TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…
ный) шаг из национального как бы в пустоту транснационального неизбежно приводит к проблемам, с которыми нам приходится сталкиваться в глобальную эпоху. Так, индивидуальные действия государства почти во всех тематических полях политики — праве, криминалистике, образовании, технологических разработках, предупреждении непредвиденных рисков, в экологической политике — обречены на неэффективность. Только транснациональные решения и их предпосылка — детерриториализация политики и государства в образе кооперативных союзов и международных режимов — открывают возможность нахождения решений по насущным вопросам. И наконец, центральным является представление, согласно которому отказ от национальных прав на суверенитет ни в коем случае не означает утраты национальной компетенции в решении проблем. Более того, верно обратное: только транс- национализация государственных и правительственных действий открывает пути для решения национальных вопросов.
Это важное представление, дающее импульс для понимания Второго модерна государства и политики: национальное оживление политики достижимо только через ее де-национализацию. Существует внутренняя связь между утратой национального суверенитета и приростом транснационального суверенитета, т.е. вновь обретенная возможность развития национального суверенитета на пути кооперации, если под этим понимать решение национальных вопросов проблемно ориентированной политики.
Однако подобное расширение национально-государственного пространства действий отягощено порождаемой им проблемой: оно лишается прямой демократической легитимности. Но это справедливо до тех пор, пока пространство парламентской демократии совпадает с национально-государственными границами и транснационализация политики не связывается с транснационализацией демократии. В таком аспекте национально-государственная политика, которая стремится выйти за пределы своего постоянно сужающегося национального суверенитета, открывает для себя даже приращение национальной власти, которая к тому же уходит из-под контроля парламентской оппозиции и национальной общественности.
Говоря на языке Макиавелли, транснациональные полномочия национальной политики двойственны: они переходят национальные границы и обеспечивают эффективность в национальном масштабе, поскольку способны подрывать демократический контроль. Транснационализация открывает, таким образом, новую опцию для национальной политики: через Европу или Всемирный банк можно отключать собственную оппозицию и, таким обходным, транснациональ-
241
@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN
ным путем продавливать коллективно обязательные национальные решения. Так, правительства, которые учатся действовать транснационально, могут ограничивать пространство действий правитель- ств-преемников. «В том, что можно войти в противоречие с изменившейся волей избирателей, убедилась красно-зеленая коалиция в Федеративной Республике при попытке провести в рамках внутренней политики законодательный запрет на переработку ядерных отходов. Она быстро обнаружила при этом, что во многих отношениях у нее связаны руки договоренностями предшествующего правительства с правительствами Франции и Великобритании, благосклонно относящимися к атомной энергетике. Ведь в свое время христианско-ли- беральное коалиционное правительство обеспечило себе поддержку извне для лучшей защиты политической программы, которая могла натолкнуться на ожидаемое противодействие внутри страны» [Wolf 1999, 18].
Стратегии большой политики
Чтобы утвердить и по-новому обосновать необходимость государства
впротивовес колонизирующей политическое мировой экономике, нужно сломить гегемонию неолиберального дискурса и заменить его дискурсом о содержаниях большой политики. Как уже говорилось, речь идет о стратегиях, которые никогда нельзя отождествлять с их осуществлением. Отказ от стратегий большой политики на том основании, что их осуществление в данный исторический момент представляется утопическим, равносилен превентивному отречению от центральной властной стратегии политики. Мы, таким образом, говорим
вэтом контексте о содержании политики в определенном властно-ст- ратегическом расчете. То, что это в конце концов возможно только тогда, когда само содержание убедительно и способно вдохновлять и мобилизовывать людей, также вполне может рассматриваться как часть стратегического расчета. Стоит отметить, что неолиберальный глобализм именно этой вдохновляющей властью не обладает. Ведь речь идет об идеологии технократической элиты, а не об идеологии, мотивирующей и активизирующей массы. Новые неолиберальные крестоносцы проповедуют свои заповеди: «если станешь стройным, мобильным, гибким, да еще и подключишься к Интернету, то будущее у тебя в кармане». Но все это едва ли способно породить новое чувство общности, солидарности или новую самоидентификацию. Верно обратное: свободная идеология мирового рынка подрывает существующие традиции и демократические культуры, обостряя социальные
242
TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…
конфликты и подвергая риску принципы политической свободы, социальной справедливости и безопасности.
