Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

ТОР / учебники / Beck_New

.pdf
Скачиваний:
14
Добавлен:
13.02.2015
Размер:
2.3 Mб
Скачать

TANLN vii. KPS LšFTEšLNJP? S PEN^O–SEVN—FF RS^]PF] F –SEV…

ревают. Иными словами, пространство стратегий, которое начинается за пределами национально-государственного самовоспроизводства (к примеру, стратегии Большой политики, детерриториализации государства, транснационализации, множественных государственных коалиций, глобальные стратегии риска, переплетения внутренней и внешней политики, «выигрыш — выигрыш», стратегия космополитизации права, региональной космополитизации), конституируется только при космополитическом подходе. И именно в этом, как бы математически схватываемом различии заложено основание критического потенциала Новой критической теории: критика равна различию между числом, масштабом и качеством государственных стратегий, которые открывают космополитические перспективы или, соответственно, закрывают национальные. В чем заключается ключевой момент критической теории? Он кроется в трех соображениях. Во-первых, пока политические акторы следуют логике национального взгляда, нет никакой разницы, кто правит. Космополитический взгляд указывает на то, что национальный взгляд заводит в политический тупик.

Во-вторых, стираются противоположности между партиями. Это констатирует и политология, ставящая диагнозы современной эпохе, но с одним существенным различием: она утверждает и удваивает тем самым тезис о конце политики. Однако это радикально противоречит глобальной контингентности политического, которую диагностирует космополитический взгляд.

В-третьих, Новая критическая теория учит, что у партий могли бы появиться различия, если бы они раскрылись для организационного многообразия начинающей развиваться мировой внутренней политики.

Тезис о конце политики гласит, что наступил конец национальногосударственной политики. Это открывает широкие возможности для космополитической смены горизонта. Конец национальной политики есть начало политики транснациональной. Она может быть превращена в космополитическое государство. И причина неудачи любых политик и политологий, основанных на национальном подходе, в игнорировании этих тезисов и соображений.

Однако в одиночку из национальной парадигмы не выйти, ибо пространство, охватываемое изолированными стратегиями, слишком узко. Не только для капитала, но и для глобального гражданского общества остается в силе утверждение, что без государства нет коллективно обязательных решений, никакой легитимации. Но справедливо и обратное: без союзов между партиями и правительствами, с одной стороны, глобальным гражданским обществом и фракциями капитала — с другой, немыслима никакая основательная реформа государственной

331

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

политики. Только благодаря объединению в единую сеть (на программном и организационном уровне) политики, государства и транснациональной субполитики с их мировыми сетями власти в сфере экономики и гражданского общества совершится трансформация национальной парадигмы государственности в космополитическую.

Критический потенциал Новой критической теории заключается не столько в моральной проповеди и ориентирующей силе космополитизма, сколько в инверсии действительности и возможности. Гипотезы о пространстве возможностей государственных стратегий читаются как критика политического действия, когда возможному (космополитизации) придается приоритет по отношению к действительному (национально-государственной ортодоксии). Необходима спекулятивная игра à la baisse1. Не идея высокой морали, но жажда власти, составляющая, согласно Максу Веберу, ядро политики, соблазняет на то, чтобы испробовать идею космополитического режима и государства. Политический и интеллектуальный танец на острие национального заменяется стремлением обойти неизведанные ландшафты, познавая противоречия и дилеммы космополитических стратегий политики и испытывая упоение от них.

2. ™JASLJ™JOPLS ™JASLJ™JOPL@ LSAK:

PSVNO TSIIO, RJEJRFON^^š_ \A] LOJVFE^STS SI”JOPLN EFOKN

Мы так и не ответили на ключевой вопрос: как избежать ловушки национальности? Что может побудить уверенные в себе нации к тому, чтобы поделиться своим национальным суверенитетом с другими нациями или вообще отказаться от него? Это восприятие цивилизаторской угрозы человечества самому себе, которая снимает блокировку национального взгляда, но одновременно становится источником глобальных политических опасностей. Данный тезис мы будет развивать в этом разделе. Чтобы изложить (по крайней мере в основных чертах) этот аргумент угрозы самому себе, занимающий центральное положение в политической теории Второго модерна, необходимо переместить двух авторов — Фрица В. Шарпфа и Томаса Гоббса — из национальной перспективы в космополитическую.

Шарпф проводит различие между демократией и легитимацией

иприсоединяет к этому предположение, что модерные государства

иправительства должны основывать легитимность своего господ-

1 на понижение (франц.).

