, о минусе логи- ческого мышления. В лекции «Смерть как язык» я подробно разбирал вопрос о том, что Традиция в принципе не знает чистого небытия, не знает безвозвратной смерти, не знает абсолютного отрицания. И отрицание, и смерть, и небытие рассматриваются в Традиции как формы инобытия, как формы иной жизни, иного утверждения. Только при переходе к языку современности произошел фундаментальный, катастрофический для человечества сдвиг, когда представление об отрицании как об иноутверждении, о небытии как об инобытии (может быть, несхватываемом для нас) было отброшено, и произошла абсолютизация небытия как отрицания, появилась автономная мораль, возник код двоичного чисто рассудочного мышления. Так постепенно все многообразие мира, которое в Традиции представляло собой бесконечную возможность метаморфоз, изменений онтологических и экзистенциальных реальностей по сложным и многомерным спиралям (бесконечные возможности отклонения и движения к сути и от нее) — все это было сведено к ущербной, иссушающей модальности 0-1, к двоичному коду, где под словом «нет», «небытие» понималось именно тотальное отрицание, некий абсолютный ноль, ничему не соответствующий ни в бытии, ни в опыте, ни в метафизике.

Поскольку мы сегодня заражены парадигмой языка современности и нам трудно понять, почему такое явление как пракрити, категория, которая определялась исключительно через систему отрицательных определений — «не это, не это, не это» — через «привацию», недо-

Философия традиционализма

статок, почиталась в Традиции как нечто в высшей степени священное. В рамках же языка Традиции онтология женского начала (женский сектор метафизики) рассматривалась сакральным сознанием как нечто важное, священное, достойное поклонения, освящения и т.д.

Трансцендентный андрогинат

На чем основывалась, казалось бы, нелогичное, шокирующее нас представление Традиции о женском секторе онтологии как одновременно об отрицании и сакральной Великой Матери, в индуизме и в других традициях возводимой в сонм божественных сущностей? Первопара, которая представляет собой мужское и женское, вселенскую, онтологическую жену и вселенского, онтологического мужа, никогда не рассматривалась как непримиримая антитеза. Это сложное отношение основано на том, что за пределом двух метафизических секторов Традиция предполагала существование еще одной, еще более корневой инстанции, которая предшествовала разделению на эти две реальности. Если связь мужского сектора онтологии с этим высшим изначальным центральным метафизическим истоком очевидна, поскольку «свет зажегся во тьме», и мужское начало само по себе является максимальным выражением вовне этой «предшествующей» Божественности, Божественной Бездны, то, с другой стороны, все, что не стало светом, но как-то проявилось в реальности, тоже является манифестацией этой же божественной, предшествующей разделению, инстанции — только другим ее ликом.

Отсюда вытекает положение, что мужское в онтологии — это проявленное Божество; как говорят китайцы, «Небо (высший принцип, tien) обращено к миру лицом». А субстанция (женское начало) — непроявленная часть Божества, которая обращена к миру спиной («Земля (ti) обращена к миру спиной»). Но где-то на тайном уровне существует «спина Неба» и «лицо Земли». И там, где Небо повернуто к миру спиной, а Земля — лицом, находится уникальная метафизическая инстанция, где эти противо-

Пол и Субъект

положности снимаются, составляя одно и то же высшее, божественное, андрогинное бытие, предшествующее разделению на два пола. Раз женская онтология, несмотря на свою «сомнительную» роль в смысловом оформлении вещей и существ мира, проистекает из этого же божественного источника и коренится именно там, то она находит в Традиции полное оправдание и сакрализацию. Традиционное сознание в данном случае — как и во всех остальных случаях — утверждает и неснимаемое противоречие между мужчиной и женщиной, между мужским и женским началом, между активным и пассивным, светлым и темным, и их происхождение из единого первоисточника, соуча- стие в довольно неясном изначальном метафизическом истоке.

Таким образом, для того, чтобы понять, как видится мир с точки зрения языка Традиции, необходимо рассматривать его одновременно, не испытывая интеллектуального дискомфорта, исходя из двух взаимоисключающих позиций: как продукт борьбы двух противоположных, враждебных метафизических полюсов и как солидарную деятельность двух взаимодополняющих вспомогательных начал.

Традиционалисты об онтологии пола

Есть книга Юлиуса Эволы «Метафизика пола»(4). В ней дано довольно подробное описание онтологии полов. Развитие этой темы мы находим в других его книгах: «Йога могущества»(5), «Герметическая традиция»(6) и т.д.

