3006

демии считаются одними из самых важных публикаций, посвящённых изучению языка и относящихся к его времени жизни [4].

Языку басков, благодаря которому Гумбольдт изучал различия в языке, посвящены его первые лингвистические анализы. Гумбольдт посвятил свою жизнь изучению различных «представлений о мире» или «различий в строении человеческого языка». Одновременно с изучением языка басков он готовил своё видение греческого языка, но посвятил, однако, много лет изучению американских языков. В Риме у Гумбольдта была возможность изучить лингвистические работы Лоренцо Герваса. Этот иезуит собирал информацию об американских языках при поддержке своих высланных членов монашеского ордена. Брат Александр привозит Грамматику и словари из Америки, о которых Вильгельм должен написать трактат для большого произведения Александра. Его политическая миссия не оставляет ему времени для окончания этого произведения, однако, в 1812 он пишет свой знаменательный "Essai sur les langues du Nouveau Continent", в которой он набрасыва-

ет план «комплексной энциклопедии» всех языков. После ухода из политики в 1820 году Гумбольдт возвращается к исследованию языка и приступает к изучению американского языка. В тоже время он с большим энтузиазмом посвящает себя рассмотрению обсуждаемых в то время в Европе языков и с ними связанных лингвистических тем, а именно китайскому (и вопросу о флексии и её отсутствии), египетским иероглифам (и проблеме письменной и устной формы языка) и в большей степени санскриту (и индийской религии

ифилософии). От санскрита Гумбольдт в конечном итоге добирается до австронезийских языков, «языков моря Южного полушария», которые обсуждаются в его незаконченном главном произведении «о языках Кави на острове Ява» [5]. Язык Кави представляет собой язык, который подвергся сильному влиянию санскрита, и структура которого, согласно анализу Гумбольдта, осталась при этом «малайской», не изменилась на индоевропейскую или «санскрит» (также как и персидский язык, несмотря на массивное влияние арабского, остался индоевропейским). Предисловие к произведению о языках Кави, которое в 1836 выходит в свет под названием «О различии строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие», представляет собой собрание всех лингвистических, философских

ифилологических воззрений Гумбольдта [6].

Доклады, которые Вильгельм фон Гумбольдт зачитывал с 1820 года в Берлинской академии, отражают его путь, как он сам называл, «сравнительного языкознания». Это наброски и главы антропологической и сравнительной лингвистики, которая нацелена на структурное и синхронное описание и сравнение языков мира, в отличие от сравнительноисторического языкознания Боппа или Гримм, основанное на описании диахронического развития языков одной языковой семьи. При этом историческое языкознание вплоть до середины 20 столетия являлось ведущей парадигмой изучения языка, антропологическая парадигма Гумбольдта считалась современной и лишь в 20 столетии она получила своё развитие в дескриптивной лингвистике. Основная мысль этого, основанного на философии, языкознания заключается в обращении к фундаментальной способности в мышлении к языку, в очевидной сущности различных семантик в мышлении и связанной с этим поэтической ценности языков как наиболее значимого творения человеческого духа. Лингвистика выполняет важную функцию: «изучение существующих на земле языков представляет собой мировую историю мысли и восприятия человечества» (GS VII: 602f.).

3. Сравнительное языкознание

Как конкретно должна выглядеть намеченная и разработанная Гумбольдтом теория языка? В течение всей жизни он разрабатывает планы для «мировой истории мысли и восприятия человечества». Уже в этой ранней формулировке в 1801\02 году становится понятно, что «учение» о языках (Гумбольдт намеренно избегает использовать термин «наука») всеобъемлюще и универсально, оно должно охватывать все существующие на Земле языки. Наиболее понятна его идея в его первом выступлении в Академии в 1820 го-

27

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

ду, которая так и называется «о сравнительном языкознании». План Гумбольдта представляет собой альтернативу двум другим универсальным проектам исследования языка того времени: Гумбольдт, с одной стороны, хочет реформировать «общую грамматику», в том виде, в котором она была предложена в грамматике Порт-Рояля [7], и, с другой стороны, он стремится заменить все предпринятые попытки описания всех языков человечества, как, например, Mithridates [8]. Общая грамматика слишком всеобъемлющая, а энциклопедии языка слишком не системны, они включают в себя исторические и языковые редкие явления в отдельных языках. При этом в «о сравнительном языкознании» он предлагает два способа исследования языка: первый – все языки «в их внутренней взаимосвязи» должны быть систематически собраны в «Монографии всех языков» (IV: 10/11). Становится очевидным, что Гумбольдт в данном случае формулирует принципы структурного описания отдельного языка. Совокупность данного подобного системного описания стали бы новым, системным Mithridates. Во-вторых, Гумбольдт предлагает «отдельные части строения языка, например, глагола изучить на примере всех языков» (IV: 11). Необходимо проанализировать грамматические и лексические категории в их сравнении в разных языках, иными словами, до сих пор слишком общие категории философской грамматики наполнить конкретной лингвистической информацией. Универсальная грамматика была бы, таким образом, эмпирически дополнена, общее связано с конкретным. Сам Гумбольдт пытается провести подобное исследование двойственного числа на примере (ему знакомых) языков мира: «О двойственном числе» (1827).

