Мишель Монтень - Опыты

предъявлять нам столь суровыетребования. При хорошей игре можно строить плохую мину. Если человеку стонприносит облегчение, пусть он стонет; если у него есть потребностьдвигаться, путь вертится и мечется, как ему угодно; если ему кажется, чтоболь как бы улетучивается (некоторые врачи утверждают, что это помогаетбеременным женщинам при родах) вместе с сильными воплями, или, если вопликак-то заглушают его боль, пусть кричит благим матом; незачем понуждать егок крикам, но разрешить ему это надо. Эпикур не только позволяет, но дажесоветует мудрецу кричать во время припадка:

Pugiles etiam, cum feriunt iniactandis caestibus, ingemiscunt, quia profundenda voce omne

corpusintenditur, venitque plaga vehementior 2397. С нас хватит забот о том,как бы справиться с болью, и нечего заботиться об этих излишнихпредписаниях. Все это я говорю в оправдание тех, кто обычно неистовствует вовремя припадков этой болезни; ибо что касается меня самого, то до сего дня япереносил их с довольно большой выдержкой, и не потому, что я силюсьсоблюсти какие-то внешние приличия, — я ведь не придаю им никакого значенияи предоставляю себе полную свободу; но либо мои боли не были такиминевыносимыми, либо у меня больше внутренней твердости, чем у многих других.Я позволяю себе и стонать и жаловаться, когда меня допекают острые, колющиеболи, но не теряю самообладания, как тот, кто

Eiulatu, questu, gemitu, fremitibus

Resonando multum flebiles voces refert. 2398

Я испытывал себя в самый разгар боли и всегда убеждался, что способенговорить, думать и отвечать не менее здраво, чем в другие минуты, хотя и нестоль последовательно, а с перерывами, поскольку меня мучает и все во мнепереворачивает боль. Когда окружающие считают меня совершенно сраженным ихотят меня щадить, я нередко испытываю свою выдержку и начинаю говорить опредметах, не имеющих никакого отношения к моему состоянию. Внезапнымусилием воли я оказываюсь способным на все, но лишь очень ненадолго.

О, почему я не в силах уподобиться тому цицероновскому фантазеру,который, воображая, что ласкает распутницу, сумел в это время освободитьсяот камня, очутившегося

у него на простыне 2399! Мои же камни делают менякаменно равнодушным ко всякому распутству!

В промежутках между приступами этих острейших болей, когда мой мочевойканал дает мне небольшую передышку, я сразу же оправляюсь и принимаю свойобычный вид, ибо мое душевное смятение вызвано чисто физической, телеснойболью. Я, несомненно, потому так быстро прихожу в нормальное состояние, чтодолгими размышлениями приучил себя к перенесению подобных страданий:

laborum Nulla mihi nova nunc facies inopinaque surgit;

Omnia praecepi atque animo mecum ante peregi. 2400

2397 И кулачные бойцы, нанося ударысвоими цветами, вскрикивают, так как, когда испускаешь крик, напрягается всетело, и удар выходит более сильный (лат.). — Цицерон.Тускуланские беседы, II, 23.

2398 Он стонет, жалуется и вздыхает, дрожит и испускает горестные вопли(лат.). — Цитата из «Филоктета» Аттия,которую Цицерон приводит дважды: О высшем благе и высшем зле, II, 29 иТускуланские беседы, 11, 14.

2399 … почему я не в силах уподобиться… фантазеру… — Приводится уЦицерона (О гадании, II, 69). — «Фантазер» относится к тому лицу, о которомговорит Цицерон.

2400 Нет для меня никакого нового или неожиданного вида страданий; все ихпредвосхитил и заранее сам с

Между тем я испытал слишком внезапный и ошеломляющий для новичкапереход от совершенно безмятежного и ничем не омрачаемого состояния к самомуболезненному и мучительному, какое только мог себе представить. Ведь крометого, что это весьма опасная болезнь, ее начальная стадия протекала у менягораздо острее и томительнее, чем обычно. Приступы повторяются у меня такчасто, что вполне здоровым я себя уже никогда не чувствую. Но во всякомслучае я до настоящей минуты сохраняю такое присутствие духа, что, если мнеудастся удержать его надолго, я буду в гораздо лучшем положении, чем тысячитех, кто страдает от лихорадки или от боли лишь потому, что сами себе частовнушают, будто их муки невыносимы.

