derzanie_duha

ствие и вообще не отказывали ему ни в какой другой чисто физической воспринимаемости.

В-третьих, я говорил не просто о телесности или об ее обобщенности. Я сказал, что в этой чувственно ощущаемой телесности античный человек воспринимал также и осуществление ее предназначенности. Но что значит, если мы ви­ дим вещь, в которой уже осуществлено ее на­ значение? Это значит, что в данном случае вос­ принимаемая нами вещь уже никуда не стре­ мится и не нуждается в этом стремлении, то есть что эта вещь а) полностью выразила свое назначение и сама для себя абсолютна. Но от­ сюда вытекает еще и то, что эта вещь б) сама для себя является своим идеалом, а значит, она прежде всего уже сама по себе прекрасна. Од­ нако, поскольку такая чувственно-материальная вещь все же остается вещью, пусть и предельно обобщенной в виде космоса, она остается всегда сама собой (несмотря на свои фактические бес­ численные изменения) и сохраняет все свои практические функции.

Поэтому прекрасный предмет в антично­ сти — это не тот предмет, который только со­ зерцается мысленно, то есть лишен всех своих физических свойств, но такой предмет, который одновременно и прекрасен, вызывая бескорыст­ ное созерцание и любование, и совершенно ути­ литарен, будучи орудием, предназначенным для специального употребления. В античном смысле щит не только вполне удобен и целесообразен для воина, который им пользуется, но одновре­ менно и прекрасен настолько, что им можно любоваться. Для изображения такого прекрас­ ного щита Ахилла Гомер в «Илиаде» затрачи­ вает 130 стихотворных строк.

221

—Итак, вы считаете, что предельная обоб­ щенность идеально предназначенной чувствен­ но-материальной вещи есть не что иное, как ви­ димый, слышимый и осязаемый нами чувствен­ но-материальный космос. Но куда же вы денете античных богов? Ведь в античности, казалось бы, вовсе не чувственно-материальный космос является предельным обобщением чувственных вещей, но то, что имеет еще более общий ха­ рактер и что выше самого космоса. Не мешают ли античные боги и демоны вашим взглядам на чувственно-материальный космос как на послед­ нее обобщение?

—Обычный взгляд на античных богов как на что-то более высокое, чем чувственно-матери­ альный космос, обязан своим происхождением бессознательному (а иной раз, может быть, и вполне сознательному) христианизированию ан­ тичной религии. Ведь это только с христианской точки зрения бог есть такая абсолютная лич­ ность, которая выше и раньше всякого космоса, которая по своей собственной воле и ради своих собственных целей создает мир из ничего. Но христианство, как и другие типы монотеизма (иудаизм или ислам), основано на примате не чувственно-материальной вещи, да еще в ее идеальной осуществленности, а на примате чи­ стого духа, что целиком отсутствовало в антич­ ности и не получало разработки даже у величай­ ших представителей античной философии. Са­ мое большое обобщение, до которого доходили античные философы, имело название Единого, причем это единство понималось не личностно, но числовым образом, то есть только арифмети­ чески. Единое не имело ни своего собственного имени, ни своей собственной священной исто-

222

рии, предполагало вечность материи и если на что претендовало, то только на оформление этой вечной и хаотической материи.

Применять такого рода абсолютно-персона- листическую религию для понимания антично­ сти я считаю бесплодным предприятием. Антич­ ные боги самое большее, с нашей точки зрения, есть обобщения вроде наших законов природы. Конечно, закон падения тела является обобще­ нием фактических падений тела. Однако в новой и новейшей Европе никто не считает закон па­ дения тела каким-то божеством. Античность по­ ка еще была неспособна формулировать такого рода отвлеченные законы. Но общность сущест­ вования и развития отдельных сторон вещест­ венно-материальной действительности она чув­ ствовала весьма глубоко. И если вместо точных формул такого рода обобщений появлялись в античности боги и демоны, то это было возмож­ ным только потому, что в античности никогда до конца не изживались элементы первобытно­ общинной формации, а единственное, что она близко понимала,— это родственные отношения. Труд, его средства и орудия, его реализация и распределение его продуктов — все это зависело только от родовой общины, то есть от взаимоот­ ношений ближайших родственников. При ма­ лейших попытках понять природу и весь мир все эти родственные отношения целиком перено­ сились на природу и мир. А это значит, что вся природа и весь мир понимались мифологически, откуда и возникло представление о богах и де­ монах.

Таким образом, мифологические боги и де­ моны оказывались принципами все того же единственно признаваемого чувственно-матери-

223

ального космоса. Это были с современной точки зрения античные законы природы. Формально они действительно были чем-то более общим, чем природа и космос. По существу же они бы­ ли законами и обоснованием все того же един­ ственно признаваемого чувственно-материально­ го космоса, хотя это иной раз и не исключало тенденции формулировать законы природы и в чисто физическом смысле слова. Поэтому не удивляйтесь, что античные боги и демоны отли­ чались не только всеми преимуществами чело­ века, но и всеми его недостатками, его страстя­ ми, его пороками и даже его преступлениями. У Гомера боги то и дело бранятся, а то и прямо дерутся между собою. Так оно и должно быть, поскольку античная идеология, как я сказал, есть только предельная обобщенность самой обыкновенной, природной, хотя, правда, и пре­ красно организованной человеческой телесности.

