специально не учит и которое считается «вредной привычкой», потому что от нее впоследствии бывает трудно избавиться. В действительности, однако, сосание пальца является абсолют­ но естественным физиологическим движением, поскольку при нем осуществляется глубокое носовое дыхание, охлаждающее мозг. Детский мозг дает телу чуть ли не 80% всего тепла, и выходит, что у ребенка имеется не одна, как считалось ранее, а по меньшей мере две, с физиологической точки зрения рав­ но серьезные, причины для сосания пальцев. Во-первых (и это есть та самая известная единственная причина), сосание паль­ ца является сохранившимся с младенческих лет рефлексом, который возник при всасывании молока из материнской гру­ ди. Этот рефлекс, как утверждает современная физиология, безусловный и является следствием естественных физических напряжений. Во-вторых, сосание приводит к охлаждению мозга, а это, как мы уже знаем, путь к удовольствию и на­ слаждению.

15.2. Языковая концептуализация физиологических процессов

Посмотрим теперь более подробно, как происходит языко­ вая концептуализация части описанных выше физиологических процессов в русском языке.

В русском языке есть много слов и фразеологических еди­ ниц, обозначающих состояния и действия высокой интенсив­ ности. Важный аспект русской языковой концептуализации психологических состояний, в том числе эмоциональных, — это их отношение к идее температуры, см. такие слова, как кипя­ титься, кипяток, с горячей головой, горячиться, горячая кровь, бурлить, пылать, вспыльчивый, вспылить, вспыхнуть, воспламенеть, гореть, с одной стороны, и хладнокровный, остыть, охладись/, охладеть, прохладиться, с другой. Ср. также анг­ лийские сочетания boiling mad, hothead, cool as a cucumber «хлад­ нокровный, невозмутимый» или выражение cooling down, име­ ющее в большом словаре Вебстера стилистическую словарную помету «спорт.» и означающее «приведение организма в нор­ мальное (NB) состояние после соревнования или тренировки».

Оценки эмоционального поведения и состояния людей, стоящие за словами одной температурной шкалы, тоже быва­ ют разные. За «крайними точками шкалы» — словами и мета­ форическими выражениями, относящимися к этой сфере, сто­ ят отрицательные оценки: не следует горячиться, плохо быть и

вспыльчивым, и холодным как лед, трудно общаться с челове­ ком, который постоянно кипятится. С обозначениями других точек и областей шкал ситуация сложнее. Так, например, прилагательное прохладный в температурном значении не озна­ чает «охлаждающий до приятного состояния», как утверждается в работе М. Копчевской-Тамм и Е. Рахилиной (см. Копчев- ская-Тамм, Рахилина 1999, с. 472): оценка состояния как при­ ятного возникает при особом употреблении этого слова и не является фактом семантики. Если температура окружающей среды до момента речи была значительно выше нормы, то осла­ бление жары или соприкосновение тела с более холодным всегда оценивается как приятное. Иными словами, оценка связана с движением по шкале от горячего к холодному.

Положительная оценка связана именно с движением в этом направлении, а не наоборот. Поэтому оценивается как плохой прохладный день, если на улице вообще холодно. Прохладный ветер исключительно приятен после изнуряющего духотой дня, но не холодной весной или осенью. Сочетание прохладная пен­ ка, оцениваемое как крайне сомнительное в упомянутой выше работе, с языковой точки зрения нам кажется вполне допус­ тимым, а ощущение от прохладной печки, на которой лежат во время жары (или если в это время к ней прислониться), очень даже приятное. Однако холодное или прохладное состояние печки, используемой в своей обычной функции как нагрева­ тельный аппарат, оценивается, разумеется, негативно.

Мы просим разгоряченного (физически и психологически) или погорячившегося (только психологическая температура) че­ ловека остыть или охладиться, а прохлаждаться означает не просто «ничего не делать», а еще и «получать удовольствие от такого времяпрепровождения» — это, так сказать, dolcefarniente (ит.) «приятное ничегонеделание» (другое дело, что многими людьми те представители общества, которые долго как бы про­ хлаждаются за их счет и не занимаются полезным трудом, обычно осуждаются).

Интенсификация выражения чувств и положительных отно­ шений с помощью жестов может быть также передана исходно температурными прилагательными со значением высокой ин­ тенсивности. Такие жесты, как горячие аплодисменты или объя­ тия, возникают как отклик или как сознательная активная реак­ ция на некоторые в высшей степени положительные события — радость от соприкосновения с прекрасным или, соответствен­ но, радость от встречи с приятным человеком. Объятие и, например, такой жест, как поцелуй в щеку, бывают и выра­ жением любви, но не чувственной, так как тогда бы мы ско­

рее говорили о жарких объятиях или поцелуях, ср. нормальное

горячее приветствие, но плохо *жаркое приветствие. Жаркая любовь — это не то же, что горячая любовь, а жаркие объятия, как и пылкие или, в еще большей степени, знойные, — это слова из сферы плотской, чувственно-интимной, в то время как жаркие слова — это выразители страсти.