Бывает ложное смирение, порождаемое высокомерием. Мы сознаемся,например, в незнании многих вещей и скромно готовы согласиться с тем, чтотворения природы обладают некоторыми непостижимыми для нас качествами исвойствами, причин и механизма которых мы не в состоянии познать; но, делаяэто честное и добросовестное признание, мы стремимся добиться того, чтобынам поверили тогда, когда мы скажем, что вот такие-то вещи мы понимаем. Намне нужно вовсе далеко ходить в поисках необычайных явлений и чудес:по-моему, среди вещей, наблюдаемых нами повседневно, встречаются настольконепонятные, что они не уступят никаким чудесам. Разве не чудо, что в каплесеменной жидкости, из которой мы возникли, содержатся зачатки не тольконашего телесного облика, но и склонностей и задатков наших родителей? Где вэтой капле жидкости умещается такое бесчисленное количество явлений?

И каков стремительный и беспорядочный ход развития этих признаковсходства, в силу которого правнук будет походить на прадеда, племянник надядю? В Риме были трое представителей рода Лепидов, родившихся не один задругим, а в разное время, у которых один и тот же глаз был прикрыт хрящом 2401 . В Фивах существовал род, у всех представителей которого была родинка ввиде наконечника копья, и если у кого такой

родинки не было, он считалсянезаконнорожденным 2402. Аристотель сообщает 2403, что у одного народа, гдесуществовала общность жен, детей узнавали по сходству с отцами.

Возможно, что предрасположение к каменной болезни унаследовано мной ототца, так как он умер в ужасных мучениях от большого камня в мочевом пузыре.Это несчастье свалилось на него на 67-м году жизни, а до этого у него небыло никаких признаков, никаких предвестий ни со стороны почек, ни состороны каких-либо других органов. Пока с ним не стряслась эта беда, онпользовался цветущим здоровьем и болел очень редко; да и заболев, онпромучился целых семь лет. Я родился за двадцать пять с лишним лет до егозаболевания, когда он был в расцвете сил, и был третьим по счету из егодетей. Где же таилась в течение всего этого времени склонность к этойболезни? И как могло случиться, что, когда отец мой был еще так далек отэтой беды, в той ничтожной капле жидкости, в которой он меня создал, ужесодержалось такое роковое свойство? Как могло оно оставаться столь скрытым,что я стал ощущать его лишь сорок пять лет спустя, и проявилось оно до сихпор только у меня, одного из всех моих братьев и сестер, родившихся от однойматери? Кто возьмется разъяснить мне эту загадку, тому я поверю, какое быколичество чудес он ни пожелал мне растолковать,

собою обдумал (лат.). — Вергилий. Энеида,VI, 103.

2401 … один и тот же глаз был прикрыт хрящом. — Приводится у ПлинияСтаршего (Естественная история,

VII, 10).

2402 … род, у всех представителей которого была родинка… — Этосообщение приводится у Плутарха (Почему божественное правосудие не сразунаказывает виновных, 19); однако Плутарх не говорит о том, что не имевшиетакой родинки считались незаконнорожденными.

2403 Аристотель сообщает… — Политика, II, 2 (Аристотель почерпнул это уГеродота, IV, 180).

лишь бы только он непредложил мне — как это нередко делают — какое-нибудь объяснение настольконадуманное и замысловатое, что оно оказалось бы еще более странным иневероятным, чем само это явление.

Да простят мне врачи мою дерзость, но из той же роковой каплизародились и воспринятые мной ненависть и презрение к их науке; антипатия,которую я питаю к их искусству, несомненно мной унаследована. Мой отецпрожил семьдесят четыре года, мой дед — шестьдесят девять, а мой прадедоколо восьмидесяти лет, не прибегая ни к каким медицинским средствам. Долженпояснить: все то, что не употребляется в повседневной жизни, ими считалосьлекарством. Медицина складывается из примеров и из опыта, но таким жеобразом составилось и мое мнение о ней. Разве это не вполне достоверный ивесьма убедительный опыт? Я не уверен, сумеют ли они наскрести в своиханналах троих таких же людей, как мой отец, дед и прадед, родившихся,выросших и умерших в одной и той же семье, под одним и тем же кровом,которые прожили бы столько же лет, подчиняясь их правилам. Они должныпризнать, что в этом вопросе если не научные соображения, то удача — на моейстороне, а для врачей удача важнее научных соображений. Пусть не ссылаютсяони в доказательство своей правоты на меня, каков я сейчас; пусть не грозятмне, находящемуся в когтях болезни; это был бы чистейший обман. Бесспорно,что приведенные мной примеры из истории моей семьи красноречиво говорят вмою пользу, и врачи становятся перед ними в тупик. В человеческих делахтакое постоянство редко. Прадед мой родился в 1402 году, так что все этодлится в нашей семье почти двести лет (недостает лишь восемнадцати). Нетпоэтому ничего удивительного, что опыт начинает нам изменять. Пусть нессылаются на боли, во власти которых я нахожусь: разве мало тех сорока семилет, в течение которых я не знал болезней? Если даже я стою у своегожизненного предела, все же путь мой был достаточно долог.

