Русский язык - список заданий 3 / 0708327_3A332_kudryavceva_e_a_speranskaya_a_n_istoriya_russkogo_yazyka_ist

Таким образом, с появлением новых сильных позиций твердые-мягкие согласные освободились от влияния последующих гласных, которое наблюдалось в эпоху после смягчения полумягких согласных. Это привело к разрушению особых фонетических единиц – силлабем.

Гласные [ы] и [и] после падения редуцированных

В результате утраты редуцированных и освобождения твердостимягкости от влияния последующих гласных происходит окончательная потеря гласным [ы] фонологической самостоятельности и превращение его в аллофон <и>.

Доминирующее положение [и] как основного варианта фонемы связано с тем, что именно он мог находиться в начале слова, причем количество таких позиций увеличилось после изменения *jь>и (имhти).

Функциональные изменения в сочетаниях [ы] и [и] с предшествующими согласными на протяжении их истории можно показать на следующих примерах:

∙праславянская эпоха: polož’it˙i – g+i>ž’; iz˙it˙i – z и t перед i позиционно полумягкие;

∙древнерусская эпоха:

üдо падения редуцированных: изити [из’ит’и], къ Иванq [кы-ивану];

üпосле падения редуцированных: изыти, к-ывану.

41

Лекция 5

Тема 4. Фонетическая система старорусского языка (языка великорусской народности)

1. Изменение [е] в [’о]

Переход [е] в [о] произошел в большей части северновеликорусских, некоторых южных и юго-западных великорусских говорах, а также в древнеукраинском языке.

Сущность и относительная хронология процесса

Переход [е] в [’о] фонетически осуществлялся в положении после смягченных согласных перед твердыми первоначально независимо от положения по отношению к ударению: [в’ос], [н’ос], [в’озу], [н’осу]. Этот процесс проходил позже смягчения полумягких согласных, так как в противном случае согласный перед таким о окончательно бы отвердел: [н˙ес]> [нос]. Изменение [е] > [’о] осуществлялось и после падения редуцированных, так как [’ь]>[’е]>[’о]. Фонетически данный процесс представлял собой уподобление гласного последующему согласному, что стало возможно только после появления закрытых слогов. А.А. Шахматов объяснял характер уподобления качеством согласного, его лабиовелярностью. Согласный «отдавал» огубленность предшествующему гласному, последний при этом перемещался в зону непереднего образования.

Диалектные данные о явлении

Диалекты русского языка, пережившие изменение [е] в [’о] (к ним относятся прежде всего ростово-суздальские говоры), характеризуются следующими особенностями: [е] последовательно переходит в [о] ([н’ос] – [н’осу]), появление по аналогии конечного слога t’о ([пол’о], [б’ел’jо]) и последовательности t’о перед мягкими согласными ([б’ер’от’е]). В таких говорах наблюдается тембральная неоднородность [е], не перешедшего в [о] (iе), перед таким е согласный сильно смягчается, консонантизм характеризуется развитой корреляцией твердых-мягких согласных.

В периферийных северновеликорусских говорах, говорах рязанской Мещеры, большей части украинских и белорусских говоров наблюдается отсутствие или ограниченность [е]>[’о], такой переход наблюдается в основном в окончаниях и суффиксах: [кон’ом], [угол’ок]. В этих говорах произносят [н’ос] – [нэсу] или [н˙эс] – [н˙эсу].

Такие говоры отражают тембрально однородный [е], перед которым согласный слабо смягчается, гласный [о] здесь слабо лабиализован, плохо развита корреляция по твердости – мягкости, в фонологической системе присутствуют фонемы <ê ~ô>.

Известно, что в украинском и белорусском языках и их диалектах [о] (<е) сохраняется только после шипящих согласных: чоловiк, жона, жовтий, а после парных твердых-мягких согласных наблюдается [е]: [л˙эн] ‘лён’. По

42

мнению одних исследователей, появление гласного [е] связано с делабиализацией [о], по мнению других, – условиями, которые сложились в системе этих диалектов (о чем было упомянуто выше) и не давали возможности перехода [е] в [’о].

В курско-орловских, тульских, рязанских акающих говорах [е] > [’о] после появления аканья, поэтому в них о (<е) только под ударением. Очевидно, именно эта черта была усвоена московским говором, а затем литературным языком.

