ТОР / учебники / Beck_New

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

вивали властный потенциал мировых экономических акторов, также обречены на неудачу. Они терпят крах из-за того, что все усилия мировой экономики сломить, свести к минимуму или заменить власть государств наталкиваются на абсолютный предел: мировой экономики без государства и политики не бывает. Слегка преувеличив, можно сказать, что провал стратегий капитала заложен в исконном интересе капитала. Сама мировая экономика нуждается в сильной трансгосударственной всемирно-политической руке, устанавливающей для нее рамки порядка, поскольку иначе теряется признание обществом, а значит, и власть транснациональных акторов.

Проведем мысленный эксперимент. Допустим, что удалось успешно реализовать стремления, выраженные в названных выше стратегиях власти капитала. Тогда этот абсолютный успех одновременно означал бы ее крах. Экономика не выбирается населением, но совершенствует и практикует (на чем и основывается этот мысленный эксперимент) только свое транслегальное господство без демократической легитимации. Превращая государство в зомби и ликвидируя го- сударственно-демократически организованную политику, экономика упраздняет собственные предпосылки, запускает непредсказуемые политические реакции. Проигравшие от глобализации идут во всем мире на баррикады — и что тогда? Происходят мировые экономические кризисы — и что тогда? От принципов мировой экономики требуют (как это было в случае религиозных догматов) обоснования и общего признания — и что тогда?

Именно успехи стратегии всемирно-экономического господства приводят к мысли, что политика и государство, с точки зрения собственных интересов экономики, необходимы и незаменимы. Необходимы — поскольку революционная, хаотически перепутывающая все общественные и политические структуры и привычный порядок вещей мировая экономика в погоне за прибылью становится крайне зависимой от легитимности и подвергается опасности с ее стороны. Незаменимы — потому что всемирно-экономические стратегии автаркии и монополизации в конечном счете терпят неудачу из-за того, что только созданная государством, демократически организованная политика может принимать коллективно обязательные и одновременно легитимные решения о структуре и будущем обществ.

Тогда если согласиться с тем, что мировые различия между государством и рынком, политикой и экономикой неснимаемы и нестираемы, при преследовании и осуществлении всемирно-экономиче- ских целей возникает ключевой вопрос: как становится возможным, с одной стороны, признавать государство и политику автономными

221

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

инеотъемлемыми, а с другой — связывать их в осуществлении все- мирно-экономических целей, мобилизовывать и активизировать их для этих целей? Как может получаться, чтобы государственная политика строилась одновременно в согласии с мировой экономикой

иавтономно? Иными словами, как удается приводить в действие политику и государство для продолжения всемирно-экономического расширения власти автономными средствами? Ответ дает стратегия превентивного господства. Она переносит проблему господства, существующую во взаимодействии капитала и труда, на отношение капитала к государству. Это придает ситуации новую остроту и одновременно взрывоопасность, поскольку теперь, образно говоря, лев пытается махать бичом над головой укротителя.

Различают две стратегии превентивного господства: во-первых, стратегию стран-изгоев (можно даже говорить о стратегии Спрингфилда25. Согласно этой стратегии во всемирно-экономическом мировом «обществе преуспевания» устанавливается межгосударственная система престижа, по которой мир государств делится по образцу общества провинциального американского городка Среднего Запада, т. е. согласно неолиберальной шкале, на свободолюбивые «хорошие страны» и угрожающие мировому спокойствию «страны-изгои»); во-вторых, на стратегию неолиберализации государства (в соответствии

сней государственно-автономная политика организуется по образу превентивного, неолиберального послушания).

