Мена гёава IX договор мены

1. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ДОГОВОРА МЕНЫ

Договор мены - один из самых древних институтов гражданского права. И.Б. Новицкий отмечал: «Обращение вещей (переход их из хозяйства в хо­зяйство) имело место еще до появления денег и представляло собой непо­средственный обмен вещи на вещь (так называемую мену). Это соответст­вовало общим экономическим условиям общества, только что переходивше­го от натурального хозяйства к меновому»¹⁴⁸. Роль договора мены (регтиШю) как предшественника договора купли-продажи (етрйо е1 уепс1аю) подчерки­валась еще римскими юристами. Так, в учебнике И.Б. Новицкого и И.С. Перетерского по римскому праву приводятся следующие слова рим­ского юриста Юлия Павла (III в.), характеризующие историю происхожде­ния договора купли-продажи: «Происхождение купли-продажи коренится в мене. Было такое время, когда не было денег, когда не называли одно - товаром, другое - ценой, а каждый, в зависимости от надобности момента и от характера вещей, обменивал ненужное на то, что требуется: ведь неред­ко бывает так, что предмета, который для одного является лишним, друго­му не хватает. Но так как не всегда и не легко совпадало так, чтобы у тебя было то, что нужно мне, а я имел в свою очередь то, что хочешь получить ты, то был выбран предмет, получивший публичную постоянную оценку; посредством передачи его в равном количестве устраняли трудности непо­средственного обмена. Этому предмету (мерилу ценностей) была придана публичная форма, и он приобрел распространение и значение не столько по своей сущности, сколько по количеству, причем перестали называть това­ром (тегх) то, что дает и та и другая сторона, а один из предметов стали называть ценой (ргейит)»¹⁴⁹.

Однако и после появления денег первоначально сделки купли-продажи, совершавшиеся способом манципации, являлись по существу обменом оп­ределенной вещи на соответствующее количество металла. Такие сделки представляли собой реальную передачу вещи путем ее обмена на цену пе­ред пятью свидетелями и при содействии весовщика, привлекавшегося для взвешивания соответствующего слитка металла. Причем первоначально передававшийся одной из сторон металл взвешивался реально. И только в более поздний период с появлением чеканной монеты и по мере развития оборота взвешивание стало представляться символическим актом, а манци- пация превратилась в фиктивную сделку¹⁵⁰.

Как указывал И.А. Покровский, римляне долго в качестве средства об­мена и платежного средства употребляли скот (ресиз), в более поздний пе­риод они начинают употреблять металл, а именно медь (аез), откуда слово аезНтаНо (оценка). «Но медь фигурирует в обороте в слитках (аез ги<1е, гаис1изси1ит), - пишет И.А. Покровский, - вследствие чего при всякой сделке необходимо было удостоверяться, во-первых, в чистоте предлагае­мого слитка, а во-вторых, в его весе. Первое удостоверялось звуком, изда­ваемым слитком при ударе о какой-нибудь другой предмет; второе взвеши­ванием (отсюда с1ерепс1еге, ехрепйеге¹⁵¹ и т.д.). Из этих, первоначально вполне реальных потребностей оборота сложилось много действий, впо­следствии уже чисто символических, вроде того, например, что при сделке должен был присутствовать (ненужный уже) весодержатель с весами, что дающий деньги ударял монетой по весам и т.д. (так наз. педоНа рег аез е1 НЬгат, сделки при посредстве меди и весов). И лишь значительно позже появляется монета»¹⁵².

Только в классическом римском праве сложился договор купли-продажи (етрйо е1 уеп^1(1о) в качестве консенсуального контракта. Вместе с тем, как отмечали И.Б. Новицкий и И.С. Перетерский, отголоски того периода в раз­витии римского права, когда денег еще не было и оборот довольствовался непосредственной меной товара на товар, были слышны очень долго. «Даже юрист III в.н.э. Павел, - подчеркивали указанные авторы, - приводя споры сабиньянцев и прокульянцев¹⁵³ по вопросу о том... можно ли в настоящее вре­мя назвать продажей договор, в котором одна сторона обязуется отдать дру­гой стороне какую-нибудь вещь не за деньги, а за другую вещь. не говорит категорически и безусловно, что подобного рода договор не может быть при­знан куплей-продажей, а называет вопрос спорным.»¹⁵⁴.

В итоге восторжествовала точка зрения, согласно которой обмен вещи не на деньги, а на другую вещь, не соответствует смыслу купли-продажи: «одно дело продавать, другое - покупать; мы различаем продавца и поку­пателя; должны поэтому различать тегх, товар, и ргеПит, цена»¹⁵⁵.