Очень важные моменты относительно метафизики пола следует искать у Рене Генона в его книге «Человек и его становление согласно Веданте»(7). Исходя из прелюдии к этой лекции, следовало бы перевести название «Муж

èего становление согласно Веданте», поскольку французское слово «l’homme» означает именно «муж» — «человек»

èодновременно «мужчина».

Что может особенно интересовать традиционалиста в вопросе пола? Какие нюансы в отличие от пихоаналитических исследований могут здесь наличествовать?

Философия традиционализма

Кстати, видимо, не случайно именно на вопросах пола сконцентрирована современная психоаналитическая школа, шире, вся современная философия. Дело в том, что пол — это сфера, где конкретные жизненные импульсы человека, которые его воодушевляют, пугают, стращают, заставляют двигаться, «оживляют» его существование, сопрягаются с глубинными метафизическими реальностями. Не случайно магия и колдовство связаны с полом и различными его проявлениями.

Гендерный фактор в современной философии

В этом есть интересная закономерность: конвенциональная мысль, обычное размышление о «серьезных и возвышенных предметах», о философии, о метафизике рационального современного человека оставляет сущностно незатронутым. Это как бы действие абстрактной программы, затрагивающей только рациональную сторону личности. Одновременно с таким рассудочным действием и, на первый взгляд, независимо от него, человек управляется био-физиологичес- кими импульсами, невразумительными шевелениями гендер- но-вегетативного уровня. Эти фоновые «немые языки» тела особенно дают о себе знать, когда человек забывается, ослабляет рассудочную концентрацию, когда его «cogito» впадает в дрему. Но стоит только встряхнуться, схватить «умную» и «серьезную», «нравоучительную» книгу, и вегетативное шевеление снова заслонено усердной рассудочной практикой. Человек забывает тут же, что он есть существо телесное, поползновения глохнут, рассудочное погружение заставляет забыть о второй половине… В таком «раздвоенном» состоянии пребывает современный человек, предоставляя обоим сторонам действовать в автономном режиме. Зверь безгласно, тихо дышит, механизм бездушно считает.

Инициатический аспект пола — зона преображения

Единственная зона, где оба уровня начинают сходиться — это момент, когда человек начинает размышлять о

Пол и Субъект

своей телесности, еще конкретней и пронзительней — о специфике пола, поскольку, с одной стороны, пол постоянно свербит у него внутри, а, с другой — там, где абстрактные размышления несут в себе определенную энергию, жизнь, свежесть и силу, рождаются ассоциации с эротической сферой. Это «эрос мышления», столь знакомый русской философии Серебрянного века.

Метафизика пола является особо выделенной сферой потому, что именно в ней происходит соприкосновение метафизических принципов, которые человеку (и особенно, современному человеку) в обычном состоянии чрезвычайно сложно воспринять всем своим существом (включая тело), и имманентной эмпирической (физиологической) реальности, которую напротив, он воспринимает постоянно и повсеместно, поскольку она никогда не забывает о себе напоминать непрерывным и глухим монологом тела.

Это соприкосновение и есть обобщенное определение того, что является мистикой, экстазом или, в более грубых случаях, магией. В этот момент телесное начало становится разряженным, разжиженным, сублимируется неким сокрушительным позывом (кстати, с этим позывом не все так просто, как кажется), взмывает вверх в сторону горизонта мысли, а мысль, в свою очередь, спускается, сгущается для того, чтобы в определенной точке, в магическом фокусе соприкоснуться с телесной взвесью. И тогда возникает уникальная плазменная инстанция (чье присутствие очень хорошо знают поэты, вдохновенные мыслители, люди творчества), особого рода вдохновение, специфическое состояние, когда телесное и интеллектуальное образуют новую брачную платформу бытия, сливаясь в некоем промежуточном пространстве(8), еще не совсем метафизическом и духовном, но уже и не телесном.

Этот промежуточный слой онтологии (который является пространством особого повышенного риска, так как там существует множество опасностей, ловушек и тупиков) является ключевым и важнейшим. Это пластическая инстанция между мыслью и телом; если она начинает осознаваться как нечто самостоятельное, то способна

Философия традиционализма

радикальным образом изменить судьбу и статус существа. Этот промежуточный слой между сном и бодрствованием, между мыслью и влечением как раз и является ключом к духовной, мистической трансформации, к инициати- ческим процессам, к преображению, метаморфозам че- ловеческого «я».

