2833.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 4. От романтизма до н

программа научного поиска, вспомним о механицизме Декарта или Ньютона, об эволюционной теории Дарвина или о коперниканстве. Последовательная смена теорий, вытекающих из одного ядра, про­ исходит в рамках программы с неопровержимой методологией, по­ казывающей свою ценность, плодотворность и прогрессивность в сравнении с другой программой. Одолеваемая детскими болезнями, теория для своего развития, становления и укрепления нуждается во времени.

Таким образом, история науки предстает, по Лакатосу, как история конкуренции исследовательских программ. Такой подход выдвигает на первый план взаимосвязь между различными эпис­ темологиями и историографией науки, а также момент эволюции научного поиска. В этом отличие позиции Лакатоса от теорий Куна и Поппера Лакатос упрекает Поппера в неисторичности («История науки и ее рациональные реконструкции»); в его принципе фальси­ фицируемости он видит логическую двусмысленность, искажаю­ щую историю и приспосабливающую последнюю к своей теории рациональности.

С другой стороны, пишет Лакатос в работе «Фальсификация и методология программ научного исследования»(1970), согласно теории Куна, научная революция иррациональна, в ней можно увидеть лишь материал приспособления к психологии толпы. В мистичес­ ком обращении от одной парадигмы к другой, по Куну, нет рацио­ нальных правил, и потому Кун постоянно попадает в сферу соци­ альной психологии открытия. Научные мутации начинают походить на разновидность религиозного обращения. Тем не менее сам Лака­ тос остается внутри проблематики и атмосферы попперовского фальсификационизма Влияние Куна также совершенно очевидно (возьмем, к примеру, идеи «догматической функции» научного ис­ следования и «прогресса через революции»). Все же его аргументы чаще свободны от предрассудков.

2.3. Как продвигается наука

По мнению Лакатоса, есть лишь процесс смены теорий, а вовсе не одна теория, оцениваемая то как научная, то как псевдонаучная. Серия теорий прогрессивна, если каждая новая теория содержит некий избыток относительно предыдущих теорий, объясняет новый, доселе неожиданный факт. Эта серия теорий в их непрерывности мало-помалу обретает очертания исследовательской программы. Программа состоит из методологических правил, некоторые из них указывают, каких путей следует избегать (негативная эвристика), другие рекомендуют пути и методы, которыми следует двигаться (позитивная эвристика). Так программа отталкивается от методо­

логических решений, которые предлагают считать некоторые гипотезы не подлежащими опровержению. Нефальсифицируемые гипотезы со­ ставляют твердое ядро (hard-core) программы. По этому ядру можно судить о характере всей программы.

Негативная эвристика программы запрещает подвергать сомне­ нию то, что составляет ее ядро. Напротив, вся изобретательность направлена на его артикуляцию и разработку поддерживающих ядро гипотез (так называемый «защитный пояс»). Кольцо вспомогатель­ ных гипотез призвано сдерживать атаки контролирующих проб и всячески защищать и консолидировать ядро. Исследовательская программа имеет успех, если она успешно разрешает проблемы, и она проваливается в случае, если не способна решить эти проблемы.

Именно поэтому развитие иной исследовательской программы (например, Ньютона) протекает в «море аномалий» или, как у Бора, происходит на несвязанных между собой основаниях. Когда после­ дующие модификации «защитного пояса» не приводят к предсказа­ нию новых фактов, программа показывает себя как регрессивная.

Отсюда следует, по Лакатосу, что «нельзя свертывать вновь воз­ никшую исследовательскую программу лишь потому, что она не сумела одолеть более сильную программу-соперницу... Пока новая программа не будет реконструирована рациональным образом как прогрессивное самодвижение проблемы, в течение определенного времени она нуждается в поддержке со стороны более сильной и утвердившейся программы-соперницы».

Все же пока наука скорее похожа на поле битвы исследователь­ ских программ, чем на систему изолированных островков. «Зрелая наука состоит из исследовательских программ, не столько предвос­ хищающих новые факты, сколько ищущих вспомогательные теории, в этом, в отличие от грубой схемы “проверка-и-ошибка”, ее эврис­ тическая сила». Слабость исследовательских программ марксизма и фрейдизма Лакатос видел именно в недооценке роли вспомогатель­ ных гипотез, когда отражению одних фактов не сопутствовало пред­ восхищение других необычных фактов.

3. АНАРХИЧЕСКАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ПОЛА ФЕЙЕРАБЕНДА

3.1.Анархическая эпистемология в функции прогресса

Вкниге «Против метода» (1975), во втором издании, Фейерабенд высказал убеждение в том, что анархизм хотя и малопривлекателен

как политическое явление, зато в качестве профилактического сред­ ства для эпистемологии и философии науки незаменим. Следует проститься с химерой простейших правил, с помощью которых якобы можно разобраться в лабиринте исторических связей. История вооб­ ще и история революций в частности многообразнее, многостороннее и хитрее, чем может себе представить самый искушенный историк и методолог. Метод, содержащий твердые и неизменные принципы, направляющие научный поиск, не выдерживает столкновения с ре­ альными результатами исследования. Любая норма, как бы прочно она ни была укоренена в эпистемологии, силой определенных обсто­ ятельств рано или поздно оказывается вытесненной другой.

Ясно, что подобные смещения не случайны, они не результат недостаточности знания или невнимания, т. е. того, что в принципе можно избежать. Напротив, убежден Фейерабенд, они необходимы для научного прогресса. Последние дебаты по вопросам философии науки сделали явным факт, что такие события, как коперниканская революция, завоевания современной атомистической теории (ки­ нетическая теория, открытия дисперсии и стереохимии, квантовая теория, волновая теория света и т. д.), утвердились либо благодаря тому, что некоторые ученые решили не связывать себя больше методологическими нормами, либо в силу того, что неосознанно их нарушили.

Такая свобода действий не является лишь фактом науки, и она исторически абсолютно необходимо для роста научного знания. Вот одно из доказательств Фейерабенда. Дана норма, предполо­ жим, максимально необходимая для оснований некоей науки. Но есть также обстоятельства, требующие не только пренебрежения нормой, но и приведения ее в соответствие с противоположным правилом. Например, есть обстоятельства, требующие разработки и защиты ad hoc гипотез, другие требуют гипотез, противоречащих экспериментальным данным, либо гипотез, содержание которых меньше содержания альтернативных гипотез, либо самопротиворечивых гипотез и т. д. Таким образом, сами обстоятельства, пока­ зывая, что определенный «нормативный» способ рассуждения теряет связь с будущим (и даже весьма часто), указывают на его регрессивную суть.

3.2.Эпистемологическая анархия и история науки

Вподдержку своей методологии Фейерабенд ссылается на ис­ торический случай. Коперниканская революция — прекрасный тому пример. Начало ей было положено «твердым убеждением, противоречащим и разуму», и опытным данным того времени.

Убеждение нашло поддержку в других, не менее «безрассудных», предположениях.

«Поиск обретает несколько направлений, возникают новые типы инструментов, данные наблюдений входят в новые связи с иными теориями, пока не установится идеология, достаточно богатая, чтобы снабдить независимыми аргументами каждый факт... Сегодня мы можем сказать, что Галилей был на верном пути, ибо его напряженные усилия в направлении весьма странной для того вре­ мени космологии дали в конце концов все необходимое, чтобы защитить ее от тех, кто готов поверить в теорию, если в ней есть, например, магические заклинания или протокольные предложения, отсылающие к наблюдаемым фактам. Это не исключение, а норма: теории становятся ясными и убедительными только после того, как долгое время несвязанные ее части использовались разным образом. Абсурдное предвосхищение, нарушающее определенный метод, становится неизбежной предпосылкой ясности и эмпирического успеха».

Идея устойчивого метода и теория неизменной рациональности опираются на наивный взгляд на человека и его социальную среду. Для тех, кто не желает игнорировать богатство исторических фактов, кто в угоду низменным инстинктам или по соображениям интеллек­ туальной безопасности не прячет голову в песок так называемых «объективных истин», вполне очевидно, что есть один принцип, достойный защиты при любых обстоятельствах и на всех фазах развития. Этот принцип гласит: «Может быть успешным любой метод».

3.3. Провокационность книги «Против метода»

Фейерабенд попытался воспротивиться усилиям Лакатоса и Поп­ пера удержать определенный аппарат правил, которыми бы смогли руководствоваться ученые. Приходится признать, что, критикуя Ла­ катоса и Поппера, он редко попадает в цель. Например, Фейерабенд говорит, что если мы хотим прогресса в науке, то иногда должны нарушать правило, не рекомендующее вводить гипотезы ad hoc. Однако Поппер не так наивен, как думает Фейерабенд. Поппер не раз подчеркивал, что гипотезы, сегодня считающиеся гипотезами ad hoc, завтра могут стать вполне контролируемыми, как это случилось, например, с гипотезой нейтрино Паули. А потому не лучше ли отказаться от слишком суровых эдиктов в адрес гипотез ad hoc?