Несмотря на то, что исторически договор мены предшествовал договору купли-продажи, он нашел свое стабильное место в законодательстве в ка­честве самостоятельного договора значительно позже договора купли- продажи. Товарный обмен в существенно меньшей степени испытывал на себе воздействие права, нежели денежное обращение. Следствием данного обстоятельства явилось, например, то, что в классической системе контрак­тов, сложившейся в римском праве (II в.н.э.), договору мены (регтиШПо) не нашлось достойного места, а в средние века в ряде стран договор мены признавался безымянным (непоименованным) договором. В дальнейшем, когда договор мены попал в сферу гражданско-правового регулирования и стал одним из поименованных договоров, законодательства посвящали его регламентации крайне незначительное число норм, подчиняя его в основ­ном положениям, регулирующим договор купли-продажи.

Указанное соотношение договора купли-продажи и договора мены, когда последний не поглощается обязательством купли-продажи, сохраняя свою самостоятельность и вместе с тем подчиненное по отношению к купле- продаже положение в силу распространения на этот самостоятельный тип гражданско-правовых договорных обязательств многих (или даже всех) норм о договоре купли-продажи, дошло до наших дней и получило отражение в большинстве зарубежных законодательств. Например, в Германском граж­данском уложении договор мены выделен в отдельный подраздел (подразд. IV «Мена» гл. 1 «Купля-продажа. Мена» разд. VII «Отдельные виды обяза­тельств» книги второй «Обязательственное право»), что свидетельствует о его самостоятельном характере наряду с договором купли-продажи. Однако указанному договору посвящена всего одна крошечная норма, весь текст которой исчерпывается следующим положением: «В отношении мены соот­ветственно применяются предписания о купле-продаже» (§ 515)¹⁵⁶.

И все же мы не считали бы возможным присоединиться к иногда встре­чающейся в отечественной юридической литературе оценке договора мены как договора, имеющего крайне ограниченную сферу применения¹⁵⁷. Так, И.В. Елисеев пишет: «В современном гражданском обороте договор мены имеет ограниченное применение. Вероятно, единственная причина его су­ществования - это экономия времени и средств в тех редких случаях, когда намерения сторон продать один товар и купить другой совпадают»¹⁵⁸.

Дело в том, что во всех имевших место в мире последних кодификациях гражданского права (в том числе в развитых правопорядках) применитель­но к договору мены просматриваются совершенно четкие тенденции, на­правленные: во-первых, на подтверждение договора мены наряду с догово­ром купли-продажи; во-вторых, на расширение круга специальных правил, предназначенных для регулирования договора мены и исключающих тем самым действие соответствующих норм, регламентирующих договор куп­ли-продажи.

Примером, подтверждающим сказанное, могут служить тексты новых гражданских кодексов, принятых недавно в Квебеке (провинция Канады с континентальной системой гражданского права), Нидерландах и России. Так, в Гражданском кодексе Квебека нормы о договоре мены помещены в § 1 «О мене» отд. III «О различных договорах, сходных с договором про­дажи» гл. 1 «О продаже» титула второго «О поименованных договорах» кн. V «Об обязательствах». Согласно указанным нормам договор мены призна­ется самостоятельным договором, по которому стороны передают друг другу право собственности на имущество, кроме денег (ст. 1795). По обще­му правилу положения, регулирующие договор продажи, применяются и к договору мены (ст. 1798). Однако имеется два случая, когда исключается применение норм о договоре купли-продажи и вместо этого вводятся спе­циальные правила, регламентирующие отношения, вытекающие из догово­ра мены. Суть первого специального правила состоит в том, что если одна из сторон договора мены даже после получения имущества, переданного ей в порядке мены, докажет, что другая сторона не являлась собственником имущества, она не может быть принуждена передать имущество, которое обязывалась обменять, но должна будет вернуть имущество, полученное от своего контрагента. Согласно второму специальному правилу сторона по договору мены, у которой истребовано в порядке эвикции имущество, полу­ченное посредством мены, может требовать возмещения убытков или за­брать переданное имущество (ст. 1796, 1797)¹⁵⁹.