Как нам представляется, приведенные языковые темпера­ турные концептуализации, оценки и метафоры становятся бо: лее понятными и получают адекватное объяснение, если вый­ ти за пределы лингвистики и обратиться к физиологии чувств и эмоциональных проявлений.

15.3. Эмоции и их невербальная концептуализация: функции лицевых выражений и мимические жесты

Если в предыдущем разделе главы мы говорили об одном фрагменте языковой картины мира, представляющем темпера­ турные и некоторые другие физиологические процессы, то сейчас речь пойдет главным образом о невербальной концепту* ализации эмоций, которая в большей степени связана с лицом, чем с другими частями тела.

Лицо и многие связанные с ним мимические жесты и дви­ жения, такие как поднимать брови, закрывать глаза, надуть губы, поджать губы, закусить губу, наморщить лоб, нахмурить­ ся, улыбка, поцелуи (в лоб, в щеку, в губы) и некоторые дру­ гие, не только соотносятся с конкретными эмоциями, но и выполняют определенные коммуникативные и социальные функции. Лицо и лицевые выражения имеют те же основные функции, что и жесты рук и ног. Но прежде всего лицо — это место симптоматического выражения чувств, внутреннего со­ стояния человека и межличностных отношений, то есть одной из главных функций лица является (1) эмотивная. Остальные функции лица — это (2) коммуникативная, то есть передача адресату определенной информации и отражение межличност­ ных отношений, и (3) регулятивная, в частности контактоус­ танавливающая и контактоподдерживающая функции, ср., например, лицевые реакции на сообщения других людей. В диалоге даже малейшие изменения лица собеседника бывают чрезвычайно информативными, и на их основе люди часто выносят самые разнообразные по своему характеру суждения о коммуникативном партнере.

Ниже я рассмотрю только те функции лица и лицевых вы­ ражений, которые непосредственно связаны с эмоциями.

Один из наиболее авторитетных психологов, работающих в области невербальной семиотики и психологии эмоций, П. Экман и его коллега У. Фризен обнаружили, что существует свы­ ше тысячи различных движений лицевых мышц, большая часть которых даже не имеет названий. Это наблюдение вполне со­ относится со сделанным ранее открытием психолога С. Томкинса, который установил, что для каждой из выражаемых на лице эмоций имеется своя закрепленная за ней группа мышц и своя уникальная их конфигурация. Объединив исследователь­ ские усилия, ученые создали оригинальную систему кодиро­ вания лицевых выражений, которую назвали FAST (Facial Affect Scoring Technique). Действие системы FAST напоминает состав­ ление портрета человека, подозреваемого в совершении пре­ ступления или пропавшего без вести, по характерным чертам лица, только «на вход» здесь подаются фотографии отдельных частей лица, предназначенных для выражения тех или иных эмоций (Экман, Фризен, Томкинс 1971). Лицо как бы раз­ бивается на три области: (а) лоб-брови-глаза; (б) нос-щеки и

(в) рот-подбородок, и в результате варьирования и комбини­ рования соответствующих элементов получаются комплексные лицевые выражения. Первоначальной целью исследований этих ученых был, однако, не поиск выражений лица, отвечающих тем или иным эмоциям, а обнаружение тех характеристик, которые говорят о том, что данный человек лжет, и только позже они стали изучать лицевые проявления эмоций.

Именно на основе системы FAST П. Экманом и его кол­ легами и учениками были разработаны и впервые применены на практике методы распознавания эмоций по выражениям лица, эмоций, которые возникают от чувственного восприя­ тия каких-то людей или событий и которые составляют основу симптоматики, обнаруживающую, по словам Н. Д. Арутю­ новой, «скрытого человека». На лице человека отражаются многие его переживания, мысли и отношения к кому-то или чему-то. П. Экман считает, что по внешним проявлениям ре­ конструируется и познается внутренний мир человека, к какой бы культуре он ни принадлежал. Согласно П. Экману, лице­ вые выражения представляют собой биологически врожденные двигательные активности, а потому служат надежными диаг­ ностическими показателями конкретных эмоций.

Мимика складывается из дискретных лицевых выражений, и физиологическая дискретность мимики вполне соответствует языковой. Симптом как таковой не является чем-то цельным, он как бы складывается из отдельных частей, и языковые описа­

ния симптомов тоже являются соединением его отдельных ха­ рактеристик, описывающих симптом с разных сторон. Языко­ вой портрет человека чувствующего — это языковое перечисле­ ние отдельных манифестаций его чувств, ср. Она была явно чем-то взволнована: глаза бегали, щеки пылали, руки некуда было деть (Ю. Крелин) или По глазам его видно было, что он очень неглуп и чрезвычайно хитер... Этот портрет, сделанный Ф. М. Дос­ тоевским, нредставляется ему самому неполным, и он продол­ жает: но что-то высокомерно-насмешливое и жестокое было в лице его и улыбке.