Отражение в памятниках и определение хронологических рамок процесса

Поскольку относительная хронология изменения [е]>[’о] связана с падением редуцированных, абсолютная хронология относит начало процесса к XII – XIII вв. В памятниках письменности этого периода новый о отражается только после шипящих и ц’: мужомъ (Сл. Ипп. об антихр. XII),

съвръшонъ, осужонъ, врачом (Жит. Епиф. Кипр. XII), ср. также жонъ,

шолковой, решот. Появление о после парных мягких согласных фиксируется памятниками с XIV века.

На этом основании А.А. Шахматов в свое время выдвинул гипотезу, согласно которой переход [е]>[’о] проходил в два этапа:

1)Сначала [е]>[’о] только после исконносмягченных согласных, это произошло еще до смягчения полумягких согласных. Поэтому результаты этого процесса одинаковы во всех восточнославянских языках.

2)Затем [е] изменился в [’о] после вторичносмягченных согласных. Последовательно этот процесс прошел только в русском и белорусском языках. В диалектах украинского и белорусского языков в дальнейшем произошла делабиализация [о].

Шахматовскую гипотезу не подтвердили дальнейшие диалектологические исследования и факты относительной хронологии. Очевидно, что появление нового слога (t’o), в котором оказалось возможным сочетание мягкого согласного с лабиализованным гласным, существенным образом изменило всю древнерусскую языковую систему, такое изменение не могло ограничиться положением только после исконносмягченных согласных. Изменение [е] происходило, как уже отмечено, под влиянием последующего согласного, а это стало возможным только с появлением закрытых слогов после падения редуцированных.

Позднее отражение этой ситуации в памятниках объясняется трудностями такой фиксации при отсутствии специальной буквы (как известно, ё появилась только в XVIII веке). Ср.: возмоть, померкноть

(Переясл. Ев. 1354), рубло(в), поперог (Волокол гр. XVI в.), от Потра, от ного (Новг. Гр.).

Временем окончания данного процесса считают XV век. Эту дату выводят из сравнения с хронологией процессов отвердения шипящих и ц’. Известно, что шипящие отвердели в XIV в. Перед твердыми шипящими

43

[е]>[’о]: на[д’ож]ный, упа[д’ош]. Ц’ отвердел к XVI в. Перед таким ц не было перехода [е]>[’о]: конец, отец, сердец.

Позиционный переход [е]>[’о] еще не привел к изменению отношений <е> / <о>, возникло лишь новое позиционное чередование [о] / [˙о].

В русском языке обнаруживаются многочисленные примеры с [о] на месте [е], которые нельзя объяснить фонетически.

Некоторые слова литературного русского языка содержат [’о] (<[е]) или, наоборот, [е], не перешедший в [о] вопреки имеющимся фонетическим условиям. Такие слова были заимствованы из диалектов, где такие фонетические условия имелись: тёща (диал. т[’ош]а), щепки (диал. щ[еп’]ки). Иногда по аналогии со словами, имеющими общую словоизменительную парадигму, [о] появлялся и в тех словах, где [е]<[ê] (см.

ниже): звезда – звёзды (из звhзды), седло – сёдла (из сhдьла) как весна – вёсны, село – сёла.

Действие морфологических законов (влияние форм слова, родственных слов, а также слов одной словообразовательной модели) обусловило появление [’о] между мягкими согласными и в абсолютном конце слова: на

[кл’он’]е как [кл’он], [т’от’]а как [т’от]ка, и[д’от’]е как [ид’ом], све[ч’ои], за[р’ои] как сест[рои], бел[ио], звер[ио] как окно, село.

Появление [о] в позиции между мягкими согласными (t’ot’) и в конце слова (t’o), то есть в тех же позициях, что и [е], фонологизировало отношения этих гласных с новым дифференциальным признаком лабиализованностинелабиализованности. Результатом стало фонетическое прекращение изменения [е]>[’о], хотя сама модель продолжала оставаться актуальной. Наряду со словами, сохранявшими данную фонетическую модель, в языке получают распространение слова с [е] в соответствующей позиции.