Новый Гражданский кодекс Нидерландов (кн. 7 «Особые виды догово­ров») включает в себя разд. 1 «Купля-продажа и мена», где есть глава, спе­циально посвященная договору мены (гл. 11 «Мена»). В настоящее время в действующей редакции Кодекса имеется две нормы, регулирующие дого­вор мены. В соответствии с первой нормой мена представляет собой дого­вор, в котором обе стороны принимают на себя взаимные обязательства передать одну вещь взамен другой (ст. 49). Вторая норма гласит: «Положе­ния относительно купли-продажи применяются соответствующим образом с учетом того, что каждая сторона рассматривается в качестве продавца в отношении своих обязательств и в качестве покупателя в отношении ей причитающегося» (ст. 50). Вместе с тем некоторые нормы, в число кото­рых, возможно, войдут и специальные правила, посвященные договору ме­ны, остаются зарезервированными¹⁶⁰.

2. ДОГОВОР МЕНЫ ПО РОССИЙСКОМУ ДОРЕВОЛЮЦИОННОМУ ГРАЖДАНСКОМУ ПРАВУ

В дореволюционном российском гражданском законодательстве и в гражданско-правовой доктрине договор мены, наряду с договором купли- продажи, рассматривался в качестве самостоятельного типа гражданско- правовых договоров.

Д.И. Мейер определял понятие «договор мены» следующим образом: «Мена регламентируется договором, по которому одна сторона обязывает­ся предоставить другой право собственности на какое-либо имущество, но с тем чтобы и другая сторона передала ей право собственности на какое- либо имущество, не состоящее в деньгах»¹⁶¹. Данное определение договора мены (с сегодняшних позиций) оставляет некоторую двусмысленность от­носительно того, что передается: само имущество или имущественное пра­во (право собственности на это имущество), хотя Д.И. Мейер, конечно же, имел в виду именно имущество (вещь), а не право, что подтверждается его дальнейшими рассуждениями о предмете договора мены¹⁶².

Более точным (с позиций сегодняшнего дня) представляется определе­ние договора мены, данное Г.Ф. Шершеневичем, а именно: «Мена есть та­кой договор, в силу которого обе стороны обязываются взаимно передать друг другу определенные вещи в собственность»¹⁶³. Г.Ф. Шершеневич под­черкивал наличие значительного сходства между договорами мены и куп­ли-продажи. Он писал: «Тот и другой договоры служат цели экономиче­ского обмена. С точки зрения экономической, каждая купля-продажа пред­ставляется меной, потому что вещь обменивается на деньги, чтобы потом деньги обменять на вещь. Деньги играют только роль посредника в мено­вых сделках... Эта экономическая точка зрения совершенно верна, на­сколько имеются в виду конечные результаты всех действий, направленных к удовлетворению человеческих потребностей. Но рассматриваемый ис­ключительно с точки зрения юридических средств достижения конечной цели весь процесс экономического обмена разлагается на отдельные акты купли-продажи»¹⁶⁴.

Другой чертой, сближающей договор мены с договором купли-продажи и одновременно отграничивающей их от многих других договоров, призна­валось то, что в обоих случаях обязанность контрагентов состоит в переда­че соответствующей вещи в собственность другой стороне. Поэтому не будет договором мены, например, «соглашение, по которому одно лицо, взамен приобретаемой на праве собственности вещи, предоставляет друго­му пользование своей вещью»¹⁶⁵.

Основное (и единственное) различие между договорами мены и купли- продажи российские правоведы усматривали в том, что по договору мены оба контрагента должны передать друг другу вещи и при этом встречным предоставлением в обмен на вещь не могут быть деньги («имущество, со­стоящее в деньгах»). «Это последнее условие, - подчеркивал Д.И. Мейер, - именно и отличает мену от купли-продажи: если сторона, приобретающая право собственности на имущество, обязывается вознаградить противную сторону деньгами, то договор будет уже не о мене, а о купле-продаже»¹⁶⁶. Еще более определенным является мнение Г.Ф. Шершеневича, который утверждал: «Договор мены отличается от купли-продажи тем только, что в нем вещь обменивается на вещь, а не на деньги, как в купле-продаже»¹⁶⁷. В то же время Г.Ф. Шершеневич выделял еще одно отличие договора мены от договора купли-продажи. Как отмечалось ранее, действовавшие до рево­люции нормы российского гражданского законодательства предъявляли к договору купли-продажи обязательное требование, которое состояло в том, что продавец на момент заключения договора должен был быть собствен­ником продаваемой вещи (реализация будущего имущества регулировалась либо договором поставки, либо договором запродажи). Применительно же к договору мены Г.Ф. Шершеневич подчеркивал, что «в противополож­ность купле-продаже движимых вещей, закон наш не требует для силы до­говора мены, чтобы стороны имели, в момент соглашения, право собствен­ности на обмениваемые вещи. Поэтому следует признать, что договор ме­ны остается вполне действительным, хотя бы обмениваемые вещи принад­лежали в момент договора другим лицам, хотя бы они еще вовсе не суще- ствовали»¹⁶⁸. Свою позицию Г.Ф. Шершеневич обосновывал тем, что в силу договора мены устанавливается для обеих сторон обязанность передать друг другу право собственности на соответствующие вещи в будущем, по­этому момент перехода права собственности может не совпадать с момен­том соглашения. Правда, сам Г.Ф. Шершеневич приводит и другую точку зрения, высказанную в литературе, согласно которой требуется действи­тельная принадлежность вещи стороне договора мены, а обмен будущих вещей возможен только на основании предварительного договора мены¹⁶⁹.

