Редукция платы за кредит в советском праве

В действующем российском законодательстве отсутствует запрет ростовщичества. Следовательно, мотивация прибегать ко второму подходу должна быть занижена. В этой ситуации и суды, и защитники прав потребителей, как свидетельствует американский опыт, должны были бы склониться к использованию первого подхода, оперируя единой ценой кредита, позволяющей выявить его реальную стоимость. Несмотря на это, российские суды в последнее время упорно вычленяют из кредитных договоров "самостоятельные" услуги. Причина такого неожиданного поведения, как представляется, кроется в живучести так до конца и не искорененных концепций советского права.

С возвратом рынка в правовом сознании возникла противоречивая ситуация. С одной стороны, кредитные организации в течение двух последних десятилетий с нуля возрождали коммерческое кредитование, активно заимствуя за рубежом успешные бизнес-модели, принципы ценообразования и даже договорные структуры. Важное влияние на формирование этих образчиков оказал западный историко-правовой процесс, проникнутый духом ростовщических запретов. С другой стороны, российские законодатели и правоприменители подошли к оценке этих заимствований, обремененные наследием социалистического права, в котором сама идея передачи капитала для временного использования отвергалась как идеологически чуждая. Тем самым возник эффект двойного искажения, когда оценка привнесенных извне, созданных под ростовщическим влиянием правовых и ценовых конструкций начала формироваться на остаточном фундаменте советских убеждений, идей и концепций.

В советском праве и экономике не существовало и не могло появиться понятия временной цены денег, поэтому понятие цены кредита не только не получило развития, но и всячески изгонялось из науки. С кредитной реформой 1930-1931 гг. процент по кредиту утратил значение стоимости денег (капитала) и окончательно приобрел номинально-учетную функцию*(1035). Как отмечалось в юридической литературе того времени, одно из главных положений кредитной реформы "состояло в замене так называемого коммерческого кредитования одной организации другой, прямым банковским кредитованием, что было обусловлено переходом к развернутому планированию народного хозяйства"*(1036). Реформа закрепляла и развивала жесткое административно-централизованное управление всей кредитной системой и, по существу, привела к монополии всего кредитного дела в лице единого Государственного банка.

С началом экономических реформ 1960-х годов значение ссудного процента несколько возросло. Если раньше он служил источником покрытия затрат на содержание аппарата Госбанка (остальная часть, превышающая эти затраты, поступала в бюджет), то потом ссудный процент стал эффективным средством укрепления хозрасчета торговых предприятий и организаций, кредитуемых банком. Хотя в отдельных, специально оговоренных постановлениями Правительства СССР, случаях допускалась беспроцентная ссуда.

С экономической стороны процент за кредиты являлся "одной из форм перераспределения национального дохода". Уплата ссудного процента была обусловлена наличием хозрасчета как метода социалистического хозяйствования. По словам Я.А. Куника, установление банковского процента за кредит сочетало удовлетворение интересов хозоргана-ссудополучателя и Госбанка-ссудодателя.

Банковские правила предусматривали различный порядок выдачи и пользования ссудами в зависимости от ряда условий - целевого назначения ссуды, ее срока, выполнения плановых заданий и т.д. Размер процентов составлял от 2% до 5% годовых. Отсутствие внутреннего финансового рынка уничтожило всякие экономические предпосылки для использования категории стоимость денег (капитала). Превращение банка в государственное учреждение, деятельность которого осуществлялась на плановой основе, сделало невозможным существование цены кредита как экономической категории. Если в отдельных сегментах советской экономики еще сохранялся рыночный обмен, то в финансовой сфере он был полностью ликвидирован. Идеологические догматы социалистического строя отвергали возможность существования капитала в любой форме.

Основным началом кредитования социалистических организаций был не принцип платности, а принцип плановости. Его суть состояла в том, что кредиты предоставлялись на основе кредитных планов, утверждаемых Советом министров СССР.

Правовой формой банковского кредитования социалистических организаций являлся договор банковской ссуды. Хотя ссудополучатель и уплачивал ссудодателю проценты, кредитный договор по сути оформлял плановые административно-правовые отношения, связанные с распределением кредитных ресурсов. Центральным участником этого процесса становился государственный банк, выступавший не в качестве равноправного контрагента по договору, а скорее выполнявший функцию государственного управления*(1037).