Так, в русском языке есть значительная группа слов церковнославянского происхождения (в церковнославянском языке не было перехода [е]>[’о]), к которым в ряде случаев находятся русские параллели:

крест, небо, перст, падеж, надежда (ср. рус. крёстный, нёбо, напёрсток,

падёж, надёжный). Поэты XIX века охотно использовали церковнославянизмы в поэтической речи для придания ей высокого, книжного характера. Например, вдохновленный – усыпленный у А.С. Пушкина, небес – слез у В.А. Жуковского.

Многие слова, некогда имевшие сочетание редуцированного с плавным согласным, также не содержат результатов перехода [е]>[’о]. Это объясняется поздним отвердением [р’] в таких словах, где он находился перед задненебным или губным: первый, верх, церковь, верба, зеркало.

Старомосковская произносительная норма вплоть до XVIII столетия регламентировала мягкий характер р. Если [р’] находился перед твердым зубным, он отвердел раньше; перед ним [е] (<ь) перешел в [о]: чёрный,

мёрзнуть, зёрна.

44

В говорах центра, а значит и в литературном языке без изменения сохранился [е], восходящий к [ê] (h), так как ко времени прекращения перехода [е]>[’о] ê еще была самостоятельной фонемой. Ср.: лес (др.-русск.

лhсъ), белый (др.-русск. бhлыи), дело (др.-русск. дhло), свет (др.-русск. свhтъ), хлеб (др.-русск. хлhбъ).

Заимствования из других языков фиксирую [е], не перешедший в [о]:

корсет, кассета, момент, билет и др.

Итак, переход [е]>[’о] обусловил дальнейшее расхождение великорусского языка с одной стороны и украинского и белорусского с другой, определил окончательную утрату гласными дифференциального признака ряда, а также наметил дальнейшее развитие в великорусских говорах категории твердости-мягкости у согласных.

2. История звуков [ê] и [ô]

Произношение <ê> в древнерусскую эпоху исследователи оценивают по-разному. Одни полагают, что эта фонема реализовалась в долгом узком монофтонге [ê] (А.М. Селищев, К.В. Горшкова), другие считают, что это был дифтонг [иˆе]. Последняя точка зрения была высказана А.А. Шахматовым, затем ее поддержали Ф.Е. Корш, Ф.Ф. Фортунатов, Н.Н. Дурново и др. Существует и еще одно мнение: [ê] и [иˆе] – варианты одной фонемы <ě> (В.И. Борковский, П.С. Кузнецов, Ф.П. Филин, Вал. Вас. Иванов). З. Штибер в свое время писал: «Как оно [т.е. h] звучало, мы не знаем и никогда не узнаем. Ясно только одно, что ê был долгим гласным в противоположность краткому е».

Вбольшей части диалектов восточнославянских языков ê в качестве особой фонемы была утрачена. Результаты изменения <ê> по говорам во многом оказались связанными с ее первоначальной фонетической реализацией в последних.

Всеверновеликорусских говорах, в основном восходящих к древненовгородскому диалекту, как показал анализ новгородских грамот XIII

–XV вв. ê имел дифтонгическое произношение. Так, новгородские пергаментные и берестяные грамоты, написанные разными писцами, отражают частую мену h/å, h//è в различных фонетических и морфологических условиях: доеди (вм. доhди), о цене (вм. цhнh), при ветре

(вм. вhтрh), двhрь (вм. дверь), камhнhя (вм. каменhя); в клить (вм. клhть), на зими (вм. зимh). То, что такие написания зафиксированы у разных пишущих независимо от морфологической позиции (во флексиях), свидетельствует о сохранении особой фонемы <ê> в древненовгородском диалекте.

Современные говоры этого типа подтверждают древний фонетический облик ê: здесь в соответствующих словах произносится [и]. Однако вызывает сомнения фонетический переход <ê> в <и>. Фонетически ê не мог сужаться в и, так как это могло происходить только под влиянием мягких согласных, а

45

мена h//è наблюдалась в любых позициях, с другой стороны не было оснований и для нейтрализации фонем <ê> и <и>. Поэтому полагают, что ê в говорах, восходящих к Новгороду, изменился в и или е через ступень дифтонга [иˆе]. Такого рода изменение не распространялось на падежные окончания, где действовали морфологические законы (мена соответствующих букв во флексиях была связана с взаимодействием твердой и мягкой разновидностей определенных типов склонения: например, отьцh как братh,

или зими как земли).