Гумбольдт много времени посвящает в своей лингвистической работе первому из предложенных методов, а именно попытке, описать отдельные языки в их «внутренней взаимосвязи». Этой цели была посвящена его работа над американскими языками. И это было сложной задачей: Гумбольдту были ещё недоступны современные инструменты структурного описания языка, которые стали возможны лишь с открытием фонографа. У Гумбольдта были лишь вышеуказанные материалы миссионеров. В этих материалах американские языки были сформированы в грамматики согласно категориям латинского и испанского языка (как можно было сделать иначе? Иных методик исследования на тот момент не существовало), задали им формы, которые не соответствовали их действительной структуре. Гумбольдт предпринимает попытку разрушить построенную структуру с целью раскрыть действительную сущность языков. Гумбольдт разрабатывает в этом русле более двадцати пяти американских языков. Эти попытки описаны в шести томах американской части «Записки о лингвистике» [9]. Единственный язык, комплексный грамматический анализ которого «в его внутренней целостности» Гумбольдту удался, является Nahuatl – мексиканский язык [10].

Гумбольдт посвятил много времени изучению американских языков, до тех пор, пока он, как отмечено уже выше, не обратился к австронезийским языкам и, в особенности, к языку Кави и в целом к совершенно другому лингвистическому проекту, в рамках которого языки не рассматривались отдельно. Возможно, он прекратил работу над американским проектом также и потому, что не смог в своём методе сравнительного языкознания продвинуться к определённому заключению. Структурное описание языка не было для Гумбольдта основной конечной целью его исследования. Описание строя отдельного языка было определённой предпосылкой того, что Гумбольдт собственно хотел охватить: «характер» языка. Грамматические и лексические формы определённого языка являются для Гумбольдта всего лишь инструментами, которые люди используют в речи. И при использовании языка раскрываются возможности этого языка, именно в речи становится понятно, что из себя представляет язык, каков его характер и в чём его индивидуальность. У Гумбольдта не было аутентичных текстов на американских языках, а лишь переводы христианских текстов, таким образом, он не мог составить себе чёткого представления о языке и его возможностях. Таким образом, «характер» исследованных языков остался для Гумбольдта не раскрыт.

28

Это важная направленность на речь – для Гумбольдта в большей степени исследование отражения языка в литературе – становится в конечном итоге действительным центром исследования языка Гумбольдтом. «Работа духа» для Гумбольдта становится действительно работой или иначе деятельностью. Знаменитое высказывание из предисловия к языкам Кари звучит так: «он сам [язык] не является произведением (Ergon), но представляет собой деятельность (Energeia)" (GS VII: 46). Как деятельность, как «повторяющийся процесс говорения», как «неизменный и повторяющийся» язык существует в мире. Язык проявляется в «акте его действительного порождения». Поэтому речь в любом исследовании должна рассматриваться как «действительное и первостепенное» (GS VII: 46). Поэтому и вступление к языкам Кави сводится к параграфу о характере языка как его наивысшему и конечному пункту. Именно характер является «духом, который главенствует в языке» (VII: 172).

Гумбольдт без сомнения является одним из основателей структурной дескриптивной лингвистики. Как «отец» дескриптивной лингвистики Гумбольдт признан и её основателями, например, Блумфильдом и Хьемлслевом. Структурное языкознание, однако, осталась важной составной частью исследования языка langue (Saussure). Абсолютная ориентация Гумбольдта на речь до сих пор является вызовом лингвистики будущего, вызовом к настоящей лингвистике Гумбольдта parole. Так как: «только её [речь] необходимо воспринимать как действительную и первостепенную во всех исследованиях, которые включают в себя изучение живого языка. Разбиение на слова и правила представляет собой небрежную работу научного разложения» (GS VII: 46).

* Примечание: представленная статья представляет собой расширенную версию статьи, посвящённой памяти Гумбольдта, которая вышла в свет в годовом сборнике 2017 года Берлинской Академии наук (стр. 44-49).

Библиографический список

(библиографический список приводится в редакции автора)

1.Питер Ватсон: Немецкий гений. Лондон 2010.

2.Указания на цитаты Гумбольдта относятся в тексте на тома и страницы классического издания Гумбольдта: Собрания сочинений. 17 т. изд. Альберт Ляйтцманн и др. Бер-

лин 1903-36.