Стратегия стран-изгоев

Как может удаваться межсистемная координация мировой экономики и государства при том, что обе следуют различным, не сводимым друг к другу «логикам»? Первый ответ был выработан на национальном уровне, а теперь может быть спроецирован на уровень всемирно-об- щественный. Из основ социологии известно, что нормы, т. е. реальная значимость ценностей, опираются не только на субъективно усвоенное знание о моральном качестве этих ценностей, но и на предшествующее господство, поскольку утверждение норм покоится на возможности распоряжаться позитивными и негативными санкциями. Существуют всевозможные ответы на вопрос, почему люди избирают определенные ценности и нормы в качестве внутреннего ориентира для своих действий. Суть вышеизложенной теории состоит

25 Спрингфилд — вымышленный город из мультфильма «Симпсоны», образ усред-

ненного городка американской провинции. В 5 почти в каждом штате есть

свой Спрингфилд.— Прим. перев.

222

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

в следующем: что бы здесь ни приводилось для обоснования этого, нельзя найти объяснения для существующей системы норм и престижей без обращения к предыдущим структурам господства, поскольку обращение к господству, во-первых, объясняет выбор между альтернативными системами ценностей, а во-вторых, отвечает на вопрос, кто и какими средствами располагает для «заучивания» этих ценностей, т. е. для духовного усвоения их с помощью позитивных и негативных санкций.

Стратегия превентивного всемирно-экономического господства использует именно эту идею. То, что обычно несколько легкомысленно называют мировым сообществом, должно было бы в соответствии с этим мыслиться как глобальная система статуса и престижа, которая демонстрирует по меньшей мере два основных свойства.

Во-первых, она покоится на глобально действующем ценностном принципе, в данном случае — на неолиберальных нормах всемирноэкономического преуспевания. Кратчайший путь ко всемирно-эконо- мическому успеху, вымощенный критериями, сформулированными на языке экономики, сочетает высокую стабильность денежного курса, умеренный рост заработной платы, низкие забастовочные квоты с минималистским государством, которое в свою очередь ограничивается созданием конкурентных и социальных рамочных условий при высоком уровне собственной ответственности за граждан и предпринимателей. Наряду с этими ценностями экономической свободы существуют ценности свободы политической — повсеместное утверждение правозащитных и демократических норм. И то и другое в совокупности, предполагаемая неделимость экономических и политических ценностей свободы образуют в мировом масштабе ценностное ядро, которое, будучи перенесенным на глобальный уровень и наделенным соответствующими всемирно-экономическими и военными средствами для осуществления санкций, приводит к возникновению всемирнообщественной иерархии престижа, на верху которой находятся «хорошие государства», западные «overdog-государства», а внизу — «плохие государства», глобальные underdogs или, на языке американской внешней политики, «государства-изгои».

Во-вторых, для утверждения всемирной иерархии престижа требуется ряд существенных предпосылок. Как уже говорилось, необходимо располагать соответствующими средствами для осуществления санкций. Это значит, что конформизм по отношению к мировой экономике должен поощряться, а уклонение от нее — наказываться. Этот механизм действует через реальное вмешательство или невмешательство глобальных инвесторов или посредством политики , 6, Все-

223

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

мирного банка и т. п., а также посредством политики «военного гуманизма», реально угрожающей поставить систематическое нарушение прав человека выше принципа автономии международного права

иприменить военную силу от имени «сообщества народов» против этнических чисток и геноцида.

Объективированные и институционализированные ценностные критерии всемирно-экономического преуспевания сигнализируют

облагополучии и направляют тем самым потоки капитала. Да и там, где этого не происходит, дискурсивная гегемония неолиберального дискурса, который, как было показано, черпает свою власть не в последнюю очередь из стирания границ между действительностью и возможностью, обеспечивает восприятие еще не существующего, которое подстегивает экономически конформистские действия. Иными словами, всемирное отождествление основных ценностей с экономикой, жизни с преуспеванием осуществляется благодаря действительному или ожидаемому всемирно-экономическому наказанию за непослушание — силой санкций мировых экономических акторов и организаций.

