семинар 1 (17 января) / Литература / Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

38. Церковь Сант-Амброджо в Милане

что божественный свет струился от нее и распространялся во­ круг». Когда умер св. Эдмонд Кентерберийский, «от него внезапно изошла светящаяся роса и его лицо окрасилось прекрасным розо­ вым цветом». В трактате «Светильник» уточняется, что во время Страшного суда тела воскресших святых будут разного цвета в зависимости от того, были ли они мучениками, исповедниками или девственницами. Вспомним еще о запахе святости, символи­ ческом, конечно, но для средневековых людей вполне реальном. В ночь с 23 на 24 мая 1233 г. по случаю канонизации св. Доминика его гроб в Болонье был открыт для перенесения тела. При этом присутствовали группа монахов-доминиканцев и представители благородных и буржуа. «Преисполненные тревоги, бледные, оза­ боченные, монахи молились. Когда подняли крышку гроба, чудес­ ный запах разлился среди присутствующих».

409

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Однако свет был предметом и самых пылких устремлений. Он был отягощен самыми высокими символами. Вот Клижес и Фенисса Кретьена де Труа:

Клижес, как солнце, заблистал, Когда красавице предстал; Сияние не раздвоилось, Удвоилось и проявилось, Как свету горнему дано:

Два солнца светят заодно, Окрасив мир своим румянцем, Своим безоблачным багрянцем.

(Пер. В. Б. Микушевина)

«Физический свет есть самое лучшее из всех веществ, са­ мое сладостное, самое прекрасное... именно свет составляет кра­ соту и совершенство телесных вещей», — говорил Роберт Гроссетест, и, цитируя Блаженного Августина, он напоминал, что, поняв «имя Красоты», сразу чувствуешь изначальный свет. Этот изначальный свет есть не что иное, как Бог, светящееся, раска­ ленное средоточие огня. У Данте рай — это восхождение к свету.

Гильом Овернский, чтобы определить прекрасное, объеди­ нил число и цвет: «Видимая красота определяется либо рисун­ ком и расположением частей внутри целого, либо цветом, либо, наконец, и тем и другим вместе, рассматривают ли их отдельно друг от друга или изучают гармонию, порожденную их взаимо­ действием». Притом Гроссетест производит от первичной энер­ гии света как цвет, так и пропорции.

Красивое, кроме того, — это богатое. Экономическая функ­ ция сокровищ как резерва на случай необходимости способ­ ствовала, по всей видимости, тому, что богатые накапливали дра­ гоценные вещи. Но в восхищении редкими вещами, и особенно редкими материалами, сказывался и эстетический вкус. Люди Средневековья больше восхищались естественными свойства­ ми природных материалов, чем достоинствами работы худож­ ника. Интересно было бы с этой точки зрения изучить сокрови­ ща церквей, подарки, которые подносили друг другу государи и богачи, описания памятников и городов. Отмечалось, что «Liber

410

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

pontificalis», содержащая описания художественных начинаний пап времен раннего Средневековья, полна золота и блеска (gold and glitter). Анонимное произведение середины XII в. «Чудеса Рима» («Mirabilia Romae») в первую очередь рассказывает о зо­ лоте, серебре, слоновой кости, драгоценных камнях. Общим ме­ стом в литературе, будь то исторические сочинения или романы, было описание или даже просто перечисление богатств Констан­ тинополя, представлявших гигантский соблазн для христиан. В жесте «Паломничество Карла Великого» повествуется о том, что западных людей поражали прежде всего колокольни, орлы, «свер­ кающие мосты». Во дворце они обращали внимание на столы и стулья из чистого золота, на богатую стенную роспись, на огром­ ную залу, свод которой поддерживался столпом черненого сереб­ ра, окруженным сотней мраморных колонн, отделанных золотом.

Красивым считалось разноцветное и блестящее, а чаще всего еще и богатое. Но вместе с тем красивое — это было доб­ рое. Обаяние физической красоты было так велико, что она яв­ лялась непременным атрибутом святости. Добрый Бог — это прежде всего прекрасный Бог, и готические скульптуры вопло­ щали идеал людей Средневековья. Средневековые святые обла­ дали не только семью духовными дарами — дружественностью, мудростью, способностью к взаимопониманию, честью, одарен­ ностью, уверенностью и радостностью, но также и семью телес­ ными дарами — красотой, ловкостью, силой, свободой в дви­ жениях, здоровьем, способностью к наслаждению и долголети­ ем. Это относится даже и к святым «интеллектуалам», в том чис­ ле и к Фоме Аквинскому. Рассказчик-доминиканец утверждал: «Когда св. Фома прогуливался на лоне природы, народ, работав­ ший на полях, бросив свои занятия, устремлялся ему навстречу, с восхищением созерцая его величественную фигуру, красоту его человеческих черт; в гораздо большей степени их толкала к нему его красота, чем его святость». В Южной Италии Фому звали «Bos Siciliae» — «сицилийский бык». Таким образом, этот интеллек­ туал для народа своего времени был прежде всего «здоровяком».