3.Ср. Юрген Трабант: Взгляд на мир. Языковой проект Вильгельма фон Гумбольд-

та. Мюнхен 2012.

4.Ср. Вильгельм фон Гумбольдт: О языках. Речи в Академии. Изд. Юрген Трабант. Тюбинген/Базель ²1994.

5.Вильгельм фон Гумбольди: О языках Кави на острове Ява. 3 том. Берлин 1836-39. 6.Лучшее издание произведения: Вильгельм фон Гумбольдт: о различиях языкового

строения и его влияние на духовное развитие человека. Изд. Донателла ди Цезаре. Паде-

борн 1998.

7.Arnauld, Antoine / Lancelot, Claude: Grammaire générale et raisonnée ou La grammaire de Port-Royal. (1660). Изд. Гкрберт Ернст Брекле. Штутгард Бад Каннстадт 1966.

8.Ср. Ойхан Кристоф Аделунг / Ойхан Северин Фатер: Mithridates или общая исто-

рия языка как проба языка в более чем пятиста языка и говорах. 4 части. Берлин 1806-17.

9.Вильгельм вон Гумбольдт: сочинение о языкознании. Третья часть. Американские языки. 6 том. Изд. Манфред Рингмахер / Уте Тинтеманн. Падеборн 1994-2016.

10.Вильгельм фон Гумбольдт: Грамматика мексиканского. Изд. Манфред Рингмахер. Падеборн 1994.

29

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

Вольфганг Мидер – выдающийся профессор германистики и фольклора отделения немецкого и русского языка Вермонтского университета в г. Бёрлингтон, штат Вермонт (США). Несмотря на широкий диапазон области его исследований, посвященных сказкам, легендам, народным песням, а также исследованиям в русле филологического и литературоведческого направлений, профессор Мидер специализируется в сфере международной паремиологии. Его публикации на немецком и английском языках посвящены изучению использования и функций пословиц, фразеосочетаний, веллеризмов и анти-пословиц в литературе, средствах массовой информации, искусстве, политике, рекламе и т.д. Профессор Мидер также является основателем и главным редактором Провербиума: Ежегодника международных пословиц (с 1984 года). Среди его многочисленных книг

на английском языке Американские пословицы: Исследование текстов и контекстов (1989), Сло-

варь американских пословиц (1992 совместно с Стевардом Кингсбури и Кельси Кардер), Послови-

цы всегда в моде: популярные слова мудрости в современном веке (1993), Политика пословиц: от традиционной мудрости до пословичных стереотипов (1997), Стратегии мудрости: исследова-

ния англо-американских и немецких пословиц (2000), Пословицы: справочник (2004),Пословицы – лучшая политика: народная мудрость и американская политика (2005), «Пословицы говорят громче любых слов»: народная мудрость в искусстве, культуре, фольклоре, истории, литературе и средствах массовой информации (2008), Международная библиография паремиологии и фразео-

логии (2009), Словарь современных пословиц (2012, совместно с Карлсом Дойль и Фредом Шапи-

ро) и «Узри пословицы народа»: пословичная мудрость в культуре, литературе и политике (2014).

Wolfgang Mieder is University Distinguished Professor of German and Folklore in the Department of German and Russian at the University of Vermont at Burlington, Vermont (USA). Despite having numerous scholarly works ranging from fairy tales, legends, and folk songs to philological and literary studies, Prof. Mieder specializes in international paremiology. His publications in German and English deal with the use and function of proverbs, proverbial expressions, wellerisms, and anti-proverbs in literature, the mass media, art, politics, advertising, etc. He is also the founding editor of Proverbium: Yearbook of International Proverb Scholarship (1984ff.). Below are the names of some of his numerous books in English: American Proverbs: A Study of Texts and Contexts (1989), A Dictionary of American Proverbs (1992, with Stewart Kingsbury and Kelsie Harder), Proverbs Are Never Out of Season: Popular Wisdom in the Modern Age (1993), The Politics of Proverbs: From Traditional Wisdom to Proverbial Stereotypes (1997), Strategies of Wisdom: Anglo-American and German Proverb Studies (2000), Proverbs: A Handbook (2004), Proverbs Are the Best Policy: Folk Wisdom and American Politics (2005), “Proverbs Speak Louder Than Words”: Folk Wisdom in Art, Culture, Folklore, History, Literature, and Mass Media (2008), International Bibliography of Paremiology and Phraseology (2009), The Dictionary of Modern Proverbs (2012, with Carles Doyle and Fred Shapiro), and “Behold the Proverbs of a People”: Proverbial Wisdom in Culture, Literature, and Politics (2014).

