ТОР / учебники / Beck_New

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

. Космополитическая смена взгляда раскрывает транснациональное пространство действия и господства. Только так можно найти реалистические ответы на жгучие, волнующие людей в быту мировые проблемы и вселить доверие людей в творческую силу государства и политики.

. Космополитическое действие происходит в мире прозрачных границ. Нельзя вмешиваться во внутренние дела иных. Это опять-таки зависит от космополитической властной иерархии. Но и тот, кто хотел бы отгородиться от продолжающегося вторжения иных, должен, если желает себе успеха, делать это интерактивно и с космополитическим взглядом на реально возможное. Следовательно, даже побежденные нуждаются в космополитическом взгляде, чтобы шаг за шагом обращать поражение в его противоположность.

Права человека как стратегия

Добавим к этому списку властно-стратегических преимуществ космополитизма еще один центральный аргумент: права человека суть источник космополитической власти. В теории метавласти вырисовывается последовательность первостепенной важности. Транснациональность порождает с обеих сторон, т. е. не только со стороны капитала, но и со стороны новой дефиниции государственной власти и политики, вопиющий дефицит легитимности. Консенсус становится во всем мире настоятельно востребованным и самым дефицитным ресурсом. Отсюда следует, что государства, которые делают режим уважения прав человека программной и институциональной основой своей политики, раскрывают новые источники легитимации. Даже если программный и институциональный брак государства и гражданского общества (т. е. космополитическое — гражданско-общественное государство) может быть сомнительным или желательным с моральной точки зрения, благодаря этой связи государственные действия оказываются на властном фундаменте. Это не укладывается в головах старых национальных макиавеллистов: мораль, а не насилие — вот источник власти, причем глобальной власти в глобальную эпоху. Сегодня считается: если есть мораль, мораль прав человека, то есть и право на военное насилие, причем в глобальных масштабах.

Универсалистское притязание права предается в национальной метафизике забвению или (что еще хуже) подчиняется этническим нормам сообщества. В противоположность этому космополитическая констелляция и космополитическое государство высвобождает

311

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

(по крайней мере частично) правовой суверенитет, подчиненный суверенитету насилия. Что в этом контексте означает «космополитический»? «В первую очередь космополитизм выступает за такие фундаментальные ценности, которые устанавливают нормы или пределы, причем нарушать их не имеет права ни один деятель, будь то представитель правительства, государства или гражданской ассоциации» [Held 2002, b: 5]. Таким образом, в этом проявляется минимальный принцип космополитического государства, состоящий в том, что суверенитет права расчленяется и снова привязывается к действующему космополитически Minima Moralia25 — конституционным моральным принципам, которые при необходимости могут быть подчинены военному, наднациональному контролю. Как бы эта, например, глобальная мораль прав человека ни обосновывалась, властной основой государственных действий она становится двумя путями:

–во-первых, поскольку «проверка соблюдения прав человека» становится ключевым индикатором, а возможно, даже инклюзивным или эксклюзивным критерием для иностранных инвестиций. Только государства и страны, которые институционально и идеологически усвоили режим уважения прав человека, сигнализируют

отом, что им можно доверять, а это привлекает крайне непостоянных и чувствительных инвесторов и финансовые потоки;

–во-вторых, чистая в отношении прав человека совесть государств (Запада) делает остальной мир открытым для длительного правления с вмешательством других стран не в свои дела. Режим уважения прав человека дает моральное обоснование властному пространству мировой внутренней политики, не знающей границ. Она допускает (если перевернуть старинную формулу Клаузевица) применение всюду военных методов насилия как продолжение правозащитной морали иными средствами или даже, возможно, принуждает к этому.

Национальное государство это незавершенное государство; государство, которое структурно отрицает свою моральную ответственность за права меньшинств и иностранцев. Гегель говорит о «разумном государстве», подразумевая при этом, что государство должно воплощать и демонстрировать этическую ответственность, посредничая между различными лояльностями, убеждениями, идентичностями, религиозными общинами общества. Но именно это отрицают национальные государства.

25 моральному кодексу (лат.).— Прим. перев.

312

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

Они представляют собой угрозу внутреннему многообразию, множественным лояльностям flows и fluids, существующих в их границах.

Национальные государства воплощают отрицание многообразия. Национальные государства выступают за насилие по отношению

к меньшинствам и иностранцам.

Национальные государства мирятся с войной как легитимным следствием государственного суверенитета.

Национальные государства воплощают толерантность по отношению к насилию, которым они автономно распоряжаются как во внутренней, так и во внешней сфере.

Национальные государства считают, что они и только они являются эксклюзивным субъектом международного права.