Тот, кто хочет противодействовать неолиберальному дискурсу, политически чрезвычайно успешному в глобальных масштабах, должен вводить в игру и демонстрировать необходимость политического. На это нацелены прежде всего стратегии де-легитимации действий мировой экономики, затем стратегии конфликтов и кризисов и, наконец, стратегии утопии, которые представляют транснациональный ренессанс политического как программу саморефлексивной политики.
Один из путей демонстрации и разыгрывания необходимости политики заключается в том, чтобы по-новому дефинировать и разыгрывать государственно-демократическую монополию на легитимность в конфронтации с мировой экономикой. Экономика нуждается в транснациональных политических рамках, в которых она может действовать, иначе исчезает согласие, а значит, власть мировых экономических акторов. Транслегальное господство должно, таким образом, как бы обрастать транслегальной политикой. Поскольку любая власть зависит от одобрения, концентрация власти мировой экономики сомнительна в легитимационном отношении. Можно даже сказать, что с ростом власти растет и осознается общественностью ее сомнительность. Многократно упоминаемый кризис доверия, грозящий мировой экономике, говорит об этом.
Может быть выдвинуто такое возражение: экономика не выбирается населением и не зависит от одобрения с его стороны. Стремление мировой экономики к автаркии в отношении политики и общества есть одна из ее идеологических ахиллесовых пят. Именно транснационально оперирующая экономика живет благодаря легитимности, заимствованной у политики, так сказать, благодаря государственным слияниям легитимностей, которые молчаливо предоставляются, но могут быть и отозваны. Так, например, политика и государство должны терпеть и оправдывать экономические, социальные и экологические проблемы, порождаемые потоком частного капитала и инвестиционными решениями,— крах стран и целых групп стран, безработица и разрушение окружающей среды. Правительства, таким образом, должны предвидеть и оправдывать негативные стороны приватных инвестиционных решений, не имея возможности непосредственно влиять на принятие последних.
Впрочем, капитал, всевластно оперирующий в безлегитимном пространстве транслегальности, сам по себе также крайне уязвим в отно-
243
@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN
шении легитимности. При том что расчет на отдельный продукт ведется глобально, но с минимальной рентабельностью, протесты потребителей, которые в безлегитимном пространстве, как искры в лесу, жарким летом вызывающие пожар на обширной территории, могут обрушить конструкции глобального рынка. Протесты антиглобалистов — как глас вопиющего в пустыне — отметаются на уровне менеджмента
вконцернах как реакции «глобофобных» и нерепрезентативных, нелегитимных pressure groups4, которые в конечном счете препятствуют экономическому росту, идущему на пользу бедным во всем мире.
Пусть политическая и экономическая власть подобных протестных групп незначительна в традиционном смысле, но они весьма успешны
втом, чтобы подавать себя как воплощение «мировой совести» и активно протестовать против ощущаемой во всем мире и осуждаемой сверхвласти концернов. В остальном эти транснациональные протестные движения, уже действующие детерриториально, настолько же сильны, насколько непрочной в отношении легитимности является концентрация всемирно-экономической власти. Точно так же и мировые концерны — вопреки или даже благодаря максимизации своей экономической власти могут выстоять в конфликтной ситуации лишь тогда, когда другие легитимно им содействуют и, в крайнем случае, защищают их властную позицию на рынке средствами государственного насилия. В общественной конфликтной ситуации зависимость изменяется на противоположную: легитимное бессилие концернов так же бросается в глаза, как необходимость государственной политики, располагающей монополией на легитимность. Опасность всемирно-эко- номической власти является, таким образом, транснациональным конфликтным случаем. Потенциальные и актуальные конфликты лишают мировых экономических акторов их власти и дают власть правительствам. Понять это чрезвычайно важно, поскольку транснациональный конфликтный потенциал политики становится важным источником ее самообновления.
Так, старый вопрос о «власти мульти» предстает в новом свете. Может быть, стратегии автаркии мировых концернов функционируют в соответствии со старой Марксовой логикой, утверждающей, что своими успехами они подрывают основы собственной легитимности? Как должны вести себя мировые концерны в мире, где тысячи людей в Сиэтле, Давосе и Вашингтоне выходят на улицы, выражая страх перед глобализацией, где социальные и политические последствия экспансии концернов во всем мире вызывают все большее со-
4 групп давления (англ.).