Действие этих неолиберальных ценностных императивов во всемирном масштабе дополняют и подтверждают различные учреждения и методы. Так, даже конфликт по поводу исключения стран-изгоев не оказывает разлагающего влияния, как может показаться на первый взгляд, а напротив, укрепляет интеграцию во всемирно-эконо- мическую систему ценностей. Это происходит тогда и постольку, когда

ипоскольку в этом конфликте и благодаря ему удается прийти к коллективному пониманию основных экономически-либеральных ценностей, лежащих в его основе. Точно так же коренные различия в престиже стран не ставят обязательно под вопрос интеграцию мирового сообщества, а напротив, увеличивают возможности применения санкций, поскольку кандидатам на понижение статуса можно противопоставлять примеры его повышения. Вот почему полезно публично освещать «карьеры стран», поощрять и восхвалять их, как это делалось в отношении «государств-тигров» Восточной Азии.

Врезультате этого «государства-тигры» оказываются не просто антитезой государств-изгоев. Дело в том, что они демонстрируют периферийным странам с низким статусом динамическую ориентацию на средний уровень, оказывая двоякое действие, укрепляющее экономическую систему мировых ценностей. Странам, оказавшимся ниже этого уровня, они доказывают, «что все в наших силах», а это подразумевает осознание собственной вины за неудачу, того, что сам неудачник несет ответственность за свой статус. Странам выше этого

224

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

уровня они сообщают шокирующую новость: их статус может понизиться, если эти страны не будут соответствовать всемирно-экономи- ческим критериям преуспевания. Такие подвижки необходимо фиксировать и демонстрировать, чтобы экономические ценности могли бы повсюду раскрывать свое объединяющее воздействие. Кроме того, при этом исключаются две вещи: во-первых, принятие статичной мировой системы (престижа), в которой имеются вечные, не зависящие от уровня преуспевания государства и мировые регионы, победившие и проигравшие; а во-вторых, исключается ситуация, когда статус стран во всемирной системе престижа устанавливается независимо от политики того или иного государства — благодаря либо исходному историческому и культурному положению (история колониальных завоеваний, империализм), либо монопольному положению мировых экономических акторов, несмотря на превентивный неолиберализм политики.

Эта стратегия превентивного господства, которую я назвал здесь стратегией стран-изгоев, приводит, таким образом, к странному парадоксу: с одной стороны, такие понятия, как «мировой рынок» и «мировое общество», кажутся настолько комплексными, что даже слово «комплексность» является грубым упрощением; с другой стороны,

вмировом обществе, интегрированном в мировой рынок, дела явно идут как в Спрингфилде (штат Миннесота). Там мир еще пребывает

вполном порядке: всем известно, что существует добро и зло, четко отделенные друг от друга, причем доброта «добрых» проявляется и подтверждается в том, что они возмущаются злокачественностью

«злых», изгоняют их, насколько возможно, по-хорошему или по-пло- хому. Таким способом при молчаливом согласии добра и зла укрепляется система норм, разделяемая обоими. В той мере, в какой действует подобная самодефиниция (пусть хотя бы в качестве идеологии), в самом деле оказывается возможным — не прибегая к прямому вмешательству мировых экономических акторов, мягко говоря, «позволять развиваться» политике государств, превентивной, конформной по отношению к мировой экономике и одновременно автономной.

Стратегия неолиберализации государства

Эта стратегия стремится снять количественное различие, содержательные противоречия между государством и мировым рынком, преобразуя государство в государство мирового рынка. Это означает, что государство мыслится как удлиненная рука мирового рынка, как продолжение политики мирового рынка государственно-политическими средствами. Именно на это нацелена политическая, а не экономическая программа неолиберализма.

225

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Вэтом заключается прежде всего парадоксальное признание неотъемлемости и незаменимости правительства, государства и политики. Правительства в их двойной роли (как родины и принимающей стороны мировых экономических акторов и предприятий) играют решающую, даже все более важную роль для осуществления всемирно-эко- номических интересов. Только поэтому возможно и необходимо преобразовать неолиберальную ортодоксию в неолиберальную политику реформ, политику неолиберального государства. Только так государство может превратиться из укротителя и противника в партнера мировой экономики.