30

Вольфганг Мидер

«МЕШОК, ПОЛНЫЙ ПОСЛОВИЦ»: ПОСЛОВИЧНАЯ РИТОРИКА В РОМАНЕ «ДОН КИХОТ» МИГЕЛЯ ДЕ СЕРВАНТЕСА *

Многие читатели произведений Мигеля де Сервантеса Сааведра (15471616), несомненно, заметили изобилие пословиц в его двухтомном испанском романе Дон Кихот Ламанчский (1605/15), который принадлежит к классике мировой литературы. Наряду с Санчо Панчо, своего рода народным героем, который имеет в своем распоряжении "мешок, наполненный пословицами", другие персонажи также используют многочисленные крылатые выражения, изречений, включая даже самого Дон Кихота, который высмеивает Санчо за тирады его. Другими словами, пословицы являются частью дискурсивной стратегии романа с вкрапления ми подлинно народного языка, выражающимися в великолепных пословичных поединках, которые с помощью метафорических дополнений отражают различные точки зрения и в то же время подчеркивают сложности жизни. Пословицы функционируют как стратегически расположенные вербальные знаки, которые играют роль дискурсивной вкрапленности в литературный контекст. Они широко используются в этом замечательном романе, показывая, что народная мудрость проникает в человеческое общение, независимо от происхождения персонажей. Пословицы в этом увлекательном романе в разговорных ситуациях действуют как народная мудрость повседневной жизни, и именно это динамическое качество пословиц в действии, по крайней мере, частично, делает этот роман привлекательным вплоть до настоящего времени, спустя четыреста лет.

Ключевые слова: вкрапления, Мигель де Сервантес Сааведра, контекст, дискурс, Дон Кихот, дополнения, литература, роман, действие, пословица, поговорка, поединок, риторика, знак, испанский, стратегия, мудрость.

Wolfgang Mieder

“A SACK FILLED WITH PROVERBS”:

PROVERBIAL RHETORIC IN MIGUEL DE CERVANTES’S DON QUIXOTE

The many readers of Miguel de Cervantes Saavedra (1547-1616) have doubtlessly noticed the plethora of proverbs in his two-volume Spanish novel Don Quixote de la Mancha (1605/15) that belongs to the classics of world literature. While Sancho Panza, as a folk hero of sorts, has “a sack filled with proverbs” at his disposal, other characters also employ numerous proverbs, including even Don Quixote himself who mocks Sancho because of his proverb tirades. In other words, proverbs are part of the discursive strategy of the novel, with the amassment of this folk language amounting to splendid proverb duels that illustrate various points of view while at the same time underscoring the complexities of life by way of metaphorical indirection. Proverbs function as strategically placed verbal signs that take on the role of discursive indirection in their literary context. They are of common use in this masterful novel, showing that folk wisdom permeates human communication no matter what the background of the characters might be. Proverbs in this fascinating novel act as performed wisdom of everyday life in conversational situations and it is at least in part this dynamic quality of proverbs in performance that makes this novel such a special treat still today after four hundred years.

Key-words: amassment, Miguel de Cervantes Saavedra, context, discourse, Don Quixote, indirection, literature, novel, performance, proverb, proverb duel, rhetoric, sign, Spanish, strategy, wisdom.

Не может быть никаких сомнений в том, что Мигель де Сервантес Сааведра (15471616) в течение всей своей жизни проявлял очень большой интерес к коллекционирова-

________________

© Mieder W., 2017

________________________________________________________________________________

*Перевод статьи выполнен к.п.н. Маргаритой Григорьевной Кочневой.

31

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

нию пословиц, начало которому положили такие ученые, как Эразм Роттердамский, гуманисты, протестантские реформаты, а также другие лица, которые интересовались собиранием пословиц различных развивающихся языков Европы. Можно, конечно, догадаться, что автор также увлекался богатой пословичной традицией Испании, о которой он мог бы узнать из таких произведений, как Libro de refranes Pedro Vallés (1549), Refranes o proverbios en Romance Hernán Nuñez (1555) и La Philosophia vulgar Juan de Mal Lara (1568),

вместе с Санчо Панса, простолюдином, осмеянным за одержимость пословицами. В то же время, он, возможно, хорошо понимал, что такие компиляции фактически заполнены противоречивыми образцами народной мудрости. Пословицы - это не универсальные истины, а ограниченные обобщения, которые действуют только в определенных ситуациях. Такие пары пословиц, как «Ничем не рисковать, ничего не иметь", "Не зная броду, не суйся в воду" или "Разлука заставляет сердце быть ласковее", "C глаз долой, из сердца вон" пока-

зывают, что пословицы не являются логической философской системой, но каждая из них сама по себе может эффективно использоваться в качестве коммуникативной стратегии в контексте, где ее применение уместно. Этот основной факт, должно быть, явился для Сервантеса призывом включить в свой роман Дон Кихот (1605/1615) многочисленные диалоги, в которых пословицы бывают уместными или неуместными. Фактически он "теоретизировал" традиционную мудрость, что можно увидеть в ряде отрывков, в которых особое внимание уделяется характеру и использованию пословиц.