244
TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…
противление общественности, к которому присоединяются политические группы, крупные и мелкие?
Противодействие со стороны ' и различных социальных и потребительских движений сильнее, чем когда-либо. То потерпел крах чересчур благосклонный к предпринимателям Международный инвестиционный договор (nai) *; то вынуждены были временно отступить мощные ген-технологические концерны в Европе, и даже
в5, на родине бездумной апологетики прогресса, ген-технологи- ческие концерны перешли к обороне. Здесь, кроме того, множатся влиятельные голоса, которые, помимо преимуществ, склоняют на все лады и неконтролируемые опасности био-, информационных и робототехнических технологий. Даже кажется парализованной со времен беспорядков в Сиэтле.
Все это свидетельства легитимационного распада, от которых глобализационные элиты — подобно лидерам ( — стараются просто отмахнуться. Но, подобно лидерам (, они могут внезапно оказаться перед обломками своих мнимо автаркических властных конструкций, которые при отсутствии одобрения оказываются все более шаткими.
Государственной политике, которая печется о своем возрождении
втранснациональном пространстве и перед лицом мировой экономики, следовало бы упразднить железную коалицию национального государства и экономики, сделаться конфликтоустойчивой, даже приветствующей конфликты и в коалиции с НПО и движениями потребителей превратиться в адвокатов по-новому дефинируемого «всеобщего блага», которому систематически наносят ущерб сиюминутные интересы капитала. Политика выигрывает, пока выносит на обсуждение легитимность мировой экономики и допускает вопрос о лишении ее легитимности. Кризисы легитимности свидетельствуют о не-автаркии и легитимационной уязвимости мировой экономики, а тем самым —
онеобходимости политики. Если удастся развернуть ситуацию на 180 градусов и перестать подвергать политику во всем мире обвинениям с неолиберальных позиций, а напротив — вскрывать местные и усиливающиеся с ростом власти дефициты легитимности, то возрожденная политика сможет покончить с гегемонией неолиберального дискурса и заменить его дискурсом политического самообновления.
Вотношении мировой экономики это означает требование вменяемости, ответственности, прозрачности. В отношении общественности и избирателей это означает превращение риторических оборотов и словесных заверений, принципов справедливости и права (права человека, нормы труда, достойного человека, защита окружающей среды), благодаря уже ставших международно признан-
245
@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN
ными, в инициативы исполнительной и законодательной власти, причем на национальном и международном уровнях. Это, однако, возможно только в том случае, если партии и правительства совершат поворот на 180 градусов согласно девизу: отказ от утопии означает отказ от власти. Сознательная неутопичность есть не только болезнь человеческого духа, но и карт-бланш на отречение политики от самое себя. Лишь тот, кто может воодушевлять людей, завоевывает их одобрение и власть. Новое открытие большой политики есть в конечном счете прямая дорога, уводящая из затянувшегося несовершеннолетия — и безвластия — национально-государственной политики во Втором модерне.
И наоборот: для политики, которая обновляет, а не преодолевает национальное, драматически открывается разрыв между политическими целями и потребностями в налогообложении, с одной стороны, и растущим бессилием в действиях — с другой; в то время как экономики, включенные в глобальные сети, могут действовать в одновременных и непрерывных временных горизонтах, национально ограниченная политика попадает в ловушку локальной игры с отрицательной суммой. Суть ее в том, что национальные государства должны компенсировать свои «уступки» (например, дальнейшее дерегулирование национального рынка) за социальный и политический счет. Поэтому политика, чья программа ограничивается девизом «экономить, экономить, экономить!», одновременно рискует потерять одобрение избирателей и себя собой.
Политика дерегулирования и политика сохранения власти в длительной перспективе исключают друг друга. Кто согласится с собственной отставкой? Стратегия неолиберализации политики подготавливает распад власти самой политики. Неолиберальные элиты глобализации, по-видимому, еще не осознали, что мир стал демократическим. Вот почему и обостряется властно-политическая конфронтация между капиталом и политикой. Бывший испанский премьерминистр Фелипе Гонсалес сформулировал это так: «Мы [социал-де- мократы] хотя и правим везде в Европейском союзе, но не находимся
увласти».