По дореволюционному гражданскому законодательству объектами дого­вора мены могли служить любые движимые вещи. Что касается имущества, то закон, запрещая по общему правилу мену недвижимостей, все же преду­сматривал четыре исключения, когда такая мена допускалась: 1) для достав­ления удобного выгона посадам и городам было дозволено менять казенные земли на частные; 2) для приобретения выгона в случае обращения селений в города; 3) для миролюбивого развода общих чересполосных дач по прави­лам, изложенным в межевых законах; 4) для отвода наделов крестьянам.

Существовавший в законодательстве общий запрет на мену недвижи­мых имуществ вызывал возражения российских правоведов, объясняющих его неправильно понимаемыми чисто фискальными интересами. Более то­го, российские цивилисты предлагали и выход из создавшегося положения, лежащий в области публичного права. Например, Д.И. Мейер указывал: «Основание такого ограничения заключается, по-видимому, в охранении казенного интереса. Нам кажется, законодательство имеет в виду, что мена недвижимого имущества на недвижимое заменяет двойную куплю- продажу, а двойная купля-продажа доставляет казне более выгод, нежели один договор мены; поэтому он запрещается... Нельзя сказать, однако же, чтобы интересы казны только и можно было охранить запрещением мены недвижимого имущества. при мене недвижимого имущества на недвижи­мое пошлины могли бы быть удвоенными, так что казна получала бы от мены то же самое, что получает от двух договоров купли-продажи.»¹⁷⁰. Аналогичную позицию по данному вопросу (правда, с некоторыми оговор­ками) занимал и Г.Ф. Шершеневич, который писал: «Без достаточного ис­торического основания, по причинам, вероятно, чисто фискальным, рус­ское законодательство с XVIII столетия (с 1786 г.) совершенно запрещает мену недвижимостей. Следовательно, если два лица желают обменяться домами или имениями или только полосами земли для округления своих участков, то перед ними один исход - совершить два договора купли- продажи. Очевидно, интересы казны нисколько не пострадали бы, если бы закон разрешил мену недвижимостями со взысканием только двойных по­шлин, хотя и это представлялось бы излишним затруднением оборота»¹⁷¹.

По-разному оценивалась российскими цивилистами возможность, при наличии общего запрета мены недвижимостями, заключения участниками имущественного оборота договоров мены, по которым недвижимость об­менивалась бы на движимое имущество. По мнению Д.И. Мейера, общий запрет распространялся и на подобные сделки: «И можно думать, что за­конодательство, запрещая меняться недвижимыми имуществами, хотело запретить только мену недвижимого имущества на недвижимое же, но выразилось слишком общо: «Меняться недвижимыми имуществами за- прещается»»¹⁷².

Совершенно иное толкование получило данное законоположение у Г.Ф. Шершеневича, который указывал: «Возможен, однако, еще третий случай мены, когда предполагается обменять недвижимость на движимые вещи... Следует ли распространить указанное запрещение и на этот слу­чай? Отрицательный ответ вытекает из буквального толкования закона и воли законодателя, в нем выраженной. Закон говорит о запрещении ме­няться недвижимостями, следовательно, не касается случая мены недви­жимости на движимость. Раскрывая волю законодателя, цель, для кото­рой мог быть издан закон, необходимо прийти к заключению, что фис­кальные интересы государства не страдают от такого обмена, потому что казна может получить пошлины только с отчуждаемой недвижимости, как бы при продаже»¹⁷³.

