monografija-etika-professii
.pdf
111
разных других местах журналисты опять стали задумываться о сути и смысле своей профессии. Причем чувство самосохранения и чувство самоочищения, самосовершенствования вполне совместимы. И все же мы с вами сейчас существуем в условиях концентрации внешних угроз, которые выражаются во вполне конкретных действиях власти».
Особое внимание А.С. уделил еще одной намечающейся тенденции (семинар проходил до ситуации с НордОстом и проявления его последствий для журналистов).
«Общество начинает все больше дружить с властью, делегируя ей очень многие определения. И я очень боюсь, что в ближайшее время общество делегирует власти в том числе и определение нравственных принципов журналистики. Соответственно, власть нам и выкатит: одним – бочку с пивом, а другим – четыре плахи. И тогда посмотрим, действительно ли кто-то захочет выбирать между этими двумя возможностями. У меня ощущение, что все пойдут к пиву, на плаху вряд ли кто-ни- будь захочет. Поэтому так важна возможность возразить власти, претендующей на определение нравственных принципов журналистики, сказать: “Спокойно. Не надо. Все это уже давно осмыслено. И выполнено. Будьте любезны, с этим в другое место. Вон у творческого Союза кинематографистов до сих пор нет порядка с нравственными правилами. Вот и работайте с их нравственным кодексом, а мы с этим уже разобрались”. Такая возможность и содержится в профессионально-эти- ческих документах. А без этого в самое ближайшее время “учителя” от власти к нам придут. Я в этом уверен».
Некоторые участники семинара критически отнеслись к тезису о роли внешней угрозы свободе слова как мотива создания конвенции. По мнению С.Ф., «говорить о внешней угрозе свободе слова как об одной из главных и как о главной причине самоорганизации тюменских жур-
налистов не стоит». В вопросе о ведущем мотиве создания конвенции на первый план, с его точки зрения, «вы-
ходит проблема профессиональной чести, професси-
112
ональных достоинств, профессиональных качеств членов нашего журналистского сообщества. Очень плохую услугу оказывают нам те, кто считает свою профессию в некоторой степени продажной, готов написать тот или иной материал по заказу, противореча таким основополагающим требованиям профессии, как достоверность, объективность, честность. Мне кажется, эта угроза наиболее существенна, наиболее серьезна. Именно это может развалить сообщество, разложить его на кланы, что, кстати, мы видим уже сейчас». Поэтому и необходима для журналистов общая нравственная позиция, общие нравственные рамки: «мне кажется, нам нуж-
но самоорганизоваться через определение нравственных стандартов».
Ю.Б. очень неприятно сознавать то обстоятельство, «что к внутреннему самосовершенствованию, к тому, чтобы быть элементарно порядочными в своей профессии, нас принуждает внешняя беда. В виде внешней угрозы. Нельзя отрицать, что есть и внутренняя угроза. Может быть, как-то отразить в конвенции, что даже если бы и не было этих угроз, мы должны совершенствоваться». По мнению В.К., «переведя разговор с внешней угрозы и обратившись к самим себе, мы поймем, что тема семинара чрезвычайно важна. Более того, необходимо ее формализовать в конкретном этическом докумен-
те». Ю.К. заинтересовало рассуждение Ю.Б. о значимости ответа на вопрос о мотиве обращения к теме саморегулирования. Что касается его собственной точки зрения, то
«надо очень серьезно говорить именно о моральных стимулах тех, кто взялся за создание-подписание конвенции».
На наш взгляд, ответственное обсуждение проблемы адекватной мотивации саморегулирования «цеха» отразилось в соответствующем фрагменте Тюменской этической медиаконвенции.
«…Мы придаем особую роль мотивам своей конвенции. Нам важно определиться в том, что именно побуждает “цех” к ее созданию.