Космополитизм противоречит национальному праву на самоопределение, понимаемому как право отгораживаться от остального мира, и подчеркивает необходимость связывать внутренний суверенитет с ответственностью за других, чужих внутри и вне национальных границ. Речь идет не об отрицании или даже осуждении самоопределения, а напротив — о преодолении его национальной однобокости и сочетании его с космополитическим раскрытием навстречу заботам мира, о новой сбалансированности обязанностей по отношению к согражданам и обязанностей по отношению к другим согражданам мира. Поэтому принцип, согласно которому все «люди представляют собой цель саму по себе» (Кант), неизбежно вступает в противоречие с предательством этого принципа на национальных границах. Почему мы должны выполнять особый моральный долг перед людьми единственно по той причине, что они по воле случая могут доказать ту же самую национальную принадлежность? Почему мы должны быть свободными от всех моральных обязательств по отношению к людям единственно по той причине, что они родились и были воспитаны по другую сторону ограды национального сада?

Космополитическое государство упраздняет не моральный долг по отношению к человечеству, а фундаментальную сомнительность того, что долг внутри определенных границ имеет тотальную природу и освобождение от долга за этими границами также тотально. Космополитические гражданские права связывают принадлежность к определенной нации, определенному государству с признанием других наций, других государств. Тот, кто претендует на право коллективного самоопределения для себя и отказывает в этом праве другим, с которыми он совместно живет, обкрадывает себя самого в отношении этого права. Это значит, что там, где различные культуры, принадлежности и лояльности смешиваются, сосуществуют на узком простран-

313

ГЛАВА VI

( @ @( ! 8

Стратегии капитала и стратегии государства, как мы доказывали, суть проявление транслегального господства. Данное расширение типологии Макса Вебера мы определили как форму господства, не являющуюся ни не-легитимной, ни легитимной (двойное отрицание, в сумме не дающее однозначного утверждения). Это промежуточная, смешанная форма между нелегитимным и легитимным господством, в которой бросается в глаза асимметрия легитимности и господства (в дальнейшем этот признак будет центральным). Это значит, что сильная власть и ущербная легитимность, ущербная власть и высокий уровень легитимности противостоят друг другу.

Иначе говоря, создание и расширение господства в транснациональном пространстве — это относится и к мировой экономике, и к государствам — происходит параллельно снижению (демократической) легитимности. Этот упадок легитимности имеет решающее значение. С одной стороны, выход из национально-государственного здания означает выход из институционализированных форм легитимного господства; это относится прежде всего к акторам мировой экономики, но справедливо и для стратегий государства и правительства. С другой стороны, параллельно растут требования и претензии к легитимации господства. Фактически можно сказать: подобно тому как трансформация Первого модерна во Второй совершается в тени старых категорий и лишенных центра институтов, при данной трансформации модерна возникают легитимно-пустые пространства властных образований, в которых эффективность экономических и политических действий достигается благодаря форме не-легитимированной (т. е. нелегитимной) концентрации власти. Делегитимация господства есть поэтому результирующая, центральная линия развития при переходе от Первого модерна ко Второму:

–она соотносится с транслегальным господством мировой экономики;

315

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

–она включает, с одной стороны, приватизацию государственных задач и переход государственных функций к мировой экономике;

сдругой стороны, транснационализация государств приводит

кмежгосударственным стратегиям и формам кооперации, а также

кмеждународным режимам (governance without government1).

Таков контекст, в котором стратегии работы с общественностью, применяемые адвокатскими движениями, получают хорошие возможности и силу. Денационализация, детерриториализация и транснационализация экономики и государства порождают и углубляют упадок легитимности, а также дилемму демократии в глобальную эпоху. С одной стороны, демократическая легитимация привязана к национальному государству в его парламентарном устройстве, с другой — новая мировая политическая властная метаигра побуждает к пересмотру дефиниции господства и политики в транснациональном пространстве, причем как в области экономики, так и в области политики. В той мере, в какой центральные акторы возникающего мирового общества покидают национальное пространство демократической легитимности, господство де-демократизируется, а потому коллективно обязательные решения в транснациональном пространстве принимаются и исполняются без одобрения суверена. В противоположность этому самоопределение и участие мыслящих и деятельных людей приобретает в мире все большую ценность. Демонтаж демократии и претензия на демократию растут и противоречат друг другу все более открыто, усиливают и ускоряют упадок легитимности господства.

Мобилизация и формирование мировой общественности не удается «одиночкам» ни отдельных государств, ни мировой экономики. Стратегии работы с мировой общественностью образуют поливалентную (но в своих властных ресурсах одновременно ограниченную) монополию сетей акторов экологических, женских, правозащитных, потребительских движений.