Поэтому, собственно говоря, метафизика пола важнейшим элементом всей философии традиционализма, центральным инициатическим инструментом, позволяющим перейти от рассудочного представления о духовных мирах к уникальному духовному, мистическому опыту. При таком подходе выясняется, что человеческое половое влечение, которое мы привыкли воспринимать как некую дань биологическому, звериному началу, является само по себе отнюдь не самоочевидной проекцией телесного, но несет в себе иное послание, гораздо более глубокое и абсолютное. Все звериное в человеке ангелизировано, потенциально обожено. В этом секрет «позыва», о котором я упоминал несколько выше.

То обстоятельство, что у человека есть непреодолимое влечение, означает, что он метафизически не самодостато- чен, что он пребывает в дуальной реальности и ему не хватает чего-то другого, нежели он. Сама потребность в другом, изначальное эротическое движение уже является в своем корневом импульсе следствием онтологической дуальности, печатью того, что мы существуем в мире, который рожден наложением друг на друга мужской и женской онтологии, что мы как бы растянуты между этими двумя полюсами и, не являясь законченным статическим результатом, соуча- ствуем в сложной диалектической мистерии полов, в хитросплетении и полилоге различных уровней бытия, наполняющих бездну, разверстую между полюсами половой метафизики. В такой перспективе реальность пола перестает восприниматься как нечто «недостойное», «позорное», «отрицательное» или, наоборот, «гедонистическое», «животное», «био-физиологическое». Пол утверждается в самой сердцевине метафизики, в ядре реальности.

Основываясь на онтологии пола, мы можем свести воедино два важнейших, но разведенных в обычном со-

Пол и Субъект

стоянии аспекта нашего существования, чтобы преобразить, «пресуществить» то и то. Если нам удастся сделать мысли конкретными и оперативными, почувствовать, как они облекаются в плоть, отследить, как метафизическая теория трансформирует нашу собственную жизнь и окружающее нас бытие, а, с другой стороны, если мы сможем раскалить наши якобы «биологические» и телесные позывы влечения до невероятной степени интенсивности (поскольку высшие экстатические состояния, которые и не снились профанам, исследующим высшие градусы страсти, достигаются именно в момент соприкосновения с миром идей), реальность предстанет перед прозрачной, обнаженной, раскаленной, пропитанной высочайшим током, неотразимой силой как силовая световая иерофания, как океаническое светолитие преображающей агрессии высших смыслов...

Метафизика пола как элемент гносеологической стратегии неотрадиицонализма

Метафизика пола является для нас столь же необходимым концептуальным оружием, как и иные модели нового познания, с помощью которых мы приводим к упорядоченному состоянию те разрозненные аспекты хаотического «конца истории», с которыми нас столкнула эпоха.

Термины и познавательные модели, которые мы с огромным трудом извлекаем из этого хаоса как ключевые, позволяющие определить наше место в реальности, осознать нашу цель и нашу задачу, наше видовое и историческое предназначение, сегодня приобретают особый вес. В их число должно быть включено не просто все ценное и полезное, но самое необходимое, самое сконцентрированное, самое «афористичное». Сегодня необходимо выч- ленить интеллектуальный минимум, достаточный для реорганизации духовного наследия прошлого, позволяющий адекватно классифицировать это наследие, оперируя не самими гигантскими пластами культуры, но их суб-

Философия традиционализма

ститутами. Каждый из блоков мысли прошлого имеет автономную логику, связанную со спецификой исторического контекста, которая затягивает, вовлекает в лабиринты нюансов и аллюзий, смысловых сдвигов, семиотических сетей. Знакомство с этим наследием без емкой и оперативной стратегической формулы познания, без краткого «путеводителя» не приведет ни к каким результатам, будет сведено к простой дескрипции, лишенной гносеологической и герменевтической ценности. Это обстоятельство требует от нас нового и довольно жесткого отношения к истории мысли, заставляет постоянно сепарировать не только источники, но и сами методологии, отбрасывая неактуальное и уводящее от основной темы.

Метафизика пола является важнейшим ключевым гносеологическим сектором для понимания современной реальности, для адекватной метафизической, исторической и экзистенциальной самоидентификации нас как людей, живущих в конце цикла. Трезвый и реалистичный модуль этой метафизики позволит сразу же отмести как неактуальное и неуместное всякое поползновение завуалировать базовый механизм соотношения полового вле- чения и сферы идей через хитроумное сплетение моралистических, наукообразных, эстетических, терапевти- ческих или нравоучительных отступлений. Освоив эту область, мы получим бесценный, оперативный и крайне актуальный в эсхатологических условиях гносеологический инструмент, сопоставимый с другими моделями – геополитическим дуализмом (атлантизм-евразийство)(9), трансверсальной политологией(10) (третий путь, консервативная революция), традиционализм как метод (Генон, Эвола и т.д.)(11) и т.д.