Мои предки не любили медицину по какому-то непонятному ибессознательному чувству. Уже один вид лекарств внушал моему отцуотвращение. Мой дядя по отцовской линии, духовное лицо, господин де Гожак, сдетства отличался болезненностью, но умудрился все же при своем слабомздоровье прожить шестьдесят семь лет; и вот, когда однажды он заболелтяжелой и длительной лихорадкой, врачи велели объявить ему, что если он неприбегнет к медицинской помощи (они называют помощью то, что частооказывается помехой), то неминуемо умрет. Как ни напуган был этот милейшийчеловек объявленным ему суровым приговором, но ответил: «Значит, я уже могусчитать себя мертвым». Однако, по милости божьей, предсказание врачейоказалось ложным, что выяснилось весьма скоро.

Из братьев моего отца — а их было трое — только самый младший, господинде Бюссаге, который был немного моложе других, признавал врачебноеискусство, думаю, потому, что ему приходилось иметь дело и с другимиискусствами, — ведь он состоял советником парламента. Но результат этогопризнания был весьма неутешительный, ибо, будучи на вид самым крепким посложению из братьев, он умер значительно раньше их, за исключением лишьодного брата, господина де Сен-Мишеля.

Возможно, что это врожденное отвращение к медицине я воспринял от них,но если бы это была единственная причина моего отрицательного отношения кней, я попытался бы побороть его. Ибо все такого рода склонности,возникающие в нас без участия разума, оказываются ошибочными: своего родаболезнь, с которой следует бороться. Не исключено, что у меня была этасклонность, но я еще углубил и упрочил ее своими размышлениями, которыепривели меня к сложившемуся у меня мнению о ней. Я не выношу, когдаотказываются принимать лекарство лишь на том основании, что вкус егонеприятен; это не в моем духе, ибо я считаю, что ради здоровья стоитпретерпеть всякие надрезы и прижигания, как бы мучительны они ни были.

Вместе с Эпикуром я полагаю, что надо избегать таких наслаждений,которые влекут за собой еще большие страдания, и принимать с готовностьюстрадания, несущие за собой несравненно большие наслаждения.

Здоровье — это драгоценность, и притом единственная, ради которойдействительно

стоит не только не жалеть времени, сил, трудов и всяких благ,но и пожертвовать ради него частицей самой жизни, поскольку жизнь без негостановится нестерпимой и унизительной. Без здоровья меркнут и гибнутрадость, мудрость, знания и добродетели; достаточно противопоставить всемсамым убедительным направлениям, которыми философы пытаются нас уверить вобратном, образ, скажем, Платона: предположим, что он поражен падучей илиапоплексией, и посоветуем ему призвать в данном случае на помощь своиблагородные и возвышенные душевные качества. Всякий путь, ведущий кздоровью, я не решался бы назвать ни чересчур трудным, ни слишком дорогостоящим. Но у меня есть кой-какие другие соображения, побуждающие меняотноситься весьма недоверчиво к товару, который нам хочет всучить медицина.

Я вовсе не утверждаю, что не существует никакого врачебного искусства.Не может быть никакого сомнения в том, что среди неисчислимого множествасуществующих в природе вещей есть и благотворные для нашего здоровья. Япрекрасно знаю, что есть некие целебные травы, которые увлажняют, и другие,которые сушат; что хрен обладает ветрогонным свойством, а листья кассиидействуют как слабительное. Я знаю еще много разных других средств и несомневаюсь в их действии, так же как и в том, что согреваюсь от

вина илинасыщаюсь бараниной: говорил же Солон 2404, что, подобно другим лекарствам,еда является средством, излечивающим болезнь голода. Я не отрицаю пользы,извлекаемой нами из богатств природы, и не сомневаюсь ни в ее могуществе, нив том, что мы имеем полную возможность применить ее средства для нашихцелей. Я вижу, как щуки и ласточки прекрасно используют их. Но я не верю визмышления нашего разума, нашей науки и искусства, в которых мы не знаем ниграниц, ни меры и в угоду которым поступились природой и ее предписаниями.

Подобно тому как мы называем правосудием груду первых подвернувшихсянам под руку законов, применяемых часто весьма нелепо и несправедливо, иподобно тому как те, кто смеется над этим и изобличает эту глупость, отнюдьне стремятся изобличить само это благородное занятие, а лишь хотят указатьна злоупотребление священным именем правосудия и на профанацию его, — точнотак же и в медицине я глубоко чту ее славное название, цели, которые онасебе ставит, и те столь полезные вещи, которые она сулит человечеству, но уменя нет ни почтения, ни доверия к тому, что слывет у нас медициной.