На чем базируется контрвласть адвокатов глобального гражданского общества в отношении к капиталу, самого себя уполномочивающему и легитимирующему? ' — какими бы многообразными, нескоординированными и противоречивыми сами по себе они ни были — располагают глобальной гражданской силой, поскольку могут побить концерны их собственным оружием. У бесстрастной логики абстрактных рынков много акторов. И это не только собственники, т. е. акционеры, не только менеджеры, банки или наднациональные фи-

1 правлению без правительства (англ.).

316

TANLN vi. OPENPJTFF \LF“J^F_ TEN“\N^OKSTS SI”JOPLN

нансовые организации. Нельзя упускать из виду и глобального клиента, который захватывает все большую власть. Подобно капиталу, он располагает глобальной властью «нет», не-покупания. Подобно капиталу, политический потребитель может использовать политику «нет» как

рассчитанные побочные последствия экономических действий, т. е. бесконтрольно и с незначительными собственными издержками. Короче говоря, забастовка потребителей является средством контрвласти без средств контрвласти.

Сторона капитала повсеместно отдана на произвол политизированному глобальному клиенту. В каком-то смысле политический потребитель мстит государству. Точно так же как транснациональный капитал ломает власть территориализированных государств политикой «нет», политический потребитель ломает власть транснационального капитала тем, что он покупает не тот, а другой продукт.

Острота оружия не-покупания, однако, притупляется в связи с трудностью организовать не-покупание не-членами (ибо это и есть потребители) на продолжительное время. Это предполагает наличие информационных систем, работу с общественностью, символическую медийную политику, наличие объективной информации и т. д. Кроме того, сопротивление потребителей, намеренный провал на выборах новых князей менеджмента и их мировой политики капитала с помощью не-покупания, выполняющего роль своеобразных бюллетеней для голосования, рушится в тот момент, когда медийная общественность переходит к следующей теме.

Но как раз то, что делает это оружие таким ненадежным, сообщает ему действенную силу, охватывающую все национальные границы

иконтиненты. Не-члены, будучи однажды организованными и информированными о сетях, могут наносить удары повсюду в мире и таким образом сводить на нет транснациональную власть концернов.

Неправительственные организации, возможно, способны оспаривать новые платья, новые источники легитимности у новых королей концернов: ведь экономика порождает глобальные побочные последствия, которые подвергают опасности основы жизни человечества

иосновы легитимности «автономных» решений капитала.

Вэтом смысле адвокатские движения глобального гражданского общества суть защитники, творцы и судьи глобальных ценностей и норм. Они создают и обостряют восприятие одновременно повседневных, локальных и глобальных ценностей, раздувая общественные страхи, подогревая возмущение мировой общественности по поводу скандальных нарушений норм, причем на конкретных примерах — будь то экологические скандалы (когда они наезжают на концерны, застигнутые

317

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

in flagranti2), трагические, потрясающие мировую совесть биографии людей, подвергшихся пыткам. Они атакуют преступников, средствами правдивой информации запуская (в идеальном случае) перед глазами мировой общественности судебное разбирательство, на котором они являются одновременно обвинителями, мировой общественностью (читай: потребителями) и судьями. А затем они могут и должны непосредственно приводить в исполнение свой приговор с безграничной легкостью не-покупания. Но эти контрдвижения и движения сопротивления сталкиваются (помимо названных) еще с двумя проблемами. Во-первых, не существует четко обозначенного врага, против которого можно сорганизовать конфликт. Во-вторых, нет ясного языка конфликта, налицо как бы вавилонское смешение конфликтных языков — экологического, правозащитного, феминистского, религиозного, националистского, профсоюзного, ксенофобского. Иными словами: не существует космополитического языка конфликтов.

Является этот внутренний плюрализм адвокатской контрвласти стратегическим недостатком или преимуществом? Верно скорее всего последнее, поскольку таким путем затрудняется внешняя, централистская инструментализация.

Эта «власть общественности» адвокатских движений является специфической, поскольку она публично мобилизует и создает ресурсы легитимации, т. е. порождает производство, распределение и стратегическое использование информации. Но особые властные рамки и ресурсы адвокатских движений заключаются не в использовании информации как таковой, а в подготовке мировой общественности для восприятия информации. Иными словами, целенаправленное стратегическое сочетание информации и легитимации как стратегия работы с мировой общественностью определяет позицию адвокатских движений во властном треугольнике со стратегиями капитала и государства. Власть легитимационного ресурса «информация» измеряется не самой информацией, но упадком легитимности транслегального господства прежде всего мировой экономики и государств. Таким образом, стратегия работы с общественностью, применяемая адвокатскими движениями, с помощью информационных булавочных уколов драматизирует и выводит на сцену скандальное противоречие между максимизацией и делегитимацией транслегального господства.