Всоответствии с этим с 1970-х годов разрабатывается неолиберальная теория местоположения политики и общества, которая перелагает неолиберальное кредо в теорию «экономического государства» — competition state26 — и в корреспондирующий образ «экономического общества» — культуру предпринимателей. В этой теории политические акторы — государства или города — мыслятся как акторы накопления. Понятие политического выкраивается под знаком неолиберального императива применительно к его новому ядру — местному филиалу всемирно-экономической политики — и сводится к нему; под этим знаком составляется новая — малая и большая азбука внешней

ивнутренней политики (а границы последней как таковые уже не действительны), политики рынка труда и политики образования, социальной политики etc. Если бы менеджеры мировой экономики написали поздравительное письмо Деду Морозу к Рождеству, то скорее всего получилась бы теория всемирно-экономически ориентированного конкурентного государства.

Данная политическая и государственная теория превентивного неолиберального послушания может при этом уверенно ссылаться на наблюдаемые изменения. Все большее значение в понятных собственных интересах государств приобретает вопрос: как завоевать доступ к мировому рынку и обеспечить себе место в нем? Старая билатеральная государственная дипломатия все чаще сменяется дипломатией мультилатеральной, где ключевую роль в осуществлении государственных целей играют акторы мирового рынка. Внешнее проявление такой эволюции — возникновение и дифференцирование нового уровня транснациональных политических арен, который поддерживается такими институтами, как , *27, или государствами «восьмерки».

26конкурентное государство (англ.).

27Организация экономического сотрудничества и развития — Organization for Economic Co-operation and Development (oecd) (англ.).

226

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

Здесь, а не на национальных аренах, не в национальных общественностях и организациях обсуждаются, пишутся и переписываются правила силовой метаигры мировой политики, со временем изменяющие и национальную политику и общество. Это не в последнюю очередь проявляется в том, что классические сферы национально-государст- венной внутренней политики — образование, транспорт, энергетика, внутренняя безопасность, а также финансовая политика — все больше трактуются и перетолковываются, исходя из принципов международной конкуренции на мировом рынке.

С конца 1970-х годов возник неолиберальный консенсус между государствами и организациями, чьи решения и политика имеют большой вес для формирования мировой экономики (правительство 5, страны «восьмерки», *, , 6, Всемирный банк и т. д.). В соответствии с этим консенсусом не только необходимо, но и желательно, чтобы национально-государственные институты реформировались на основе принципа «двойной свободы», т. е. согласно максимам политической свободы (демократия, права человека) и всемирно-экономиче- ской свободы. Если рассматривать их как ключевые положения политики «третьего пути», то эта политическая прагматика обеспечивает конформную к мировому рынку перестройку национально-государст- венных политических принципов и институтов. Тем самым политика «третьего пути», объявляющая себя, согласно своему самопониманию, современной ключевой дефиницией нового «всеобщего блага» в эпоху глобализации, становится политикой превентивного господства всемирноэкономических акторов. В конечном счете критерии рациональности транснациональной экономики (в первую очередь критерии глобальных финансовых рынков) становятся ориентиром, больше того — критерием рациональности политики, уповающей на интеграцию в мировую экономику. Давно ведутся споры о конце идеологии, а с недавних пор — о конце политики. Здесь же лояльная к мировому рынку политика трактуется и осуществляется таким образом, что конец идеологии и конец политики как бы становятся ее торговой маркой.

Однако эта стратегия, вопреки реалистически-моральному самопониманию базируется на серьезной ошибке. То, что государства вынуждены настраиваться на конкуренцию на мировом рынке, ошибочно отождествляется с безальтернативностью политики, превентивно соблюдающей так называемые законы мирового рынка. Речь, таким образом, идет об экономистическом ложном самопонимании политики, ибо политика и государство мыслятся исключительно с точки зрения примата мировой экономики, что в конечном счете равносильно самоограничению, самоотречению, даже самокастрации по-

227

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

литики и политической теории в угоду догматической лояльности мировому рынку.

