Korenevsky_Khrist_evr

попытался опереться с целью укрепления своей власти папа Стефан Х (1057-

1058). При нем же выдвинулся клюнийский монах Гильдебранд, ставший субдиаконом, т.е. папским казначеем. При следующем папе - Николае II (1059-1061), также ставленнике патариев, влияние Гильдебранда возрастает

еще больше. В 1059 г. по его инициативе созывается Латеранский собор, на

котором было провозглашено, что отныне папа может быть избран только из числа кардиналов-епископов самими кардиналами. Со временем была выработана особая процедура выборов. Через 18 дней после смерти папы камерленго (кардинал, управляющий папским двором) собирает коллегию кардиналов, так называемый «конклав» (от лат. cum clave - «запертые на ключ»). Кардиналы запираются в Сикстинской капелле до тех пор, пока не выберут из своего числа нового папу большинством 2/3 + 1.

В 1073 г. Гильдебранд становится папой под именем Григория VII, и с этого момента реформы стали проводиться еще активнее. В 1075 г. он издает декреты, запрещающие симонию (продажу церковных должностей) и

вводящие целибат (безбрачие белого духовенства).

Введение новой системы выборов папы и запрет симонии фактически лишили императора Священной Римской империи возможности влиять на церковные назначения. Следствием этого был затяжной конфликт между Григорием VII и императором Генрихом IV, вошедший в историю как борьба за инвеституру. В 1077 г. чаша весов склонилась в пользу папы, и Генрих вынужден был пешком прийти в замок Каносса, принадлежавший Матильде Тосканской, у которой в то время гостил Григорий VII, чтобы униженно просить о прощении. Впоследствии этот триумф римского понтифика был запечатлен в документе, получившем название «Диктат папы». В нем, в

частности, провозглашалось,

что одному лишь папе принадлежит право назначения, смещения и перевода епископов, разрешения межгосударственных и церковно-

государственных юридических споров и созыва соборов;

131

что папа в праве накладывать на императора и других светских правителей церковные наказания и освобождать их подданных от присяги на верность;

что власть любого монарха легитимна лишь в том случае, если сам папа возложил на него корону;

что светские правители являются вассалами папы и, чтобы получить власть, должны принести папе ленную присягу;

что передача лена по наследству находится в юрисдикции папы, а не самого правителя, и папа в праве передать трон любому другому претенденту;

что светские правители, удостоенные аудиенции у папы, должны в знак своей покорности целовать его туфлю;

что никто не имеет права судить папу.

Хотя «приходом в Каноссу» борьба за инвеституру не завершилась, и

далеко не все положения «Диктата папы» римской курии удалось реализовать, вплоть до Новейшего времени данный документ рассматривался Ватиканом в качестве официальной религиозно-политической доктрины.

Согласно этой концепции папа является носителем высшей власти и высшего авторитета в католической церкви, неподотчетен и неподсуден ни самой церкви, ни светским властям тех стран, где исповедуется католицизм.

Светская власть папы с 750 по 1870 гг. распространялась на так называемую Папскую область, занимавшую среднюю часть Италии. С 1929 г. папа является правителем Ватикана - суверенного государства, расположенного на территории одного из центральных районов Рима. Правительством Ватикана является курия, подразделяющаяся конгрегации и департаменты. Интересы Ватикана в других государствах представляют нунции.

Высшими совещательными органами управления при папе римском являются консистория (собрание коллегии кардиналов) и синод епископов католической церкви, созданный по решению Второго Ватиканского собора и проводимый раз в 2-3 года. Глава католической церкви отдельной страны,

132

непосредственно подотчетный только папе, называется примасом . Во главе церковного округа, называемого, как и в православии, епархией, или

диоцезом , стоит епископ, или архиепископ. При нем действует капитул -

совещательный орган, состоящий из каноников - штатных священников кафедрального (епископского) собора. Кроме этого при епископе имеется

синодик - церковный трибунал.

Главным отличием в положении белого духовенства католической церкви является, как уже отмечалось, требование соблюдение целибат - обета безбрачия. Кроме того, вплоть до Второго Ватиканского собора в католицизме фактически отсутствовала низшая степень священства.

Диаконами называли соискателей звания священника, готовящихся к рукоположению. Второй Ватиканский собор возродил этот сан и определил обязанности диаконов (ассистирование священнику при совершении таинств,

хранение и раздача облаток, чтение Св. писания). Целибат для диаконов не обязателен.