Сервантес, как коллекционер и переводчик пословиц, безусловно, проявлял к ним большой интерес и имел представление о сложности (запутанности) этих традиционных кусочков мудрости (Cárcer y de Sobíes 1916, Suñé Benages 1929, Colombi 1989b, Joly 1996, Cantera Ortiz de Urbina and Sevilla Muñoz 2005, and Bizzarri 2015). Точно так же, как "в

структуре и стиле, как на уровне значений, в романе Дон Кихот ничего не является простым" (Gerhard 1982: 26), поэтому, именно пословицы, которые являются частью "века согласия" и "культурной полифонии", когда жил Сервантес, звучат на протяжении всего этого романа" (Jehenson и Dunn 2006: 128 и 129). По мере того, как в романе читатель сталкивается с "массой приключений, встреч, бесед и общим проявлением гуманности" (Durán and Rogg 2006: 106), вездесущие рассказы и пословицы "соревнуются друг с другом в выразительности" (Riley 1962: 125).

Простой факт, что пословицы могут быть противоречивыми по отношению друг другу, и что в качестве метафор они могут быть весьма неоднозначными, вызвал у Сервантеса желание написать новый роман, который основывался на множестве антитез

(Hatzfeld 1947: 95, Durán 1974: 126, Dunn 1984: 83), и таких "концептуальных полярностях как безумие-здравомыслие, иллюзия-реальность, видимость-правда, фикция-факт, искус- ство-жизнь, поэзия-рассказ, романс-роман, идеализм-реализм, теория-практика, умматерия, дух-плоть" (Riley 1986: 133).Только не ясно, что в этом романе двойственности,

двусмысленности и неопределенности (Cassou 1947: 12, Serrano-Plaja 1970: 16, Gerhard 1982: 28, Russell 1985: 107-109), содержится большая мудрость, которая, по крайней мере частично, проявляется в пословичных диалогах Дон Кихота и Санчо Панса. В тех случаях, когда эти двое обсуждают истинную природу пословиц, Сервантес, как "мудрый писатель" (Bloom, 1994: 145), выступает как bona fide паремиолог, так же как это, в свое время, будут делать и такие одаренные писатели, как Бенджамин Франклин и Ральф Уолдо Эмерсон, проявляя живой интерес к паремиям (Mieder 1993: 98-134 и 2014: 261-283). Все они получали удовольствие от обсуждения многогранного и увлекательного мира пословиц.

На время оставим обсуждение проблем, связанных с употреблением и функционированием пословиц в устах рассказчика и второстепенных персонажей, пословичную мудрость, используемую Тересой Панса, неожиданный пословичный репертуар Дон Кихота, а также рассуждения Санчо Панса как общеизвестного мудрого дурака, показанного на протяжении всего романа (Close 1973, Mieder 2016), и внимательнее рассмотрим бездонный мешок пословиц Санчо, то есть, обратим внимание на те места, где он перечисляет пословицы как автор своей богатой риторики. Многое было сказано и написано о забавном ха-

32

рактере Санчо Панса, но Дон Кихот, который знает своего оруженосца лучше, великолепно описал в романе эту незабываемую фигуру:

"Санчо Панса — самый уморительный из всех оруженосцев, когда-либо странствующим рыцарям служившим. Простоватость его бывает подчас весьма остроумной, и угадывать, простоват он или же себе на уме, доставляет немалое удовольствие. Некоторые его хитрости обличают в нём плута, иные оплошности заставляют думать, что он глупец. Он во всём сомневается и всему верит. Иной раз думаешь, что глупее его никого на свете нет, и вдруг он что-нибудь так умно скажет, что просто ахнешь от восторга, — одним словом, я не променял бы его ни на какого другого оруженосца, хотя бы в придачу мне предлагали целый город" [2*. гл.32, с. 127].

Ранее в романе, Дон Кихот говорит Санчо: "Черт возьми тебя мужик! Мужик! А какие умные вещи иной раз ты говоришь! Можно подумать, что ты с образованием!" - "По чести вам скажу, я даже и читать-то не умею", - ответил Санчо (263). А позднее между странствующим рыцарем и его оруженосцем происходит следующий диалог:

"С каждым днем, Санчо, ты становишься все менее простоватым и все более разумным,— заметил Дон Кихот.