Эти признаки «власти» транснациональных движений, располагающей только информацией и легитимностью, могут казаться исчезающе малыми по сравнению с экономическими, политиче-

2 с поличным (лат.).

318

TANLN vi. OPENPJTFF \LF“J^F_ TEN“\N^OKSTS SI”JOPLN

скими и военными властными средствами других глобальных акторов. И в самом деле: адвокатские движения не используют транслегальное господство; они инструментализируют «только» их противоречия. Так, адвокатские движения не могут практиковать политику свершившихся фактов, принимать коллективные обязательные решения ни в национальном, ни в глобальном пространстве. Они не располагают ни экономической, ни политической властью. Считается даже, что их собственная легитимность всегда под сомнением. Как таковые, они не избираются, не назначаются, но занимают пост самоназначенных адвокатов, которые постоянно должны заботиться о легитимности своих информационных действий с помощью самих этих действий и укреплять ее на общественном перекрестном допросе.

Именно это напряжение между самоавторизацией, делегитимацией государственных и мировых экономических акторов, а также самолегитимацией собственной адвокатской практики определяет внутреннюю противоречивость и обусловленные ею границы адвокатских стратегий общественности. Отсюда становится ясно, что власть акторов мировой общественности и стратегий работы с мировой общественностью возникает не из них самих (или, во всяком случае, только частично), но в существенной мере из легитимационного вакуума, в условиях которого к началу Второго модерна принимаются глобальные, «коллективно» обязательные решения. В этом смысле мы хотим запросить адвокатские движения относительно их властного базиса и различить капитал легитимности и три типа стратегий — драматургии риска, демократизации, космополитизации, направленных на создание транснациональной или даже глобальной общественности.

1. KNRFPNA AJTFPFV^SOPF F JTS ^JKS^LJEPFE@JVSOPC

Важным источником власти адвокатских стратегий общественности является прежде всего то, что они организуются в форме транснациональных сетей акторов, т. е. становятся участниками и даже своего рода виртуозами новой транснациональной властной игры. С одной стороны, они в состоянии сталкивать своих противников в мировой политической силовой метаигре, т. е. государства и концерны, сколачивая тематические коалиции и создавая провокативные конфронтации; с другой — располагают ресурсом власти, который, с точки зрения классической международной политики, таковым не является: они не располагают ни государственной, ни рыночной властью, но только властью легитимационной. К примеру, властные возможности

319

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

бойкотов и глобальных движений потребителей увеличиваются при следующих условиях:

–легитимационная хрупкость рынков: рынки предполагают наличие доверия общественности и потребителей (две категории, которые едва ли можно разграничить), а потому зависят от восприятия, т. е. от легитимации;

–поскольку разница между доходами и расходами предприятий зависит не только от глобализации производства, но и от глобализации потребления, т. е. от обеспечения и контроля за глобальными рынками сбыта, хрупкость легитимности является ахиллесовой пятой концернов мирового рынка и концернов великих держав;

–это тем более справедливо, что легитимность не продается.

Пьер Бурдьё (Pierre Bourdieu) различает экономический, образова-

тельный и социальный капитал. Его центральный тезис: «экономический капитал может быть переведен в капитал образования и социальный капитал, и наоборот». Как мне кажется, Бурдьё незнаком с понятием «капитал легитимности», который я ввожу здесь применительно к силовой метаигре между государством, капиталом и социальными движениями. Для капитала легитимности действует принцип, противоположный теории Бурдьё,—принцип не-конвертируемости экономического капитала в капитал легитимности. Этому противоречат расходы мировых концернов на рекламу в ,. Но распространенное мнение, что с помощью полосных рекламных объявлений на глянцевой бумаге,

вежедневных газетах или рекламных клипах на телевидении можно завоевать доверие общественности и потребителей, которое затем снова утрачивается из-за известий о рисках («яд недели»), относится к наивностям, характерным для этой отрасли, что уже давно известно специалистам. Иногда благодаря соответствующей рекламной кампании достигается обратный результат: кто рекламирует, тот что-то скрывает!

Именно этот капитал легитимности позволяет адвокатским сетям использовать факты или даже настоять на новых целях и категориях, противодействуя куда более могущественным организациям и правительствам. В этом смысле адвокатские стратегии и сети не только влияют на результаты и решения, но и приспосабливают понятия и рамки восприятия для общественных дискуссий. Вследствие этого

всетях речь идет не только о моральных предпринимателях, но о категориальных предпринимателях. То, что казалось немыслимым, становится само собой разумеющимся (образец — головокружительная карьера экологической критики). Однако нередки случаи, когда проведение в жизнь определенных принципов становится одновременно

самоустановленным масштабом их неудач. Так, в качестве выдающегося

320