Языковое описание эмоций и симптоматических жестов часто неточно и неопределенно. Это связано с разными обсто­ ятельствами: с диффузностью значений отдельных слов, с мно­ гозначностью большинства жестовых, в особенности лицевых, проявлений, с размытостью контекста и др. Однако, несмот­ ря на то что языковое выражение, такое как, например, сме­ ющиеся глаза, способно обозначать в контексте очень многое, множественность его контекстных интерпретаций и вытекающая отсюда неопределенность стоящей за ним эмоции, еще не озна­ чают, что русский жест смех и русское слово смех не имеют постоянного значения, подлежащего лексикографированию. Точно так же жест и соответствующая ему языковая номина­ ция почесать в затылке, хотя и могут получить в контексте не одну интерпретацию — достаточно вспомнить Селифана из го­ голевских «Мертвых душ», который, узнав о внезапном отъез­ де Чичикова из города NN, <...> долго почесывал у себя рукою в затылке. Что означало это почесывание? и что вообще оно зна­ чит?Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном куша­ ком... Или жаль оставлять отогретое уже место на людской кухне... Бог весть, не угадаешь. Многое разное значит у русского человека почесывание в затылке, — имеют фиксированное зна­ чение (см. описание жеста почесать в затылке в гл. 5).

Возвращаясь к системе FAST и ее использованию, отметим, что она является достаточно мощной, поскольку позволяет распознавать и синтезировать сложные и тонкие выражения чувств на лице. Я имею в виду прежде всего те чувства, выра­ жения которых не получили в языке стереотипного языкового обозначения, а так и называются горе вместе с радостью; лю­ бовь и страх, презрение, смешанное с жалостью, и т.п. Все такие языковые выражения являются фразеологическими единицами особого класса — прагматическими фраземами, или прагматемами, в терминологии И. А. Мельчука (Мельчук 1995).

Опираясь на систему FAST, П. Экман различил семь че­ ловеческих эмоций, которые были им названы основными, в частности в связи с возможностью их непосредственного отра­ жения на лице (о другом принципе выделения основных эмо­ ций см. в серии работ К. Изард, например Изард 1977/1980, Изард 1992). К ним, по Экману, относятся: (1) радость/сча­ стье; (2) удивление/изумление; (3) страх; (4) отвращение/пре­ зрение; (5) печаль; (6) гнев/ярость; кроме того, он причислил к эмоциям и (7) интерес/любопытство. Каждая из основных эмоций, по мнению П. Экмана, связана с нейронной програм­ мой, которую он считает универсальной, как и сами эмоции. Он утверждает, что основные эмоции являются универсальны­ ми, так как одинаково распознаются разными народами.

Все остальные эмоции П. Экман относит к дополнитель­ ным, или вторичным (secondary): вторичные эмоции не столь ярко выражены и, по его мнению, являются модификацией или некоей комбинацией основных. Теоретически существует че­ тыре способа получения, или синтеза, дополнительных эмо­ ций: (а) полное наложение двух и более основных эмоций (воз­ можно, очень быстрое по времени и непрерывное, так что оно наблюдателю представляется пятном); (б) распределение эмо­ ций: одна область лица выражает одну эмоцию, другая — дру­ гую; (в) частичное смешение эмоций за счет особых действий лицевых мышц; (г) последовательное, почти одновременное действие друг за другом нескольких основных эмоций.

Культурная вариативность, как полагает П. Экман, отно­ сится только к дополнительным эмоциям и их выражениям на лице (ср., однако, например, данные работы Килбрайд, Ярчовер 1980). Выражения эмоций на лице могут меняться как за счет осознанных волевых усилий, так и неосознанно, путем чисто автоматических движений. Культурно, коммуникативно и социально обусловленные изменения выражений лица я пред­ лагаю называть правила лицевых выражений. Эти правила оп­ ределяют, как должно меняться выражение лица (или какое вы­ ражение принимает лицо) в тех или иных контекстных условиях и при определенных значениях кинетических переменных, напри­ мер в зависимости от пола29 и возраста человека, от тех или иных

и О. Уайльд однажды заметил: «А man’s face is his autobiography; a woman’s face is her work of fiction» («Лицо мужчины —это его автобиогра­ фия, лицо женщины — это ее художественное произведение»). Очевид­ но, писатель имел в виду то, что лица мужчин более соответствуют их внут­ реннему состоянию и жизненному опыту, тогда как женщина — человек, как правило, более эмоциональный — в гораздо большей степени реаги­ рует на чувства и отношение к себе тех лип. с которыми она взаимолей-

вой (рот при этом приоткрыт, поза свободная, раскованная), говорит о намерении жестикулирующего привлечь к себе вни­ мание партнера и, возможно, соблазнить его, а улыбка, при которой морщины не собираются вокруг глаз, или сопровож­ даемая провисшим корпусом, воспринимается скорее как вы­ мученная, натянутая или деланая.