Прежде всего опыт повелевает мне опасаться медицины, ибо на основаниивсего того, что мне приходилось наблюдать, я не знаю ни одного разрядалюдей, который так рано заболевал бы и так поздно излечивался, как тот, чтонаходится под врачебным присмотром. Само здоровье этих людей уродуетсяпринудительным, предписываемым им режимом. Врачи не довольствуются тем, чтопрописывают нам средства лечения, но и делают здоровых людей больными длятого, чтобы мы во всякое время не могли обходиться без них. Разве не видятони в неизменном и цветущем здоровье залога серьезной болезни в будущем? Ядовольно часто болел и, не прибегая ни к какой врачебной помощи, убедился,что мои болезни легко переносимы (я испытал это при всякого рода болезнях) ибыстротечны; я не омрачал их течения горечью врачебных предписаний. Своимздоровьем я пользовался свободно и невозбранно, не стесняя себя никакимиправилами или наставлениями и руководствуясь только своими привычками исвоими желаниями. Я могу болеть где бы то ни было, ибо во время болезни мнене нужно никаких других удобств, кроме тех, которыми я пользуюсь, когдаздоров. Я не боюсь оставаться без врача, без аптекаря и всякой иноймедицинской помощи, хотя других эти вещи пугают больше, чем сама болезнь.Увы, не могу сказать, что сами врачи показывали нам, что их наука дает имхоть какое-нибудь заметное преимущество перед нами, что они благоденствуютне в пример нам или что они более долговечны.

Нет такого народа, который на протяжении веков не обходился бы безмедицины,

2404 … говорил же Солон… — Приводится у Плутарха (Пир семи мудрецов,19).

особенно в раннюю, то есть в самую лучшую и счастливую пору своегосуществования. Но и в наше время одна десятая мира живет без медицины;многие народы, не зная ее, более здоровы и более долговечны по сравнению сними; а если взять французов, то простой народ благополучнейшим образомобходится без нее. Медицина появилась у римлян шестьсот лет спустя послеоснования Рима, но после того как они испытали ее действие, она была изгнанаиз их города по почину Катона Цензора, показавшего пример, как легко можножить без нее: он сам прожил восемьдесят пять лет, и жена его прожила доглубокой старости — не

то чтобы без «лекарств», а без врачей 2405; ибовсякое благотворно действующее на нас

средство может быть названо«лекарством». По словам Плутарха 2406 , он поддерживал здоровье своихблизких, кормя их (насколько помню) зайчатиной, подобно тому как аркадцы,

поутверждению Плиния 2407, излечивали все болезни коровьим молоком. А ливийцы,по

словам Геродота 2408, как правило, пользовались на редкость хорошимздоровьем благодаря особому их обычаю, а именно: когда ребенку исполнялосьчетыре года, они прижигали ему жилки на темени и на висках, чтобы он вдальнейшем не страдал от каких-либо простуд и воспалений. А разве нашидеревенские жители не употребляют при всякой болезни снадобье из самогокрепкого вина, сваренного с шафраном и пряностями, которое действует с неменьшим успехом?

И говоря начистоту, разве все эти разнообразные и противоречивыепредписания не клонятся в конечном счете к одной и той же цели — к тому,чтобы очистить желудок? И разве простой слуга не в состоянии применить этисредства?

Но я далее не уверен в полезности этого всеми рекомендуемого средства ине знаю, не нуждается ли наш организм в том, чтобы эти отбросы некотороевремя оставались в нем, подобно тому как вино, чтобы не портиться, должновыделять осадок. Ведь нередко у здоровых людей по непонятной причиненачинается рвота или понос, сопровождающиеся усиленным выведением изорганизма отбросов пищеварения, причем эта чистка вовсе не бываланеобходимой с самого начала и не приносила никакой пользы в дальнейшем,

аоказывалась, наоборот, вредной. Недавно я вычитал у великого Платона 2409,что из трех видов движения, свойственных человеку, опаснейшими являются те,что связаны с облегчением кишечника, и потому ни один разумный человек недолжен прибегать к лечению слабительными без крайней необходимости, иботакими противодействующими средствами можно только вызвать и усилить боль.Болезни следует смягчать и излечивать разумным образом жизни; напряженнаяборьба между лекарствами и болезнью всегда причиняет вред, так как этасхватка происходит в нашем организме, на лекарство же нельзя полагаться, ибооно по природе своей враждебно нашему здоровью и применение его вызванотолько теми нарушениями, которые совершаются в нас. Предоставим же организмсамому себе: природа, помогающая блохам и кротам, помогает и тем людям,которые терпеливо вверяются ей подобно блохам и кротам. Мы можем до хрипотыпонукать нашу болезнь, — это ни на йоту не подвинет нас вперед. Таковнеумолимый ход вещей в природе. Наши страхи, наше отчаяние не ускоряют, алишь

2405 … шестьсот лет спустя… — Плиний Старший в своей «Естественнойистории» (XXIV, 1) действительно утверждает, что медицина появилась у римлянчерез 600 лет после основания Рима, но сообщает, что римляне изгнали врачейлишь много лет спустя после смерти Катона Цензора.