332

TANLN vii. KPS LšFTEšLNJP? S PEN^O–SEVN—FF RS^]PF] F –SEV…

ства не только на демократии, ведь они располагают как источниками «легитимности на входе» (которую Шарпф также называет господством через народ»), так и «легитимностью на выходе», которая определяет себя по эффективности решения проблем (которую Шарпф называет господством для народа). Понятие «народ», как и понятия «input» и «output»2, предполагают наличие национального подхода. Параллельно Шарпф проводит различие между партиципацией (участием) и консенсусом (согласием). Консенсус не связан с партиципацией. Эффективность решений политических проблем является важным источником национально-государственного господства.

В национальном контексте или взгляде господство для народа и через него (т. е. через партиципацию и эффективность) может и должно равным образом быть легитимируемым и легитимироваться. Уже на такой многоуровневой системе политического действия, как Европейский союз, эти источники легитимности расходятся, как было показано Фрицем Шарпфом на примере конкретного случая. Чтобы ответить на вопрос, как преодолевается блокировка национального взгляда, необходимо расширить источники легитимности политического господства: наряду с демократией и эффективностью возникает

восприятие цивилизаторской угрозы человечества самому себе. Последняя дополняет не только легитимность демократии, привязанную к на- ционально-государственному контексту, и не привязанную к национальному контексту а-демократическую легитимность эффективности, но одновременно ставит под вопрос весь национально-государ- ственный порядок легитимности.

Вместе со всемирным обществом риска и внутри него возникает автономный источник мировой политической легитимности господства, когда акторы (не только государства, но и адвокатские движения гражданского общества, а также концерны) могут ссылаться на то, что они отводят угрозу человечества самому себе или противодействуют ей. Сила легитимности обладает здесь совершенно иными измерениями и в отношении ее господства и масштаба. Ведь она выступает против опасности, угрожающей выживанию не отдельных личностей, групп или народов, но всех людей, совокупного человечества.

Примат самосохранения, не зависящего от влияния моды, есть первое благо человечества. Среди всех видов зла на первом месте стоит смерть. Она неизбежна на уровне отдельного человека, но не на уровне человечества. Смерть человечества, самоуничтожение всех, как возможность человеческого действия, есть то новое, что

2 ввод и вывод (англ.).

333

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

привнесла в мир цивилизация. Страх перед этим может породить глобальный консенсус, который создаст глобальную власть. То, что эта власть консенсуса глобального легитимного господства, отводящая опасности, угрожающие человечеству, имеет крайне амбивалентные последствия, заложено в природе политического.

Возможное самоубийство человечества, таким образом, никогда не является добровольной смертью (от отчаяния, боли, одиночества) индивида. Это всегда «недобровольное убийство» всех — коллективное убийство как невольное побочное следствие научного, технического, военного, политического действия; «убийство», которое как бы вытекает из поступков и приобретшей самостоятельность системы поступков. Не современное, но будущее, не фактическое, но возможное событие. Восприятие угрозы самоубийства рода раскрывает доступ к глобализированной легитимности и к источникам консенсусной власти. Эти источники легитимности глобального господства являются, во-первых, а-демократическими. Они сами уклоняются от всякого демократического процесса на основе своей глобальности, но зависят от глобального восприятия и признания, т. е. от презентации в ,. Во-вторых, они являются потенциально антидемократическими, поскольку с воспринятой опасностью для человечества растет готовность избавиться от демократических оков.

Политическая теория суверенитета Томаса Гоббса зиждится на формуле «homo homini lupus est» («человек человеку волк»). Политическая теория общества риска исходит, в противоположность этому, из несколько иного принципа: «человечество человечеству волк ». Характер хищника, о котором говорит Гоббс, атрибутируется не отдельному человеку, но человечеству. Человечество есть субъект и объект угрозы самому себе. Легитимность создается не национальной «коллективной верой» (Макс Вебер), но верой в возможность предотвратить угрожающую человечеству опасность с помощью заместительного для угрожающего человечества политического действия, которое и обеспечивает легитимность. Поэтому основные отношения совместной жизни, включая сам национально-государственный порядок, оказываются под властью примата изменяемости, альтернативности контингентности.