Сдругой стороны, накапливаются вызовы в отношении политического действия и политической фантазии, сравнимые (если это вообще можно сравнивать) с вызовами в начале индустриализации 150-летней давности. Если тогда речь шла о том, чтобы «выстроить» национальные государства, парламенты, правительства, конституции
246
TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…
и создать соответствующие системы профессиональной подготовки, транспортные структуры и т. п., то сегодня на повестке дня — реформы еще более грандиозных масштабов. Ведь необходимо заново растолковать и приспособить для транснациональной эпохи демократические достижения национального государства. Поэтому разработанные для национального государства ключевые институты парламентской демократии, как и социальное государство, должны быть приспособлены к транснациональной ситуации. Одновременно нужно решать вопрос, как просчитывать и тем самым делать приемлемой новую неуверенность в получении работы, не говоря уже о далеко не решенных вопросах все большего разрушения окружающей среды в глобальных масштабах и пока не поддающихся расчету рисках, связанных с новыми технологиями, которые все чаще вторгаются в нашу жизнь.
Все эти вопросы скроены по одной глобальной мерке, так что дилемму национальной политики в начале xxi века можно сформулировать следующим образом: с одной стороны, уменьшаются организационные возможности в преддверии национального самопаралича и концентрации всемирно-экономической власти; с другой стороны, громоздятся политические вызовы, и конца им не предвидится.
На эту дилемму нацелена государственная стратегия содержательного обновления: политики и правительства не вправе ждать того, что другие — воля граждан, общественность, мировая экономика, ,, ' и т. п.— окажутся в большинстве и предложат острые вопросы на обсуждение за столом переговоров. Они могут и должны сделать эти большие темы центром содержательного самообновления политики и обновления власти политики. Однако это удается только поверх границ национальных государств, т. е. в той мере, в какой то быстрее, то медленнее снимается национальная ограниченность, разрушается гегемония неолиберального дискурса и завоевывается общественное мнение по поводу проектов космополитического обновления политики5.
2. OPENPJTFF ^JUNVJ^FVSOPF
Стратегии необходимости и незаменимости связаны с отношением «государство — экономика», а не «государство — государство» или «экономика — экономика». Если стратегии необходимости обновляют монополию политики в отношении к мировой экономике (и потому, в отличие от стратегии автаркии, направлены строго в противоположную
5 См. в этой связи также раздел о стратегиях реполитизации политики.
247
@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN
сторону), то стратегии незаменимости противодействуют, во-первых, технологическим и организационным стратегиям монополизации концернов (это транснациональные стратегии компетенции); во-вто- рых, они направлены против монополизации рациональности мировой экономики и нацелены, таким образом, на ограничение государственных задач или их вывод из общественного пространства в приватное пространство мировых экономических акторов (это стратегии демонополизации всемирно-экономической рациональности).
Транснациональные стратегии компетенции
Чтобы привлечь иностранный капитал, необходимо создать правовые и организационные рамочные условия, менее затратные не только в сравнении с другими государствами. Эти требуемые предпосылки должны сделать государства способными — благодаря соответствующим ноу-хау и организационно-правовым компетенциям — на равных противостоять концернам в выторговывании условий и, например, выполнять и контролировать заключенные договоры, противодействуя концернам, отстаивающим собственные интересы с помощью опытных экспертов. Если государства не располагают ни специалистами, ни законами, ни институтами, а в общении с международными концернами не пользуются услугами налоговых экспертов, их переговорная сила уменьшается, а ведь государства и так всегда конфликтуют с властью объединенных и прошедших огонь и воду, опытных в транснациональных делах корпоративных юристов и технологов.
С учетом этого государственные стратегии незаменимости нацелены на создание законных рамок в стране пребывания. Ведь, например, действительно повысить согласованные на переговорах налоги можно только при наличии соответствующих контрольных институтов, хорошо подготовленных экспертов-юристов и административных и управленческих кадров, знакомых к тому же с транснациональной силовой метаигрой, а не привыкших к примитивным шахматным двухходовкам. Такая позиция отдельных государств по отношению к мировым концернам может быть усилена, если каждое государство сделает ставку на кооперацию, т. е. если удастся создать в странах пребывания сравнимые производственные условия и «картели хозяев» по интересам, во-первых, для обмена соответствующим опытом, а во-вторых, чтобы таким путем ограничить возможность стравливания этих стран друг с другом.
