семинар 1 (17 января) / Литература / Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада

Глава VII Материальная жизнь

109,5 за 1000—1050 гг., 104,3 за 1050—1100 гг., 104,2 за 1100— 1150 гг., 122 за 1150—1200 гг., 113,1 за 1200—1250 гг., 105,8 за 1250— 1300 гг. С 1200 по 1340 г. население Франции возросло, оче­ видно, с 12 до 21 млн. человек, Германии — с 8 до 14 млн., Анг­ лии — с 2,2 до 4,5 млн. Эта фаза роста расположена между двумя периодами демографического спада, когда население Европы со­ кратилось приблизительно с 67 млн. человек в 200 г. до 27 млн. к 700 г. и с 73 млн. в 1300 г. до 43 млн. к 1400 г. Отметим, что число европейцев начала XIV в., по максимальной оценке, было чуть выше, чем в конце II в., в эпоху римского процветания. С демо­ графической точки зрения Средневековье можно, кажется, ко­ личественно определить как простое наверстывание.

Такая же эволюция характеризует аграрное производство, цены и заработную плату. Численная оценка сельскохозяйствен­ ного производства на средневековом Западе невозможна — во всяком случае, для современного состояния исторической науки. Фрагментарно и грубо может быть прослежен один индекс — увеличение урожайности, о чем уже шла речь. Но как не забыть при этом, что расширение площади обрабатываемых земель спо­ собствовало росту сельскохозяйственного производства в боль­ шей мере, нежели интенсификация земледелия?

Индекс цен более надежен. Мы не располагаем в настоящее время кривыми цен до 1200 г., а для Англии — до 1160 г. Если принять за 100 уровень цен на пшеницу в 1160—1179 гг., то этот индекс возрастает, по подсчетам Слихера ван Баса на основании данныхлордаБивериджа,до 139,3 (1180—1199),203 (1000—1219), 196,1 (1200—1239), 214,2 (1240—1259), 262,9 (1260—1279), 279 (1280—1299), с высшей точкой в 324,7 во время сильного голо­ да 1314—1315 гг. и относительным (по сравнению с аномаль­ ным вздорожанием предыдущего периода) снижением до 289,7 в 1320—1339 гг. Это делает очевидным тот феномен, который Майкл Постан назвал «подлинной революцией цен».

Несколько возросла и заработная плата. В Англии реаль­ ная оплата труда сельскохозяйственных рабочих выросла с 1251 по 1300 г. на 5,1%, а дровосеков — на 9,4%. Однако это увеличе­ ние осталось слабым, и, несмотря на возрастание роли наемного труда, наемные рабочие все еще составляли меньшинство в тру­ дящейся массе.

299

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Это замечание, которое, впрочем, не ставит под сомнение реальность определенного экономического роста между X и XIV вв., показывает очевидную необходимость сопоставить дан­ ную конъюнктуру с эволюцией экономических и социальных структур, то есть с тем, что традиционно называется, с одной сто­ роны, переходом от натурального хозяйства к денежному, а с дру­ гой — эволюцией феодальной ренты.

В середине прошлого века Бруно Гильдебранд разделил экономическое развитие общества на три фазы: Naturalwirt­ schaft, Geldwirtschaft и Kreditwirtschaft — натуральное хозяйство, денежное хозяйство и кредитное хозяйство. В 1930 г. Альфонс Допш в своей великой книге «Натуральное и денежное хозяй­ ство в мировой истории» ввел эти термины и, во всяком слу­ чае, эту проблему в оборот медиевистов. Речь, стало быть, идет о том, чтобы оценить роль денег в экономике. Эта роль незна­ чительна, когда мы имеем дело с натуральным хозяйством, где производство, потребление и обмен осуществлялись, за редким исключением, без вмешательства денег. Если, напротив, они являлись главным в функционировании экономической жиз­ ни, тогда перед нами денежное хозяйство.

Как же обстоит с этим дело на средневековом Западе? Напомним в первую очередь вслед за Анри Пиренном и

Марком Блоком о некоторых необходимых уточнениях. Прежде всего, меновая торговля играла весьма слабую роль в средневе­ ковых обменах. Под натуральным хозяйством на средневековом Западе следует понимать хозяйство, где все обмены были сведе­ ны до крайнего минимума. Натуральное хозяйство, следователь­ но, является почти синонимом замкнутого хозяйства. Сеньор и крестьянин удовлетворяли свои экономические потребности в рамках вотчины, а крестьянин главным образом в рамках сво­ его двора: он питался за счет примыкающего к дому сада-огоро­ да и той части урожая со своего держания, которая ему остава­ лась после уплаты сеньориальных поборов и церковной десяти­ ны; одежду изготовляли дома женщины, имелся у семьи и основ­ ной инвентарь — ручная мельница, гончарный круг, верстак.