Черное духовенство (монашество) в католицизме подразделяется на ордены. Традиционно считается, что самый древний из них - орден бенедиктинцев, основанный в VI в. Бенедиктом Нурсийским. Однако следует иметь в виду, что орденская организация в ее классическом виде сложилась не ранее XIII в. До этого же имелись более или менее существенные расхождения в уставах различных монашеских конгрегаций.

Монахам-бенедиктинцам и самому Бенедикту Нурсийскому принадлежит огромная заслуга в христианизации и культурном просвещении народов Европы. В 1947 г. папа Пий ХII присвоил Бенедикту Нурсийскому титул «Отца Европы», а в 1964 г. Павел VI провозгласил его «Патроном Европы». В настоящее время насчитывается примерно 10 тыс. монахов-

бенедиктинцев. В XI в. от бенедиктинцев откололись близкие им цистерцианцы и картезианцы. Общим для всех этих орденов являются требования постоянного жительства в монастыре, общности имущества,

воздержания и обязательности труда.

133

В ХIII в. появляются нищенствующие ордены. Их уставами монахам предписывалось существовать на подаяние и ни монахам, ни ордену в целом не позволялось иметь какого-либо имущества, приносящего доход. Первый из них - францисканский - был основан Франциском Ассизским (1182-1226),

проповедовавшим идеал «святой бедности», уподобления себя «нищему Христу». Вслед за ним возникает орден доминиканцев, основанный Домиником де Гусманом (1170-1221) во время Альбигойских войн как орден странствующих проповедников. Для этой монашеской конгрегации характерны более суровая дисциплина, требование строгой аскезы и особое внимание к богословской подготовке . Из этого ордена вышли наиболее авторитетные католические теологи – Альберт Великий и Фома Аквинский.

В руках доминиканцев находилась и инквизиция – следственный орган,

осуществлявший борьбу с ересями.

В эпоху Крестовых походов возникает еще одна разновидность католических монашеских орденов - так называемые духовно-рыцарские, из которых наиболее известны госпитальеры (иоанниты, в последствии -

родосские и, наконец, мальтийские рыцари), тамплиеры(рыцари Храма) и

тевтонские рыцари (Орден Дома Св. Марии в Иерусалиме). Иоанниты сыграли огромную роль в сдерживании турецкой агрессии и прославились как лучшие моряки на Средиземном море, особенно в период своего базирования на о. Мальта. В настоящее время Мальтийский орден сохранил номинальный статус суверенного государства и известен своей активной благотворительной деятельностью, уступающей по своим масштабам лишь Армии Спасения. Орден тамплиеров просуществовал до 1312 г. Он был разгромлен французским королем Филиппом IV Красивым, возбудившим против тамплиеров инквизиционный процесс по обвинению в манихействе.

Считается, что подлинной причиной ликвидации ордена было стремление Филиппа заполучить его богатства, однако и подозрения в ереси, как считают многие историки, были отнюдь не беспочвенны. Тевтонский орден проявил

134

себя в насаждении христианства в Прибалтике, где и возникло впоследствии особое орденское государство, просуществовавшее до XVI в.

Весьма своеобразным монашеским орденом (его члены могут вести светский образ жизни) является так называемое «Общество Иисуса» (орден иезуитов), основанное в 1534 г. Игнатием Лойолой. Орден был создан с целью борьбы против реформационных движений, что отразилось в весьма специфичных организационных принципах и методах деятельности: строгая централизация и дисциплина, обязательность взаимной слежки, стремление внедряться в органы власти, широкое использование закулисных интриг и т.д. Особое значение придавал орден созданию общедоступных учебных заведений (иезуитских коллегий), видя в этом средство эффективного воздействия на общественное сознание. Весьма активной была и миссионерская деятельность иезуитов. В 1610-1768 гг. существовало даже

«Иезуитское государство» в Парагвае.

В настоящее время «Общество Иисуса» уже не выполняет прежних функций, превратившись в своеобразное объединение интеллектуальной элиты католической церкви. В значительной мере задачи, осуществлявшиеся некогда иезуитами, реализуются сегодня другой организацией - светским орденом «Opus Dei» (Дело Брожье), созданной в 1928 испанским священником (до принятия сана – адвокатом) М. Эскрива де Балагером.

3.3. Идейные истоки и предпосылки Реформации

История всех христианских конфессий и деноминаций, объединяемых общим понятием «протестантизм» прямо или косвенно восходит к Реформации – грандиозному религиозному, интеллектуальному и социальному движению, приведшему к расколу Западного христианства и наложившему неизгладимый отпечаток на всю последующую мировую историю. Причины столь эпохального явления не могут быть сведены лишь к собственно религиозным мотивам, но и принижение их значения в противовес политическим и социально-экономическим факторам (что было

135

характерно для позитивистской и марксистской историографии), также является неоправданным упрощением.