Рассмотрим ряд радостная, довольная, радужная, счастли­ вая, веселая улыбка. Эти номинации отражают главное значе­ ние и функцию улыбки как кинемы радости и удовольствия, что составляет смысловой инвариант ряда, ср. «enjoyment smile» в терминологии П. Экмана и У. Фризена. Уголки губ чуть оттянуты назад и слегка приподняты, рот при этом может быть как открытым, так и закрытым, соответственно, видны и не видны зубы, ярко выражена кожная складка от носа до откры­ того края губы, щеки приподнимаются, а около нижнего века и уголков глаз появляются мелкие морщинки (см. Экман, Фризен 1975, с. 112). В образовании счастливой улыбки не участвуют, как мы видим, лоб или брови, благодаря чему ос­ тается возможность для выражения на лице других эмоций. Так, если улыбку сопровождают стянутые к переносице и направ­ ленные вниз брови, то эта улыбка уже не воспринимается как счастливая; скорее, за ней скрывается некая отрицательная эмоция типа гнева или злорадства. Такая улыбка уже не будет счастливой. И в печальной улыбке, в отличие от счастливой, важную роль играют брови, внутренние уголки которых при­ подняты по сравнению с обычным положением.

Правила невербального выражения эмоций, в том числе правила лицевых выражений, являются в своей основе культур­ но- и социально-специфичными: они меняются от культуры к культуре, от одного социального диалекта к другому и по-раз­ ному выражают модификацию выражений лица. Действие этих правил в разных культурах может быть разным. Так, они мо­ гут предполагать:

(1)интенсификацию, или усиление, испытываемого челове­ ком чувства. Например, при выражении печали представители некоторых культур Средиземноморья преувеличенно возбужде­ ны и ведут себя так, как будто находятся в состоянии экзаль­ тации и себя почти не контролируют. Они интенсивно жести­ кулируют руками, громко рьщают, причем делают это не только женщины, но и мужчины, они совершают множество суматош­ ных движений, принимают нестандартные позы, мнут и рвут на себе одежду и т.п.;

(2)деинтеисификацию, или уменьшение, чувства. Напри­ мер, от эстонцев, исландцев или японцев ожидается сдержан­

ность в эмоциональных проявлениях там, где от людей других национальностей и культур можно ожидать проявлений ярости или бурной радости (ср., например, разнообразные анекдоты

о«горячих» эстонских парнях);

(3)контекстный запрет на выражение определенной эмоции.

ВРоссии, например, мужчинам на людях, особенно в окру­ жении незнакомых людей, не положено демонстрировать страх.

Кроме того, правила и нормы невербального поведения могут потребовать

(4)маскировки одной эмоции другой. В работе Морсбах 1973 отмечается, что японцам предписано улыбаться, чтобы не показывать собеседнику свою печаль, отвращение и даже омер­ зение.

Замечания. 1. Контроль над сообщениями, посылаемыми лицом, и выражаемыми лицом чувствами является одним из важнейших ти­ пов управления невербальным поведением. Можно выделить, по мень­ шей мере, четыре разновидности контроля, который осуществляется над лицом. Во-первых, это разделяемые всем обществом (или какойто представительной его частью) культурные конвенции (например, в русской культуре на свадьбах и именинах не принято выглядеть гру­ стным, а на похоронах — веселым). Во-вторых, это наследственные, родовые обычаи или привычки, воспитываемые в семье (например, ребенка могут учить не хмуриться и не смотреть исподлобья на взрос­ лых, с которыми он играет или разговаривает). В-третьих, это соци­ альные или профессиональные требования (в профессиональное мас­ терство дипломатов, продавцов, служащих банков, врачей, актеров и представителей целого рада других профессий входит, в частности, умение управлять своим лицом). Наконец, в-четвертых, это контроль над выражением лица, вызванный требованиями текущего момента, в частности преследованием некоторой коммуникативной цели или решением какой-то задачи, возникшей в ходе актуального диалога (скрыть что-то от партнера, сдержать смех, «надеть маску» и пр.).

Во всех случаях, когда человек пытается управлять своим лицом, его усилия направлены на разные части лица неравномерно. Прежде всего контролю подлежит нижняя часть лица: на нижнюю часть щек, линию около носа и в особенности на рот и губы направлены его наи­ большие усилия, поскольку именно нижняя часть лица является про­ водником самых сильных эмоций и их жестовых и параязыковых про­ явлений — улыбки, смеха, крика, плача, стона и др.