Вопрос о возможности мены недвижимостей либо обмена недвижимого имущества на движимое был в центре внимания российских цивилистов при подготовке проекта Гражданского уложения. В материалах Редакцион­ной комиссии, занимавшейся разработкой проекта, подчеркивается, что запрещение мены недвижимых имуществ, внесенное в Свод законов Рос­сийской империи (т. Х, ч. 1, ст. 850), имело целью усиление казенного дохода от крепостных пошлин с продажи недвижимостей. «Нельзя, однако, не при­знать, - указывает Редакционная комисия, - что финансовые соображения подобного рода представляются совершенно неосновательными. Крепост­ные пошлины можно было бы взимать и при мене имуществ, например, с показанной в акте стоимости того из обмениваемых имуществ, которое име­ет более высокую ценность. или с цены, объявленной контрагентами. или по другой какой-либо законной оценке. расчет же на то, что казна вслед­ствие запрещения мены недвижимых имуществ будет получать большой доход с заменяющей эту сделку двойной купли-продажи, оказывается в большинстве случаев несбыточными, ибо запрещение мены вместе с доз­волением в разных случаях беспошлинного промена (обмена. - В.В.) земель ведет на практике к тому, что казна по этой статье не получает никакого дохода»¹⁷⁴.

Кроме того, по мнению Редакционной комиссии, запрет обмена недви­жимостей имел крайне негативные последствия для экономических отно­шений и противоречил как российскому обычному праву, так и развитым зарубежным правопорядкам. По этому поводу в материалах Редакционной комиссии говорится: «С точки зрения народного хозяйства запрещение ме­ны недвижимых имений вообще и в особенности сельских имений на го­родские представляется вредным, потому что мешает округлению и сосре­доточению имений, затрудняет переход их из рук в руки и свободное пере­движение сил и капиталов в те отрасли хозяйства, где они именно нужны. Длинный перечень изъятий, допущенных нашим законодательством из ошибочного правила о запрещении подобных сделок, служит доказательст­вом, что потребность в них существует во многих случаях и требует себе удовлетворения. Обычно право крестьян допускает мену без особых каких- либо ограничений... Также относятся к этим сделкам и западноевропей­ские законодательства, со времен еще римского права, так что запрещение мены недвижимых имуществ русским законом есть мера совершенно свое­образная и неизвестная на западе Европы»¹⁷⁵.

Немаловажным обстоятельством, послужившим основанием для вы­вода Редакционной комиссии о необходимости отмены запрета на совер­шение договора мены в отношении недвижимого имущества, было мне­ние большинства российских судебных деятелей, которые расценивали указанный запрет как один из серьезных недостатков действующих граж­данских законов¹⁷⁶.

Еще один небезынтересный вопрос (в том числе и с учетом современно­го законодательства), обсуждавшийся в дореволюционной юридической литературе, заключался в квалификации договора, связанного с обменом денег. По этому вопросу высказывались две различные позиции. Суть пер­вой позиции состояла в том, что подобные отношения сторон должны ре­гулироваться договором купли-продажи, поскольку мена тем и отличается от купли-продажи, что не допускает употребления денег; ценность обмени­ваемой вещи измеряется не деньгами, а другой вещью, получаемой взамен. Вторая же позиция заключалась в том, что сделка по размену (обмену) де­нег представляет собой договор мены, поскольку деньги используются в таком обязательстве не в смысле меры ценностей, а как индивидуальные вещи или как вещи известного рода или сорта. В этом случае деньги явля­ются такими же предметами обязательства, как и всякие другие вещи, оп­ределяемые индивидуально или обобщенно¹⁷⁷. По этому поводу Д.И. Мейер отмечал, что, «признавая договор о размене денег меной, а не куплей- продажей, мы не отступаем от существа договора мены... Нам кажется по­этому, что лучше всего принять народное воззрение на договор, высказы­вающееся в самом названии его и проявляющееся притом у многих наро­дов: например, у нас - размен, у немцев - \Уес1ъе1, у французов - есЬапде»¹⁷⁸.

Выводы, сделанные Д.И. Мейером, легли в основу рассуждений Редак­ционной комиссии по подготовке проекта Гражданского уложения, которая отмечала: «Согласно с действующим законом допускается и мена денег на деньги, причем, однако, по смыслу проекта, как и по ныне действующим законам, безразлично, считать ли эту сделку меной, разменом или покуп­кой монеты. В проекте нет запрещения заключать мену по обычаю с при­дачею денег, хотя в ближайшее определение этой смешанной сделки про­ект не входит, предоставляя это дело науке и практике»¹⁷⁹.

