диссертации / 1
.pdf290 |
Аврелий |
Августин. |
Исповедь |
внешний мир, мы видим, что он существует; думая о нем, понимаем, что он хорош; Ты тогда видел его уже созданным, когда увидел, что нужно его создать.
И мы теперь испытываем побуждение делать добро, после того как сердце наше зачало от Духа Твоего мысль об этом; раньше нас, покинувших Тебя, подвигало на злое; Ты же, Господи, Единый, Благой, не прекращал творить добро. И у нас есть, по милости Твоей, некие добрые дела, но они не вечны. Мы надеемся, однако, что, закончив их, мы отдохнем в Твоей святости и величии. Ты же, Благой, не нуждаешься ни в каком благе и всегда отдыхаешь, ибо Твой отдых Ты сам.
Кто из людей поможет человеку понять это? Какой ангел ангелу? Какой ангел человеку? У Тебя надо просить, в Тебе искать, к Тебе стучаться: так, только так ты получишь, найдешь и тебе откроют145.
ПРИ ЛОЖЕНИЕ
292
АВРЕЛИЙ АВГУСТИН.
ЖИЗНЬ, УЧЕНИЕ И ЕГО СУДЬБЫ
Августин принадлежит к числу тех избранных людей, об универсальном вкладе которых в историю человеческого духа можно говорить без всякого преувеличения. В кратком очерке мы коснемся лишь того немногого, что принципиально важно для понимания этой выдающейся личности.
Э П О Х А
Августин жил на закате античности — в то время, которое принято считать переходом к Средним векам. Переходное время, по определению, должно быть лишено той однозначности и внутренней цельности, которую мы (из эвристической потребности) приписываем классической античности, с одной стороны, и зрелому Средневековью — с другой. Эта важнейшая характеристика «переходности», «промежуточности», по-видимому, имеет какую-то силу и для данного периода, но лишь отчасти. Несомненно, что последние века античности — значительно более сложное и динамичное время, нежели эпоха расцвета, вообще «классика» той или иной культуры. Мы видим «прорастание» нового из недр старого, когда новое еще довольно прочно укоренено в старом, а слой новой «почвы» еще не слишком велик. Оценить подобный процесс во всех его параметрах чрезвычайно трудно — особенно тогда, когда в нашем распоряжении находится далеко не достаточная сумма сведений.
Разумеется, в огромных латифундиях можно увидеть какой-то структурный аналог будущим феодальным поместьям, в полузависимых колонах — будущим крепостным. Но настаивать на непосредственной генетической связи этих явлений было бы, наверное, слишком рискованно. Все обстояло гораздо сложнее1. Мы не станем
' О специфике переходной эпохи и связанных с нею проблемах
А. Августин. Жизнь, учение и его судьбы |
29 3 |
входить в подробности социально-экономического и политического положения Римской империи конца III — начала V в н. э. и ограничимся только самыми необходимыми фактами.
Третий век — трудное и бурное время. Больше половины этого времени пришлось на гражданскую смуту — борьбу «солдатских императоров», которых возводили на престол соперничавшие военные группировки. В 284 г. к власти пришел император Диоклетиан. За 20 лет он создал новый режим правления, получивший название домината (от лат. dominus — господин). В отличие от ранней империи, когда республиканские традиции были еще в той или иной степени живы, доминат значительно ближе к монархии восточного типа. Многократно выросшая государственная бюрократия и сеть тайных служб (agentes in rebus) служили опорой нового режима. Диоклетиану и его преемнику Константину удалось на ка- кое-то время стабилизировать внешнее и внутреннее положение империи.
Но со времени II, «золотого» века все обстоятельства изменились к худшему. Экономическое положение далеко уступало временам расцвета (хотя, конечно, не было катастрофическим). Все труднее становилось сдерживать давление варваров — готов, вандалов и гуннов. И хотя все до поры до времени было как будто по-прежне- му (особенно в провинции, где так же заседали муниципалитеты мелких городков, так же, как сто и двести лет назад, шли занятия в школах), в воздухе уже разлито было некое беспокойство, на стенах городов незримо мерцал отблеск грядущих пожаров и уже чудились тени кровожадных готов Алариха и гибель «Вечного города». Бурное течение событий поначалу словно бы обходило стороной тихую провинциальную Африку. Но и здесь в конце IV в. стало очень неспокойно.