2406 По словам Плутарха… — Жизнеописание Катона Цензора, 12.

2407 … по утверждению Плиния… — Плиний Старший. Естественная истооия,XXV, 53.

2408 … по словам Геродота… — Геродот, IV, 187.

2409 … я вычитал у… Платона… — Тимей.

задерживают помощь природы. Болезнь должна иметь свои сроки, как издоровье. Природа не нарушит установленного ею порядка ради одного человекаи в ущерб другим, ибо тогда воцарится беспорядок. Будем следовать ей, радибога, будем ей подчиняться. Она ведет тех, кто следует за ней, тех же, ктосопротивляется, она тащит силком вместе с их безумием и лекарствами.Прочистите лучше мозги: это будет полезнее, чем прочистить желудок.

Одного спартанца спросили, каким образом он прожил здоровым стольдолгую жизнь. «Не прибегая к медицине», — ответил он 2410 . А императорАдриан, умирая, неустанно

повторял, что обилие лечивших его врачей погубилоего 2411.

Некий незадачливый борец заделался врачом. «Вот здорово! — сказал емуДиоген. — Ты прав; теперь ты будешь загонять в гроб тех, кто раньше клалтебя на обе лопатки» 2412.

Счастье врачей в том, что, по выражению Никокла 2413, их удача у всехна виду, а ошибки скрыты под землей, но, кроме того, они обычно искусноиспользуют все, что только можно; если в нас есть крепкая и здоровая основаот природы или по воле случая, или еще по какой-нибудь неизвестной причине(а таких причин несметное множество), то они вменяют это в заслугу именносебе. Если пациенту, находящемуся под присмотром врача, повезет в смыслеизлечения какого-нибудь недуга, врач обязательно отнесет это за счетмедицины. Случайности, которые помогли излечиться мне и тысяче других людей,не прибегающих к помощи врачей, они обязательно припишут себе и будутпохваляться ими перед своими больными; но, когда дело идет о плохом исходеболезни, они полностью отрицают свою вину и сваливают ее целиком напациентов, ссылаясь на такие пустяковые причины, каких всегда можно найтивеликое множество: такой-то заболел из-за того, что оголил руку, такого-топогубил стук колес —

rhedarum transitus arcto Vicorum inflexu 2414 —

в таком-то случае всему виной открытое окно, в другом — что больнойлежал на левом боку, в третьем — что больной подумал о чем-то тягостном.Словом, какого-нибудь слова, сновидения или мельком брошенного взглядавполне достаточно, чтобы они полностью сняли с себя всякую вину. В иныхслучаях врачи, если им вздумается, пользуются даже ухудшением в состояниибольного, действуя способами, в которых у них никогда не может бытьнедостатка: если болезнь от применения прописанного ими лечения обостряется,они уверяют, что без их лекарств было бы еще хуже. Выходит, что тот, чьюпростуду они обратили в ежедневную лихорадку, без их помощи страдал бынепрерывными приступами ее. Они не боятся плохо делать свое дело, так как иплачевный исход умеют обратить себе на

2410 … «Не прибегая к медицине», — ответил он. — Приводится у КорнелияАгриппы (О недостоверности и тщетности наук, 83).

2411 Адриан — см. прим. 2, т. II, гл. XXI. — Этот пример также приводитсяу Корнелия Агриппы (О недостоверности и тщетности наук, 83).

2412 … незадачливый борец заделался врачом… — Приводимый эпизод см.Диоген Лаэрций, VI, 62.

2413 Никокл — кипрский тиран IV в. до н. э. , с которым афинскийгосударственный деятель и оратор Исократ (436–338 гг. до н. э.) будто бывел переписку, опубликованную им затем в форме трактата об обязанностях идобродетелях государей. Возможно, однако, что это произведениеапокрифическое и подлинны только сохранившиеся три письма Исократа кНикоклу, без ответов последнего. В цитатах других авторов до нас дошлинекоторые высказывания Никокла, вроде приводимого у Монтеня, но ихподлинность довольно сомнительна.

2414 Проезд повозок по узким поворотам улиц (лат.). — Ювенал, III, 236.

пользу. У врачей несомненно естьоснования требовать от больного веры в прописываемые ими средства, ибо надодействительно быть очень простодушным и податливым, чтобы довериться стольсомнительным фантазиям.

Платон вполне справедливо говорил 2415 , что врачам позволительно лгатьсколько угодно, ибо наше выздоровление зависит от их щедрых и обманчивыхпосулов.