Культ физической силы был свойственен, конечно, прежде всего представителям военной аристократии, рыцарям, страстью которых была война. Трубадур Бертран де Борн, прежде чем стать монахом-цистерцианцем, был сподвижником Ричарда Львиное

411

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Сердце, этого образцового рыцаря (Жуанвиль с восхищением рассказывает: «Когда лошадь сарацин пугалась кустарника,те го­ ворили: „Ты что думаешь, это английский король?" А когда дети сарацинок начинали кричать, те говорили: „Замолчи, замолчи! А не то я пойду за королем Ричардом, и он тебя убьет!"»). Вот как Бертран де Борн воспевает воинственный идеал средневекового воина:

Любо мне видеть щиты, ярко-алые и лазурные, флаги и знамена всех цветов;

любо разбивать палатки, ставить шалаши и богатые павильоны, ломать копья, протыкать щиты и разрубать вороненые шлемы, бить и получать удары.

И меня охватывает ликование, когда я вижу в походе в боевом порядке вооруженных конных рыцарей.

Мне нравится, когда скакуны гонят людей и скотину;

мне нравится, как они устремляются вперед все вместе, воинственная сила.

Моему сердцу особенно приятно видеть осаду укрепленного замка,

разбитые, разломленные крепостные стены, видеть армию, окружающую ров около стен, и барьер из крепко связанных кольев.

Мне нравится, когда сеньор первым бросается на приступ, бестрепетный, на коне и в доспехах, чтобы воодушевить своих людей своей доблестной храбростью.

Говорю вам, ничто не доставляет мне такого удовольствия, ни еда, ни питье, ни сон, как возглас: «Вперед!», раздающийся с двух сторон, как ржание лошадей,

потерявших в лесу всадников; как крики: «На помощь! На помощь!» —

412

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

изрелище воинов, падающих во рвы большие и малые,

ивид убитых, с торчащими в боку

обломками копий с флажками.

Ведь война делает скупого сеньора щедрым.

Вот почему мне нравится видеть великолепие королей. Пусть им будет нужно много кольев, тетивы, седел, пусть среди поля разбивают шатры под открытым небом.

Ах! Надо биться сотнями, тысячами, чтобы потом нас воспели в поэмах. Рожки, барабаны, знамена и флажки, флаги, лошади черные и белые —

мы скоро их увидим. Нужно жить как следует! Надо взять богатство у ростовщиков, и пусть по дорогам пойдут не мирные обозы,

не беззаботные бюргеры, торговцы из Франции, пусть станут богатыми те, кто разбойничает в свое удовольствие.

Жуанвиль в начале жития Людовика Святого выделяет в жизни короля как бы две части. «Одна из них — это деятель­ ность святого короля на благо королевства, покорная воле Божь­ ей и церкви. Она продолжалась всю его жизнь. А вторая — это великие военные и рыцарские подвиги». Военный идеал — это рукопашная битва: «Поверьте, что это было замечательное сра­ жение с оружием в руках, ибо там не стреляли из лука или арба­ лета, но бились врукопашную, дубинками или мечами». Вот чем хвастались дамам, чтобы им понравиться: «Добрый граф Суассонский во время схватки все время шутил и говорил мне: „Сенешал, заставим выть этих собак, и, клянусь шляпой Господа (это было его любимое ругательство), мы еще расскажем, вы и я, об этом деле в комнатах наших дам"».

Кумирами людей всех состояний были те, кто совершал подвиги, то есть нечто из рода спортивных достижений. Вот, например, подвиг Тристана:

Неподалеку от дороги, по которой они идут, На горке стоит часовня, На краю крепкой скалы,

413

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Которая возвышается над морем, встречая северный ветер, Часовня стоит на вершине, А вокруг ничего: отвесные скалы.

Вся гора — сплошные камни. · Если бы оттуда прыгнула белка, Она бы неумолимо погибла...

Тристан не медлит!

Он идет к окошку за алтарем, Тянет его на себя правой рукой И выпрыгивает наружу.

Сеньоры! Огромный широкий камень Выступал посредине скалы.

Тристан легко прыгает на него, Ветер надувает его одежды, Не давая ему тяжко упасть. Корнуэльцы и сейчас еще зовут

Этот камень «прыжком Тристана». Тристан прыгает на мягкий песок, А его ждут перед церковью.

Но напрасно: Тристана нет!

Бог оказал ему великую милость.

Тристан убегает по берегу огромными прыжками. Он слышит шум стрельбы И не думает возвращаться.

Он бежит так быстро, как только может.