Последнее рассуждение, а именно: о возможности заключать договор ме­ны с дополнительной доплатой за более дорогостоящее имущество, - имеет для нас особое значение, поскольку оно корреспондирует современному рос­сийскому законодательству, также предусматривающему возможность упла­ты разницы в ценах при обмене неравноценных товаров (п. 2 ст. 568 ГК).

В результате исследований и обсуждений, проведенных Редакционной комиссией, в проект Гражданского уложения была включена самостоя­тельная глава (гл. III «Мена» разд. II «Обязательства по договорам» кн. V «Обязательственное право»), состоящая из одной статьи (ст. 1781), содер­жание которой (в особенности ее первой части) представляется чрезвычай­но интересным. Вот полный текст данной статьи: «По договору мены про­изводится между сторонами обмен одного имущества на другое или денег на деньги.

Каждый из участвующих в мене считается продавцом того, что дает в промен (обменивает, дает в обмен. - В.В.), и покупщиком того, что выме­нивает.

К договору мены применяются соответствующие правила о продаже»¹⁸⁰.

На первый взгляд представляется, что данная норма имеет существен­ный изъян: в ней не указывается на непременный признак договора мены - требование о передаче сторонами договора мены обмениваемого имущест­ва в собственность контрагента. Оказывается, однако, что это сделано соз­нательно, ибо Редакционная комиссия имела в виду чрезвычайно широкий круг обмениваемых объектов. «По правилам настоящего проекта, - указы­вается в материалах Редакционной комиссии, - предметом мены могут быть состоящие в гражданском обороте недвижимые имения, движимые вещи, а равно права и иски. Но каждая из участвующих в мене сторон должна иметь право распоряжения тем имуществом, которое дает в про- мен...»¹⁸¹ (курсив наш. - В.В.).

Таким образом, по мнению Редакционной комиссии, в круг обменивае­мых объектов по договору мены могли входить не только вещи, но и имуще­ственные права, включая права требования. К сожалению, в материалах Ре­дакционной комиссии отсутствуют какие-либо сведения о том, в каком по­рядке виделось ее членам осуществление обмена имущественными правами. Ведь по сути передача кредитором своих прав на основании сделки, заклю­ченной с третьим лицом, является не чем иным, как цессией (уступкой прав требования). Учитывая подход, обозначенный в проекте Гражданского уло­жения (в интерпретации Редакционной комиссии), положение данного зако­нопроекта о договоре мены имущественными правами неизбежно столкну­лось бы в правоприменительной практике с конкуренцией со стороны других законоположений (об уступке прав требований). С точки зрения последних мена имущественных прав представляется двойной цессией.

И еще один любопытный момент. Комментируя положения данной ста­тьи проекта, предусматривающих, что к договору мены применяются соот­ветствующие правила о продаже и при этом каждый из участвующих в ме­не считается продавцом того, что дает в обмен и покупателем того, что по­лучает по договору мены, Редакционная комиссия делает вывод, который не вытекает из содержания соответствующих норм. «В случае отсуждения данного в промен имущества или оказавшихся в нем недостатков, другая сторона может требовать возврата данных ею вещей или ценностей (курсив наш. - В.В.) и вознаграждения за убытки.»¹⁸².

По существу данный вывод Редакционной комиссии представляется правильным: неисполнение договора мены одной из сторон должно влечь такое последствие, как наделение ее добросовестного контрагента, испол­нившего свое обязательство по передаче другой стороне обмениваемого имущества, правом требовать возврата переданного имущества, - однако указанное последствие никак не может вытекает из норм, регулирующих договор купли-продажи, поскольку противоречит его сути. Такое последст­вие могло быть введено только специальным правилом, относящимся к договору мены (как это сделано, например, в современном ГК), каковое в проекте Гражданского уложения отсутствует.

В целом же российские цивилисты подчеркивали, что в условиях разви­тых товарно-денежных отношений сфера применения договора мены суще­ственно ограничивается. Так, Д.И. Мейер отмечал, что «в развитом юриди­ческом быту договор мены встречается довольно редко, а для промышлен­ных целей почти не заключается. Например, торговля производится почти исключительно только посредством купли-продажи, а не мены, и меновая торговля, производимая нашими купцами с азиатцами, представляет собой явление исключительное, поддерживаемое притом искусственными мерами правительства»¹⁸³.

Соответственно этому российским правоведам представлялись и задачи правового регулирования имущественных отношений, связанных с меной. Например, Г.Ф. Шершеневич указывал: «Современные законодательства, ввиду небольшого значения мены, уделяют этому договору весьма мало внимания. Так же поступает и наше законодательство»¹⁸⁴.