2. Правила невербального поведения, включая правила невербаль­ ного выражения эмоций, даже внутри отдельно взятой культуры мо­ дифицируются под действием ряда факторов, как неизменных, напри­ мер пол человека или происхождение, так и переменных — таких как,

скажем, место жительства, физическое или психическое состояние, социальный статус или социальное положение человека, его отноше­ ние к партнеру, стилевые особенности акта коммуникации (ср., на­ пример, партийный, воинский стиль) и т.п. Так, во многих культу­ рах пожилым и старым мужчинам можно не вставать со своего места, когда к ним подходит женщина. Детям целого ряда европейских куль­ тур и американской культуры разрешено канючить, хныкать, даже перебивать в разговоре старших и т.п. В соответствии с существую­ щими в европейской культуре нормами общественного поведения сле­ дует избегать в диалоге (в особенности это касается мужчин) возмож­ ных невербальных проявлений эмоции смущения: смущаясь, человек отворачивается, закрывает лицо руками, закрывает глаза, затыкает уши и др. Однако и адресат, увидевший, что его собеседник смутил­ ся, должен сделать вид, что ничего не заметил (например, отвести взгляд, посмотреть в сторону), и продолжать разговор. Мужчина-аме­ риканец, да и русский тоже, не должен «проявлять слабость», «быть сентиментальным», выражать на людях тахие «слабые», «женские» эмоции, как нежность (ср. хотя бы выражение телячьи нежности с явно отрицательными коннотациями); в то же время невербальное проявление «сильных», «мужских» чувств типа гнева или ярости вполне допускается. Как отмечает Р. Бирдвистел, представители среднего класса, живущие в Новой Англии, в частности в штатах Массачусетс, Вермонт или Мэн, улыбаются на улицах значительно меньше, чем американцы, проживающие на Юге (Бирдвистел 1970). Таким обра­ зом, по Бирдвистелу, если мы встречаем на улице какого-либо юж­ ного американского города не улыбающегося нам знакомого, то с нашей стороны будут правомерными вопросы «Что произошло?» или «Почему вы сегодня такой мрачный?». В то же время идущего навстре­ чу и широко улыбающегося жителя Новой Англии уместнее уже спро­ сить «Что вы увидели забавного?» или «Что вам так смешно?».

Проведенные мной видео- и фотонаблюдения над невер­ бальным поведением людей славянской, романской, герман­ ской и англосаксонской культур, изучение имеющихся в ли­ тературе данных и собственное исследование семантики русских и некоторых нерусских жестов, а также контекстов их употреб­ ления позволяют выделить некоторые важные невербальные кинетические параметры, которые служат индикаторами поло­ жительных эмоций и позитивного отношения человека к свое­ му коммуникативному партнеру:

(а) сближенная по сравнению с обычной позиция по от­ ношению к адресату;

(б) небольшой наклон тела в его сторону;

(в) ориентация головы и корпуса жестикулирующего такая,

чтобы можно было постоянно видеть лицо адресата и его ре­ акции;

(г) увеличенная длительность контакта глаз;

(д) большее, чем нормативное, число касаний;

(е)дружеская, приветливая улыбка;

(ж)количество и скорость кивков головой;

(з)большое число жестов, совершаемых рукой;

(и)большее, чем в ином диалоге, количество повествова­ тельных высказываний;

(к) относительно большое число позитивных звуковых сиг­ налов.;

Более тщательное коллекционирование и скрупулезное опи­ сание подобных параметров, а также изучение механизмов их взаимодействия друг с другом должно составить важный этап на пути к построению поведенческих моделей человеческих эмоций.

Поведенческая модель человеческой эмоции — это функция, зависящая от трех величин: (1) стимульнбго события, (2) ней­ ронной программы и ее реализации в вербальной или невербаль­ ной форме и (3) правил лицевых (а также жестовых и проксемных) выражений, опирающихся на кинетические константы и переменные.

* · ·

Помимо точки зрения, наиболее яркими выразителями которой являются Ч. Дарвин и П. Экман и которую мы назы­ ваем радикальным универсаяи^мом, существует конкурирующая с ней точка зрения на мимику и выражаемые с ее помощью эмоции. Согласно этой противоположной и столь же крайней точке зрения, у разных народов и культур существуют абсолют­ но разные способы выражения эмоций, а следовательно, и разные эмоции. Это представление можно назвать радикальным минимализмом. Его придерживался, в частности, «поздний» Р. Бирдвистел; писавший: «There are ho universal gestures. As far as we know, there is no single facial expression, stance or body position which conveys the same meaning in ail societies* — «Уни­ версальных жестов! не существует. Насколько нам известно, нет ни одного выражения лица, позы или положения тела, кото­ рые бы имели одно и то же значение во всех культурах (букв, «обществах». — Г. К.)*. Истина же, как часто бывает, лежит, видимо, где-то посередине (см. весьма убедительные в этом отношении рассуждения, Содержащиеся в статьях современного американского психолога, специалиста в области эмоций Дж; Рассела, — Рассел 19^4 и Рассел 1995.

Из двух доминирующих сегодня представлений радикальный универсализм кажется более понятным и, что ли, естествен­ ным, поскольку покоится на незыблемом фундаменте — на биологической природе эмоций. Однако невербальную семи­ отику и лингвистику интересуют не столько биологическая и психологическая природа эмоций, хотя они и помогают понять многое, сколько их вербальная и невербальная концептуализа­ ции, то есть проведение эмоций через естественный язык и язык тела, а здесь ситуация выглядит иначе.

