Элементы диахронической фонологии
На некорректность традиционного термина «звуковой процесс» как обозначения изменений, претерпеваемых звуком в речи (см., напр., [Реформатский 1996, 195 – 196]) уже было указано в предыдущей главе (см. соотв. фрагмент). Как известно, звуки речи уникальны и поэтому изменяться не могут. Об изменениях можно говорить лишь в том случае, когда имеются некоторое первичное (исходное) явление языка и результат его развития, то есть, когда между первым и вторым явлением (явлениями «а» и «b») лежит некоторый промежуток времени.
Так, сравнивая совр. восьмой с вариантом осьмой у Л.Н. Толстого, легко заметить, что в начале слова появилась фонема /в/, означающее слова изменилось. Аналогичное изменение означающего представлено и в просторечных вариантах вострый, Вольга (жен. имя). Без сомнения, подобные явления можно называть процессами и относить их тем самым к диахронии языка, противопоставляя их чередованиям аллофонов по законам дополнительной дистрибуции как фактам синхронии. (см. понятия синхронии и диахронии)
Однако помимо таких изменений фонемного состава слов при неизменности фонемной системы можно говорить также об изменениях фонемной системы, естественно, ведущих и к изменению фонемного состава слов. В разделе, посвященном синхронии и диахронии, как пример подобного изменения рассмотрено так наз. падение редуцированных гласных в раннем древнерусском. Изменения такого типа принято называть звуковыми законами (см., напр., [Реформатский 1996, 483]), хотя совершенно очевидно, что речь в данном случае идет не о пресловутых «изменениях звуков», но опять-таки об исторической изменчивости фонемных систем.
Таким образом, в данной главе будут рассмотрены указанные два класса явлений: 1) изменения фонемного состава означающих при неизменности фонемной системы и 2) изменения фонемных систем.
Они составляют содержание раздела языкознания, который более или менее точно можно обозначить как «диахроническую фонологию».
Типы изменения фонемного состава означающих
Диссимиляция внешне напоминает ассимиляцию [Степанов 1975, 107 – 108], вследствие чего традиционно рассматривается в учебниках по введению в языкознание непосредственно после ассимиляции и интерпретируется как ее своеобразный антипод (напр., [Реформатский 1996, 204 – 208]). Вполне естественно, для характеристики диссимиляций при этом используются практически те же признаки, что и для характеристики ассимиляций.
По направлению различают прогрессивную и регрессивную диссимиляцию; ср. рус. [л’екшъ] (легче), где под воздействием смычного /г/ аффриката /ч/ заменена на фрикативный /ш/, то есть как бы «лишилась» смычки, и просторечн. [бонбъ], где под воздействием губного /б/ вместо губного же /м/ выступает /н/.
По отстоянию различают контактную (приведенные примеры) и дистантную диссимиляцию. Примером последней может быть рус. просторечн. [къл’иэдóр] с заменой первого /р’/ на /л’/ под влиянием второго /р/.
Наконец, для всех случаев диссимиляции выделяют признак, в отношении которого происходит расподобление звуковых единиц. В случаях [л’екшъ] и [къл’иэдóр] – это способ образования, в случае [бонбъ] – место образования.
По результату диссимиляцию, естественно, не характеризуют, так что уже в данном отношении видно ее отличие от ассимиляции.
Однако сходство диссимиляции и ассимиляции чисто внешнее. Так, Ю.С. Степанов указывает, что расподобление звучаний в одном отношении часто оказывается их уподоблением в другом отношении; например, случаи типа просторечн. [прóлуп’] суть не что иное, как установление гармонии в слове, то есть как бы своеобразная ассимиляция интервокального согласного гласным, поскольку /л/ более сонорен, нежели /р/. П.С. Кузнецов отмечал, что многие случаи диссимиляции можно интерпретировать как результаты редукции. К таковым он относил рус. просторечн. [хто] со своеобразной нейтрализацией оппозиции /к/ : /х/ в начале слова перед смычным [т]. Так же интерпретировал он и варианты типа рус. [дохтър], [къл’иэдóр], [с’ькл’иэтар’]. В рус. лит. языке закрепилась форма с диссимиляцией февраль (ср. лат. februаrius и название этого месяца в западноевропейских языках).
Таким образом, наиболее убедительными примерами диссимиляций оказываются случаи типа рус. [бонбъ], [н’еб’иэл’ныj] (магазин), [трʌнваj]. Однако и в них выявляется ряд принципиальных особенностей диссимиляции, отличающих ее от ассимиляции.
Во-первых, диссимиляция, в отличие от ассимиляции, не имеет регулярного характера. Она всегда эпизодична. Так, если для нормативного русского произношения необходимо соблюдать чередования типа пруд – пруда, то, например, произнесение каким-то лицом варианта [трʌнваj] не означает на сто процентов, что тот же человек произнесет слово символ, к примеру, как [с’инвъл] или назовет знак различия на петлицах советских военных 30-х гг. [ронб’ик], а не как положено – ромбик. Скорее наоборот, незнакомое слово (напр., обозначение музыкального инструмента кимвал), он постарается произнести аккуратно и тем самым избежит диссимиляции.