Положение «человечество человечеству волк» указывает на амбивалентность как принцип космополитической теории: возможность самоубийства рода открывает новое начало в связи с тем, что конец угрожает всем людям. Можно даже спросить: власть какого масштаба могла бы в принципе вообще защитить человечество от человечества? Конечно же, не работники Красного Креста, которые создали историю политической теории. Ни пролетариат, ни беднейшие из бедных

334

TANLN vii. KPS LšFTEšLNJP? S PEN^O–SEVN—FF RS^]PF] F –SEV…

вглобальную эпоху, ни просвещение, ни воротилы глобального капитала, ни партийные вожди и главы правительств, ни «добрый диктатор» мирового общества тут не помогут. Если уж на то пошло, то лишь восприятие опасностей, грозящих человечеству, от которых нельзя отмахнуться и которые нельзя вывести куда-нибудь вовне, может пробудить силы, учредить глобальное сообщество судьбы, которое проломит стену национально-государственных границ и эгоизмов — по меньшей мере на одну мировую секунду.

Эта политически-легитимационная сила глобальной перцепции глобальной опасности не привязана к объективному характеру рисков, поскольку она затрагивает восприятие. Ее, как уже говорилось, необходимо внедрить в головы и сердца людей, очистив от этой вездесущей объективности, с помощью глобальных символов и информации. Знание этой диалектики краха и Нового начала является центральным: центр (т. е. воспринятая угроза человечества самому себе),

вкотором рушится национальный порядок, является одновременно точкой возникновения транснационального порядка, включая крайне амбивалентные альтернативы, которые тем самым выдвигаются в горизонт политически возможного. Восприятие означает также предвидение. Восприятие опасностей, угрожающих человечеству, способствуют разрушению правления прошлого, доминирования границ и традиций. На смену ему приходит правление будущего, в котором распространяется ненадежность, связанная с риском. Координаты пространства и времени очерчиваются по-новому. Пространства опыта и горизонты ожидания расходятся. Вырисовывается глобальное пространство господства, в котором признаки негативной и позитивной интеграции, подчиняющиеся логике национального взгляда, группируются по-новому.

Во-первых, речь идет о слиянии позитивной и негативной интеграции. Она позитивна, потому что восприятие опасности порождает политическую рефлексивность глобальности. Негативной эта сила глобального восприятия опасности, порождающая консенсус, является потому, что одним махом вскрывает национальную замкнутость, причем, в соответствии с тенденцией, интра- и интернационально.

Во-вторых, на место демократического консенсуса того или иного народа вступает консенсус человечества, однако без демократической легитимации и даже без возможности ее осуществления. Испуг, который глобализировали через , 11 сентября 2001 г., лишь на первый взгляд может показаться равнозначным глобальному голосованию. Са-

335

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

мой могущественной в военном и экономическом отношении нации мира в результате шока от опасности подавляющим большинством людей была дана санкция отвести опасность, грозящую моральному и физическому существованию человечества. Воспринятые угрозы роду человеческому превращаются в источник глобального популизма защиты от опасности, который уполномочивает и легитимирует радикальные действия, включая военные интервенции в иностранные государства. Опасности, угрожающие государству, создают общественность и порождают вынужденные действия, по сравнению с которыми процедуры голосования предстают как реликты идиллического мелкотравчатого мирка, в котором еще можно поспорить о таких роскошных демократических тонкостях.

В-третьих, этот тип легитимации не привязан ни к объективному характеру опасности, ни к эффективности ее устранения. Именно в связи с тем, что опасность для рода человеческого мобилизует всемирнополитическое противодействие, неэффективное действие не омрачает это формирование контрвласти. Ибо вместе с неэффективностью растет опасность, а значит, опять-таки необходимость в сплочении человеческого коллектива. При этом возникает парадоксальное следствие: прощение ошибок человечеством, находящимся под угрозой, растет вместе с ошибками, которые усиливают беду людей.

В-четвертых, понятие «естественное состояние», используемое Томасом Гоббсом, обозначает доцивилизационное состояние, которое преодолевается властью суверена. В воспринятой угрозе человечеству, однако, это отношение разворачивается на 180 градусов: цивилизационный порядок национально-государственного суверенитета упраздняется «хищной природой» человечества, обращенной против самой себя. Не отсутствие власти порядка, которая принуждает людей преследовать свои интересы с помощью социально приемлемых средств, но само продолжающееся существование подобного нацио- нально-государственного порядка становится источником угрозы для всех или, по крайней мере, препятствием для предотвращения опасности для рода. Не сомнение в порядке суверена, а не-сомнение форсирует угрозу для всех.