Сам по себе интеллектуальный импульс, направленный на обновление религиозного учения, точнее – восстановление (буквальное значение слова reformatio) некоей высшей истины, утраченной в рутине повседневности,

закономерен для любой религии откровения, к числу которых принадлежит христианство. Все эти вероучения возникают как протест против профанизации сакрального знания, призыв к высвобождению внутреннего религиозного чувства от оков внешней обрядности и регламентации. Но их дальнейшее развитие неизбежно ведет к постепенному угасанию харизматического духа: вслед за пророком приходят ученики, которым наследуют проповедники и комментаторы учения, и постепенно формируется новая священническая каста. Учение обрастает сводом комментариев и предписаний, окостеневает в заповедях, запретах и ритуалах,

а это порождает недовольство у какой-то части адептов, воспринимающих такие перемены как забвение заветов учителя.

С другой стороны, любая религия откровения апеллирует к тому, что находится за гранью времени, призывает своих последователей «не сообразоваться с веком сим». Поэтому рано или поздно между нею и современностью становится заметен определенный разлад: в обществе с течением времени возникают явления, незнакомые провозвестникам вероучения и не вписывающиеся в ее контекст; в религии и ее институтах обнаруживается все больше и больше архаических черт. Что-то удается адаптировать к изменившимся условиям, но далеко не всегда эти новации принимаются обществом, что, опять-таки, порождает недовольство и обвинения религиозных авторитетов в вероотступничестве.

Но далеко не всегда это брожение умов выливается в открытый протест, и еще реже оно принимает масштаб, сопоставимый с тем катаклизмом, который потряс Европу в XVI столетии. Иными словами,

помимо того, что свойственно всем религиям откровения, в данном случае

136

сыграли свою роль факторы, присущие именно христианству и еще в большей мере – той его версии, которая сформировалась в условиях средневековой Западной Европы.

Чертой, свойственной христианству в целом и столь ярко воплотившейся в реформационной мысли, безусловно, является его

историзм. Не случайно М. Блок называл христианство «религией историков»: «Другие религиозные системы основывали свои верования и ритуалы на мифологии, почти неподвластной человеческому времени. У

христиан священными книгами являются книги исторические, а их литургии отмечают – наряду с эпизодами земной жизни бога – события из истории церкви и святых. Христианство исторично еще и в другом смысле, быть может, более глубоком: судьба человечества – от грехопадения до Страшного суда – предстает в сознании христианства как некое долгое странствие…,

великая драма греха и искупления, разворачивается во времени, т. е. в

истории».

Или, как писал другой выдающийся историк ХХ столетия, протоирей Г.

Флоровский, вдохновленный идеями М. Блока, «Христианство есть прежде всего смелое обращение к истории, свидетельство веры в определенные события, происшедшие в прошлом – в исторические факты. Вера свидетельствует о том, что это особые события. Эти моменты истории – поистине исторические». Для титанов Реформации таким историческим событием, являвшимся предметом их глубокой веры, была полнота богоприсутствия в церкви апостольской эпохи. Отсюда – столь трепетное их отношение к историческому опыту раннего христианства, воплощенное в знаменитом призыве гуманистов, подхваченном деятелями Реформации: «Ad fontes!» – к истокам!

Но то, что именно в Западной Европе это свойственное христианству историческое видение проявилось столь цельно и глобально,

непосредственно связано с характерным для католической экклезиологии универсализмом. Хотя, с другой стороны, именно этот вселенский масштаб

137

религиозного самосознания (и вытекающее отсюда предпочтение общецерковных целей и ценностей национальным) неизбежно готовили почву для антицерковных настроений с этнополитическим подтекстом. Не случайно предтечи Реформации – Джон Виклиф и Ян Гус – появляются именно в тех странах, где и простые миряне, и правящие элиты не без оснований усматривали в политике, проводимой Святым Престолом, явное противоречие национальным интересам. Так, Виклиф доказывал, что власть неотделима от службы, а коль скоро папа не только не оказывает никаких услуг Англии, но и поддерживает ее врагов, то и Англия не обязана признавать его власть. И совершенно закономерно учение Виклифа находит поддержку в Чехии: подобно тому, как английский проповедник обвинял папство в профранцузской позиции, чехи видели в церковной иерархии главное препятствие в борьбе с немецким засилием.