Если в текстах указываются денежные оброки, это еще не значит, что они действительно были уплачены звонкой моне­ той. Денежное исчисление не было жестко связано с денежным

300

Глава VII Материальная жизнь

платежом. Деньги были лишь отношением, «они служили мерой стоимости», были оценкой — apreciadura, как сказано в одном месте «Песни о Сиде» по поводу расчетов в товарах. Безусловно, нельзя сказать, что этот пережиток денежного словаря не имел никакого значения. Остаток, как и во многих других областях античного наследия, он был в конечном счете лишь свидетель­ ством упадка. Тем более не следует принимать «за чистую моне­ ту» упоминания о монете в средневековых текстах: в христиан­ ской средневековой литературе сохранялись языческие выраже­ ния. Когда море называлось Нептуном, а лошадь, обещанная монахами Сен-Пер в Шартре в 1107 г., была представлена в акте двадцатью солидами, то в первом случае речь шла о языковой привычке, а во втором — об уточнении стоимости лошади, объекта сделки. Просто-напросто, поскольку церковь не сража­ лась против денежных исчислений с тем же рвением, как с выра­ жениями, напоминавшими о язычестве, они лучше сохранились. Марк Блок обратил внимание на примечательный текст из Пассау, где слово «цена» употреблено парадоксальным образом для обозначения натурального эквивалента денежной суммы.

Ясно, наконец, что деньги на средневековом Западе нико­ гда не исчезали из обихода. Не только церковь и сеньоры распо­ лагали все время определенной наличностью для престижных расходов, но и сам крестьянин не мог полностью обойтись без денежных покупок: он должен был, например, покупать соль, которую ему редко удавалось обменять на другой продукт. Воз­ можно, что крестьяне, да и вообще бедняки, добывали несколь­ ко нужных им монет скорее милостыней, чем продажей своих продуктов. Во время голода, когда особенно жестоко ощущалось отсутствие у бедняков звонкой монеты, распределение продо­ вольствия сопровождалось раздачей денег. Так поступал фландр­ ский граф Карл Добрый в голодном 1125 г.: «Каждодневно, во всех городах и селениях, через которые он проезжал, вокруг него теснилась толпа, и он собственноручно распределял продукты, деньги и одежду». Когда голод кончился и наступила пора ново­ го хорошего урожая, бамбергский епископ дал каждому бедняку «одно денье и серп, орудие труда и „подъемные"».

Следует заметить, что сфера денежного хозяйства была го­ раздо большей, чем это кажется на первый взгляд, если принять

301

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

во внимание два весьма распространенных на средневековом Западе явления: употребление сокровищ, предметов роскоши

иювелирных изделий как денежных резервов и существование других денег, кроме металлических.

Действительно, Карл Великий продал, кажется, часть своих самых драгоценных рукописей, чтобы помочь беднякам. Вот один пример из сотен: в 1197 г. некий немецкий монах встретил своего поспешно идущего собрата. «Я спросил у него, куда он бежит,

иуслыхал в ответ: „Менять. Накануне жатвы нам приходится заби­ вать скот и закладывать чаши и книги, чтобы кормить бедняков. Но только что Господь послал нам человека, который дал золота, коего достаточно для покрытия наших долгов. И вот я иду менять его на деньги, дабы выкупить залоги и восстановить стада"».

Но эта форма тезаврации, которая отступает только перед нуждой, свидетельствует о слабости и негибкости денежного обращения.

Равным образом и существование неметаллических денег (бык или корова, кусок ткани и особенно перец) является бес­ спорным признаком архаизма, проявлением экономики, которая

струдом переходит от натуральной стадии к денежной. Впро­ чем, и природа металлической монеты сама долгое время оста­ валась архаичной. В самом деле, монета оценивалась по стоимо­ сти не как знак, но как товар; она стоила не столько, какова была ее теоретическая стоимость, написанная на лицевой или оборот­ ной стороне (на последней вообще ничего не пишут), но столько, какова была реальная стоимость содержащегося в ней драгоцен­ ного металла. Чтобы узнать это, ее взвешивали. Как сказал Марк Блок, «монета, которую надо положить на весы, очень похожа на слиток». Лишь в самом конце XIII в. французские легисты с тру­ дом начали различать ее действительную стоимость (вес в золо­ те) и нарицательную, то есть ее трансформацию в денежный знак, инструмент обмена.

Впрочем, на каждой фазе средневековой истории денег яв­ ления, которые часто интерпретировались как признаки возрож­ дения денег, свидетельствуют скорее о пределах денежного хо­ зяйства.

