ТОР / учебники / Beck_New

TANLN viii. VNAJ^CKN] ^N\TESI^N] EJ™C…

циональные концерны, наднациональные государства, неправительственные организации и особенно индивидуальные акторы в их отношении к государствам. Последние эффективно конституируются режимом прав человека вообще только как акторы с собственным правом по отношению к коллективным единицам действия.

Вэтом смысле практически исключается (во всяком случае, в данных институциональных условиях) легитимация космополитического режима прав человека «снизу» (например, в форме голосования на Генеральной Ассамблее , читай: национальными государствами), если только не будет создан институт космополитического парламента, который в качестве глобального суверена будет демократически принимать решения, касающиеся условий глобального строя. Это, однако, не предусматривается; кроме того, данная опция трудно осуществима. Ибо это было бы голосование post hoc, которое только еще реализует легитимирующее одобрение. Так возможно ли, чтобы космополитический парламент легитимно отверг порядок прав человека? Едва ли.

Востальном основные примеры говорят в пользу того, что моральное, политическое, легальное и властно-стратегическое значение режима прав человека раскрывается независимо от его ратификации отдельными государствами, коренным образом затронутыми этим режимом. Можно так сказать: режим прав человека разлагает национальную легитимность именно в тех случаях, когда государства по благим причинам отказываются от его одобрения и/или осуществления.

Возьмем Всеобщую декларацию прав человека, которая была подписана в 1948 г. как часть Устава , послужив не в последнюю очередь ответом на опыт холокоста. Многие сразу же навесили на нее ярлык «мягкая», но, как выяснилось впоследствии, она оказалась весьма эффективной стратегией власти в период холодной войны. Разумеется, трудно оценить ее роль в крахе советской империи. Есть, однако, серьезные подтверждения того, что пораженный институциональным артритом советский марксизм был делегитимирован не только отрицанием и нарушением прав человека, но что «корзина прав человека» воодушевила и уполномочила гражданское сопротивление протестных движений в бывшем Восточном блоке. Это стало исторически очевидным позднее, после падения Берлинской стены.

Аналогичное развитие демонстрирует также успешная история организации «Эмнести Интернэшнл». Эта частная неправительственная организация трансформировала притязания прав человека на самолегитимацию в самоуполномочивание, сделав своим операционным полем притязание на юридическую силу, которой режим прав человека

391

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Таблица 13. Трансформация легитимности мировой политики

обладает во внутригосударственной сфере. «Эмнести Интернэшнл» назначила саму себя глобальным обвинителем в сфере нарушений прав человека во всем мире перед судом глобальной общественности, созданным, как самоосуществляющееся пророчество, с помощью информационной политики, ориентирующейся только на факты.

Этот пример успешного социального и политического самоконституирования глобальной правозащитной совести делает более отчетливой и воспроизводит фигуру самолегитимации, поворачивая ее в активно-организационную сферу. «Эмнести Интернэшнл» поставила перед собой задачу сделать универсальные права — через осознание их нарушения — одновременно постигаемыми на опыте, доступными для обоснования и, благодаря вызванному этим призыву к применению санкций, эффективными. Их транснациональная организационная форма создала независимый голос и инстанцию транснационального права, которая поверх границ и стен основанного на насилии государственного права делала зримыми и подпадающими под санкции нарушения универсального права. Неправительственный характер

392

TANLN viii. VNAJ^CKN] ^N\TESI^N] EJ™C…

организации придает этому голосу моральную достоверность на фоне правительств, горделиво выступающих во всеоружии средств государственного властного и правового аппарата. Концентрация на индивидуальных случаях, т. е. на делах частных лиц против государств, имела двоякий результат: во-первых, патетика индивидуальной жертвы привела к тому, что индивидуальные по своей природе права человека в сравнении с государственным правом суверенитета выиграли в отношении наглядности и достоверности; во-вторых, практика обвинения государств перед лицом мировой общественности в нарушениях прав человека обеспечила убедительную обязательность притязанию режима прав человека на универсальность, особенно равенству государства и государства, с одной стороны, индивида и государства — с другой.