Постоянно воспроизводимые кинетические лицевые фор­ мы, такие как нахмуренные брови, оскал, широко раскрытые глаза, открытый рот, надутые губы, поджатые губы, подмиги­ вание и другие, помимо биологической основы имеют фикси­ рованные, культурно обусловленные конвенциональные зна­ чения. Эмоциональные категории, например гнев, радость, печаль или отвращение, являются и лингво-, и культурно-спе­ цифичными.

Как показали многие исследования (см., например, Год­ дард 1991; Мотли, Камден 1988; Рассел 1995; Рассел и др. 1993, а также серию книг и статей А. Вежбицкой, например Вежбицкая 1986, Вежбицкая 1992а, Вежбицкая 19926, Вежбицкая 1995а и Вежбицкая 19956), в большинстве языков мира вооб­ ще нет слов, соответствующих русскому слову гнев и английс­ кому anger, русскому страх и английскому fear, русским сло­ вам отвращение, радость и другим обозначениям чувств и эмоциональных состояний. Так, итальянское слово rabbia, первое значение которого «ярость, бешенство», как указано в Вежбицкая 1995а, с. 228, отличается по значению от англий­ ского слова anger и связано с совсем другим, чем anger, на­ бором чувств и выражений лица. Очевидно, что считать ос­ новной эмоцией anger, а не rabbia нет никаких оснований. А. Вежбицкая справедливо называет такой подход «ничем не мо­ тивированным этноцентризмом». Она утверждает, в частности, что «способ интерпретации людьми своих собственных эмоций зависит, по крайней мере до некоторой степени, от лексичес­ кой сетки координат, которую дает им их родной язык. <...> Проявлением этноцентризма является то, что даже если у таитянцев нет слова, соответствующего английскому слову sad “грустный, печальный”, то они все равно должны обладать врожденной понятийной категорией “грусти” или полагать, что для их эмоционального опыта “грусть” — для которой у них нет названия — тем не менее более значима и более релевантна, нежели, например, чувства toiaha или ре 'аре 'а, для которых у

них есть название (хотя в английском языке для этих чувств названия нет).

Очевидно, что нет оснований полагать, что таитянцы не способны испытывать чувство “грусти”; точно так же, как нет никаких оснований полагать, что носители английского языка не способны испытывать чувство “toiaha” или “ре’ар’а”. И са­ мое главное: у нас нет никаких оснований считать, что “грусть” является более важной или более “универсальной”, нежели “toiaha” или “ре’аре’а”» (Вежбицкая 1999, с. 505).

Обычно эмоции не только вербально, но и невербально концептуапизуются по-разному в разных культурах. В Ямайке и Тринидаде неудовольствие, раздражение и гнев передаются с помощью звуков, возникающих при посасывании зубов (втягивании воздуха при одновременном касании зубов язы­ ком), что европейцам несвойственно; хлопанье в ладоши в ямайской культуре никогда не передает радость, а является исключительно жестом привлечения внимания (машину на Ямайке, например, нельзя остановить, вытягивая руку в сто­ рону или покачивая ладонью слева направо, а можно, только хлопая в ладоши, см. Вольфанг 1979, с. 167).

Понятийные категории грусти (печали) («sadness»] и гнева [«anger»] релевантны для носителей русского (а также англий­ ского, французского и всех тех языков, где есть слова, соот­ ветствующие по смыслу словам грустный (печальный) и серди­ тый (в гневе, разгневанный), но в других культурах понятийная сетка эмоциональных координат может не совпадать с указан­ ной (да и в русском и английском, например, легко найти большое число вербальных и невербальных различий, см. об этом Лац 1988).

Так, по данным, собранным О. А. Казакевич, у сельку­ пов, если опираться на материал, представленный в их фоль­ клорных текстах, обнаруживается минимальный набор из че­ тырех основных эмоций — гнева, страха, радости и печали, «причем если гнев и страх непосредственно называются, то для передачи печали и радости используется описание их внешних проявлений» (Казакевич 1999, с. 275). Сердятся и гневаются обычно селькупские мужчины, это их привилегия, тогда как женщинам сердиться не пристало. Страху же в одинаковой мере подвержены и мужчины и женщины. Знаковым выражением грусти, печали и страха у селькупов является плач, а как вы­ ражение радости плач почти не используется.