В-пятых имеет место такой парадокс: решение Гоббса (делегирование власти, построение Левиафана) для «человечества» исключено. Вот почему не только государства и союзы государств присваивают себе мандат человечества, но и акторы глобального гражданского об-

336

TANLN vii. KPS LšFTEšLNJP? S PEN^O–SEVN—FF RS^]PF] F –SEV…

щества или транснациональные концерны пишут на своих знаменах лозунги: «спасение окружающей среды» или «защита прав человека». Пожалуй, можно даже сказать, что угроза человечеству, используемая для оформления глобальных отношений господства, есть ключ к пониманию транснациональной политики.

В-шестых, в воспринятой опасности, грозящей человечеству, разрушается принцип легитимности национально-государственного строя. Национальный суверен перед лицом угрозы человечеству уже не может обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность и защиту жизни своих граждан. Теряет силу долг гражданского повиновения. Следствием этого, по Гоббсу, является то, что цивилизованное человечество скатывается в естественное состояние, в котором каждый — свой собственный господин и защитник естественных прав. Поскольку восприятие опасностей, грозящих человечеству, носит глобальный характер, эта делегитимация угрожает национально-государственному строю в глобальном масштабе, если только национальные государства, существование которых подвергается опасности, не перестраиваются в транснациональные, космополитические. Общественный договор уже не может быть основан на анархии отдельных государств. Более того, он должен устанавливать межгосударственный порядок, который черпает свою космополитическую легитимность в превентивной обороне от опасности, грозящей человечеству.

Фриц Шарпф на примере Европы указал на то, что принуждение к консенсусу автоматически не улучшает возможность принимать коллективно обязательные решения. Скорее всего имеет место обратная ситуация: чем сильнее принуждение к консенсусу, чем больше надо работать вместе, сотрудничать ради достижения решений, тем больше возникает проблем с кооперацией и тем вероятнее становится, что ни одно решение не будет принято. Согласно Шарпфу, решающим является положение, регламентирующее, какое правило для принятия решений имеет силу, если сотрудничают не все. При правиле единогласного принятия решений повышается и то и другое, т. е. принуждение к консенсусу и невозможность принять решение. Возникает пробел в консенсусе, и он расширяется в той мере, в какой институционализированное принуждение к консенсусу больше, чем политическое давление для достижения консенсуса, исходящее от отдельных государств-участников, стремящихся прийти к общему решению проблемы. Эта асимметрия затрудняет объединение. Так Шарпф обосновывает парадоксальное положение, что именно растущее принуж-

337

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

дение к консенсусу ведет к не-принятию решения. Поэтому в национальном пространстве, где действует принцип решения большинства

игосподствуют более слабые принуждения к консенсусу, потенциально существует больше возможностей для действий, чем в пространстве интернациональном, где сильное принуждение к консенсусу сочетается с правилом единогласного принятия решения. Отсюда можно сделать вывод: транснационализация успешна в том случае, если, с одной стороны, вводится принцип принятия решения большинством,

ас другой — уменьшается принуждение к консенсусу.

Вэтой аргументации и выводах, однако, не учитывается то, что позволяет увидеть космополитическая смена перспективы. Воспринятая угроза человечеству порождает давление для достижения консенсуса, который ликвидирует разрыв между принуждением к консенсусу

иполитическим нахождением решения. Несмотря на принцип единогласного принятия решений и участия всех государств, чьи интересы, как известно, конфликтуют, осуществляются решения, обязательные для всемирной политики. Почему? Потому что всемирно-публичная рефлексия глобальных опасностей закрывает пробел в консенсусе. В результате чего? В результате восприятия риска. Оно, а не объективность экологических, экономических или террористических опасностей, открывает свободу для действий по транснационализации финансовых рынков, мероприятий по защите климата, транснационализации полицейских, военных, спецслужбистских, политических профессий для борьбы с терроризмом3. Однако это глубинное политическое воздействие легитимации глобального господства, осуществляемое через восприятие глобальной угрозы, компенсируется его краткостью. Поскольку все связано с его медийным восприятием, легитимационной силы всемирного политического действия, порождаемой глобальными угрозами, хватает лишь до тех пор, пока сохраняется интерес к ним, разжигаемый ,.

Итак, как становится возможным политическое действие в век глобализации? В результате воспринятой глобальности рисков, которая как минимум на одну мировую историческую секунду размягчает и делает податливой для формирования казавшуюся железной систему интернациональной и национальной политики. В этом смысле политическая рефлексивность мирового общества риска порождает квазиреволюционные шансы действия, которые, однако, могут быть использованы по-разному.