Более того, метафизика пола относится к разряду оперативных практик, призванных установить прямой опытный контакт между духом и телом, «сделать дух телом, а тело духом» (по излюбленному выражению герметической традиции). Сосредоточение внимания на метафизике пола — это само по себе уже спасительная доктрина, поскольку благодаря этому мы можем, наконец-то, освободить от бремени слепого существования глубокие спя-

Пол и Субъект

щие в нас энергии, не просто доставшиеся нам в наследство «от обезьян», но заложенные в нашем теле отнюдь не случайно, по принципиальным соображениям и для очень высоких целей, и освободить их для упругого броска в созидательном онтологическом световом направлении, ради чего они, собственно говоря, и предназначены.

Конфликт между метафизикой пола и психоанализом

Параллельно написанию книги«Метафизика Пола» Юлиуса Эволы активно развивалась школа психоанализа Фрейда, Адлера и т.д. и аналитическая психология Карла Густава Юнга. Отношение традиционалистов, занимающихся метафизикой пола, к психоаналитикам было крайне отрицательным. Метафизики пола, такие как Эвола, разоблачали психоаналитиков как носителей языка современности, игнорирующих метафизическую сторону пола, указывали на то, что психоаналитический подход основан на эволюционистском представлении о человеке как о животном, получившем социально-культурный статус. Это противоположно подходу метафизиков пола, утверждающих, что пол есть проекция базовых структур онтологии на человеческие и нечеловеческие существа.

Можно сказать условно, что метафизики пола были «крайне правыми», поскольку они настаивали на фундаментальной онтологизации пола, а психоаналитики — «крайне левыми»,так как стремились, наоборот, вскрыть (как позже Конрад Лоренц в своей этологии) животную природу человеческого существа. Один поздний философ психоанализа Лакан (а вслед за ним Жиль Делез) утверждал, что все смыслы сами по себе существуют благодаря определенным «складкам», едва уловимым движениям нашей телесной (гендерной) реальности. Перво-биологи- ческим, перво-эротическим импульсом и, соответственно, тайным истоком позднейшего возникновения смыслов являются вегетативные шевеления тела. Никакой автономной метафизики — отражающие и лишь транслирующие в область высшей психической деятельности

Философия традиционализма

примарные гендерные токи, приобретающие изощренное психо-рассудочное оформление по мере восхождения к рациональным зонам, представляющим собой хитроумный аппарат игры с извращенными и искаженными до неузнаваемости телесными «атомарными фактами». «Онтологией» (в условном смысле) обладает здесь только тело, биологический уровень и его первичные вегетативные проявления.

Ясно, что у традиционалистов, оперирующих с языком Традиции, такой подход вызывал лишь отторжение. Кроме того, психоаналитики считались вполне политкорректными, а традиционалисты никогда не считались таковыми, поскольку их идеи шли вразрез с основополагающими направлениям современной мысли. Естественно, что их замалчивали, игнорировали, клеймили разными ярлыками, даже преследовали как людей «отрицающих парадигму современного мира», «реакционеров» и т.д. Нет ничего удивительного, что между двумя направлениями — психоанализом, психологией глубин и метафизикой пола — возникли серьезные разногласия, точнее, даже не разногласия, так как психоаналитики на традиционалистов вообще не обращали никакого внимания, а глубокая неприязнь традиционалистов к психоанализу и психологии глубин.

Общие звенья между метафизикой пола и психоанализом

Однако в этом вопросе со временем произошло не- что аналогичное тому, как сблизились исторически позиции крайне правых с позициями крайне левых(12) в политике и мировоззрении или темы инициации и контринициации в области традиционализма(13). Последнее десятилетие ХХ века показало, что предвидения традиционалистов о финальной победе крайне левых (или прямых «агентов контринициации») после кратковременного царства либералов (или профанизма) не оправдалось, и правы оказались те, кто рассматривал крайне левые и крайне правые течения как разные версии гетеродоксаль-

Пол и Субъект

ной и эсхатологической, милленаристской реставрации «традиционного общества»(14). Так позиции крайних полюсов сблизились перед лицом триумфа не левых, но ли- берал-капиталистических форм, не «контринициации», но чистого и тотального рассудочного позитивистского профанизма.