Это привело к тому, что после окончания холодной войны использование режима прав человека во властных стратегиях стало затруднительным. Это значит, что наше различение подлинного и неподлинного космополитизма применительно к вопросу о правах человека было явно сдвинуто в пользу подлинного космополитизма. Перед лицом мировой общественности, чувствительной к нарушениям прав человека, стало труднее злоупотреблять Всеобщей декларацией прав человека в национально-государственных властных целях. Космополитический режим прав человека утвердил, таким образом, в мире нормативный горизонт ожиданий, который не только лишил реальной силы в отношении властных стратегий старую национально-ин- тернациональную систему правил игры, но и морально обесценил ее. Однако в результате был одновременно создан политический и военный вакуум, порождающий потребность в других военно-политиче- ских и экономических институтах и структурах.

Кроме того, свою историческую неправоту продемонстрировали две философско-политические позиции. Во-первых, марксистская точка зрения утверждает, что все концепции прав являются, в конечном счете, буржуазными институтами, а потому политически и морально предосудительно выдвигать универсализм прав человека в качестве основы и цели политического действия. Это марксистское мышление опровергается без труда, поскольку оно упускает из виду взаимно усиливающие и подтверждающие моральный, политический и власт- но-стратегический аспекты всеобщих прав человека. Кроме того, это мышление находится в противоречии с традиционным интернационализмом рабочего движения.

Во-вторых, теряет свою убедительность постмодерная точка зрения, утверждающая, что права человека являются поздним порождением

393

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

эпохи Просвещения, которое оказалось на поверку единственным крупным заблуждением с имперскими последствиями и потому само себя опровергло. Внутренний империализм универсальности режима прав человека, как должны аргументировать и рассуждать теоретики постмодерна, вступает в открытое противоречие с миром культурных различий. Но последние не только затрудняют, а исключают коммуникацию и горизонт общности прав человека. Присутствующее в постмодерном мышлении притязание на то, что через космополитический режим прав человека создается всеобщий, обязательный для всех нормативный горизонт ожидания, вызывает подозрения. Такое видение вещей может явиться поводом для репрессий и доминирования одной культурной претензии над исключенными другими. Представление, что права человека, а также космополитический режим вообще санкционирует именно это право быть другим, находится в явном противоречии с постмодернизмом и категорически ставит под вопрос догматический постмодерный релятивизм.

Юрген Хабермас может торжествовать: марксистское и постмодерное сопротивление режиму прав человека терпит крах (точнее, оно съеживается, превращаясь в имманентные споры). Речь идет об исторических особенностях и культурном многообразии концепций прав человека или о критике узких, дедуктивных, наивно-простодушных, т. е. только моральных и не властно-стратегических, интерпретаций прав человека. Но тогда само признание выступления в защиту различий и плюральности указывает на то, что противники одобрения космополитического режима в предвидении консенсуса противостоят друг другу.

В той мере, в какой космополитический режим теряет своих врагов или поглощает и обращает их в свою веру, его внутренние противоположности и противоречия усиливаются, осознаются, запечатлеваются в политическом пространстве и требуют институциональных форм выражения. Дэвид Хелд, например, предлагает скрижаль с семью космополитическими первопринципами, которые должны быть распространены повсеместно, создавая основу для определения того, какие права и обязанности индивидуальных лиц должны защищаться и как именно, каким образом люди могут принимать участие в деятельности институтов, управляющих их жизнью:

« . Равная ценность и достоинство. Активное участие

. Личная ответственность и вменяемость. Консенсус

. Рефлексивное самоопределение и коллективное нахождение решений с помощью избирательных процедур

394

TANLN viii. VNAJ^CKN] ^N\TESI^N] EJ™C…

. Инклюзивность и субсидиарность. Избегание серьезных нарушений и удовлетворение необходимых

потребностей» [Held 2001, 35].

Здесь мы не можем рассматривать эти принципы космополитического режима, как это весьма дифференцированно и убедительно делает Дэвид Хелд, но хотим указать на то, что открывается новый горизонт противоречий. Он наложит свой отпечаток на вид и способ формирования политической структуры и организации внутри космополитического режима в национальных, интернациональных и транснациональных пространствах. Уже сегодня вырисовываются подобные противоречия и контроверзы, требующие политических и институциональных форм выражения, например, в полемике о том, в какой мере допустим приоритет прав человека по отношению к торговым интересам или в какой мере усилия по защите окружающей среды и стимулированию экономического роста внутри отдельных групп стран относятся к усилиям по развитию торговли между странами, как наднациональные инициативы и инстанции, которые защищают и улучшают качество окружающей среды внутри различных стран.