Между тем важнейшие перемены происходили и в духовной жизни империи. Язычество проиграло великую борьбу за души людей и медленно отступало. Основные вехи этого пути: I Вселенский собор христиан в Никее
см.: Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 10-16; Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Ла-
тинская патристика. М., 1979. С. 3-8.
294 |
Приложение |
(325), осудивший ересь Ария; принятие христианства перед смертью императором Константином (337); II Вселенский собор в Константинополе (381), после которого христианство получает статус государственной религии. В этой же связи нельзя не упомянуть безуспешную попытку императора Юлиана (ум. 363) восстановить язы - чество. Разумеется, старая религия еще имела немало сторонников (например, кружок префекта Рима Симмаха, объединявший «языческую интеллигенцию»), но дни
еебыли сочтены.
Спобедой христианства связана полная реориентация всех духовных устремлений тогдашнего культурного мира, утверждение новых мировоззренческих парадигм. Для христианина Платон и Аристотель не могли более оставаться высшими авторитетами. Высшей инстанцией стало Священное Писание, которое всякий христианин должен был считать и считал единственным источником истины. Суть христианского философствования сводится к тому, чтобы объяснить мир и место в нем человека с точки зрения истины Писания. Средства для этого существовали самые разнообразные, и здесь неоценимую пользу оказывал многовековой опыт изощренной античной мысли. Наибольшее значение имели: куль - тура аллегорического толкования текстов, разработанная платониками и стоиками и впервые примененная Филоном Александрийским (I в. н. э. ) к Священному Писанию; теоретические положения платонизма и аристотелизма, объединенные и сконцентрированные в неоплатонизме — последней и наиболее универсальной фило - софской системе языческой античности. Первая давала возможность рассматривать текст Писания как систему знаков, «шифровавших» истину, и эту истину обнаруживать. Вторые снабжали всем необходимым для построе-
ния онтологии, космологии, теологии, теории познания и пр.
Патристика, или учение отцов церкви, есть основное религиозно-философское направление переходной эпохи, но при этом (как ни парадоксально) в главном и существенном почти не имеющее следов «промежуточности», «переходности» — в отличие, скажем, от социаль- но-экономических явлений этого периода. В патристике новая христианская культура почти сразу же получила
А. Августин. Жизнь, учение и его судьбы |
29 5 |
нечто внутренне цельное. Учение отцов церкви было призвано обратить культурное наследие античности на объяснение и утверждение новых христианских ценностей, на создание универсальной системы мировосприятия. Рожденная в первые века нашей эры, эта система доминировала в европейском сознании на протяжении тысячелетия, определив во всех существенных чертах культурный облик Европы.
Конечно, мы не должны забывать, что это тысячелетие прошло не бесследно. И если средневековую христианскую культуру невозможно ни понять, ни объяснить вне влияния патристики, то сама патристика (во всяком случае, ее «классика») принадлежит все же иному культурному периоду (генетически связанному с культурой зрелого Средневековья). Этот период мы, вслед за известным немецким теологом и историком религии Э. Трельчем, назвали бы «христианской античностью» в отличие от «христианского Средневековья»2 .
Рассматривая патристику в данном определенном смысле как внутренне цельное культурное явление, мы не должны, далее, упускать из виду некоторые важные особенности развития христианской мысли на Востоке и на Западе. Грекоязычные восточные отцы, вдохновляясь изощренной метафизикой неоплатонизма (который был им доступнее и ближе по духу), тяготели к отвлеченным проблемам теологии и онтологии. Западные латиноязычные отцы — как вследствие традиционной отдаленности от философских центров Греции и Малой Азии, так и под влиянием парадигм римской культуры — обращали свой интерес преимущественно к антропологической и социальной проблематике, т. е. к христианскому индивидууму.
В то время, когда на сцену выступил Августин, святоотеческая литература была уже весьма богата именами и творениями. Достаточно упомянуть блестящие дарования Оригена, Тертуллиана, Лактанция, Иеронима, Амвросия Медиоланского, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Назианзина. Однако в строгом смысле не все они признаются отцами церкви, ибо для
2 Troeltsch Е. Augustin, die christliche Antike und das Mittelalter.
Munchen & Berlin, 1915. S. 158, 169-171.