—Да ведь что-нибудь да должно же пристать ко мне от вашей премудрости, — сказал Санчо, земля сама по себе может быть бесплодною и сухою, но если ее удобрить и обработать, она начинает давать хороший урожай. Я хочу сказать, ч т о б е с е д ы в а ш е й м и л о с т и б ы л и т е м н а в о з о м ( п е р е в о д н а ш ) , к о - т о р ы й п а л н а б е с п л о д н у ю п о ч в у с у х о г о м о е г о р а з у м а , а все то время, что я у вас служил и с вами общался, был для него обработкой, благодаря чему я надеюсь о б и л ь н ы й п р и н е с т и у р о ж а й , и у р о ж а й э т о т н е с о й - д е т и н е у к л о н и т с я с т р о п и н о к б л а г о г о в о с п и т а н и я , к о т о р ы е м и л о с т ь в а ш а п р о л о ж и л а н а в ы с о х ш е й н и в е м о е г о п о н я т и я " (перевод наш).

Какую замечательную житейскую метафору привел крестьянин Санчо, в которой много скатологического юмора, где сравниваются слова Дон Кихота с "навозом". Но у странствующего рыцаря есть чувство юмора, которое рассказчик поясняет в выразительном отрывке, относящемся к обширным знаниям пословиц Санчо:

"Посмеялся Дон Кихот велеречию Санчо, однако ж не мог не признать, что тот в самом деле подает надежды, ибо своей манерой выражаться частенько приводил его теперь в изумление; впрочем, всякий или почти всякий раз, как Санчо начинал изъясняться на ученый или на столичный лад, речь его в конце концов низвергалась с высот простодушия в пучину невежества; особливая же изысканность его речи и изрядная память сказывались в том, как он, кстати и некстати, применял пословицы, что на протяжении всей нашей истории читатель, по всей вероятности, видел и замечал неоднократно" [2*, гл. 12, с. 43].

Удивительно, что характеристика, данная Дон Кихотом Санчо Панса, как человека, который нанизывает пословицы, не стала сама по себе поговоркой. Любой, кто когда-либо читал роман Дон Кихот, запомнит бездонный мешок пословиц, в котором содержится народная мудрость оружейника, собираемая им в пословичные канонады. Несомненно, Сер-

вантес получал удовольствие собирать эти мини-коллекции пословиц, точно так же, как это делали и другие писатели в Испании и в других странах Европы. Действительно, существует определенная литературная традиция писать пьесы и стихи, которые состоят исключительно из пословиц, связанных вместе. Традиционно цитируемые пословицы или

33

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

различные анти-пословицы, собранные в тексты, могут иметь прекрасный смысл или же они намеренно создаются, чтобы быть воспринятыми как бессмыслица (Mieder 1974, Abrahams и Babcock 1977, Mieder и Bryan 1996, Mieder 2004: 142-144, Sobieski и Mieder 2005). Являясь частью этого tour de force явления, Сервантес, вполне вероятно, также хотел внести вклад в эту огромную пареомографическую работу, проводимую в течение шестнадцатого века. Нет никаких признаков того, что он намеревался пародировать эту интересную деятельность, которая продемонстрировала "триумф деревенской мудрости"

(O’Kane 1950, Iventosch 1980: 22).

Причиной одержимости Сервантеса, или больше Санчо, собирать пословицы должно быть то, что они создали прекрасный языковой и стилистический инструмент или имидж для крестьянина Санчо, который ad infinitum накапливая пословицы, становится фигурой насмешек и порой юмора. Но в этом и состоит особенность, в виду того, что этот простак на самом деле довольно мудрый или, по крайней мере, мудрый дурак, и хотя он и связывает пословицы, что большинство нормальных людей не делало бы, он фактически придает смысл тому, что некоторые читатели могли бы воспринимать как бессмыслицу.

Томас Харт отметил, что "когда Санчо приводит несколько поговорок в быстрой последовательности, обычно не все они имеют смысл, который он хочет придать им", а также он обратил внимание на тот важный факт, что это именно "способность Санчо использовать эффективно пословицы для поддержания разговора, которой восхищается и завидует Дон Кихот" (2002: 46 и 47). Но следует добавить, что Дон Кихоту требуется значительное время, пока он научится ценить списки пословиц Санчо, что явно является фольклорным признаком его «sanchifed - осанчивания», как повествуется на протяжении всего романа. Действительно, подчеркивает Дон Кихот, "в некоторых случаях Санчо использует пословичный язык беспорядочно и вне контекста", но Frank Nuessel заходит слишком далеко, утверждая, что "правильное применение пословичного языка во второй книге Quijote (Дон Кихот) является одним из способов, которым Сервантес сигнализирует о Quijotizacíon (донкихотовании) Санчо" (1999: 260). В конце концов, применение пословиц Санчо, цитируемых по одной, две, три или еще больше подряд, является во всех отношениях правильным. И, как будет показано в следующих интерпретациях самых подходящих цепочек пословиц, Дон Кихот неправ, так же как и современные ученые, считая, что пословицы Санчо неуместные и глупые. Вполне возможно, что эти собрания пословиц могут в некоторой степени считаться юмористическими в контексте других вербальных и жестикулярных разговорах Санчо, но все же нет смысла составлять такие цепочки пословиц. В конце концов, не принято в такой степени говорить пословицами, если, конечно, не хотелось бы посоревноваться с Санчо Панса, великим собирателем пословиц.