Враннее Средневековье увеличилось число монетных дво­ ров. Многие исчезнувшие ныне населенные пункты (особенно

302

Глава VII Материальная жизнь

в вестготской Испании), которые, несомненно, были лишь мес­ течками, имели мастерскую, где чеканили монету. Но, как спра­ ведливо заметил Марк Блок, «главной причиной монетной раз­ дробленности было то, что деньги мало циркулировали».

Монетная реформа Карла Великого, который ввел систему «ливр — су — денье» (1 ливр = 20 су, 1 су = 12 денье), отвечала необходимости приспособиться к упадку денежного хозяйства. Золотые монеты больше не чеканились. Ливр и су были не ре­ альными монетами, но переводными, счетными. До XIII в. един­ ственной монетой, которую действительно чеканили, было се­ ребряное денье, то есть очень маленькая единица, но вроде бы только в нем и была нужда. Однако это исключало существова­ ние еще более мелкой разменной монеты для еще более скром­ ных обменов. Показательна реакция участников Второго крес­ тового похода, попавших в 1147 г. на территорию Византии. «Там, — пишет Эд Дейльский, — мы впервые увидели медные

иоловянные монеты. За одну из них мы, к несчастью, отдали,

авернее сказать, подарили пять денье».

Монетный ренессанс XIII в. особенно ослепил истори­ ков возобновлением чеканки золотых монет: génois и флорина

в1252 г., экю Людовика Святого, венецианского дуката в 1284 г. Но сколь бы значительно ни было это событие, оно — ввиду малого количества монет в обращении — является скорее симп­ томом, нежели экономической реальностью. Реальность же со­ стоит в том, что чеканили серебряный грош в Венеции (1203), Флоренции (около 1235 г.), во Франции (около 1265 г.), в Монпелье (1273), во Фландрии (около 1275 г.), в Англии (1275), в Че­ хии (1296). На этом среднем уровне обменов находился тогда прогресс денежного хозяйства. Ибо этот прогресс реален.

Особняком стоит, быть может, пример Испании, так как близость мусульманской экономики (эмиры Кордовы не прекра­ щали чеканку золотых монет, а с продвижением Реконкисты это продолжали делать христианские короли — например, в Толедо

в1175 г.) внесла в испанскую экономику некий элемент соблаз­ на. Работы испанских и аргентинских медиевистов (Клаудио Сан- чес-Альборноц, Луис Гарсиа да Вальдевиллано, Рейна Пастор да Тогнери) показали, однако, что и там очень ясно обнаружился —

снекоторым отрывом от остального христианского мира — цикл

303

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

«натуральное хозяйство — денежное хозяйство». Наличие му­ сульманских центров производства на Юге продлило до начала XI в. фазу повышения цен, которая совпала с концом периода денежной экономики. В XI и в первой половине XII в. произо­ шло падение цен, отразившее наступление фазы натуральной экономики, после того как с предыдущей фазой завершилась «де­ монетизация» христианских королевств. С середины XII в., на­ против, снова развивается фаза денежной экономики.

Об этой экономической эволюции косвенно осведомляет нас также отношение к монете и к деньгам вообще. Конечно, в хри­ стианстве заключено недоверие к злату и серебру, однако редкость денег в раннее Средневековье придала им скорее некий престиж, усиленный тем фактом, что чеканка монеты была признаком вла­ сти. Короче, деньги стали символом политической и социальной мощи в большей мере, нежели экономического могущества. Су­ верены чеканили золотые монеты, которые не имели экономиче­ ского значения, но служили для демонстрации престижа. Сцены чеканки монет занимают изрядное место в иконографии: мы их видим в Сен-Мартен-де-Бошервиле, Сувеньи, Вормсе. Монеты

имонетчики были причастны к сакральному и одновременно про­ клятому характеру кузнецов и вообще металлургов; это усилива­ лось особым очарованием драгоценных металлов. Роберто Лопец назвал монетчиков аристократией раннего Средневековья. Ари­ стократия — да, но скорее магическая, чем экономическая. Подъ­ ем денежного хозяйства вызывал, напротив, взрыв ненависти против денег. Действительно, начавшийся экономический про­ гресс совершался к пользе определенных классов и представал, следовательно, как новый гнет. Святой Бернар Клервосский метал громы и молнии против проклятых денег. Обличалась за жадность церковь, которой эта эволюция в своем начале пошла особенно на пользу, так как благодаря платам за требы, пожертвованиям и цер­ ковной фискальной системе она накопила большие богатства

имогла быстро пустить часть денег в обращение. Вырисовывается эволюция и в морали. Superbia, гордыня,

по преимуществу феодальный грех, до этого рассматриваемая обычно как мать всех пороков, начинала уступать первенство avaritia, сребролюбию. Григорий VII заявлял: «Не говорил Господь: Имя мое — Обычай». Голиарды в сатире «Святое Евангелие от

304

Глава VII Материальная жизнь

Марки серебряной» обвиняли его преемников в том, что они за­ ставляют Господа говорить: «Имя мое — Деньги».