3 Эту гипотезу, однако, можно и должно подвергнуть эмпирической проверке

в исследовании на конкретном материале.

338

TANLN vii. KPS LšFTEšLNJP? S PEN^O–SEVN—FF RS^]PF] F –SEV…

3. TSO@\NEOPLJ^^šJ –SEVš LPSESTS VS\JE^N

Исходное утверждение для систематического разграничения и определения различных государственных форм и понятий государства гласит: возврата нет! Все акторы изменяются в силовой метаигре мировой политики. Это происходит потому, что их роли, ресурсы, шансы на власть меняются с изменением их определения своего местоположения и самоопределения в этой игре вокруг правил власти мировой политики. Имеет смысл вместе с Эдгаром Грандом [Grande Edgar 2000] проводить различие между государственностью, как базовым принципом модерна, и формами или понятиями государства — в смысле различных базисных институтов модерна, в которых конкретизируется принцип государственности в эпохи Первого и Второго модерна4.

4 «Решающее значение имеет то, что в качестве модернизации должны расцениваться только такие изменения в базисных институтах Первого модерна, которые не нарушают сами базисные принципы. Применительно к сфере государственности это может означать, что за исходный пункт берется не национальное государство (в смысле «государств, возникших после Вестфальского мира») и не конститутивные для него принципы (территориальность, суверенитет), но притязание модерна на то, что для коллективных проблем нужно находить коллективные

решения за пределами традиционных общественных форм (семья, цеха, кланы). Это можно принять в качестве базисного принципа современной государственности.

Первый модерн в смысле теории рефлексивной модернизации был теперь охарактеризован тем, что для этой функции коллективного преодоления проблем было найдено совершенно определенное институциональное решение, а именно национальное государство. Возникновение и развитие модерного национального государства характеризовалось, во-первых, допущением, что коллективные проблемы могут и должны решаться государством (и спор велся главным образом из-за того, какие проблемы действительно являются коллективными и не могут быть лучше решены индивидом); и во-вторых, допущением, неразрывно связанным с первым, что национальный уровень является оптимальным масштабом для организации модерной государственности. Решающим моментом является то, что оба допущения, как кажется, уже теряют свою силу. Это значит, во-первых, что в определенных условиях частные лица и организации также готовы и способны решать коллективные проблемы, а государство, таким образом, теряет свою монополию на способность решать проблемы; и это означает, во-вторых, что национальное государство уже необязательно составляет оптимальные рамки действий для решения коллективных проблем, что правление (в смысле эффективного общественного решения проблем) в растущей степени происходит вне и ниже уровня нацио-

339

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Таблица 9. Типология государств для Второго модерна

 

 

Глобальные взаимозависимости

 

(экономические, культурные, военные,политические, экологические )

 

 

 

 

Суверенитет

 

Замыкающие/протекцио-

Открывающие/откры-

 

нистские

тые для мира

 

 

 

 

 

 

 

Национальные/

Этническое государство

Неолиберальное госу-

 

автономное

 

дарство

 

 

 

 

 

Транснацио-

Транснациональное го-

Космополитическое

 

нальные/коопе-

сударство-надсмотрщик

государство; космопо-

 

ративные

и государство-цитадель

литический режим

 

 

 

 

Так удается освободить государства от их ложной реификации, понять и исследовать их как контингентные, изменчивые единства. Лишь тот, кто откажется от национального подхода, превращающего государство в пустую категорию, может проследить пути и формы трансформации государственности в измерениях культурной идентичности, экономических и военных основ, демократии и легитимности.

Важно прежде всего осознать то, что как бы выведено за скобки в табл. 9: действовать и далее в духе национального (и интернационального) более нельзя (в строгом смысле слова). Те, кто мыслит, действует, исследует национально, будут смяты, опрокинуты. Они увидят, как мир перевернется. Иными словами: все формы государства изменяются, а с ними и формы государственности. Под государственностью понимается институционально-понятийная форма для создания, организации и воспроизводства политических властных возможностей.

Этническое государство

Необходимо выявить специфику (этнического) национализма в Первом и во Втором модерне. Этнический национализм во Втором модерне есть

нального государства. Следствием этого являются зачатки системы комплексного управления, в которой различные уровни и различные формы правления институционально раздифференцированы и интегрированы. Иными словами: правление осуществляется во все более сложных конфигурациях общественных и частных акторов и институтов, сферы ответственности и ресурсы которых распределяются поверх многих уровней и всевозможных границ» [Grande 2000, 1 ff.].

340

Соседние файлы в папке учебники