— А какая, по-вашему, существует связь между идеологическим содержанием античной культуры и ее социально-исторической основой? О том, какова связь между первобытнообщинной формацией и мифологической идеологией, вы писали много. Если для первобытнообщинной формации характерно сообщество ближайших родственников, то эти родственные друг другу живые представители родовой общины, перене­ ся свои родственные отношения на небо, должны и это небо, и все существующее тоже наполнять разного рода родителями и детьми, дедами и внуками и вообще предками и потомками, то есть рассуждать мифологически. Это ясно. Но ведь античность не только первобытнообщинная формация. Античность в ней зарождается, а фактически развивается в более чем тысячелет-

224

ней рабовладельческой формации. Какова же, По-вашему, связь между античной философией или античной культурой вообще и античным рабовладением?

— Наша историческая наука дала целый ряд прекрасных исследований по истории античного рабовладения, которые имеют значение и для зарубежной науки. Однако в этих работах поч­ ти не поднимается вопрос о соотношении рабо­ владения как базы с рабовладельческими куль­ турными надстройками. Здесь установлено толь­ ко одно: не может быть никакого буквального

инепосредственного воздействия античного спо­ соба производства на античные культурные об­ ласти. Этот вульгаризм действительно отброшен у нас раз и навсегда. Но ведь если нет никакого буквального воздействия, то все-таки какая-то

ивполне определенная связь должна быть.

—В чем же состоит эта связь?

—Здесь я рассуждаю так. Рабство принесло с собою строгую необходимость различать ум­ ственный и физический труд. Одни стали рабо­ тать, но не заниматься умственным творчест­ вом; а другие стали только умственно творить, но уже не занимались физическим трудом. Та­ кое раздвоение тут же вызвало и мыслительную необходимость различать бездушную вещь и уп­ равляющего этой вещью человека. Раб в антич­ ности трактуется не просто как человек, но лишь как вещь, действующая не по своей воле,

апо воле посторонней, то есть это не цельный человек, но лишь его чувственно-материальный момент. При этом напрасно думают, что рабо­ владелец есть полноценный человек. Ничего по­ добного. Рабовладелец тоже не есть цельный че­ ловек, а только та его сторона, которая делает

для него возможным быть погонщиком рабов, чтобы он целесообразно направлял деятельность раба. А это значит, что рабовладелец, если его брать как деятеля рабовладельческой формации, есть не человек, но лишь интеллект человека,

ипритом достаточно абстрактный. Рабовладелец

ираб не могут существовать друг без друга. Они представляют собой нечто целое. Сначала это маленький древнегреческий полис, а в даль­ нейшем — огромная Римская империя. Следова­ тельно, живая, но бессмысленная вещь, кото­ рой, по мнению древних, является раб (об этом прекрасно сказано у К. Маркса '), должна была объединяться в нечто целое с организующим ее абстрактным интеллектом. И вот вам пример. Возьмите хотя бы общеизвестного Гераклита. Космос Гераклита состоит из первоогня, кото­ рый путем уплотнения превращается в любые материальные элементы. Но этот огонь и эти его превращения получают свое осмысление только благодаря свойственному им, но отнюдь не сво­ дящемуся к ним логосу, то есть смыслу и целе­ сообразно направляющему интеллекту (хотя сам логос в античности часто понимался гораздо шире). Этот логос тоже не есть полноценная личность или полноценный разум. Но он всетаки есть целесообразно организующая сила, без которой хаос не мог бы превратиться в кос­ мос. То же самое мы находим и вообще во всей досократовской натурфилософии; у пифагорей­ цев беспорядочные материальные стихии и — числа; у элеатов беспорядочные материальные стихии и — «единое», или «сущее», которое ни­ чего общего с ними не имеет, но их организует;

1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 208.

226

у Диогена Аполлонийского тоже беспорядочная воздушная стихия и — мышление.

—Но как же, по-вашему, нужно рассуждать

оПлатоне и Аристотеле? У них тоже бессмыс­ ленная материя и осмысляющий, все организую­ щий интеллект?

— И у Платона — как и у Аристотеля — так же. Но только эти мыслители действовали почти на столетие позже, чем досократики. По­ этому и бессмысленная, чисто вещистская сто­ рона у них гораздо сложнее и их логос гораздо сложнее. Но, говоря об этих двух мыслителях, я бы остановился совсем на другом. А именно, поскольку бессмысленная вещь и осмысляющий ее интеллект должны представлять нечто еди­ ное, то очень интересен прогресс именно этого единства. А у Платона этот прогресс выразился в появлении диалектики как основного фило­ софского метода, потому что только путем уста­ новления единства противоположностей и мож­ но было добиться ясности в той целостности, которая возникает в результате столь острого противоречия.

—Но как же можно было объединить бес­ смысленную вещь и осмысливающий интеллект?