В Гражданский кодекс РСФСР 1964 г. была включена глава 34 "Расчетные и кредитные отношения", регулирующая банковские ссуды. Она содержала статьи, посвященные кредитованию организаций (ст. 393) и граждан (ст. 394), которые повторяли нормы ст. 85-87 Основ гражданского законодательства СССР 1961 г. В них не было закреплено определения соответствующего договора. В теории советского права банковскую ссуду определяли как "самостоятельный договор советского гражданского права, в силу которого одна сторона - ссудодатель (кредитное учреждение) обязуется на основании планового акта предоставлять в оперативное управление (собственность) денежные суммы другой стороне - хозоргану (ссудополучателю), а другая сторона - хозорган (ссудополучатель) обязывается использовать их по целевому назначению и вернуть ссудодателю в установленный срок с процентами"*(1038). Проценты представляли собой единственный вид платы по договору банковской ссуды*(1039).

Сфера применения договора займа кардинально сузилась. Он был определен как безвозмездный договор (ст. 269 ГК РСФСР 1964 г.). Взимание процентов по займу допускалось только в случаях, установленных законодательством Союза ССР, а также по заемным операциям касс взаимопомощи и ломбардов (ст. 270 ГК РСФСР 1964 г.). Никакой иной платы не предусматривалось*(1040).

Основное отличие договора банковской ссуды от займа советские юристы находили в том, что он был призван урегулировать правоотношения, в которых кредитором являлся государственный банк, а в качестве заемщиков выступали социалистические организации. Кроме того, содержание договора банковской ссуды во многом определялось особыми полномочиями государственных банков в области государственного контроля рублем за деятельностью хозорганов. Специфика правового положения государственного банка в кредитных правоотношениях и, в частности, наделение его административными правомочиями по отношению к кредитуемым организациям породили у ряда авторов сомнения относительно гражданско-правовой природы отношений по кредитованию организаций*(1041). Тем самым положения, регулирующие договор банковской ссуды, обретали императивную природу. В отсутствие прямых указаний законодательства в договорах просто не могли появиться условия, предусматривающие взимание иных вознаграждений, помимо процентов.

В правовой литературе даже получила распространение точка зрения, отрицающая наличие, а в ряде случаев возможность и необходимость договорного оформления кредитных отношений. Ее сторонники полагали, что эти отношения достаточно детально урегулированы законом, и поэтому проявление инициативы их участниками невозможно. Не соглашаясь с этим подходом, Я.А. Куник в условиях хозяйственной реформы конца 1960-х годов высказывал предложение передать некоторые условия заключаемых договоров банковской ссуды на согласование его участникам. "Это, конечно, не означает, что мы предлагаем устанавливать и регулировать кредитные отношения между банком и торговыми предприятиями и организациями лишь на коммерческой основе", - писал он*(1042).

Произошла редукция платы за кредит. Для разграничения ее с процентами не возникало ни правовых, ни финансово-экономических предпосылок. С точки зрения Госбанка понятие цены кредитного продукта (банковской ссуды) утратило всякое содержание. Проценты перестали играть роль стоимости денег, за их счет покрывались затраты государственного учреждения по выдаче и обслуживанию кредитов.

Таким образом, на протяжении более полувека объективное право российских кредиторов на вознаграждение было императивно ограничено и сводилось к праву на проценты, размер которых устанавливался административным порядком. Как следствие, в юридическом сознании сформировалось ошибочное представление о том, что по кредитному договору (договору банковской ссуды, договору займа) кредитор в принципе не правомочен выговорить себе плату, отличную от процентов.

Примечательно, что сведение платы за кредит к процентам в советском праве внешне повторяло подход, используемый западными ростовщиками (историко-теоретический подход). Благодаря ему из-под ростовщических запретов выводились прочие виды выплат заемщика, которые классифицировались как вознаграждения за самостоятельные услуги. В отличие от этого, в советском праве процент оставался единственным видом платы за кредит.

Фундаментальная деформация способов установления и определения цен в банковской сфере СССР не могла не проявиться при подготовке нового российского законодательства. Отношение к плате за кредит, как к величине, зависящей исключительно от его срока, а к процентам по кредиту - как к математической величине, определяемой твердой ставкой (Госбанка), следует признать рудиментом советского правового мышления. Сложности с осмыслением банковского ценообразования, свойственные советской юридической школе, заявляют о себе не только в кредитной сфере. Ранее уже отмечалась "ценовая аномалия", относящаяся к регулированию договорных типов, предназначенных для оформления других банковских услуг. В Гражданском кодексе обнаруживается также систематическая неполнота и неточность описания обязанностей клиента в части оплаты услуг по договорам банковского счета и банковской гарантии.