Фейерабенд указывает, что есть обстоятельства, требующие раз­ работки и защиты гипотез, содержание которых уступает содержа­ нию других, вопреки Попперу, доказывавшему предпочтительность

теории с бблыпим содержанием по сравнению с теориями с мень­ шим содержанием. Нельзя не заметить, что в данном случае Фейерабенд произвольно упрощает суть дела. Никто не запрещал разра­ батывать менее информативные (на сегодняшний день) теории. Важно понять, что содержательно более богатая теория обладает большими логическими возможностями и эффективнее в части эмпирически контролируемых следствий.

Фейерабенд, ссылаясь на обстоятельства, призывает защитить гипотезы, противоречащие установленным и всеми принятым опыт­ ным результатам. Эта контрнорма оспаривает попперовское прави­ ло, согласно которому теория считается опровергнутой, если она противоречит установленным экспериментальным данным. Заме­ тим, однако, что не кто иной, как Поппер говорил, что не следует смешивать опровержение теории с отказом от нее (или решением прекратить над ней работать). В самом деле, если процедура опро­ вержения — вопрос логики (если принят статус опровергающей стороны), то, несомненно, отказ — вопрос методологии, зависящий часто от того, какими другими теориями мы обладаем. Именно поэтому Поппер подчеркивал необходимость работать более чем с одной гипотезой, что важно для роста научного знания вообще.

Фейерабенд настаивал на тезисе несопоставимости теорий, когда речь идет об общих космологических картинах. Например, в ньюто­ новской механике, говорил он, «формы, массы, объемы и временные интервалы — фундаментальные характеристики физических объек­ тов, в то время как в теории относительности формы, массы, объемы

ивременные интервалы суть связи между физическими объектами

исистемами координат, которые мы можем менять без какой бы то ни было физической интерференции». По этому поводу Поппер справедливо заметил, что несоизмеримыми моэКно считать только религиозные и философские системы. Напротив, теории, предла­ гающие рациональное решение одной и той же группы проблем, подлежат сопоставлению.

4.ЛАРРИ ЛАУДАН

ИМЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ТРАДИЦИЙ

4.1.Цель науки — решение проблем

Вкниге «Научный прогресо (1977) Лаудан определил науку как «тип деятельности, направленной на решение проблем». Базовыми

характеристиками модели научного развития он считает следую­ щие. «1). Эмпирически или концептуально решенная проблема составляет единое основание научного прогресса. 2). Цель науки — сделать максимально значимыми эмпирически решенные пробле­ мы и снизить значение аномальных эмпирических и концептуаль­ ных проблем, пока не решенных. Отсюда следует, что, когда мы заменяем одну теорию на другую, эту новацию только тогда можно считать прогрессом, когда новая теория лучше старой преуспевает в решении проблем».

Говоря о главном контроле любой теории, Лаудан уточняет два момента. Во-первых, ценность теории относительна, так как гово­ рить об абсолютных мерках применительно к империческим и концептуальным верованиям не имеет никакого смысла. Во-вторых, теории не живут обособленно, поэтому следует учитывать спектр проблем. Например, теория эволюции отсылает к группе теорий, исторически и концептуально между собой связанных, в основе которых лежит предпосылка, что все органические виды имеют общий корень. Атомистическая теория также отсылает к группе представлений с общей посылкой о дискретности материи.

Лаудан соединяет парадигмы Куна с идеей программ научного исследования Лакатоса. Он убежден, что понимание и оценку науч­ ного прогресса может дать только более общая теория. О негибкости куновской теории парадигм, по мнению Лаудана, говорит не впи­ сывающийся в нее факт, что многие макси-теории эволюциониро­ вали во времени. С другой стороны, и определениям научного прогресса, данным Лакатосом, также мало соответствуют историчес­ кие факты. По мнению Лакатоса, последствия накопления аномалий прямо не отражаются на оценке исследовательской программы. Но история науки не дает тому безусловных подтверждений, напротив, часто свидетельствует об обратном.

4.2. Каковы исследовательские традиции?

Для понимания научного прогресса Лаудан предлагает теорию традиций исследования. Примерами таких традиций он считает дарвинизм, квантовую теорию, электромагнитную теорию света. «Любая интеллектуальная дисциплина (научная и ненаучная) имеет богатую историю традиций: эмпиризм и номинализм в философии, волюнтаризм и детерминизм в теологии, бихевиоризм и фрейдизм в психологии, утилитаризм и интуиционизм в этике, марксизм и либерализм в экономике, механицизм и витализм в физиологии».