Осуждалась также и другая группа, которая выиграла от экономической эволюции и которую мы ради простоты будем называть буржуазией, то есть высший слой нового городского общества. Ее клеймили писатели и художники, состоявшие на службе традиционных правящих классов: в церковных скульп­ турах показан, к отвращению и ужасу верующих, ростовщик, отягощенный мошной, которая влечет его в ад.

Медленное замещение натурального хозяйства денежным достаточно продвинулось к концу XIII в. для того, чтобы привес­ ти к важным социальным последствиям.

Несмотря на превращение части натуральных поборов в денежные, относительная «жесткость» структуры феодальной ренты и уменьшение вследствие быстрой порчи монеты ее де­ нежного эквивалента привели к обеднению части сеньориаль­ ного класса в тот самый момент, когда рост престижных расхо­ дов усиливал его нужду в деньгах. Это и лежало в основе «кризи­ са XIV века» — первого кризиса феодализма.

Перед лицом этого кризиса сеньориального мира расколол­ ся и крестьянский мир. Меньшинство, способное извлечь доход из продажи своих излишков, богатело и образовывало привиле­ гированную категорию, класс кулаков1. Мы встречаем эту кате­ горию как в документах английских маноров, так и в литератур­ ных текстах. Вот, к примеру, «Роман о Лисе»: «Наступает рассвет, встает солнце, освещая заснеженные дороги, и мессир Констан Дегранж, зажиточный фермер, выходит из дому в сопровожде­ нии своих работников. Он трубит в рог, зовя собак, а потом при­ казывает, чтобы ему привели коня... Однажды Ренар подкрался

к ферме, стоявшей близ леса: там было множество кур и петухов,

атакже уток и гусей. Она принадлежала мессиру Констану Десно, фермеру, который имел дом, наполненный всякими припа­ сами, и сад, где росло множество фруктовых деревьев, приносив­ ших вишни, яблоки и прочие плоды. Дома у него были в изо­ билии и жирные каплуны, и соленья, и ветчины, и сало. Все это

1 Так во французском тексте: une classe de koulaks. — Примеч. перев.

305

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

добро защищал крепкий палисад из дубовых кольев и колючего кустарника...»

Зато пауперизация основной массы усилилась. Демографи­ ческий подъем проявился не только в расширении площади об­ рабатываемых земель и повышении в некоторых случаях их пло­ дородия. Еще с большим основанием можно утверждать, что он повлек за собой дробление держаний, в результате чего мелкие крестьяне должны были либо наниматься в услужение к своим более состоятельным соседям, либо залезать в долги. В этом кре­ стьянском мире, эксплуатируемом сеньорами или его же соб­ ственными более богатыми сочленами, где земля была скупа, а рты многочисленны, задолженность представляла собой вели­ кое бедствие. Это была задолженность городскому ростовщику, часто еврею, или более богатому крестьянину, обычно достаточ­ но ловкому для того, чтобы избежать клейма ростовщика, кото­ рым был отмечен только еврей.

Преобладание мелких держаний видно на примере Бёврекена, вблизи Булони, где на землях, принадлежавших аббатству Сен-Бертен, в 1305 г. из 60 держаний 43% имели площадь менее 2 га; 27% — от 2 до 4 га; 20% — от 4 до 8 га и только 10% — свыше 8 га. В Видон-Беке (Англия) с 1248 г. по 1300 г. доля крестьян, вла­ девших менее чем 6 га, выросла с 20,9% до 42,8%.

Крестьянская задолженность ростовщикам-евреям выяв­ ляется на примере Перпиньяна, где нотариальные регистры по­ казывают, что около 1300 г. среди дебиторов городских ростов­ щиков 60% составляли крестьяне, из которых 40% делали займы осенью, когда играли свадьбы и платили сеньориальные побо­ ры, причем 53% должников обязывались погасить заем в авгу­ сте и сентябре, после жатвы и сбора винограда. Кредиторами были также итальянские купцы и менялы, которых называли ломбардцами. Их можно было встретить повсюду — будь то Намюруа (Фландрия), где документы показывают, как между 1295 г. и 1311 г. у них в долгу оказались почти все жители одной деревни, или Альпы, где в начале XIV в. ростовщики из Асти имели ссудно-залоговые лавки (casana) почти в каждом малень­ ком местечке во владениях Савойского дома.