296 |
Приложение |
такого признания необходимо совпадение четырех непременных условий: древности, святости жизни, ортодоксальности учения и, наконец, одобрения церкви. Тертуллиан и Ориген не могут быть отнесены к числу «отцов» по причине их неортодоксальности (это условие, впрочем, допускает весьма широкое толкование: учение Оригена, например, окончательно было признано неортодоксальным лишь в начале VI в. ). Нельзя не учитывать и различие в конфессионально-догматическом отношении между Западной и Восточной церквами. Православная традиция именует, скажем, Иеронима и Августина «блаженными», а не «святыми» в силу их неортодоксальности у ж е по восточным канонам, что не мешает признавать и уважать их учительский авторитет.
Итак, на долю отцов церкви выпала великая задача — синтезировать культурное богатство античного мира с принципиально новым мироощущением; и величие этой цели сейчас, по прошествии полутора с лишним тысяче - летий, делает не столь уж важной разницу между «отцами» и «не вполне отцами». Все они равно трудились ради одного великого дела, все были детьми своей непростой во всех отношениях эпохи. Печать «переходности» проявляется разве что в живой еще прикосновенности к античной культуре, в том, что «отцы» III—V вв. получили хорошее классическое образование, да и хронологически (по общепринятым меркам) пребывают еще в рамках античности, но при этом утверждают такое отношение к миру, которое определило грядущие судьбы Европы.
Ill—V века по многим основаниям можно считать клас - сикой патриотической мысли. Это время чрезвычайно богато на таланты (с ним можно сравнить разве что расцвет греческой классики или европейский Ренессанс). И вот на этом выдающемся фоне Августин оказывается уникальным явление не только западной, но в значи - тельной мере и всей патристики вообще.
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
1. 354-383 гг.: от рождения до отъезда в Италию3.
Основные сведения о биографии Августина мы получаем
3 Мы принимаем (с небольшими изменениями) традиционное деле-
А. Августин. Жизнь, учение и его судьбы |
29 5 |
из его собственных сочинений (прежде всего «Исповеди») и биографии, составленной его сотрудником и учеником Поссидием (епископом города Калама в Северной Африке). Августин родился 13 ноября 354 г. (дата определяется по диалогу Августина «О блаженной жизни», 1, 6 и хронике его ученика Проспера Аквитанского; ср. Поссидий, 31) в Тагасте (ныне Сук-Арас в Алжире). Тагаста, небольшой город римской провинции Нумидия, располагался близ границы с провинцией Африка, примерно в 60 км к югу от прибрежного города Гиппон Регий и в 220 км к юго-западу от Карфагена, центра провинции Африка (граница между провинциями Нумидия и Афри - ка приблизительно совпадала с границей между современными Алжиром и Тунисом).
Северная Африка издавна была оживленным перекрестком различных культурных влияний — финикий- ско-карфагенского, греческого и римского. Остатки ее богатейших памятников — развалины городов и храмов, великолепные мозаики и пр. — до сих пор производят огромное впечатление4 . Северная Африка издавна была одной из житниц империи; ее провинции в IV в. находи-
лись в сравнительно хорошем экономическом состоянии5.
Предки Августина, по всей видимости, принадлежали к местным берберским племенам, получившим римское гражданство по известному эдикту императора Каракаллы в 212 г. Патриций, отец Августина, был чиновником местного муниципалитета. Человек по всем провинциальным меркам достойный, но небогатый (семья владела лишь несколькими небольшими участками земли близ города) и не отмеченный какими-либо дарованиями, он связывал все свои честолюбивые надежды с сыном, которому прочил карьеру ритора (в семье было еще два ребенка — брат Августина Навигий и сестра, имени которой мы не знаем). Моника, мать Августина (ок. 331 — 387), женщина явно незаурядная и к тому же ревностная
ние жизненного пути Августина; на наш взгляд, такая периодизация позволяет выделить наиболее важные этапы его биографии.