Можно ли огульно применять принципы космополитического экологического режима к богатым и к бедным, к высокоразвитым и к индустриализирующимся странам? Необходимо и законно ли выступать в защиту стратосферного озонового слоя или глобальной системы климата несмотря на противодействие стран, производящих товары или использующих ресурсы, которые играли главную роль в развитии индустриальных держав, в значительной мере повинных в возникновении озоновой дыры и связанных с ней опасностях?

Разумеется, можно доказывать, что следует предъявлять обвинения в нарушениях прав человека в таких странах, как Китай и Россия, даже если это неблагоприятно скажется на перспективах экономического развития, интеграции в мировую экономику, а тем самым — на торговых интересах западных государств. Но подобные аргументы иногда производят впечатление несколько далеких от жизни и оценят их лишь post hoc, после того как демократические режимы отпразднуют свой триумф.

Каков же королевский путь для осуществления прав человека? Одни говорят, что экономический рост и порожденное им благосостояние делают привлекательными права человека. Другие доказывают обратное: внутренняя демократизация и обеспечение прав человека суть предпосылки для расцвета экономики.

Согласно существующим правилам наверняка нужно было бы подвигнуть такие страны, как Бразилия, Индонезия и Малайзия, на за-

395

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

щиту многообразия биологических видов, заставить их отказаться от стратегий экономического роста, которые кажутся необходимыми правительствам этих стран. Было бы разумно связать режим свободной торговли с экологическим и правозащитным режимами. Но как?

Является ли, например, законным инструментом исключение из ка- кой-либо зоны свободной торговли стран, которые нарушают демократические правила игры и Декларацию прав человека? Можно ли обязывать государства — членов некой зоны свободной торговли — соблюдать нормы экологического режима? Кто будет принимать решения по этому вопросу?

Можно ли принятие решения об экспорте или импорте поставить в зависимость от степени соблюдения в этих странах прав человека

иэкологических норм и доверить это решение тем странам, где среди ценностей центральную роль играют экологические стандарты?

Могут ли государства по собственному сценарию вводить ограничения, защищая себя от абсолютно неприемлемых, с их точки зрения, практических действий и товаров других стран? Или подобные торговые ограничения являются незаконным инструментом?

Кто и на какой правовой и законодательной основе принимает решение и осуществляет его, например, преодолевая сопротивление могущественных стран?

Правозащитный режим направлен прежде всего против злоупотребления политической властью в отдельных государствах. Необходимо положить предел и экономической власти. Таким образом, необходимо возлагать на концерны выполнение обязательных норм космополитического режима или же делать их самих исполнительными органами этого режима, т. е. обязывать выполнять как правозащитные, так и экологические нормы и т. д.

Но что говорит по поводу этих вызывающих споры тем и конфликтов истолкований парящий надо всем земной бог — космополитический режим? Точнее: кто говорит, что именно утверждает космополитический режим? Возможно, со временем возникнет космополитическая элита (ведь существуют же каста толкователей Корана или Библии), которая применительно к конкретной специфике культур

итем будет толковать — более или менее обязательным для всех образом — внутреннюю противоречивость и герменевтическую запутанность более или менее формализованных, кодифицированных, узаконенных ценностных принципов космополитического режима. Вероятно, появятся космополитические муллы, которые будут проверять интернациональные, но также национальные правовые и судебные

396

TANLN viii. VNAJ^CKN] ^N\TESI^N] EJ™C…

системы на предмет «чистоты» космополитического «слова» и его мудрости и осуществлять надзор за ними.

Если космополитический горизонт когда-нибудь станет обязательным, то станут явным противоречия между одними противниками поддержки и другими противниками поддержки. Нельзя исключать того, что эти противоречия, лишенные свой противоречивости, будут разрешаться с особой остротой и словесной страстью.

Еще раз зададимся вопросом: может ли существовать легитимное сопротивление правозащитному режиму? Разве не существует всегда только сопротивление этому толкованию прав человека в пользу другого истолкования? Не должен ли невыбор защиты окружающей среды (по крайней мере на словах) свидетельствовать о необходимости защиты окружающей среды? Демократию ликвидируют, но для того, чтобы спасти ее!