В первой части романа Дон Кихот было выявлено всего четыре сравнительно короткие цепочки пословиц, но уже первая задает тон для частого неправильного толкования их учеными. Дон Кихот, который на этой ранней стадии абсолютно не ценил народную мудрость Санчо, и который считал ее глупой и неуместной для обсуждаемой темы, склонял читателей и переводчиков к ошибочным выводам о том, что четыре пословицы: "Кто покупает и надувает, у того кошелек тощает", "Голышом родился, голышом умру", "Думать, что дом полная чаша, а поглядишь – хоть шаром покати", "Нельзя поставить двери на поле" и в меньшей степени, три пословичных выражения "Съесть что-нибудь со своим хлебом" "На чужой роток не накинешь платок", и "Совать свой нос во что-то" не имеют смысла. Но при ближайшем рассмотрении они имеют смысл, подтверждая заявление Санчо, о том, что его не волнует разговор, ведущийся вокруг королевы Мадасимы, что до этого нет никакого дела, и что в любом случае его нельзя прекратить:

"Да я ничего не говорю и не думаю [что люди говорят о целомудрии королевы Мадасима] — сказал Санчо, — ну их совсем, пусть себе на здоровье. Сожительствовали они или нет — за это они дадут ответ богу. Это их дело, а не мое, я не сую свой нос в их дела; кто покупает да надувает, у того кошелек тощает. Тем более, г о -

34

Серия «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования» Выпуск № 1(33), 2017

л ы ш о м я р о д и л с я , г о л ы ш о м у м р у , да хоть бы они и сожительствовали — мне-то что? И ведь люди часто про других думают: у н и х д о м — п о л н а я ч а - ш а , а п о г л я д и ш ь — х о т ь ш а р о м п о к а т и . Н у д а р а з в е н а ч у ж о й р о т о к н а к и н е ш ь п л а т о к ? Чего лучше: на самого господа бога наговаривали.

— Господи Иисусе! — воскликнул Дон Кихот. — Какую ты околесицу несешь, Санчо! Какое отношение имеют нанизываемые тобою пословицы к нашему предмету? Ради бога, замолчи, Санчо, и впредь заботься о своем осле и перестань заботиться о том, что тебя не касается. И постарайся наконец воспринять всеми своими пятью чувствами, что все, что я делал, делаю и буду делать, вполне разумно и вполне соответствует правилам рыцарского поведения, которые я знаю лучше, чем все рыцари в мире, когда-либо им следовавшие" [1*, гл. 25, с.110-111].

В действительности, проблема заключается в том, что Дон Кихот не понимает пословичных метафор, что заставляет его отмахиваться от замечаний Санчо, как от бессмыслицы. Кроме того, он не понимает, что в речи Санчо есть частичка иронической дву-

смысленности (Flores 1982: 118, Gorfkle 1993: 149-151, Hart 2002: 51). То есть нельзя ска-

зать, что словоохотливый Санчо не сделал бы лучше, воздержавшись до некоторой степени использовать свою цепочку поговорок. На самом деле, частички юмора во всем этом - от преизбытка пословичного языка, но не от его неуместности.

Вторая цепочка пословиц также используется в разговоре между Дон Кихотом и Санчо Панса, при этом первый фактически начинает пословичный поединок. И здесь проявляется значительный юмор Санчо, отвечающего на пословицу своего хозяина: "В первых порывах (термин наш) чувств люди не вольны", давая самооценку, что его первый порыв – это всегда порыв поговорить. Тем не менее, он не использует пословицу, а вот Дон Кихот цитирует средневековую латинскую пословицу "Повадился кувшин по воду ходить, пока не разбился", которая была переведена на европейские языки (Paczolay 1997: 287-291). Но обратите внимание, что он цитирует только ее первую половину, что свидетельствует о том, что всем слоям общества эта пословица известна. Конечно, Санчо понимает, что говорить слишком много опасно. Но как всегда, с помощью пословиц, он оправдывает свою болтливость перед Богом, объединяя две пословицы "На небе есть Бог, и он рассудит сердца людей" и "Бог видит все козни" или "Бог на Своих небесах и никакие козни от него не укроются ", это и есть его идеальная пословичная защита:

"Я хотел сказать, что мне не удалось во всех подробностях рассмотреть на свободе ее красоту и каждую из ее прелестей особо, — отвечал Санчо, — но ежели оценить ее н а г л а з о к , то она недурна собой.

—Вот теперь я тебя прощаю, — сказал Дон Кихот, — и ты также не помни зла, ибо в первых движениях чувства люди не вольны.