113
В числе наших мотивов – внешне обусловленная целесообразность повышения активности в саморегулировании “цеха”. Целесообразность, связанная с угрозами свободе слова: свободе журналиста добывать и предоставлять информацию, гражданина – получать информацию. О таких угрозах говорят и новые тенденции в жизни государства, связанные с идеей т.н. “управляемой демократии”. …Своей конвенцией мы говорим государству: у нас есть правила и мы просим с ними считаться. Фактически речь идет об общественном договоре – мы не переходим границ профессионально-правильного поведения, а государство воспринимает нас как сообщество, способное к саморегулированию.
Не менее сильный мотив создания конвенции – трезвое самокритичное осознание профессиональным сообществом внутренней угрозы свободе слова, исходящей от самой корпорации; самокритичное понимание низкой степени намеренности и практической способности “цеха” ответственно реализовать свободу слова – именно злоупотребления самих СМИ свободой слова привели к потере доверия общества.
Подчеркнем: без восстановления, сохранения, защиты и укрепления взаимного доверия между СМИ и обществом трудно удерживать права и свободы, достигнутые постсоветской Россией.
Еще один мотив – потребность в сохранении корпоративной общности в ситуации раскола. Мы уже не сообщество – в его советской версии и еще не сообщество – в постсоветской версии. Скорее мы пока – протосообщество».
Многие суждения участников этической экспертизы говорят сами за себя и не требуют особых комментариев. Поэтому ограничим заключение лишь одним выводом. Если на первых стадиях коллективного поиска журналистами своего понимания идеи саморегулирования доминировало стремление выбрать один из двух альтернативных вариантов основных побуждений (либо внешне обусловленная целесообразность активизации саморегулирования «це-
114
ха», связанная с угрозами свободе слова, либо добрая воля как следствие самокритичного осознания профессиональным сообществом внутренней угрозы свободе слова, исходящей от самой корпорации), то в последней версии Конвенции снята установка на обязательное доминирование одного только мотива доброй воли – как нереалистическая, излишне романтическая.
115
Глава 3
Апология и критика ценности профессионализма
РАССМАТРИВАЯ природу профессии в ее «моральном измерении», мы фактически уже начали обсуждать феномен профессионализма. Прежде всего в тех случаях, когда речь шла – хотя бы косвенно – о качествах личности, избравшей и реализующей ту или иную профессию. При этом рассуждение о профессионализме предполагало несводимость его признаков к качествам, присущим специалисту, например, к квалификации, компетентности. Разумеется, в той мере, в какой их можно и нужно различать, не забывая о сходстве в целом ряде отношений.
Итак, наш следующий шаг – этическая характеристика феномена профессионализма.
3.1. Исследовательские подходы
Предвидимые трудности этого шага?
ВО-ПЕРВЫХ, поиск предпосылок для такой характеристики приводит к выводу о том, что слишком часто не просто обыденное, но и теоретизирующее сознание относится к феномену профессионализма не только без намеренного различения профессии и иных видов человеческой деятельности, но и – тем более – без особого внимания к мировоззренческой стороне профессии, связанной с профессиональным призванием и служением. Соответственно, и в апологии, и в критике профессионализма – во всяком случае в их отечественной версии – это различение практически не акцентируется.
В этом плане понятно давнее существование точки зрения, согласно которой можно говорить о профессионализме, ограничиваясь формулой «профессионализм и этика», в которой статус «этики» можно свести к личностным
116
качествам человека («альтруист», «честный», «искренний» и т.д.)91.
Далее возьмем работу «Психология профессионализма»92. Она привлекает внимание тем, что считает необходимым при анализе профессионализма выделять мотивационную и операциональную стороны профессиональной деятельности, и тезисом о необходимости преодоления «технологических и технократических мифов, когда профессионализм рассматривается как овладение прежде всего новыми технологиями…, когда в тени остаются мотивы поведения человека». Как особо подчеркивает автор, «в погоне за новыми технологиями мы иногда сталкиваем-
ся с тем, что “техники” есть, а духовности (“святости”) нет»93.