Эзоп, писатель редкого дарования, всю глубину мастерства которогоспособны оценить лишь немногие, бесподобно рисует нам, как деспотическиврачи властвуют над своими несчастными пациентами, подавленными болезнью истрахом. Так, например, он

рассказывает 2416: однажды врач спросил больного,как подействовало на него лекарство, которое он ему прописал. «Я сильнопотел от него», — ответил больной. «Это очень хорошо», — сказал по этомуповоду врач. Когда некоторое время спустя врач снова спросил больного о томже, больной заявил: «У меня был сильнейший озноб, меня всего трясло». — «Этохорошо», — промолвил врач. Когда же врач в третий раз спросил больного, какон себя чувствует, последний ответил: «Я чувствую, что весь распух, как отводянки». — «Вот и прекрасно», — заявил врач. Вслед за тем к больному зашелпроведать его один из близких и осведомился, как он себя чувствует. «Такхорошо, друг мой, — сказал больной, — что просто помираю от этого».

В Египте существовал более справедливый закон, по которому врач бралсяза лечение больного с условием, что в течение первых трех дней болезни самбольной отвечал за все, что могло с ним приключиться, по прошествии же трехдней за все отвечал уже врач; и в самом деле, какой иной смысл имело то, чтопокровитель врачей, Эскулап, был поражен молнией за то, что воскресил кжизни Ипполита?

Nam pater omnipotens, aliquem indignatus ab umbris

Mortalem infernis ad lumina surgere vitae,

Ipse repertorem medicinae talis et artis

Fulmine Phoebigenam stygias detrusit ad undas; 2417

а его преемники, отправляющие столько душ на тот свет, освобождены отответственности!

Какой-то врач выхвалял перед Никоклом огромную важность врачебногоискусства: «Это бесспорно, — ответил Никокл, — ведь оно может безнаказанногубить столько людей» 2418.

Если бы я был на месте врачей, я окружил бы медицину священным итаинственным ореолом: врачи в свое время положили хорошее начало этому делу,но не довели его до конца. Врачи умно поступили, объявив богов и демоновродоначальниками медицины, создав особый язык и особую письменность,невзирая на философское наставление, гласящее, что безумно давать человекублагие советы на непонятном ему наречии — Ut si quis medicus imperet utsumat:

2415 Платон… говорил… — Государство, III.

2416 … он рассказывает… — Эзоп, 13 («Больной и врач»).

2417 Но всемогущий отец [Юпитер], негодуя на то, что какой-то смертный могвернуться из обители подземных теней к сиянию жизни, сам поразил молниейизобретателя подобного врачебного искусства и низринул Фебова сына в водыСтикса (лат.). — Вергилий. Энеида, VII,770.

2418 … может безнаказанно губить столько людей. — Этот анекдотсодержится в приложениях к «Извлечениям» Стобея.

Terrigenam, herbigradam, domiportam, sanguine cassam. 2419

Под стать их искусству было правило — его придерживаются все пустые имнимые науки, толкующие о сверхъестественном, — которое требовало, чтобыбольной заранее верил им и был убежден в правильности их действий. Онитвердо держатся этого правила и считают, что самый невежественный инесмышленый лекарь более полезен больному, который верит в него, чем самыйопытный, но незнакомый больному врач. Даже выбор большинства их лекарствзагадочен и таинствен; вроде, например, левой ноги черепахи, мочи ящерицы,испражнений слона, печени крота, крови, взятой из-под правого крыла белогоголубя, а для нас, злополучных почечных больных (до того глубоко ихпрезрение к нашей болезни!), истолченный в порошок крысиный помет; можноперечислить еще много подобных нелепостей, которые скорее смахивают наколдовские чары, чем на серьезную науку. Я не стану распространяться оприписывании несчетного количества пилюль, о выделении особых дней ипраздников в году для лечебных целей, об установленных часах для сборацелебных трав и, наконец, об их противных и высокомерных манерах вобхождении с больным, над чем издевался даже Плиний. Но я хочу сказать, чтоони просчитались, положив врачебному искусству столь блестящее начало и неприсовокупив правила, в силу которого их совещания и консультации должныбыть окружены ореолом святости и таинственности; никто из простых смертныхне должен был бы иметь к ним доступа, так же

как и к таинственным обрядам,посвященным Эскулапу 2420 . Действительно, ввиду отсутствия такого правила ихколебания, несостоятельность их доводов и предсказаний, резкость их споровмежду собой, проникнутых ненавистью и завистью другу к другу, — у всех навиду, и надо быть слепым, чтобы не понимать, как рискованно очутиться у нихв лапах. Видел ли кто-нибудь врача, который согласился бы с назначениемсвоего коллеги, ничего не вычеркнув или не прибавив? Они предают этим своюнауку и выдают себя с головой, показывая, что больше заботятся о своейрепутации и, следовательно, о своей выгоде, чем об интересах больного.Наиболее мудрым из сословия врачей был тот из них, кто в давние временапредписал, чтобы больного лечил только один врач, ибо если он не преуспеет вэтом, то ущерб для врачебного искусства будет невелик, так как вина падетвсего лишь на одного врача, и наоборот, если ему посчастливится, то этобудет к вящей славе медицины; если же врачей, лечащих больного, много, тоони все роняют свою профессию, поскольку большей частью их постигаютнеудачи. Врачи должны были бы не увеличивать и без того огромный разбродмнений, существующий у виднейших античных представителей медицинской науки,ибо об этой разноголосице знают только книжники, и не выставлять напоказперед народом своих нескончаемых споров и сомнений.