Во-вторых, диссимиляция всегда связана с РП, она есть историческое изменение фонемного состава означающего. Всегда различаются первичная и вторичная форма. В отношении ассимиляции такое сказать невозможно, ибо, к примеру, с точки зрения современного состояния русского языка вопрос о первичности [с] или [з] в приставках типа рас- лишен смысла.
В-третьих, диссимиляция в основном затрагивает периферийные фонемы типа /r/, /l/, /m/, /n/ [Блумфилд 1968, 493].
Диэреза (выкидка) представляет собой «выбрасывание» части означающего (фонемы или группы фонем) типа рус. диалектн. [быва:т] – бывает, ндл. neder → neer ‘вниз’, broeder → broer ‘брат’.
В русском литературном произношении имеются случаи обязательных диэрез; например: счастливый, праздник, солнце, поездка. А.А. Реформатский полагает, что такие диэрезы имеют в своей основе ассимиляцию (напр., как бы поглощение аллофона [т] предшествующим [c] в слове счастливый) [1996, 208 – 209]. Однако, если исторически в данном слове действительно была ассимиляция, то ее результатом с точки зрения синхронии стало явно другое означающее первичного корня счаст- [ш’:аст’-], утратившее в прилагательном конечную фонему (ср. [ш’:ас-]). Иными словами, произошло изменение фонемного состава корня, существующего в современном языке по меньшей мере в двух вариантах.
Представлены в русском (как и в других языках) также факультативные диэрезы. Классическим примером в данном отношении могут быть варианты произнесения слова сейчас типа [с’иэjч’ас] – [с’иэч’ас] – [ш’:ас]. С факультативными диэрезами связано представление о разных стилях произношения; соответственно порядку приведенных вариантов – это полный, нейтральный и неполный стили. Они характерны для разных сфер применения языка.
Особой разновидностью диэрезы считается гаплология, состоящая в выбрасывании из означающего слова одного из двух совпадающих по фонемному составу слогов. Например: рус. знаменосец (← знаменоносец), трагикомедия, минералогия. Интересно, что само слово гаплология как малоупотребительное, связанное с текстами особого раздела науки, гаплологии не подверглось. [Реформатский 1996, 209] Это снова указывает на нерегулярность изменений фонемного состава означающих в отличие от аллофонического варьирования.
Эпентеза противоположна диэрезе, она представляет собой вставку фонемы между какими-либо фонемами означающего; например, рус. просторечн.: Ларивон, Родивон, [ф’иjaлкъ], [скърп’иjoн], кумпол. Эпентеза в основном обеспечивает построение слогов с соответствующей системе языка структурой слога. Так, рус. варианты типа Ларивон явно вызваны «тяготением» языка к открытым слогам и стремлением избежать так наз. зияния (соседства принадлежащих разным слогам гласных) в середине слова. В нидерландском эпентезы часто возникают при устранении слоговых сонантов; ср. в этой связи: нем. Arm, Milch, англ. arm, milk и ндл. arem (← arm), melek (← melk).
Протеза (‘надставка’) заключается в добавлении фонемы в начале означающего типа рус. просторечн. Вольга, успросить, аржаной; протезой объясняется совр. восемь (ср.: лат. octo, нем. Acht). Протетический гласный перед начальной группой /s + смычный-/ появился в процессе развития фонемной структуры слов различных языков; ср.: франц. escalier ‘лестница’, espérer ‘надеяться’ (← лат. scala, sperare), венг. iskola (← лат. schola).
Эпитеза противоположна протезе. Она состоит в добавление фонемы в исходе означающего. Примерами могут быть рус. просторечн. крант; плант (последняя форма отмечена в одной из пьес Л.Н. Андреева). Известны эпитезы в нем. словах jemand и niemand, вторая часть которых восходит с существительному man ‘человек’. Представлены здесь эпитезы также в некоторых заимствованиях; например: Palast (← франц. palais), Werft (← ндл. werf, ср. также рус. верфь, заимствованное непосредственно из нидерландского в петровскую эпоху).
Метатеза – это перестановка фонем в составе означающего. Она типична для устных заимствований из одного языка в другой или из одной формы языка – в другую его форму. Таково, например, рус. футляр (← нем. Futteral) или заимствованные из литературного языка в просторечие ралёк, ведьмедь (← ларек, медведь). Метатеза часто встречается в детской речи, так как ребенок, по сути дела, постоянно «заимствует» слова из речи взрослых. Примеры А.А. Реформатского: салатка (← ласатка ‘лошадка’, макейка (← (с)камейка) [1996, 210]; результаты наблюдений над детской речью: кинга (← книга), поминяешь (← понимаешь), немя (← меня). Объясняют метатезу тем, что состав элементов усваивается быстрее, чем их порядок.
Общий итог раздела: в всех случаях явно видны процессы, изменения языка, когда можно установить, что имело место раньше и что появилось позже.