Другой, не менее важной интеллектуальной предпосылкой Реформации, является схоластический характер католической религиозной мысли. Если восточные богословы осознавали, что природа религиозной веры антиномична в своей основе и не укладывается в прокрустово ложе формальной логики, то их западные коллеги с истинно римским упорством стремились к построению абсолютно непротиворечивой религиозной доктрины. Но, как гласит теорема Гёделя о неполноте, в любой достаточно сложной непротиворечивой теории существует утверждение, которое средствами самой теории невозможно ни доказать, ни опровергнуть. И такие утверждения – «ящик Пандоры» для самой теории: любые ухищрения по уточнению шатких тезисов или добавлению новых не устраняют противоречия, а множат новые.

Так, уже на заре истории Западной церкви было посеяно зерно будущего мировоззренческого конфликта: в пылу полемики с Пелагием,

убоявшись того, что его учение о свободе воли угрожает власти церкви,

Августин утверждал, что в силу ущербности своей природы человек может спастись лишь силою благодати. Западная церковь приняла учение о

138

единоспасающей благодати, но воздерживалась от вытекающего из него вывода о том, что человек не властен над своей судьбой, ибо это таило в себе непримиримое противоречие с идеей божественной справедливости. В то же время, развивая и уточняя учение о церкви как «вместилище благодати»,

католические теологи сформулировали догматы о «сверхдолжных заслугах» и Чистилище, из которых следовал вывод, прямо противоположный учению Августина, что человек может обрести райское блаженство, совершая

«добрые дела». В этом и заключалось зерно будущего конфликта: если человек спасается исключительно благодатью, но не собственной волей, то какое отношение имеют к этому «добрые дела» – заказ заупокойных месс,

пожертвования, благотворительность, не говоря уже об индульгенциях, и

какова же в таком случае истинная миссия церкви?

Первым этот вопрос задал Мартин Лютер, хотя уже в учениях средневековых мистиков Иоахима Флорского и Майстера Экхарта угадывается мысль о возможности непосредственного богообщения, вне посредничества духовенства и церкви. И тем не менее, чтобы идеи были услышаны и получили отклик, не достаточно ни гениальности мыслителя, ни его дара убеждения, писательского и ораторского таланта. Они так и останутся достоянием одиночек или узкого круга единомышленников, если в обществе не созреют соответствующие условия и не возникнет та социальная среда в которых эти идеи будут востребованы. Если воспользоваться

«медицинской» метафорой М. Блока, «заражение предполагает наличие двух условий: генерации микробов и, в момент заболевания, – благоприятной

“почвы”».

Итак, голоса, требовавшие обновления церкви, звучали в Европе задолго до Лютера, а гуманисты не только указали на образец для этих преобразований, но и придали критике духовенства литературный блеск и философскую глубину. Но лишь к началу XVI в. на континенте сформировался и приобрел достаточный общественный вес тот социальный

139

слой, чьи нужды и устремления в наибольшей мере были созвучны этим идеям.

XV век отмечен бурным ростом сельскохозяйственного производства и развитием товарно-денежных отношений, что, в свою очередь,

способствовало увеличению городского населения, расширению внутренней и внешней торговли, постепенной трансформации ремесла в мелкотоварное и мануфактурное производство. А это приводит к глубоким сдвигам не только экономического, но и социокультурного характера. Если сельское хозяйство,

в силу высокой степени зависимости от природной стихии, огромных трудозатрат и производственной регламентации, способствует сохранению традиционализма и связанной с эти боязни всего нового («от добра добра не ищут»), а также полного растворения индивидуального «Я» в коллективном

«Мы», то промышленность и торговля формируют принципиально иные психологические и ментальные установки. Успеху купца и предпринимателя

сопутствуют совершенно иные качества личности – инициатива и

предприимчивость, готовность к риску и способность принимать нетривиальные решения. Поэтому горожанину, бюргеру в несравненно большей степени, чем сельскому жителю свойственны индивидуализм и нонконформизм. Он привык видеть в себе – в собственных волевых качествах и умственных способностях – причину своего профессионального успеха, а потому ему не так-то легко навязать чужое мнение; авторитет имеет для него куда меньшую ценность, чем собственный опыт и доводы здравого смысла. Разумеется, эти установки горожанин вольно или невольно привносил в и религиозную сферу, отчего церкви стало значительно труднее окормлять свою паству.

Помимо этого, вследствие развития капиталистических отношений в

бюргерской среде стал формироваться новый этос (стиль жизни,

совокупность моральных императивов и поведенческих стереотипов),