—А так, что из бессмысленно и хаотически протекающей материи возникал целостный и уже упорядоченный, уже не хаотический кос­ мос. И любопытнее всего, что этот диалектиче­ ски-синтетический космос тоже оказывался и чувственным, то есть видимым глазами, и впол­ не материальным, а не каким-нибудь духовным. Античные философы на все лады воспевают и прославляют этот чувственно-материальный кос­ мос (таков, например, «Тимей» Платона) как результат диалектического единства творящей,

но бессмысленной материи и осмысленного, но материально-пассивного интеллекта, не задумы­ ваясь (в противоположность современной нау­ ке) над тем, что здесь диалектика в конце кон­ цов тех основных элементов, из которых скла­ дывается античный способ производства.

—Но тогда получается, что между идеей и материей нет ничего общего по содержанию, хотя они совпадают в одном формальном целом, оставаясь по существу своему совершенно раз­ личными моментами этого целого?

—Да, вы рассуждаете правильно, только в этих случаях я выражаюсь точнее. Я обычно думаю, что между базисом и надстройкой суще­ ствует единство по методу формирования их структуры, данной каждый раз в виде специ­ фического предельного обобщения исходной производственной интуиции. Возьмите раба как материальную и бессмысленную силу и доведи­ те это до предельного обобщения; и возьмите рабовладельца как организующую интеллекту­ альную силу, тоже доводя это до предельного обобщения. И в поисках картины единства того

идругого, и притом с сохранением структурного соотношения того и другого, вы и получите уче­ ние Платона и Аристотеля об идеях и материи. При этом Аристотель идет гораздо дальше Пла­ тона. То, что Аристотель называет «идеей идей», он прямо так и объявляет «умом-перво- двигателем». У Демокрита не идея выше мате­ рии, но материя выше идеи. И тем не менее, бу­ дучи античным мыслителем, он не мог отказать­ ся от ума как перводвигателя. Он называл свои атомы «идеями» и даже «богами», поскольку боги, по Демокриту, возникают вместе с огнем

и«бог есть ум в шарообразном огне»; а у Эпи-

228

кура прямо говорится, что боги состоят из ато­ мов, но особенно тонких и огненных. Однако имеется и общее атомистическое суждение. По Левкиппу, «все свершается по необходимости, необходимость же есть судьба»; а это, считает он, и есть разъяснение всеобщих причин, то есть ум.

—Вы сейчас заговорили о судьбе. А какое отношение имеет понятие судьбы к рабовладель­ ческой формации?

—Это отношение — простейшее, так как ра­ бовладельческий интеллект ограничивается ма­ териально-чувственными интуициями. Будучи ограничен как оформитель бессмысленных ве­ щей, он вовсе не может претендовать на права абсолютного духа, который выше всякого разу­ ма и всякой судьбы. Он существенно ограничен

ипотому последние основы бытия считает вы­ шеразумными, считает судьбой. Судьба — ти­ пично рабовладельческое понятие; и если она постулируется в каких-нибудь других, не ан­ тичных культурах, то там она имеет другой смысл и для нее должно существовать там и другое объяснение (как, например, проблема судьбы и свободы воли в христианстве).

—Вы сказали, что раб не есть цельный че­ ловек, но только его телесная сторона, вещь, и рабовладелец тоже не есть цельный человек, но только тот человеческий интеллект, который не­ обходим для управления рабами. Каким же об­ разом в результате диалектического синтеза этих двух ограниченных категорий получается живой одушевленный и разумный космос? Ведь такой космос, казалось бы, уже не обладает ни­ какими ограничениями и недостатками.

—Этот вечный и живой космос, как послед-

229

ний диалектический синтез в античности, полон разного рода недостатков: 1) Этот космос про­ должает быть чувственно-материальным космо­ сом, то есть звездным небом, видимым и слыши­ мым. Но в других культурах появилось пред­ ставление о совсем другом космосе, который на­ столько огромен и неохватен, что уходит далеко за пределы непосредственной видимости и слы­ шимости и вовсе не сводится к тому, что мы фи­ зически воспринимаем своими физическими глазами, 2) Античный чувственно-материаль­ ный космос обязательно ограничен в простран­ стве, потому что таковым является вообще вся­ кое человеческое тело, обобщением которого и был космос. Когда же мы говорим о миропред­ ставлении в других культурах, то, например, в новое и новейшее время мир обязательно мыс­ лится бесконечным; и нет никакой возможно­ сти ни видеть, ни слышать, ни даже мыслить какие-нибудь его пространственные границы. 3) Космос нового и новейшего времени объяс­ няется строжайшими законами математическо­ го естествознания, которого вообще не было в античном мировоззрении. Вместо законов при­ роды тут, самое большее, фигурируют боги и де­ моны, которые и переживаются как подлинные законы природы. 4) Античный чувственно-ма­ териальный космос вечно движется. Но так как не существует ничего такого, что было бы за пределами космоса, то ему совершенно некуда двигаться за свои пределы. И остается двигать­ ся, только пребывая на одном и том же месте. 5) А это значит, что такой космос должен вечно вращаться; и так как он есть обязательно нечто целое, то он обладает и единым центром, вокруг которого и совершается его вечное круговраще-

230