Данные современных экспериментальных исследований фонетики северновеликорусских говоров подтверждают изменение ê в и или е через ступень дифтонга. Было также установлено, что распределение длительности между компонентами дифтонга может быть разным: начальный компонент может быть кратким, а конечный составлять более половины от общей длительности гласного и наоборот. Таким образом, акустически дифтонг может сближаться и с гласным [и], и с гласным [е]. Этим, возможно, объясняется своеобразие мены букв в древних новгородских памятниках.

Памятники XIV – XV вв., отражающие псковские говоры, которые отошли в своем развитии от Новгорода, фиксируют мену h/å в любых фонетических позициях. Исследование псковского «Пролога» показало, что данные буквы дублируются независимо от ударения, перед мягкими и твердыми согласными, что дает основание предполагать здесь утрату к этому времени фонемы <ê> и совпадение ее с <е>.

Тексты XIII – XIV вв., фиксирующие ростово-суздальские говоры, отражают иную картину изменения ê. В основном h здесь пишется правильно. Однако все же отмечается совпадение h с å (а иногда с è). Такое чередование связано с фонетической позицией. Буква h появляется на месте å в соседстве с мягкими согласными (независимо от ударения): дhнь, вhсь.

Такую замену объясняют тем, что в позиции между мягкими согласными [е] приобретал напряженный характер и артикуляционно совпадал с [ê]. Пока сохранялась возможность противопоставления [ê] ~ [е] перед твердыми согласными и на конце слова, где они продолжали отличаться по признаку напряженности ~ ненапряженности, в фонологической системе соответствующих говоров сохранялись условия для существования особой фонемы <ê>. Однако в результате процесса перехода [е] > [’о], который как раз характеризовал ростово-суздальские говоры, исчезает позиция противопоставления [ê] ~ [е] не в конце слова. Ê теряет дифференциальный признак – напряженность, так как по этому признаку она не может противопоставляться [о]. По признаку наличия-отсутствия лабиализации эти фонемы также не могли быть противопоставлены, поскольку характеризовались разным подъемом. Поэтому особое произношение ê становится элементом произносительной нормы: м[ê]дь,

сн[ê]г, б[ê]лый.

46

В конце слова появление [о] после мягких согласных было связано с аналогическими процессами. Эти процессы могли охватывать не все окончания, таким образом, слова могли заканчиваться и на [е]: поле, вече, берите. Именно в этой позиции ê могла дольше всего сохранять свою фонологическую сущность, противопоставляясь [е] и совпадая с морфемой ê:

сестр[ê], на стол[ê].

Итак, к XV столетию в ростово-суздальском диалекте сложились все условия для утраты особой фонемы <ê> и замены ее фонемой <е>. Современные говоры свидетельствуют, что раньше такая замена происходила

вбезударных слогах. Время утраты <ê> в ростово-суздальском диалекте подтверждается данными современных говоров Поволжья, восходящих к ростово-суздальскому типу и распространенных на юго-востоке современной окающей территории. Эти говоры характеризуются предударным окающим вокализмом, причем [о] здесь появился и на месте бывшего [ê]. Это значит, что <ê> совпала с <е> на этой территории в то время, когда еще проходило изменение [е] > [о], то есть до XV века.

Особо нужно отметить изменение ê в говоре Москвы, являвшимся одним из говоров ростово-суздальского диалекта. Московские грамоты XIV века довольно последовательно сохраняют этимологическое написание h, за редкими исключениями в безударной позиции: целовали, по рекh. В текстах XV в. встречается замена h на å при обозначении безударного гласного в корневых и аффиксальных морфемах. Для памятников XVI – XVII вв., по данным Л.Л. Васильева, регулярными являются замена h на å в безударной позиции и этимологические написания под ударением. Это наблюдается в грамотах, а также в Уложении 1649 г.: бежали, но бhгати.