Это обстоятельство позволяет и в рассматриваемой нами области провести параллель между метафизикой пола (крайне правая позиция) и психоанализом, который политически был связан именно с левой, революционной философией. Оба подхода сближает отказ от ограничения объекта исследования пределами человеческого индивидуума. В обоих случаях половая реальность рассматривается как выражение внеиндивидуальных и, в пределе, вне- человеческих реальностей: для традиционалистов это реальность сверхчеловеческой метафизики, для психоаналитиков – животной телесности или, еще более нюансированно (у Юнга), «коллективного бессознательного».

Если метафизики пола отрицали индивидуума как бы «справа», по соображениям его ничтожности перед лицом метафизической трансцендентной реальности, то психоаналитики тоже не очень серьезно относились к челове- ческому «эго», считая это игрой сил телесности. Эта черта в равной степени – хотя по разным мотивам – противопоставляет их позитивистскому подходу к полу, связанному с чисто профанической (гигиенической) сексологией или психологией бихевиоризма .

Показательно, что последние десять лет в Европе происходит постепенный отход от психоанализа, и более того, мы видим все чаще квалификацию фрейдистских методов как «не политкорректных», коль скоро человеческая реальность рассматривается как продукт игры внеиндивидуальных комплексов, эротических или танатофильских влечений. Сам подход все чаще именуется «сексизмом», и методика Фрейда, настаивающего на устойчивости «патриархального кода», неизменности половых ролей, в современной либеральной прессе квалифицируется как разновидность «фашизма». Если учесть тесную связь фрейдистского метода с марксизмом (что запечатлено в

Философия традиционализма

философии «фрейдомарксизма») и отторжение новой либеральной политкорректностью всего «левого», и особенно «крайне левого» политического и мировоззренческого спектра, то картина получается еще более стройной.

Показательно, как меняется функциональное значе- ние некоторых промежуточных авторов, находившихся в свое время посредине между чистыми метафизиками пола (Эвола) и психоаналитиками (Фрейд, Адлер). Наиболее показательная фигура здесь Карл Густав Юнг. Юнг, заложивший основу «психологии глубин», был, с одной стороны, учеником Фрейда, развившим его метод, а с другой — близким другом и единомышленником Мирчи Элиаде. Элиаде, в свою очередь, был традиционалистом и другом Эволы, хотя не таким радикальным и бескомпромиссным. Элиаде, в отличие от Эволы и Генона, видел в современности не только парадигматическое отрицание языка Традиции, но и множество архаических рудиментов языка Традиции, обнаруживающихся повсюду, подчас в самых неожиданных местах. Эвола видел в такой позиции Элиаде компромисс с духом современности, сам Элиаде – особую тактику подспудной реставрации. Как бы то ни было, Элиаде и Юнг достраивают цепь, связующую метафизиков пола с психоаналитиками.

Особое значение эта полузаметная цепь приобретает в наше время, когда обе позиции вынесены на периферию, зачислены в разряд неполиткорректных философских теорий. И следовательно, для изучения парадигмы языка Традиции в наше время и в наших специфических условиях наследие Юнга приобретает особое значение, позволяя, кроме всего прочего, по-новому взглянуть и на сами изначальные теории фрейдистского психоанализа.

Сакральное обоснование патриархата

Вернемся к метафизике пола. Теперь нам становится понятным, что патриархальное устройство реальности, и соответственно, патриархальное устройство общества, быта и т.д. является отнюдь не случайным историческим состоянием, но есть выражение, отражение онтологичес-

Пол и Субъект

кого устройства реальности. Поскольку под отеческим, мужским признаком мы понимаем не просто один из че- ловеческих полов, а сущность человеческого фактора в его субъектном измерении, патриархальный строй и патриархальный уклад получают онтологическое обоснование.

Поскольку мужчина, муж воплощает в себе принцип избыточности, а женщина (метафизическая женщина) – недостаточности, «привации», роли в обществе распределяются соответственным образом: в центре стоит мужская солнечная творческая энергетика, на периферии — женская пластическая восприимчивая пассивность. Если между ними царит гармония, то они соучаствуют в общем делании, осуществляя интеграцию в единое (семейное или какое-то иное) парное существо, поддерживая тем самым фундаментальные онтологические и социальные тенденции и процессы. Во главе всего стоит упорядочи- вающее смысловое мужское начало.