И то же стремление к геройству наблюдалось у клириков, особенно у монахов. Ирландцы научили средневековых монахов высоким деяниям: аскетизму, пьянящему умерщвлению плоти. Святые, подхватившие дело мучеников первых веков христиан­ ства, были своего рода «атлетами Христа». Их подвиги тоже но­ сили чисто физический характер. Наконец, и искусство тоже рва­ лось к геройству: то это была необычайная тщательность в от­ делке деталей, а то чрезмерность в самой постройке (все больше подробностей, все выше, все больше). Готический художник со­ вершал подвиг.

Ментальная модель в это время охватывала одновременно видение мира, свойственное воинам, и вместе с тем предпола-

414

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

гала упрощенный дуализм, оппозицию двух противоположно­ стей. Вся духовная жизнь людей Средневековья концентрирова­ лась вокруг противостояния добра и зла, добродетелей и поро­ ков, души и тела. Пруденций в «Психомахии» заставил пороки и добродетели драться между собой. Это произведение и этот сюжет имели в Средние века необычайный успех: добродетели превратились в нем в рыцарей, а пороки — в чудовищ.

Эта экзальтация была неотделима от поиска. Не поддавать­ ся соблазнам суетного мира — таково было стремление всего средневекового общества снизу доверху. Поиски за пределами обманчивой земной реальности того, что за ней скрывалось (integumenta), переполняли литературу и искусство Средних ве­ ков. Суть интеллектуальных и эстетических исканий Средних веков составляло прежде всего раскрытие потаенной истины (verita ascoza sotto bella meuzogna) (Данте. Convivio II, 1 ). Это было главное занятие средневековых людей.

Отсюда — популярность всего того, что способно открыть царство грез. Возбуждающие средства, любовные напитки, пря­ ности, зелья, порождающие галлюцинации, — все это предлага­ лось во множестве, на любой вкус и по любой цене. Деревенские колдуны снабжали ими крестьян, торговцы и лекари — рыцарей

игосударей. Все ждали видений и часто удостаивались их. Цер­ ковь, осуждая колдовские средства, фактически предлагала им лишь замену: перед всяким важным делом она предписывала продолжительный пост (обычно трехдневный), обряды аскетиз­ ма, молитвы, которые должны были создать пространство, не­ обходимое для сошествия вдохновения и благодати. Средневе­ ковых людей всю жизнь тревожили сны. Сны возвещали, сны разоблачали, сны побуждали к действию — словом, они состав­ ляли интригу духовной жизни. Бесчисленные сны библейских персонажей (в изображении которых соревновались скульптура

иживопись) продолжались в каждом мужчине и в каждой жен­ щине средневекового христианского мира. «„Откуда берутся сны?" — спрашивает ученик в „Светильнике" Гонория Августодунского. — „Подчас от Бога, если это откровение о будущем, как было с Иосифом, когда он по звездам узнал, что ему окажут пред­ почтение среди братьев, или необходимое предупреждение, как

415

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

вслучае с другим Иосифом, который узнал, что надо бежать

вЕгипет. Подчас от дьявола, когда речь идет о постыдном виде­ нии или о подстрекательстве на злое дело, вроде случая с женой Пилата, о котором читаем в истории страстей Господних. А под­ час от самого человека, когда то, что он видел, слышал или ду­ мал, представляется ему во сне и порождает страх, если речь идет

опечальном, или надежду, если речь идет о веселом"». Сны посе­ щают людей всех общественных слоев. Король Англии Генрих I увидел во сне, что против него восстали все три сословия. Монах Гунзо во сне узнал о цифровых данных, необходимых для рекон­ струкции церкви в Клюни. Хельмбрехту-отцу во сне открылись этапы трагической судьбы его сына.

Внушающие подозрения сны тоже происходят от дьяво­ ла. В «Жизнеописании Марии из Уаньи» Жака де Витри дьявол

вобразе святого объявляет: «Мое имя — Сновидение. Я и вправ­ ду являюсь многим людям в сновидениях, особенно монахам и клирикам; они слушаются меня и под воздействием моих уте­ шений отдаются экзальтации и доходят до того, что считают себя достойными бесед с ангелами и божественными силами». Сон есть знание: «В третью ночь Изольда увидела во сне, будто она держит на коленях голову кабана, которая пачкает ее платье кровью, и тогда она поняла, что больше не увидит своего друга живым».