Подобные написания вызывают вопрос: действительно ли сохранение ê характеризовало говор Москвы в отличие от остальных говоров центра или речь идет об особой произносительной норме? Исследователи приходят к выводу, что поскольку все остальные говоры ростово-суздальского типа, включая московский, характеризовались общими тенденциями в развитии фонологической системы (формирование развитой корреляции по твердостимягкости, последовательное изменение [е] > [о], пятифонемный вокализм), нет основания считать, что судьба ê здесь была иной. Поскольку Москва сформировалась как политический, экономический и культурный центр, постольку здесь могло возникнуть особое произношение, характерное для речи элиты. М.В. Ломоносов по этому поводу писал в «Российской грамматике»: «Буквы е и h в просторечии едва имеют чувствительную разность, которую весьма явственно слух разделяет и требует в е дебелости, а

вh тонкости».

Западные южновеликорусские говоры, так же как и белорусские, рано утратили ê. Смоленские, полоцкие и витебские тексты уже с XIII века отражают постоянную мену букв å /h / ь, что свидетельствует о наличии здесь

47

только одной фонемы – <е>. Ср. в Смоленской грамоте 1229 г.: qтвьрдили – твердили – qтвhрдhть, пьрвhе – пhрвое.

Юго-западные (курско-орловские) говоры, представленные памятниками позднего времени (XVI – XVII вв.), очень долго сохраняли ê и утратили ее после развития современных типов аканья. В окраинных говорах этой группы ê сохраняется и сейчас. Тексты XVII века, фиксирующие эти говоры, отражают постоянную мену h / å, реже h / è (например, подмитил, видер). Можно допустить, что хотя ê здесь к этому времени уже совпал с [е], но на уровне произносительных норм еще продолжал сохраняться.

Всовременном русском литературном языке есть слова, имеющие [и] в соответствии с историческим [ê], отделяющиеся от других слов с бывшей h:

дитя (из дhтя), сидеть (из сhдhти), мизинец (из мhзиньць). Предполагают.

что [и] появился в результате межслоговой ассимиляции с гласным в последующем ударном слоге, а затем обобщился в ударной позиции:

[д’ит’ина]>[д’ит’итк]о, [с’ид’и]>[с’ид’а]. Слово свидетель, как известно,

попало под влияние глагола видеть.

Практически все великорусские говоры, кроме западных (смоленскополоцких), имели в системе вокализма особую фонему <ô>. Эта фонема могла реализоваться в дифтонге [уˆо]. К современным говорам, в которых сохранилась <ô>, относятся северные вологодско-вятские, а также южные задонские. В таких говорах, с одной стороны, произносят п[о]ле, золот[о]й

(И. п. м. р.), чел[о]м, с другой, – в[ô]ля, золот[ô]й (косв. п. ж. р.), чел[ô].

Появление нового гласного было связано с общеславянской перестройкой интонационной системы, а именно с явлением метатонии. [Ô] появился под новоакутовой интонацией. Этот процесс совпал с эпохой падения редуцированных. Вообще под интонацией нового акута краткий [о] мог оказаться в любых слогах, но только в начальном ударном слоге он мог быть и под циркумфлексной (нисходящей) интонацией. Именно в этой позиции после утраты древних интонационных различий до падения редуцированных оказались обе фонемы – <о> и <ô>. Таким образом, в говорах с [ô] до падения редуцированных данный звук был более распространен под ударением, в безударных позициях выступал [о]. После утраты редуцированных количество позиций для [о] увеличилось, так как [о] из [ъ] не изменился в [ô].

Вряде говоров противопоставление [ô] ~ [о] было впоследствии устранено, однако следы былого противопоставления остались. Так, в говорах

сархаичным типом диссимилятивного яканья произношение предударного гласного сохранило зависимость от происхождения ударного [о]: перед [о]<[ô] произносят [’а]: [c’ало], [в’адро], перед [о]<[о] – [и] или [э]: [с’илом], [в’идром]. Это значит, что диссимилятивное яканье возникло здесь, когда эти звуки были противопоставлены.

Вписьменности наличие [ô] получило отражение сравнительно поздно,

сXIV века. В.В. Колесов, исследовав Мерило праведное XIV в. и

48

Карамзинский список IV Новгородской летописи, обнаружил использование буквы w в тех позициях, где произносилось [ô]: лихw~, закwнq, тогw, кwнь,

мнwзи.