Но на чем основана легитимность космополитического режима, если он не узаконен ни государственным, ни демократическим путем? Требует ли космополитический суверенитет создания права, одновременно транснационального и действующего для всех возможных акторов, включая индивидуальных лиц, т. е. своего рода имперского суверенитета?

Можно различать три возможных источника космополитического суверенитета: разумное право, правовой позитивизм и прагматизм. Все три концепции варьируют фигуру самообоснования. Кроме того, они не исключают, но дополняют и усиливают друг друга.

Втрадиции, идущей от Канта, космополитический режим мыслится как вид самообоснования и осуществляется в формах правового конституционализма; в этом смысле космополитические принципы, так сказать, в качестве нормы «идеальной речевой ситуации» присутствуют и оправданны в любой мыслимой коммуникации (Хабермас). Это во всех речевых ситуациях всегда предполагаемое и для всех участников очевидное, понятное, негласное внутреннее принуждение, присущее лучшему аргументу, придает всеобщую обязательность космополитическим принципам.

Впротивоположность этому правовой позитивизм состоит в том, что принципиальные обоснования правовых норм всегда и принципиально исключены. Отсюда делается вывод, что законность, например, космополитического режима может быть оценена по степени его эмпирической законности. Здесь принципиальное самообоснование растворяется в эмпирическом самообосновании, которое зависит от конкретных обстоятельств, остается условием, но возможно, и подкреп-

397

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ляется конкретными обстоятельствами. В той мере, в какой осуществляется космополитический режим, он обосновывает сам себя.

Этот взгляд полностью согласуется с подходом прагматизма, в котором законность космополитического режима измеряется по тому, насколько с его помощью удается, например, глобально (а также национально или локально) решать глобальные проблемы. Онтологический или метафизический статус космополитического режима переводится здесь в форму прагматического самообоснования. В той мере, в какой космополитический режим оправдывает себя, он обретает легитимность. Успех, подтверждение практикой заставляют забить ключом источники легитимности.

Стоит отметить, что три модуса самообоснования космополитического режима в своих взаимоотношениях усиливают неприступность и абсолютистскую имманентность космополитического режима. Модусы следуют логике установления, которое обосновывает себя то этически, то эмпирически, то прагматически. Особенность этой самолегитимации через установление выступает наружу тогда, когда эту аксиоматизацию космополитического режима сравнивают с полити- чески-демократической легитимацией: тем или иным образом обосновывающие себя установления уклоняются от демократии.

Если при космополитическом режиме моральный, основной, распространяющийся на всех порядок прилагают к новому, не знающему границ человечеству и устанавливают для него, то легитимность этого порядка может принципиально выводиться не из легитимационных источников территориально ограниченного национально-государст- венного порядка. Он нуждается в собственных источниках легитимности, поскольку лишь они позволяют создать моральный и правовой порядок проективно для всех и каждого в отдельности, но, значит, против национально-государственных акторов и принципов легитимности. Революционное преодоление национально-государственного порядка мыслимо только в форме установления космополитического режима, которое этически, прагматически и политически осуществляет самообоснование в форме самоосуществляющегося пророчества.

Само себя обосновывающее установление есть поэтому одновременно принцип номиналистического разума или разумного номинализма. Это значит, что трансцендентальность самообоснования одновременно номиналистически осуществляется и забирается назад и благодаря этому неприступна.

Космополитический порядок ценностей предполагает тогда некую дефиницию понятия всеобщеобязательного блага. Она контингентна, т. е. может быть и другой. Но дефиниции понятий не могут быть ис-

398

TANLN viii. VNAJ^CKN] ^N\TESI^N] EJ™C…

тинными или ложными. Голосование по ним не имеет смысла. Выбор их или отказ от них не делает их более истинными или более ложными. Можно спорить об определении понятий, как это и происходит на практике, но спор можно разрешить только прагматически, т. е. в выводимых следствиях, которые делаются в сфере эмпирической политики недоступными для проверки. В этом смысле космополитический режим в своем одновременно разумном и номиналистическом «бытии» смягчает любую критику. Любопытно, что это разумно-номи- налистическое самообоснование космополитического режима усиливает при расколдовывании разума свою убедительность. Да, оно является, так сказать, разумом, который приобретает значимость после конца разума. Именно там, где уже ничто не обладает значимостью само по себе, этот постмодерный, разумный, прагматический номинализм может развивать свое непреодолимое, не встречающее сопротивления всемогущество. Как показывают работы Джона Мейера

идругих авторов, этот прагматически-постмодерный «разум установления», весьма вероятно, может превратиться в рабочую гипотезу, которая с помощью языка глобального эмпирического социального исследования кристаллизуется в форме массовых данных, т. е. сделается действительностью.