Однако в характеристике самой «мотивационно-смы- слоцелевой сферы профессионализма» профессиональное призвание характеризуется лишь как «ощущение профессии», как «влечение к какой-либо профессии, опирающееся на знание о предназначении профессии, осознание своих возможностей овладения ею и оценку своих потенциальных профессиональных способностей»94. При таком подходе декларированная автором значимость «духовного наполнения профессии», выделение в качестве ключевых моментов мотивационной сферы профессионализма «профессионального мировоззрения» обладают весьма слабым «КПД».
Наконец, и попытки намеренного различения характеристик «профессионал» и «специалист» могут «пройти мимо» различения профессии и вида деятельности и потому свестись лишь к различению личностных качеств и мастерства: «С нашей точки зрения, органичное соединение в одном человеке Личности и Мастера (специалиста)
91См., напр.: Пасти С. Российский журналист в контексте пе-
ремен. Tampere Univercity Press. 2004. С.205.
92Маркова А.К. Психология профессионализма. М., 1996.
93Там же. С.40.
94Там же. С. 68.
117
есть прообраз профессионала нового типа. Это основоположение удерживает и фиксирует возможность принципиально разных способов реализации служебных обязанностей и профессиональных действий»95.
Определенные предпосылки именно этической апологии и критики профессионализма содержатся в социологической литературе. Приведем в качестве примера два рассуждения. Одно из них, на первый взгляд парадоксальное, принадлежит Г.С. Батыгину. С точки зрения автора, «профессионал, в отличие от профана, руководствуется прежде всего требованиями технической рациональности и подчиняет свою волю императиву долга. Он не допускает никакой отсебятины – только выполняет предписания. Это делает его равнодушным ко всему, что выходит за рамки профессиональной оптики. Любитель, обладающий высокой квалификацией, отличается от профессионала тем, что вкладывает в свои занятия душу. А у профессионала душа отделена от тела. Например, профессионально подготовленному врачу никогда не придет в голову огорчаться по поводу поведения больного; судья выполняет свои многообещающие действия безотносительно к чувствам симпатии либо ненависти, которые он может испытывать к обвиняемому. Профессионал-продавец демонстрирует доброжелательное внимание к привередничающему покупателю, хотя мысленно уже назвал его сволочью». Поэтому профессионализм не обязательно соотносится с определенным социальным статусом, например, статусом высококвалифицированного специалиста. Профессионал может быть и недостаточно квалифицированным. В этом смысле, говорит автор, «профессионализм – скорее модус независимости по отношению к миру, где уже все расколдовано и превращено в материал для дела»96.
Другое рассуждение – в духе уже цитированных в параграфе о «моральном измерении» профессии работ –
95См.: Университет как центр культуропорождающего образо-
вания. Минск: БГУ, 2004. С. 182-183.
96Батыгин Г.С. Профессионалы в расколдованном мире.С.71.
118
содержится в книге Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество»97. «Представление о профессионализме, – говорит автор, – заключает идею компетентности и авто-
ритета технического и морального порядка» (курсив наш. – В.Б., Ю.С.)98. Это объясняется в том числе и тем, что «профессия содержит в себе норму социальной ответственности». Но «это не означает, что профессионалы – более великодушные или идеалистически настроенные люди». Дело в том, отмечает автор, что «ожидаемая модель их поведения, по сравнению с другими гражданами, предопределяется этикой их деятельности, которая, как правило, первична по отношению к этике эгоизма»99.
И все же такого рода характеристики – лишь предпосылки, не заменяющие собственно этического анализа профессионализма.
Что касается тех редких случаев, когда феномен профессионализма становится предметом намеренно этической рефлексии – прежде всего в работах по профессиональным этикам (инженера, журналиста, менеджера и т.п.), – проблематизация этического содержания этого феномена осуществляется скорее через союз «и»: профессионализм и этика. Один из примеров – название книги «Репортер: профессионализм и этика»100.