Развитие денежного хозяйства больше всего, по-видимо­ му, пошло на пользу купцам. Действительно, рост городов был

306

Глава VII Материальная жизнь

связан с прогрессом денежной экономики, а «возвышение бур­ жуазии» представляло собой появление общественного класса, экономическая власть которого покоилась скорее на деньгах, чем на земле. Но каков был численный вес этого класса к 1300 г. или

к1350 г.? Сколько мелких купцов являлись всего лишь уличны­ ми торговцами, во всем сходными с теми ростовщиками более близких к нам времен, о которых мы знаем, что они имели малое отношение к капитализму? Что же касается меньшинства круп­ ного купечества или (что не одно и то же) городской элиты,

ккоторой мы еще вернемся — назовем ее патрициатом, — то какова была природа его доходов, экономического поведения и воздействия на экономические структуры?

Купцы лишь в малой мере вмешивались в сельскохозяй­ ственное производство. Несомненно, те ростовщики, о которых

унас только что шла речь, в особенности из Намюруа, камуфли­ ровали займом под залог опережающую скупку урожая, который затем они продавали на рынке. Однако доля сельскохозяйствен­ ной продукции, которая поступала таким путем в торговлю при их посредничестве и к их выгоде, оставалась слабой.

Купец в начале XIV в. — это всегда главным образом про­ давец особенных, редких, роскошных и экзотических товаров, растущий спрос на которые со стороны высших общественных категорий влек за собой увеличение численности и значения ком­ мерсантов. Они были неким дополнением, привносили ту малую часть необходимого избытка, которую не могла произвести мест­ ная экономика. И в той мере, в какой они были «побочным эле­ ментом» и не посягали на основы экономической и социальной структуры, понятливые клирики их извиняли и оправдывали. Так, Жиль Ле Мюизи, аббат монастыря Сен-Мартен в Турени, писал в своем «Сказе о купцах»:

Чтобы могла страна всем нужным ей снабдиться, Приходится купцам в поте лица трудиться, Чтоб все, чего в ней нет, привесть со стороны. Преследовать же их не должно без вины. Поскольку, по морям скитаясь беспокойны, Везут в страну товар, за что любви достойны.

(Пер. А. X. Горфункеля)

307

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

По правде говоря, купцы являлись маргиналами. Основным предметом их сделок служили дорогие, но малообъемные това­ ры: пряности, роскошные ткани, шелка. Это особенно верно по отношению к первопроходцам торговли — итальянцам. Их глав­ ная сноровка заключалась, по-видимому, всего-навсего в том, что, зная стабильные цены на Востоке, они могли заранее рассчитать свою прибыль. Руджеро Романо был, конечно, прав, видя в этом основную причину купеческого «чуда» в христианской Европе. Так же обстоит дело, хотя и в более слабой степени, с ганзейцами, но похоже, как это утверждал наряду с другими исследователями М. Лесников, что до середины XIV в. торговля зерном и даже лесом имела для ганзеицев второстепенное значение, тогда как воск и меха приносили им большие доходы.

Сама природа зачастую огромных купеческих прибылей от торговли предметами роскоши показывает, что эти операции совершались на «обочине» основной экономики. Об этом же говорит и структура торговых компаний: большинство купече­ ских ассоциаций, кроме прочных сообществ семейного типа, со­ здавалось лишь для одной сделки, деловой поездки или на срок от трех до пяти лет. Не было ни подлинной непрерывности в их предприятиях, ни долговременных инвестиций — если, конеч­ но, не принимать в расчет долго сохранявшийся обычай растра­ чивать значительную, а иногда и основную часть своего состоя­ ния в посмертных дарениях.

Чего же домогались купцы и особенно городские патри­ ции? Это либо землевладение, которое не только защищало их от голода, но и приобщало к более высокой категории земель­ ного собственника, а при благоприятном случае, приобретя по­ местье, они могли даже возвыситься до ранга сеньора. Либо это были доходные земли и недвижимость внутри городских стен или займы сеньорам и князьям, а иногда и совсем скромным дебиторам. Но прежде всего это были вечные ренты.

Вспомним очерченную выше экономическую и социальную эволюцию. Высшие слои, сеньоры, вследствие развития феодаль­ ной ренты все больше превращались в «земельных рантье», по выражению Марка Блока, и все меньше занимались непосред­ ственным ведением хозяйства. Деньги, которые они при этом могли извлечь, не вкладывались в той же мере в экономический

308