Приведем образчик старинных споров, которые ведутся в медицинскойнауке. Гиерофил считает исконной причиной болезней соки; Эрасистрат —артериальную кровь; Асклепиад — невидимые атомы, проникающие в поры нашегоорганизма; Алкмеон усматривает причину их в избытке или, наоборот, вистощении физических сил; Диоклес — в неодинаковом значении различныхэлементов нашего организма и в качестве воздуха, которым мы дышим; Стратон —в нашей пище, которая слишком обильна, недоброкачественна и плохопереваривается; наконец, Гиппократ считает источником болезней населяющихтело

духов. Один из доброжелателей медицины, которого врачи знают лучше, чемя 2421 ,

2419 Как если бы какой-нибудь врач предписал больному принять «земнородную,траноходную, домоносную, кровочуждую» (лат.). — О гадании, II, 64.

2420 … никто… не должен был… иметь… доступа… к таинственнымобрядам, посвященным Эскулапу. — Об этом сообщает Плиний Старший(Естественная история. XXIX, 1).

2421 Один из доброжелателей медицины… — Имеется в виду Плиний Старший(Естественная история,

XXIX, 1).

воскликнул по этому поводу, что медицина самая важная из наших наук,поскольку она печется о нашем здоровье и долголетии, но, к несчастью, она жеи самая недостоверная, ибо в ней множество невыясненных вопросов и всепостоянно меняется. Не будет большой беды, если мы ошибемся, измеряя высотусолнца над горизонтом или напутав в дробях при каком-нибудь астрономическомподсчете; но в медицине, где речь идет о нашей жизни, неразумно отдаватьсяна волю борющихся между собой стихий.

До Пелопоннесской войны медицина находилась в зачаточном состоянии 2422 . Гиппократ создал ей популярность. Но все установленное Гиппократомбыло отвергнуто Хрисиппом, а вслед за тем внук Аристотеля, Эрасистрат,опроверг все, что писал Хрисипп. На смену им пришли эмпирики, которые вотличие от древнейших врачей стали на совершенно новый путь в примененииврачебного, искусства. Когда популярность эмпириков стала сходить на нет,Гиерофил ввел новый вид этого искусства, который в свою очередьраскритиковал и уничтожил Асклепиад. Вслед за тем приобрели силу медицинскиевоззрения Фемисона, после него — Мусы, а еще позднее — Вексия

Валента,врача, известного своими услугами Мессалине 2423 . Во времена Нероназаконодателем в области медицины сделался Фессал, развенчавший и отменившийвсе, что принято было в медицине до него. Учение Фессала было опровергнутоКрином из Марселя, который вновь установил, что все медицинские предписаниядолжны сообразоваться с движением светил, что следует есть, пить и спать вчасы, угодные Луне и Меркурию. Вслед за тем очередным авторитетом в медицинестал Харин, врач из того же города Марселя. Последний отрицал не только всюстаринную медицину, но и выступил против принятых на протяжении многих вековтеплых ванн. Он предписывал людям купаться в холодной воде, даже зимой, иназначал им окунаться в источники при той температуре воды, которая была имсвойственна. Вплоть до времен Плиния ни один римлянин еще не отваживалсязаниматься медицинской практикой; этим делом занимались только иностранцы игреки, подобно тому как у нас, французов, ею занимаются «латинисты», ибо,как утверждает один выдающийся врач, мы не доверяем лечению, которое нампонятно, так же как и лекарственным травам, которые мы сами собираем. Еслинароды отдаленных стран, из которых мы ввозили гваяковое дерево,сальсапарель и хинное дерево, имеют лечебные средства, то мы полагаем, чтоони намного превосходят капусту или петрушку, так как они дороги, редки инеобычны, — ибо кто посмеет отнестись с недоверием к вещам, которыеприбывают из-за моря, подвергаясь опасностям столь далекого путешествия?

Все перевороты, о которых я говорил, произошли в медицине в давниевремена, но с тех пор в ней произошло еще бесчисленное множество других,большей частью очень решительных и всеобъемлющих. Они продолжаются и по сейдень; примером могут служить

реформы, произведенные в наше времяПарацельсом, Фьораванти и Аржантье 2424 . Эти врачи дают больным не толькоиные предписания, но, как мне сообщали, совершенно меняют самую основу ипринципы медицины, обвиняя в невежестве и обмане тех, кто занимался ею доних. Предоставляю вам самим решить, как должен себя чувствовать при этомнесчастный пациент!