—Уж я вижу, — заметил Санчо. — А у меня первое движение — поговорить, и никак я не могу удержаться, чтобы хоть раз не высказать того, что вертится на языке.

— Все же, Санчо, — сказал Дон Кихот, — думай о том, что ты говоришь, а т о в е д ь п о в а д и л с я к у в ш и н п о в о д у х о д и т ь … ты меня понимаешь.

— Ну что ж, — возразил Санчо, — на небе есть бог, никакие козни от него не укроются, и он рассудит, что хуже: дурно ли говорить, как я, или же дурно поступать, как ваша милость" [1*, гл. 30, с. 148-149].

Здесь важно признать, что Дон Кихот знает и использует пословицы, он тот, кто начинает их в данном случае, и что он, очевидно, ценит их коммуникативное значение, особенно в беседах со своим крестьянским оруженосцем.

35

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

Многочисленные разговоры между Санчо Пансой и Дон Кихотом представлены во второй части романа в седьмой главе, где они обсуждают жалование, которое будет получать Санчо за его новую службу в качестве оруженосца. Несомненно, что его жена Тереса также хотела бы иметь определенный куш, сказав мужу пословично – гляди в оба за своим хозяином, добавив к этому цепочку из трех пословиц, чтобы подчеркнуть ее совет. Здесь заложен большой смысл, когда Санчо напоминает это Дон Кихоту, но когда он затем заявляет, что "Совет женщины не перл, а человек, который не принимает его - дурак", смысл полностью теряется. Не удивительно, что Дон Кихот получает удовольствие от всего этого, так как становится ясно, что он рад тому, что Санчо, используя свою антифеминистскую пословицу, настроен против совета своей жены:

"Тереза говорит,"- сказал Санчо, "- чтобы я охулки на руку не клал, уговор, мол, до-

-"И я то же говорю, - согласился Дон Кихот, - Ну, друг Санчо, дальше: нынче у тебя что ни слово – то перл" [2*, гл. 7, с. 25-26].

Здесь много иронии и юмора, так как, если следовать совету женщины не стоит, то тогда почему тот, кто не принимает его, дурак? Назвать все это "перлами" тоже вполне юмористично, хотя Санчо не понимает этого вообще. Вместо этого, он напоминает Дон Кихоту пословицы: "Сегодня живы, а завтра померли", "Недалек от смерти птенец желторотый, как и старец седобородый", и "Смерть глуха", имея в виду, что смерть может прийти к нему в любое время, оставив его бедного оруженосца без каких-либо финансовых средств. Санчо хорошо использует "дистанционное свойство пословиц" (Hart 2002: 50), он не хочет говорить Дон Кихоту, что боится, что его хозяин может умереть раньше его:

"Дело в том," - ответил Санчо -, "что ваша светлость лучше меня знает, что все люди смертны, сегодня мы живы, а завтра померли, и т а к ж е н е д а л е к о т с м е р т и п т е н е ц ж е л т о р о т ы й , к а к и с т а р е ц с е д о б о р о д ы й и никто не может поручиться, что проживет на этом свете хоть на час больше, чем ему положено от бога, потому с м е р т ь г л у х а , и к о г д а о н а с т у ч и т с я у в о р о т в а ш е й ж и з н и , т о в е ч н о т о р о п и т ь с я , и н е у д е р ж а т ь е е н и м о л ь б о ю , н и с к и п е т р о м н и м и т р о ю ,- такая о ней, по крайней мере молва и слава, и так нам говорят с амвона. "

"Все это справедливо," - заметил Дон Кихот, - "только я не понимаю, к чему ты клонишь" [2*, гл. 7, с. 26].

Не удивительно, что Дон Кихот приходит в недоумение, и Санчо становится немного откровеннее по поводу платежных гарантий, не желая прослыть пословичным скрягой. Его три пословицы "Курочка по зернышку клюет", "Немножко да еще немножко, и будет множко", и "До тех пор, пока вы зарабатываете, вы не теряете ничего" проясняют ситуацию:

"Клоню я к тому, - сказал Санчо, - чтобы ваша милость мне точно сказала сколько вы могли бы положить мне в месяц жалованья, пока я у вас служу, и не можете ли вы положенное жалование выплачивать наличными, а то служить за награды я не согласен, потому они или поздно приходят, или не в пору, или и вовсе не приходят, а с о с в о и м и к р о в н ы м и я к у м к о р о л ю . Словом, мало ли, много ли, но я хочу знать, сколько я зарабатываю: к у р о ч к а п о з е р н ы ш к у к л ю е т и т е м с ы т а б ы в а е т , а п о т о м : н е м н о ж к о д а н е м н о ж к о , а н , г л я д ь , и м н о ж к о . И ведь все это в дом, а не из дому. Конечно, если так случится (хоть я

36