И наоборот: переговорная сила концернов повышается тогда, когда
248
TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…
a) технологическая сложность запланированного инвестиционного режима больше или увеличивается быстрее, чем совершенствуются транснациональные кадры управления и растет деловая компетенция, а также обучаемость персонала в стране пребывания и/или б) размер планируемого предприятия в целом превышает имею-
щиеся в одном государстве деловые и правовые возможности управления и контроля.
Оба условия частично и в зависимости от специфики проекта заданы, конечно, и в государствах центра, но прежде всего — в странах так называемого третьего мира.
Стратегии демонополизации экономической рациональности
Глобальное триумфальное шествие рыночной рациональности совпало с развалом Советского Союза. Из всемирной истории не только выпал какой-то военный блок, возник не только многополярный мир, но мировая монополия на экономическую эффективность и рациональность. Поскольку коммунистическая государственная и плановая экономика (особенно ее идеи) обанкротилась, нарушилось также распределение труда и рациональности, которое лежало в основе западной идеи социального государства и государства «всеобщего благоденствия». Государство и здесь обладало квазиэкономической монополией на рациональность, которая распространялась на верховные экономические активности — управляемые и контролируемые государством армию, милицию, юстицию, а также на сферы услуг и производства.
Без сомнения, государственные (экономические) активности заменяемы в той мере, в какой экономике (а значит, в средне- и долгосрочной перспективе всемирной экономике) удается применять монополию на рациональность ко всем экономически релевантным активностям и, таким образом, все больше реорганизовывать государственные и общественные интересы согласно принципам максимизации прибыли.
Этот процесс полным ходом идет во всем мире. Вот вопросы, наиболее важные для будущей борьбы политики и экономики за власть. Где границы у приватизации государственных задач? Допустимо полностью или преобладающим образом приватизировать школы и университеты? Почему да? Почему нет? Справедливо ли это в отношении судов и парламентов? Почему да? Почему нет? Допустимо ли приватизировать только международное торговое право, но не национальное? Как обстоит дело с милицией и армией?
249
@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN
Вусловиях гегемонии неолиберального дискурса вполне мыслим такой ход развития, при котором государственная монополия и экономическая релевантность будут шаг за шагом ликвидироваться и делегироваться частно-экономической рациональности. Возможно, государственная организация необходима, например, только применительно к офицерам и высшим государственным служащим, тогда как низшие звания в армии и в администрации с гораздо большей эффективностью могут быть передоверены менеджменту рациональности и производственно-экономической рациональности. Вот здесь-то
ивступают в действие государственные стратегии ре-регулирования
истратегии деприватизации. Цель их — взломать сформировавшуюся всемирно-экономическую монополию на эффективный менеджмент
иотвоевать перенесенное на приватную (мировую) экономику поле государственных задач, ибо прогрессирующая приватизация порождает проблемы (иногда катастрофические), анализ которых поможет найти исходные пункты и материал для соответствующих государственных стратегий незаменимости.
ВВеликобритании, где волна либерализации поднялась гораздо раньше, чем где-либо, и потому порожденные ею проблемы выявляются особенно четко, легкомысленные речи о «более высокой степени рациональности» приватизированных предприятий могут быть встречены разве что горькой усмешкой. Тот, кто вынужден регулярно пользоваться услугами железнодорожной компании «Бритиш рейлуэй», должен продираться сквозь не проходимую для иностранцев чащу расписаний: отдельные железнодорожные дистанции обслуживают различные частные компании, и проблема их координации до сих пор не решена. Но этого мало: пассажирам приходится мириться также с хроническими опозданиями поездов, а отмены стали явлением вполне обыденным. Ремонтным работам не видно конца, причем считается, что на них всегда можно сослаться, как на плохую погоду. В Великобритании, где, как всем известно, дожди — «редкое явление», «непредвиденные» ливни могут парализовать железнодорожное сообщение в целых регионах. Но хуже всего выглядит сводка аварий. Даже настоящие катастрофы уже не исключение. Расследования подтверждают наличие вопиющих пороков в системах безопасности. С этим не в последнюю очередь связан тот факт, что пре- мьер-министр Тони Блэр, который все еще размахивает флагом приватизации, теряет голоса на выборах. Для пассажиров восхваление преимуществ рациональности частной экономики выглядит как насмешка. Но именно с приватизации немецких железных дорог началась «британизация» Германии.
250