Рецидивы семейственности

1 января 1905 года редакция газеты переехала в новое помещение на площади Long Acre Square (впоследствии переименована в Times Square). Здание-«волнорез» на пересечении Бродвея и Седьмой авеню тоже получило соответствующее название – Times Building (позже Times Tower), и до 1913 года в нем располагались все основные офисы и службы газеты. Вид здания сегодня, растиражированный на миллионах открыток, альбомов и проспектов, стал визитной карточкой Бродвея как места паломничества туристов. Особенно много их в новогоднюю ночь, когда с крыши здания под полуночный бой часов торжественно спускается сверкающий шар, символизирующий ушедший год.

К началу ХХ века NYT стала одной из 14 ежедневных газет на английском языке, издававшихся в Нью-Йорке. Причем, это издание было преимущественно городским (чуть позже региональным, охватывающим лишь северо-восточные штаты страны). А при жизни Окса корпункты газеты открылись по всей Америке, а также во многих странах мира.

Также при Оксе газета обрела тот облик солидного и взвешенного источника информации, который вывел ее в лидеры американской журналистики. «Если в какой-то газете напечатан материал о преступлении на сексуальной почве, – говорил хозяин NYT, – то, как правило, это сплошная грязь; в The New York Times тот же повод становится темой социологического исследования».

Семейный бизнес Окса, скончавшегося в 1935 году, продолжил его зять Артур Хейс Сульцбергер. Он поступил на работу в газету в 1918 году и вскоре стал правой рукой тестя. А возглавив газету, постарался еще более укрепить ее реноме солидного и объективного издания. Руководящими для журналистов NYT стали броские афоризмы их шефа: «Мы лишь сообщаем читателю, куда собирается прыгнуть кошка. Приглядывать за ней – дело читателей» и «Ответственная газета должна иметь и ответственного читателя». Звучало, конечно, красиво, но следовать благим пожеланиям газетчиков удавалось далеко не всегда.

Со времен Окса газета, претендовавшая на статус ведущего общенационального издания (формально она его получила только в августе 1980 года), по сути, целый век оставалась чисто семейным бизнесом. И, как часто случается в семьях с авторитарным главой, непререкаемый авторитет владельца газеты порой оборачивался обыкновенным упрямством и зашоренностью, которые никак не вязались с декларируемой объективностью и широтой взглядов.

Первые симптомы этой распространенной болезни проявились еще в начале прошлого века. Например, в первые же месяцы после победы революции в России на страницах NYT не раз сообщалось о побеге, аресте и даже гибели Ленина и Троцкого, а правительство большевиков «приговаривалось» к скорой смерти более 90 раз (это подсчитали в 1920 году известные журналисты Уолтер Липман и Чарльз Мосс). Иначе говоря, американским читателям сообщалось не то, что происходило на самом деле, а то, что подсознательно желали бы видеть на газетных полосах ее хозяева.

Впрочем, в репортажах первого корреспондента NYT в Советской России Уолтера Дюранти встречались не только блистательно проваленные прогнозы вроде приведенных выше, но и точные и проницательные оценки. Дюранти одним из первых западных журналистов разглядел «истинное лицо большевистской системы: это одна из самых проклятых тираний в истории, странная смесь насилия, террора и шпионажа, исключительно беспощадная как по замыслу, так и по исполнению» (репортаж от 13 января 1920 года). И уже в 1922 году он обратил внимание на почти не известную в ту пору на Западе фигуру Сталина – правда, весьма своеобразно: «Г-н Сталин, грузинский большевик турецкой национальности, производит впечатление сильной личности».

Нельзя обойти стороной и еще одну щекотливую тему. Несмотря на то что Адольф Окс происходил из ортодоксальной еврейской семьи, а его жена была дочерью уважаемого раввина, первый издатель The New York Times, тем не менее, всячески противился превращению газеты в «сионистский орган». При этом он порой действовал с упрямством на грани неприличия, чем немало вредил репутации издания. Именно NYT долгое время отказывалась признать факт геноцида евреев в Европе во время Второй мировой войны – и даже в репортаже об освобождении Освенцима автор умудрился ни разу не упомянуть слова «еврей». Чуть позже «столп журналистской объективности» отказывался признать и независимость Израиля.

Справедливости ради нужно добавить, что позже газету, напротив, обвиняли в «просионистском лобби», принадлежности к «мировой закулисе» и прочим тайным центрам власти.