Можно привести пример метафизической обоснованности патриархата. Известно, что в Традиции большую роль играл символизм волос. Так вот, то обстоятельство, что у женщины волосы растут только на голове, а у муж- чины есть еще борода, для людей Традиции служило подтверждением того, что мужчина — это солнечное существо, а женщина — лунное. Волосы в Традиции рассматривались как лучи. Соответственно, лицо мужчины с бородой воспринималось как солнце, которое источает лучи во все стороны, а тот факт, что у женщины волосы растут только на верхней половине головы, свидетельствовал об их лунной природе.

Далее: не просто асимметрия произрастания волосяного покрова на голове мужчин и женщин оценивалась в сакральных терминах, различным считалось и качество излучений. Так, в Православии мужчина, входя в храм, должен обнажить голову, так как «излучение» его волос является «солнечным», «положительным». При этом он обязательно должен носить бороду (брить которую до сих пор считается в старообрядчестве тяжким грехом). Таким образом мужчина предста¸т в святом храме в солярном сиянии своего онтологического присутствия, он приходит

Философия традиционализма

в храм как муж, во всем метафизическом объеме этого понятия. Женщина же поступает со своими волосами, со своим «излучением», прямо противоположным образом: она старательно скрывает «лунные» волосы под платком, и более того, чтобы не выбились случайно отдельные пряди, одевает под платок подвойник.

Это яркая иллюстрация сакрального патриархата, где утверждается «отцовское право» (Vaterrecht). В такой ситуации именно мужчина является полноценным юридическим лицом, с него спрос, к нему все претензии, он отвечает за всю семью, которая рассматривается как его продолжение. Этот юридический мускулинизм подчеркивается солярным символизмом внешнего вида.

Значение реформ Петра I

Если мы обратимся к русской истории, то момент перехода от сакрального общества к профаническому приходится на конец XVII — начало XVIII веков. Вспомним реформы Петра Первого. Петр Первый упразднил практически все основные сакральные институты на Руси. Он пытался в один момент даже устранить монашество, счи- тая, что монахи – «бездельники», хотя, с точки зрения Традиции, монашеское умное делание, созерцательная монашеская практика является высшей формой деятельности. Это пик мужского призвания, так как благодаря метафизике «деяния недеяния» и стоят сакральные институты – включая Государство и общество. Функция монаха, созерцателя и аскета в общей «экономии» Традиции является центральной, поскольку здесь осуществляется реализация светового, духовного архетипа. Благодаря этой практике, вещи мира приобретают упорядоченный ход, хотя для языка современности это может показаться «абсурдом».

Петр Первый, как известно, прославился тем, что в полицейском и общеобязательном порядке велел всем боярам сбрить бороды. Это была контринициатическая, десакрализационная акция по, своего рода, «ритуальной

Пол и Субъект

кастрации» всего нашего народа. У традиционных муж- чин, чья метафизическая солярная функция проявлялась в том числе и в ношении бороды, отнимался важнейший элемент религиозного благочестия и сакральные знаки половых признаков в метафизическом измерении. В такой ситуации единственным «мужчиной» (причем западно- европейского толка) объявлялся сам Петр Первый, а все остальные подданные, утратив метафизическое достоинство, становились его «холопами», «эмаскулированными» объектами. Это была фундаментальная символи- ческая акция по разрушению на Руси сакральных основ патриархата, по крушению истинно патриархальных устоев. Отдельные бояре, и особенно старообрядцы, шли на пытки, муки, лишения и смерть, чтобы только не подвергаться этому унижению. Тот же Петр запретил русский костюм, каждый из атрибутов и элементов которого имел сакральное значение. Петровские реформы были катастрофой сакрального общества, переходом к десакрализованному, профаническому строю. И вместе с тем — метафизической кастрацией мужского начала на Руси. Показательно, что в этот же период произошло качественное изменение русской аристократии: от родового сакрализированного боярского принципа осуществился переход к дворянской «меритократии», т.е. от представления об особой качественной инаковости некоторых «священных» родов, к анноблированию обычных людей за индивидуальные заслуги. Боярский принцип был связан с кастовой природой, дворянский – с социальной условностью и индивидуальными достоинствами.

Параллельно окончательно оформился и закрепился церковный раскол, где сакральная полномерная часть Русской Православной Традиции отождествилась со старообрядчеством, а морализаторские, прозападные криптоуниатские тенденции воплотились в «никонианстве». Показательна роль мужского начала у староверов, которые до сего времени сохранили в определенной степени патриархальные устои Древней Руси – равно, как и обычай носить бороды и национальный, исполненный символизма, костюм.