2422 … медицина находилась о зачаточном состоянии. — В приводимых далеесведениях по истории медицины Монтень опирается на Плиния Старшего(Естественная история, XXIX, 1–5).

2423 Мессалина — римская императрица, жена императора Клавдия, убита поего повелению в 48 г. н. э. Историю Мессалины см. : Тацит, XI, 26–38.

2424 Парацельс — см. прим. 562, т. II, гл. XII. — Леонардо Фьораванти(1518–1588) — известный врач-хирург из Болоньи. — Жан Аржантье (1513–1572) — врач из Пьемонта, преподававший в разных городах Италии и прославившийсяглавным образом критикой медицинских теорий своих предшественников.

Если бы в тех случаях, когда врачи ошибаются, мы могли быть уверены,что их назначения, не помогая нам, по крайней мере не приносят нам вреда,нас утешала бы мысль, что, стремясь к лучшему, мы по крайней мере ничем нерискуем.

В одной из своих басен Эзоп рассказывает 2425: некий хозяин, купившийраба-мавра, решил, что его чернота случайного происхождения и вызвана дурнымобращением прежнего хозяина. Поэтому он принялся усиленно лечить егонепрерывным отмыванием и различными снадобьями, но добился только того, чтомавр, нисколько не побелев, утратил свое первоначальное здоровье.

А сколько раз случается нам быть свидетелями того, как врачи обвиняютдруг друга в смерти их пациентов! Мне припоминается эпидемия очень опаснойболезни со смертельным исходом, которая несколько лет тому назадсвирепствовала в городах моей области; когда эта буря, унесшая множестволюдей, улеглась, один из самых прославленных наших врачей

выпустил брошюру 2426, касающуюся этой болезни. В ней он пересмотрел свое отношение ккровопусканию и пришел к выводу, что применение его при этой болезни былоошибочным; он признает, что это была одна из главных причин гибели множествалюдей. Более того, врачи считают, что нет такого лекарства, которое не былобы в какой-то мере вредным для организма. Но если даже помогавшие намлекарства причиняют известный вред, то что сказать о тех средствах, которыенам прописываются совершенно ошибочно?

Я же считаю, что не следует заставлять глотать лекарства тех, кому онопротивно, ибо в трудную минуту болезни подобное усилие опасно и вредно; яполагаю, что это слишком большое испытание для больного в момент, когда онособенно нуждается в покое. Кроме того, расценивая обстоятельства, в которыхврачи обычно усматривают причину наших болезней, я нахожу их предположениявесьма легковесными и неубедительными, — из чего я делаю вывод, чтонебольшая ошибка в прописанном ими лечении может причинить нам серьезныйвред.

Но если ошибка врача — вещь опасная, то наше дело совсем дрянь, ибоврачу нелегко не впадать постоянно в ошибки. Врач должен знать очень много осамом больном, учитывая множество обстоятельств и соображений, чтобыправильно назначить лечение. Он должен знать физический склад больного, еготемперамент и нрав, его склонности, его действия, даже его мысли ипредставления. Врач должен учитывать внешние обстоятельства, характерместности, состояние атмосферы и погоды, местоположение светил и их влияние;он должен знать причины болезни, ее симптомы, каково было началозаболевания, как протекали критические дни болезни; в отношении лекарства ондолжен знать его вес, силу, происхождение, вид, способ приготовления, срокдействия, и все эти элементы он должен уметь дозировать и сочетать междусобой так, чтобы получилось соответствие всех частей. Как бы ни была малаего ошибка в этом деле, но если только из этого множества винтиков хотя быодин неисправен, этого достаточно, чтобы погубить нас. Одному богу известно,как трудно врачу разобраться в большинстве этих вещей! Взять хотя бы вопросо симптомах: как ему установить главный симптом болезни, раз у каждой из нихнеисчислимое множество симптомов! А сколько споров ведется между врачами поповоду истолкования анализа мочи, сколько сомнений высказывается на этотсчет! В противном случае были бы непонятны постоянно происходящие у нас наглазах пререкания между врачами о причинах болезни. Чем могли бы мы иначеизвинить постоянные ошибки врачей, принимающих петуха за сокола? Как нилегки были перенесенные мной в жизни болезни, я не помню случая, чтобы троеврачей были согласны между собой относительно них. Я уделяю больше

2425 … Эзоп рассказывает… — Эзоп, басня 76 («Эфиоп»).

2426 … один из… наших врачей… — Монтень, по-видимому, имеет в видусвоего знаменитого современника, врача Амбруаза Паре, выпустившего в 1568 г.«Трактат о чуме», в котором особая глава (26) посвящена была вопросу:«Необходимы ли кровопускания и клизмы в начале заболевания чумой».