В языке лакота североамериканских индейцев (это диалект тетон языка дакота, языковая группа сиу) существует особое женское междометие ya [на.], являющееся возгласом страха,

между тем как мужской возглас страха отсутствует. В ситуа­ ции, когда мужчина лакота мог бы испытывать страх, он час­ то пользуется выражением hna~hna [дснахна], имитируя ворча­ ние медведя гризли. Лицо его при этом принимает совершенно особое выражение, и таким комбинированным — вербальным и невербальным — способом мужчина лакота сам себя подбад­ ривает. У индейцев лакота, безразлично, мужчин или женщин, ti случае когда субъект, испытывая внутренний страх, контро­ лирует ситуацию, лицевое выражение страха отсутствует, а из глаголов, в принципе способных обозначать в языке эмоцию страха, используется всегда один из двух, в зависимости от cîeneHH страха и опасности: kokipa [Id'oki'pf'a] «бояться, быть испуганным» (kowakipa «я боюсь») и hirjyatjsgla [hfja" sgia] «ис­ пугаться, увидев нечто ужасное». Если же субъект, испыты­ вая чувство страха, теряет контроль над ситуацией, то это можно наблюдать не только по его невербальному поведению, но также по тому, как он вербализует свои ощущения: в этом случае использование первых двух глаголов невозможно, а применя­ ется глагол inihatf Iinibtr] «быть испуганным или напуганным чем-то» (intanihat] «я испуган»).

Жители острова Бали рассматривают лицо как физический манифестант скрытых сил, аккумулирующихся в самом важ­ ном. с их точки зрения, органе — сердце. Классы и катего­ рии, по которым балиец распределяет выражения лица и их языковые обозначения, очень мало похожи на русские или английские, ср., например, индонезийские слова и выраже­ ния cetah тика «ясные, светлые лица»; layn «отрешенные, пе­ чальные лица»; тигат «мрачные, облачные, стыдливые лица»; ni eòong «жесткие лица»; sinus «циничные» или galak «яростные, ревнивые лица».

А вот еще один, последний, пример на эту тему. Народ дани, обитающий в Новой Гвинее, обозначает сходным обра­ зом такие эмоции, как гнев и отвращение. Действительно, гнев и отвращение объединяет то, что испытывающий эти чувства человек в обоих случаях приходит в возбужденное состояние и кем-to или чем-то сильно недоволен. Между тем народ Форе из той же страны не различает и выражает одинаково уже со­ всем другие эмоции — удивление и страх (см. Экман, Фризен 1971), тоже, впрочем, имеющие общие смысловые компонен­ ты, например «неожиданность».

Как можно видеть по этим примерам, ментальные и языковШ Категории, на которые подразделяются эмоции и их обо­ значения, зависят от культуры и языка, а невербальные и вер б аш ш е концептуализации эмоций отнюдь не универсальны.

это может составить предмет гордости, а в другом сообществе тот же акт будет предметом ревности со стороны первой жены. Очевидно, что у жен, наблюдающих; как их мужья берут себе в жены еще по одной женщине, в первом и во втором сообще­ ствах будут разные выражения лица.

Семантические области, в которых существуют и проявля­ ют себя мимические жесты, также в значительной степени яв­ ляются культурно обусловленными. Если в одной культуре выражения лица по большей части закреплены за областью, которую условно можно назвать «контроль за собственным по­ ведением, за процессом коммуникации и управление поведе­ нием партнера» (это, например, такие выражаемые мимикой эмоциональные смыслы, как раздражение, рассерженность или отвращение, в противоположность удивлению или восхище­ нию), то в другой культуре на передний план выступает, например, сфера «интенсивность эмоции». Другими словами, в этой культуре выражения лица передают только сильные эмо­ ции, такие как гнев, ярость, ненависть, любовь и т.п., а сла­ бые эмоции — удовлетворенность, спокойствие, умиротворе­ ние, скука и пр. — если и выражаются невербально, то как-то иначе.

Многие ученые в своих работах пытались описывать все пространство значений, которые в принципе могут кодировать­ ся выражениями лица (см., например, Изард 1971; Мехрабиан 1970; Уильямс и Толч 1965) и другими жестами (Гэлловей 1968; Мехрабиан 1971; Шефлен 1964), и предлагали разные названия для соответствующих семантических шкал. Все эти описания, однако, представляют собой не более чем метафо­ рические имена-ярлыки, как правило, малопонятные и плохо соотносимые друг с другом, поскольку не раскрывают стоящее за ними смысловое содержание и не определяют то общее и особенное, что имеется в невербальной и вербальной концеп­ туализациях соответствующих эмоций. Что, например, скры­ вается под группой смыслов (а может быть, только одним смыс­ лом), объединенных названием dynamism «динамизм» (Уильямс и Толч 1965)? Что означает responsiveness «чувствительность, сила отклика на внешний импульс», immediacy «непосредственность; незамедлительность, безотлагательность» или power «сила, власть» (Мехрабиан 1970)? Или что стоит за категориями posi­ tiveness «ноложительность» или potency «эффективность, сила» (Мехрабиан 1972), йпределяю1Цими, как считает автор, не только эмоциональные, но и вообще все социокоммуникативные координаты неверб&чьного повеления (сам автор «опреде­ ляет», например, posaivencss как то. что имеет отношение к