Л.Л. Васильев отмечал написание o в соответствии с реконструируемым произношением [ô] в двух памятниках XVI века – Псалтыри и Софийском сборнике: qродъ, законъ. Позднее такие же написания были обнаружены в Прологе 1519 г.

Во многих говорах фонема <ô> была утрачена. Произошло это, повидимому, на рубеже XV – XVI вв. К этому времени, по утверждению В.В. Колесова, нужно отнести исчезновение <ô> в древненовгородском диалекте, поскольку памятники соответствующего периода отражают позиционное чередование [ô] / [о]: [ô] появляется в закрытых слогах, [о] – в открытых.

Памятники, фиксирующие великорусские говоры центра, не дают сведений о наличии здесь в XIV – XV вв. <ô>. Говоры, исторически связанные с ростово-суздальскими, также характеризуются отсутствием этой фонемы. Расположенные к востоку от Москвы владимирские говоры хотя и имеют семифонемный вокализм, но разошлись по многим фонетическим чертам с говорами центра. Тем не менее, для ростово-суздальского диалекта этого периода методом структурного анализа восстанавливается наличие <ô>.

Сохранение особого звука [ô] и развитие его в фонему было непосредственно связано с наличием в данной системе вокализма <ê>. Фонемы <ô> и <ê> были генетически и структурно связаны: они характеризовались общими признаками – подъемом, напряженностью и противопоставлялись друг другу по ряду. Появление в говоре противопоставления <ô> ~ <о> поддерживало более древнее противопоставление <ê> ~ <е>. В тех диалектах, где <ê> была рано утрачена, не оказалось условий и для <ô>. Поскольку в говорах ростово-суздальского типа <ê> к рубежу XIV – XV вв. сохранялась, здесь были условия для существования <ô>.

3. Состав гласных фонем в эпоху формирования великорусской народности

От древнерусской эпохи к старорусской количество гласных фонем значительно сократилось.

Об утрате фонемы <ы> и превращении ее в аллофон <и> говорилось выше.

Различными были отношения и гласных [е] и [о] в разные периоды истории русского языка. В раннюю древнерусскую эпоху это две разные фонемы, основным дифференциальным признаком которых является ряд. Гласный [е] мог выступать после твердых и мягких согласных, [о] – после твердых согласных и в начале слова.

49

После смягчения полумягких согласных отношения [е] ~ [о] изменились. [О] теперь появлялся в позиции начала слова и после твердых согласных, [е] – после мягких. Функционирование этих гласных оказалось позиционно обусловленным. Таким образом, можно сказать, что в данный период существует только одна из фонем, вероятно, <о>, а [е] является ее вариантом.

Наконец, в связи с падением редуцированных и изменением [е]>[’о] данные звуки оказываются в тождественных фонетических условиях. В результате [е] вновь приобретает статус фонемы, но теперь с иным дифференциальным признаком, отличающим ее от <о>, – лабиализацией ~ отсутствием лабиализации. Признак ряда для <о> и <е> становится во всех случаях позиционно зависимым.

В эпоху великорусской народности <о> и <е> расширяют сферу своего употребления, так как <о> [о], [ь], [’е], [ô], <е> [е], [ь], [ê]. В некоторых говорах сохранялись особые фонемы <ê> и <ô>.

Говоры, которые легли в основу русского литературного языка, сформировали к этому периоду 5-фонемный ударный вокализм, говоры с фонемами <ê> ~ <ô> или только с одним из этих гласных – 7- или 6- фонемный вокализм. Таким образом, систему гласных старорусской эпохи можно представить следующим образом:

Формирование безударного вокализма связано с историей развития аканья (см. след. лекцию).

Лекция 6

Фонетическая система старорусского языка (продолжение)

4. Изменения в системе консонантизма XIV – XVII вв.

Важным звеном в становлении русского консонантизма эпохи великорусской народности является корреляция твердых-мягких согласных. Фонетические процессы древнерусской эпохи уже наметили развитие этого

и тиивопоставления.

Смягчение полумягких согласных, как уже упоминалось, численно увеличило оппозиции по твердости-мягкости и изменило внутренние

50