4 Об искусстве Северной Африки см.: |
Каптерева Т. П. |
Искусство |
стран Магриба. Древний мир. М., 1980. |
|
|
Общие сведения в кн: Дилигенский |
Г. Г. Северная |
Африка в |
IV-V веках. М., 1961. С. 19 сл. |
|
|
298 |
Приложение |
христианка, видела сына прежде всего христианином, но до поры до времени не препятствовала планам Патриция (сам он был человеком индифферентным в делах веры и принял христианство лишь незадолго до смерти — Исп. 9, 19, 22). Своим духовным развитием Августин во многом обязан влиянию матери, о которой с благоговением вспоминает в «Исповеди». К этому нужно добавить, что христианство в Северной Африке укоренилось и распространилось даже быстрее, чем в метрополии. Традиции африканской религиозности создавались и питались такими авторитетами, как Тертуллиан, Арнобий, Лактанций, Синесий Киренский, Киприан Карфагенский. Эти традиции не могли так или иначе не повлиять на впечатлительную натуру Августина.
Начальную школу мальчик посещал в Тагасте, а затем (когда ясно определились его способности) отец отвез его в соседний, более крупный город — Мадавру (откуда был родом знаменитый писатель и философплатоник Апулей). Однако высшее риторическое образование в таких сравнительно небольших городах получить было нельзя, и осенью 370 г. Патриций (умерший, вероятно, вскоре после этого, зимой 370/71 г. ) отправил сына в Карфаген — центр местной образованности. Ри - торическое образование, которого так жаждал для Августина отец, было основано в первую очередь на изучении латинских классиков — Саллюстия, Вергилия, Цицерона и др.6; человек, прошедший курс такого обучения, получал основательные познания в латинской словесности, приобретал навыки составления и произнесения речей. Последнее было важно не только потому, что без этих навыков немыслима карьера профессионального ритора или адвоката; для античной культуры риторика есть один из главнейших способов отношения к миру7 , и человек подлинно образованный (в античном понимании) есть прежде всего ритор. Наконец, из этой школы человек выносил совершенное владение латинским языком —
6 Латинскую литературу Августин знал очень хорошо; во всяком случае, список авторов, которых он упоминает или цитирует, весьма внушителен (см.: Hagendahl Н. Augustine and the latin classics.
Vol. 1-2. Goteborg, 1967).
7 См.: Аверинцев С. С. Риторика как подход к обобщению действи-
тельности // Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981. С. 15-46.
А. Августин. Жизнь, учение и его судьбы |
29 5 |
и здесь, как в изучении латинской классики, успехи Августина были очень хороши. Язык его сочинений (очень образный, насыщенный метафорами и антитезами, но классически правильный) во все времена производил самое выгодное впечатление. Напротив, греческий язык, «неродной», Августин с самого начала невзлюбил (Исп. 1, 13, 20) и знал его, видимо, немногим лучше, чем ученики обычной нашей средней школы знают иностранный язык. Поэтому в дальнейшем сложные греческие тексты (Платон, Аристотель, неоплатоники) он предпочитал в латинских переводах.
И сам Карфаген, и обучение в местной школе вряд ли произвели тогда на юношу столь удручающее впечатление, какое мы находим в «Исповеди», — нельзя забывать, что автор «Исповеди» был уже совсем иным человеком, нежели начинающий и полный честолюбивых надежд ритор. После провинциальных Тагасты и Мадавры Карфаген должен был показаться блестящим столичным городом; сам Августин был молод и наверняка отдавал дань всем увлечениям, присущим молодости. «Я искал, что бы мне полюбить... Я ринулся в любовь, я ж а ж д а л ей отдаться» (Исп. 3, 1, 1). В 372 г. от женщины, к которой Августин питал привязанность, у него родился сын Адеодат (буквально с латинского можно перевести как «от Бога данный»). Вообще же годы карфагенской жизни составляют весьма важный период в духовной биографии Августина, но сам он пишет об этом времени довольно отрывочно.
Скорее всего, зимой 372/73 г. Августин прочел диалог Цицерона «Гортензий», входивший в программу чтения. Это возвышенное сочинение, побуждающее к обретению истины в занятиях философией, произвело решительный переворот во всем умонастроении молодого человека. «Мне вдруг опротивели все пустые надежды; бессмертной мудрости желал я в своем невероятном сердечном смятении... » (Исп. 3, 4, 7. ) Он впервые по-настоящему задумывается о смысле жизни и нетерпеливо начинает поиски истины, не зная пока, где ее можно найти. Начинает он (среди прочего) читать и Св. Писание, однако оно кажется ему не очень внятно написанным и во всех отношениях далеко уступающим Цицерону. Ни о какой истине Писания Августин серьезно еще не помышляет. В это