оценке людей или предметов и что определяет способ подхода к ним и характер дальнейшего предполагаемого взаимодей­ ствия). А какие смыслы располагаются на семантических (а может быть, психологических?) шкалах encouraging/restricting («поощряющий, поддерживающий/ограничивающий») и facilitating/unreceptive («способствующий, облегчающий/невоспри­ имчивый» — Гэлловей 1968)? Скажу откровенно, что по про­ чтении и изучении упомянутых работ лично для меня все это осталось непонятным, и сам я не в состоянии ответить ни на один из поставленных мной же вопросов. Но еще более пора­ зительным представляется мне тот факт, что многие психоло­ ги и антропологи, специалисты в области теории коммуника­ ции и невербальной семиотики широко и совершенно свободно пользуются сегодня этими или подобными словами как самопонятными терминами метаязыка описания смысла мимических жестов, обладающими достаточной объяснительной силой и не требующими дальнейших толкований или, по крайней мере, развернутых содержательных пояснений.

Трудности, связанные с описанием значений и употребле­ ний мимических жестов, носят не только субъективный, но и объективный характер. Основной метод концептуального и семантического анализа, такой как интроспекция, плохо при­ меним к данному виду невербальных знаков хотя бы из-за того, что человек не может видеть свое лицо во время интерактивно­ го общения. В такой ситуации, казалось, можно было бы порекомендовать опираться на визуальный опыт и суждения информантов, в особенности тех людей — родителей, бабушек и дедушек, жены, друзей, компаньонов и др., которые всту­ пают с нами в повседневное общение и ежедневно наблюдают за нашим невербальным поведением. В обильно издаваемой сегодня научно-популярной и художественной литературе, в многочисленных и зачастую не слишком добросовестных в на­ учном отношении пособиях по психологии межличностного общения, кинесике, бизнесу и этикету читателя все время уве­ ряют, что именно эти люди крайне чувствительны к нашим ощущениям, мыслям и действиям и потому постоянно следят (порой, впрочем, не осознавая этого) за выражением лиц ад­ ресатов, за их позами и другими жестами. Между тем, насколь­ ко мне известно, каких-либо систематических научных наблю­ дений над лицевым поведением, которые были бы выполнены на статистически достаточно достоверном, представительном и хорошо предварительно обработанном материале, а также аналитического разбора весьма большого корпуса высказыва­ ний информантов о чувствах близких им людей, которые ин­

форманты делали бы, видя внешние проявления этих чувств, до сих пор вообще еще не проводилось11.

Мне, в частности, известны только три работы на подоб­ ную тему — Ансфилд и др. 1995; Стинсон, Икс 1992 и Фле­ минг и др. 1990, причем последняя из них лишь в кратком изложении, которое я нашел в статье Ансфилд и др. 1995, с. 136,146. (Разумеется, сказанное не означает, что других пуб­ ликаций о восприятии выражений лица определенными соци­ альными группами людей вообще нет, но оно, во всяком слу­ чае, как я смею надеяться, свидетельствует об их не очень массовом характере.) В статье Флеминг и др. 1990 утвержда­ ется, что близкие друзья нередко намеренно посылают друг другу невербальные сообщения с помощью таких мимических сигналов, которые, как они считают, не могут быть расшиф­ рованы посторонними людьми, а в работе Ансфилд и др. 1995 подводятся итоги исследованию того, как происходит интер­ претация некоторых выражений лица друзьями (одного пола), незнакомыми людьми и самим человеком. Для этого авторы показали приглашенным для участия в эксперименте 14 студен­ ткам и 14 студентам ряд эмоционально насыщенных изображе­ ний на цветных слайдах. Эго были изображения приятные (кра­ сивые пейзажи, сцены, красивые маленькие дети и др.), неприятные (фрагменты хирургических операций, людей с ожогами и пр.) и необычные (фотоэффекты, специально по­ добранные ракурсы и пр.). Выражения лиц испытуемых были при этом записаны на видеокассеты, причем сами испытуемые об этом не знали. Затем каждого из 28 участвующих в экспе­ рименте человек попросили назвать своих близких друзей того же пола, которые бы согласились тоже участвовать в дальней­ ших опытах.

Позже, спустя примерно год после сделанных видеозапи­ сей, людей, имена которых были названы испытуемыми, вме­ сте с самими испытуемыми снова пригласили в лабораторию и попросили описать и оценить снятые год назад выражения лиц.

11 Следует особо отметить, что различные утверждения и вытекающие из них советы и предложения, которые в изобилии представлены в попу­ лярной и псевдонаучной литературе по невербальной коммуникации и кинесике, часто бездоказательны или просто ошибочны, а если принять во внимание чисто практический характер многих из выпускаемых по этой тематике книг и их ориентацию на улучшение психического здоровья че­ ловека, на исправление недостатков в его характере и поведении, на со­ вершенствование его коммуникативных способностей, то подобные реко­ мендации могут просто стать опасными.