Да, в такого рода работах можно выявить прямо или косвенно позицию, согласно которой понятие профессионализма будет существенно обеднено, если ограничить его суммой «чисто профессиональных» знаний и навыков. Из этих работ может следовать вывод о том, что подлинный профессионализм неизбежно включает в себя известную нравственную доминанту, реализующуюся в щепетильном отношении к вопросам профессиональной чести,
97 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: ACADEMIA, 1999.
98Там же. С.499-500.
99Там же. С.499.
100Шостак М.И. Репортер: профессионализм и этика. М.: Издво им. Сабашниковых, 1999.
119
ввысокой мере профессиональной ответственности и т.п.
Иэти признаки действительно присущи профессионализму, они являются необходимыми для его характеристики. Но – не достаточными: ведь эти признаки характерны и для этики любых видов человеческой деятельности. А вот, например, тема миссии профессионала остается при таком подходе за рамками рассуждений.
ВО-ВТОРЫХ, трудности предпринимаемого нами шага в апологии и критике профессионализма – в специфике отечественной культурной традиции, в особенностях современной, советской и постсоветской ситуации, характерных невниманием, а то и пренебрежением, к мировоззренческой стороне природы профессии. В этом смысле можно принять оценку, согласно которой в досоветской отечественной культуре понятие «профессионал» было «семантически …легковесным, не содержащим для нашего соотечественника никаких глубоких метафизических смыслов». И это имеет прямое значение для развития страны, так как «отсутствующий “модернизационный ген” в виде “культуры
призвания” не компенсируется никакими другими культурными “открытиями”»101.
Значение, о котором говорит А.Ю. Согомонов, наглядно проявляется в характеристиках процессов профессионализации в нашей стране.
Как известно, многие исследователи усматривают в профессионализации нашего общества один из позитивных итогов долгого коммунистического правления, важнейший аспект продвижения России по пути модернизации (ее, правда, иногда именуют патомодернизацией или же патримониальной) и одну из гарантий невозможности возвратить страну на исходные – предреволюционные – позиции. Соглашаясь с подобным тезисом в принципе, нельзя выводить за пределы анализа и достаточно известный антитезис: обрели мы во многом формальную профессионализацию (или полупрофессионализацию). Многие из
101 Согомонов А.Ю. Табу на профессионализм // Этика науки. Ведомости. Вып.18. Тюмень: НИИ ПЭ, 2001. С. 108.
120
тех, кого именуют профессионалами, очень часто (слишком часто, чтобы воспринимать это в качестве исключений) не располагают необходимыми знаниями или компенсирующим их недостаток соответствующим опытом. Запасов таких знаний вряд ли хватает на то, чтобы именовать их интеллектуальным капиталом, который обеспечивает владельцу социальную независимость (в том числе и от государства как работодателя и «подателя» всех благ) и статус, подкрепленный вызывающим уважение уровнем доходности и престижности занятий.
До сих пор в современной отечественной публичной коммуникации слово «профессионал» – это «и ритуальное заклинание, и ритуальный танец, и ритуальное снадобье. Троекратное повторение атрибута “ритуальный” отражает ту частотность, с которой обыденное сознание апеллирует
кэтому понятию. Трудно найти сейчас слово, смысл которого покажется любому человеку прозрачным и узнаваемым и при этом – абсолютно запутанным. И это неудивительно: профессионал оказался сегодня затерянным между двух символических миров – миром “советского челове-
ка” и миром рефлексирующего “постсоветского” субъекта», пишет А.Ю. Согомонов102. Уточним, что этот диагноз в определенной мере относится не только к обыденному, но и
ктеоретическому сознанию.
Еще совсем недавно (с точки зрения исторического времени) – в советский период – для жизни России была характерна амбивалентная ситуация: одновременное существование «табу на профессионализм» и «идеологии профессионализма», причем в первом случае понятие профессионализма трактуется в положительном смысле, а во втором – в негативном. Соответственно, в первом случае речь идет об апологии подвергнувшегося политическому и культурному табуированию профессионализма, а во втором, в конечном счете, – о критике профессионализма.
Первый из этих феноменов, описанный в статье с
102 Согомонов А.Ю. Указ. соч. С. 109-110.