Коснемся в заключение двух последствий. Самообоснование действенно вне времени. Оно знает только состояние «перед ним», но не «после него». С ним «метафизика вечной современности» [Cwerner 2000, 335] обретает обязательность. Осуществленный космополитизм становится, таким образом, режимом с долгим прошлым, но без инаковости будущего — вневременным и вечным.

Одновременно логическая фигура самообоснования замещает нелогическую фигуру демократии. На место голосования приходит понимание. Тот, кто на определенной стадии прагматического самообоснования (все еще) не понимает «благо» космополитического порядка, не хочет понять, что обрушивается на него самого. Но непонимающие должны быть отграничены. Без этого «должны» обойтись нельзя, поскольку благо само по себе делает возможным понимание блага, т. е. непонятливость нужно ставить в вину самим непонятливым индивидам, странам, этническим и религиозным группам, партиям, правительствам. Поэтому любая критика космополитического режима всегда навлекает на себя обвинение в том, что ее ведут сознательно-непо- нятливые, т. е. злые, которые мешают благому порядку.

Круг замыкается: космополитический режим может быть понят

иполитически утилизирован как абсолютное благо, в отношении которого уже невозможна никакая оппозиция. Это фигура самоугрозы

399

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

исамообоснования, которая, будучи политически повернутой и радикально додуманной до конца, не ликвидирует демократию, но в немом принуждении к пониманию постепенно истончает и, наконец, делает излишней. Благой ценностный и мировой порядок космополитизма не имеет альтернативы. Он обосновывает себя самого и больше уже не зависит от выборов и голосований, которые остаются все более произвольными. Космополитический режим знает только противников одобрения.

Аэто говорит о том, что в абсолютной имманентности космополитизма заканчивается и умирает игра власти и контрвласти, правительства и оппозиции. Это не значит, что при космополитическом режиме демократия ликвидируется. Она становится второстепенной, производной, ограниченной, поддерживаемой и щадимой для определенных ситуаций, но тем с большей помпой тогда прославляется. Демократия становится религией прошедшего века. Ее еще практикуют — по воскресеньям и на «Рождество», под «рождественской елкой» голосования на выборах. Но едва ли кто-нибудь действительно верит в нее. Она — умерший бог Первого модерна, но бог, который продолжает жить. Секуляризированный космополитизм лелеет свою веру по праздникам, в священные таинства демократии.

Несколько запыхавшись, я останавливаюсь и спрашиваю себя

ичитателя: не перестарался ли я с обоснованием через самокритику? Не настало ли время напомнить мне самому в форме критики того, что я сам проповедовал Второй модерн как открытый и амбивалентный? Получается, что фатализм, с которым космополитические режим разоблачается здесь как а-демократический, находится в явном противоречии с предпосылками данной книги. Нет ли все-таки света в конце туннеля или, по крайней мере, туннеля в конце света? Космополитический подход, безусловно, не является непротиворечивым. Но не является ли он все же полным противоречий в том смысле, что несет в себе искру надежды? Как можно систематически противостоять в мышлении и действиях этой опасности западного фундаментализма де-демократизации, осуществляемой с благими намерениями?

Это возможно на двух путях, тесно друг с другом связанных, которые следуют из логики самокритики. Во-первых, когда демократия

иправа человека не разъединены (это, как было показано, прямой путь в ад блага), но друг с другом соединены и слиты, причем концептуально и институционально. Во-вторых, когда космополитический режим в сфере мировой политики продвигает вперед это слияние демократии и прав человека, т. е. опровергает вышеизложенные опасения посредством дел и фактов. Иными словами, космополитическим ре-

400