Рядом с этой ментальностью и эмоциональным восприя­ тием мира, в основе которых лежало магическое, зарождалась и развивалась новая система мировосприятия, особенно в го­ родах и через города, поскольку эволюция там происходила быстрее. Изменения чувствовались уже в XII в., а в XIII они, можно считать, одержали верх. Тут, по всей видимости, нужно вспомнить вместе с Леви-Стросом, что «мышление в рамках ма­ гического не есть возникновение, начало, набросок или часть еще не реализовавшегося целого; такое мышление предполага­ ет весьма разработанную систему, независимую от другой си­ стемы, которую составляет наука». Если же говорить конкрет­ но, то в средневековом обществе, и часто в одном и том же че­ ловеке, две эти системы не только сосуществовали, но и вме­ щались одна в другую: в старую систему все больше проникала

416

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

новая и постепенно подтачивала ее, создавая внутреннее напря­ жение, нарушая связность и последовательность представлений. Нужно также понимать, что взгляд историка-культуролога на изменение ментальностей и эмоционального мира неизбежно отличен от взгляда историка идей и религии, которых во всех этих трансформациях интересует прежде всего стабильный ин­ вариант религиозной веры. Будь их построения хотя бы и столь блестящи, столь проницательны и столь чувствительны к эво­ люционным процессам, как построения отца Шеню или отца Любака, обогащающие историческое знание, все равно им свой­ ственна предвзятость — пусть в лучшем понимании этого сло­ ва. Если же рассматривать средневековую ментальность, может быть, не столь эмоционально, но в отдаленной перспективе, позволяющей лучше выявить некоторые пропорции и соотно­ шения, тогда необходимо отринуть всякую предвзятость. В на­ чале своего замечательного сочинения «Теология в XII веке» отец Шеню пишет: «Все истолкование XII в. было опрокинуто рационалистическими предрассудками просветительской фи­ лософии... Мы категорически возражаем против них и заявля­ ем их приверженцам, что символические приемы религиозной выразительности как минимум так же важны и, несомненно, более действенны в христианстве, чем диалектические приемы». Отцу Шеню нужно ответить, что «действенность в христиан­ стве» — это не довод для историка и что, несмотря на все край­ ности и непонимание каких-то вещей, несмотря на наивность и ошибки, философия Просвещения внесла все же огромный вклад, хотя и не обошлась без привнесения оценочных сужде­ ний. Она провозгласила, что «символические приемы религи­ озной выразительности» являлись достоянием прошлого, XII в., тогда как «диалектические приемы» представляли собой мен­ тальный и интеллектуальный механизм будущего в ожидании того, чтобы уступить место другим «новшествам».

Первым новшеством, которое появилось в XII в. в этой области, была разработка нового ментального «оснащения». Ее осуществляли люди, которые сами по себе были «новы», те, кто преподавал в городских школах, становившихся университета­ ми. Исходной точкой в формировании этой ментальной «оснаст­ ки» служил материальный предмет — книга. Ибо надо очень

417

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

хорошо себе представлять: университетская книга и книга мо­ настырская — весьма отличны друг от друга. Нельзя, конечно, отрицать, что и в монастырях книга была инструментом культу­ ры. Превосходное исследование монастырской культуры, такое, например, которое создал преподобный Жан Леклерк, не остав­ ляет сомнения в том, что книга играла в этой культурной си­ стеме значительную роль. Но монастырская книга, в том числе и в своей духовной и интеллектуальной функции, играла прежде всего роль сокровища. В отличие от этого университетская кни­ га была прежде всего инструментом познания. До изобретения книгопечатания книга оставалась дорогой, несмотря на все тех­ нические ухищрения (скоропись, быстрое размножение с помо­ щью так называемых pecia (штук), отказ от миниатюр или же использование одних и тех же иллюстраций). Вспоминается чудо св. Бенуа, относящееся к VI в.: ему удалось спасти упавший в воду железный заступ. Новые времена — новые орудия. И вот в XIII в. этому чуду соответствует чудо св. Доминика: «Как-то раз св. До­ миник переправлялся через реку в окрестностях Тулузы, и его книги упали в воду. Однако спустя три дня рыбак, забросивший удочку в этом месте, поймал что-то очень тяжелое, как он думал, огромную рыбу. Однако он вытащил из реки книги, принадле­ жавшие святому, и они были совершенно невредимы, как если бы их заботливо хранили в шкафу». Это не значит, впрочем, что св. Доминик поддался новому фетишизму книги — фетишизму, характерному для университетских людей. Он хорошо знал, что функция книги — вспомогательная. И «Золотая легенда» также свидетельствует об этом. «Когда его спрашивали, по какой книге он учился, он отвечал: „По книге милосердия"».

Симптоматично притом, что даже члены странствующих орденов плохо осознавали новую роль книги. Святой Франциск проявлял большое недоверие к интеллектуальной культуре, он все еще рассматривал произведения культуры как сокровища, дороговизна книги казалась ему противоречащей той практике бедности, которую он проповедовал своим братьям. В XIII в. круп­ ный деятель ордена доминиканцев Гумберт Роменский негодо­ вал, что книга приобретала утилитарное значение и переставала быть предметом драгоценным: «Подобно останкам святых, их мощам, сохраняемым с таким благоговением, заворачиваемым

418