Эта критика, однако, в принципиальном отношении двусмысленна. Дело в том, что она может превратно восприниматься с позиций политологического реализма. Этот реализм исходит из того, что государство (прежде всего национальное) никогда не может быть сведено к экономической политике; оно, будучи поборником монополии на применение насилия, всегда преследует геополитические военные цели и интересы. Вот почему уравнение

Государство = Неолиберальное государство = Экономическое государство

фактически означает кастрацию. Здесь удаляется ядро политического, ведь ему тогда — как это часто происходит в истории — под флагом превентивного пацифизма, на сей раз обоснованного позицией мировой экономики, отказывают в праве на возможные военные интервенции. Но эта консервативная теория государства и политики не дает ответа на вызовы мирового рынка, а посему ограничивается в большинстве случаев тем, что отделывается от проблем и последствий экономической глобализации, относя их к «разговорам» или «идеологии», ссылкой на эмпирические недостатки и не задается вопросом (в чем согласуется со стратегией неолиберализации государства) о возможностях параллельной глобализации или транснационализации государства

иполитики.

Издесь и там разрыв между привязанной к территории политикой и детерриториализированной мировой экономикой жестко предписан аналитически. Возможность и необходимость заново изобретать политику для эпохи глобализации категориально, т. е. категорически, исключается. При полном расхождении с консервативной национально-государственной теорией реализма, т. е. при попытке изобрести государственную и политическую теорию для новой все- мирно-политической ситуации мирового рынка, альтернатива политики, политического в условиях мирового рынка не признается. Дефиниция и распределение экономических рисков мирового рынка

иглобальной непредсказуемости — главная задача политики в эпоху рыночной либерализации — ни словом не упоминаются. Они становятся жертвой оптимизма, не обретенного, скажем, в продумывании или преодолении возможных катастроф, но порожденного безответственным девизом: «чего не знаю, о том не горюю».

Это мышление по шаблонам национального видения приводит здесь к ложному пониманию возникающего сегодня исторического

228

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

противоречия. Противоречие «глобальная экономика versus национальная политика» жестко предписано раз и навсегда, а транснациональная политика (например, выявленное и измененное с космополитических позиций понимание политики, государства и нации) вовсе не принимается во внимание. Но все же хотелось бы (ведь это и так уже многоголосно дебатируется) заново продумать и наметить для постнациональной, транснациональной ситуации понимание демократии, начавшейся как город-государство и сегодня в национальном обличье как будто принявшей окончательную историческую форму государственно организованной парламентской демократии [Held 2000, 91 ff.].

В остальном же, когда предполагают, что безальтернативное приспособление, а не активное формирование является единственным (мало того — расширяющим политику) ответом на глобальную экономику, все сводится к характерному самоотречению от стратегий государственной власти. Это означает, что нужно выдвинуть альтернативные теории государства в следующих аспектах:

–они должны вскрыть ложную альтернативу неолиберальных стратегий дерегулирования и национальных или неонационалистических стратегий интервенций и протекционизма;

–они должны мобилизовать политический ресурс политического урегулирования конфликтов и регулирования рынков.

При этом они могли бы охватить то, чем преступно пренебрегала

политика неолиберального самоприспосабливания,— привлекшие внимание общественности диспаритеты и конфликты, порожденные местными разрушениями природы и окружающей среды, хорошо отрегулированные и забытые, но политически крайне взрывоопасные проблемы вроде неприятной проблемы полной занятости, так беспокоящие именно середину общества, за которую идет ожесточенная борьба.

Речь, таким образом, идет о том, чтобы вместо состязания в красноречии, вместо подчинения себя нормативному диктату глобальной экономики выявлять и использовать силу пессимизма, порождающую политику, т. е. драматургию конфликтов и рисков.

В соответствии с этим только разработка международных рыночных регламентаций может позволить побить противника его же оружием и принудить экономику к признанию вновь обретенного примата политики. Только введение определений по правам и ответственностям в совокупной системе мировой экономики (как дополнение к коллективным договоренностям и социально-государственным мерам) может породить новый консенсус между властью, экономической и политической, и демократией.

229