Некоторые характеристики, общие для разных традиций, сфор­ мулированы Лауданом так: «1). Каждая традиция исследования имеет определенное число специфических теорий, составляющих и

объясняющих ее суть. 2). Каждая традиция характеризуется некото­ рыми метафизическими и методологическими особенностями, их совокупность сообщает традиции индивидуальные черты, отличаю­ щие ее от других. 3). Каждая традиция исследования (в отличие от отдельных теорий) проходит через чреду разнообразных детализиру­ ющих (нередко взаимопротиворечащих) формулировок, созреваю­ щих на протяжении внушительного промежутка времени (в отличие от теорий, часто сменяющих друг друга)».

Через совокупность директив традиция создает специфические теории, в том числе и методологические. «Так, ньютонианская традиция неизбежным образом — индуктивистская, ибо принимает только те теории, которые выведены индуктивным путем. Психологбихевиорист принимает лишь операционистские методы. С другой стороны, часть директив, заданных исследовательской традицией, онтологичны по характеру. Онтология традиции специфицирует в общем виде типы основных для дисциплины видов сущего. Напри­ мер, единственно законными и ассимилируемыми теоретическими постулатами бихевиоризма будут публично наблюдаемые физичес­ кие и физиологические знаки. Если речь идет о картезианской традиции, то есть два приемлемых типа субстанции — материя и мышление — и различные способы их взаимодействия (так, карте­ зианские корпускулы взаимодействуют только при контакте)».

Исследовательскую традицию поиска Лаудан определяет как «набор общих положений, относящихся к существу процессов, пред­ ставленных в данной области изучения, а также методы, рекомен­ дуемые к использованию для исследования проблем и создания теорий». Совершенно очевидно, что обратиться к тому, что запре­ щено метафизикой и методологией традиции исследования, значит оказаться за ее пределами. «Если физик-картезианец начинает гово­ рить о взаимодействиях на удаленном расстоянии, если бихевиорист говорит о бессознательных импульсах, а марксист — об идеях, далеких от экономических структур, в каждом из этих случаев ученый оказывается вне игры, и нарушитель границ традиции ста­ новится чужаком».

Остается сказать, что для Лаудана исследовательская традиция имеет тем больше шансов на жизнь, чем адекватнее ее ответ на все большее число эмпирических и концептуальных проблем. Получается, что предпочтительнее традиция, решающая наиболь­ шее число наиболее важных проблем. Нельзя забывать, что лаудановское понятие «традиции исследования» значительно плас­ тичнее, чем «парадигмы» Куна и «программы исследования» Лакатоса. «Историческое развитие традиций исследования пока­ зывает, что меняются не только вспомогательные теории, но и — со временем — центральные основоположения. В каждый данный

момент времени одни элементы традиции важнее и основательнее других. То, что составляло ядро нъютонианской традиции восемнадца­ того века (например, абсолютные пространство и время), в ньютонианстве девятнадцатого столетия не имело уже особого значения». Лакатос и Кун, говорит Лаудан, справедливо полагали, что программа исследования (или парадигма) всегда связана с набором неотгоргаемых элементов. Их ошибка в том, что они не смогли осознать, что элементы этого класса со временем, смещаясь, меняют свой облик.

5.ВОПРОС О ПРОГРЕССЕ НАУКИ

5.1.Критика теории правдоподобия Поппера

Эпистемология Поппера и его последователей поставила акцент не на структуре науки, а на ее развитии. Чтобы решить, какая из теорий предпочтительнее, следует ответить на вопрос: почему? По­ чему коперниканская теория лучше птолемеевской, а теория Кепле­ ра предпочтительнее теории Коперника, ньютоновская лучше кеплеровской, а эйнштейновская — прогрессивнее ньютоновской? Конечно, можно ответить, что каждая последующая теория объяс­ няет больше и лучше предыдущей. Тогда уместен вопрос: а почему Т2объясняет больше и лучше предыдущей Л?

На этот вопрос Поппер ответил теорией правдоподобия. Т2прав­ доподобнее 71, если все истинные следствия из Т\ суть истинные следствия из Л, а все ложные следствия из Т\ суть истинные следствия из Л, а из Л извлекаемы следствия, неизвлекаемые из Л. Вооруженный таким критерием, ученый в состоянии выбрать более содержательную и более предпочтительную теорию, даже если ее

истинность не установлена, как в случае с ньютоновской теорией — ложной в сравнении с релятивистской теорией Эйнштейна, но прогрессивной в сравнении с коперниканской. Тем не менее опре­ деления Поппера подвергнуты сомнению. В самом деле, в случае ложности теории А (например, ньютоновской), ее правдоподобие возрастает, по Попперу, в двух случаях: во-первых, если увеличива­ ется ее истинное содержание Av (т. е. ее истинные следствия) и одновременно не увеличивается ее ложное содержание AF(т. е. лож­ ные следствия); во-вторых, если уменьшается ее ложное содержание AF и одновременно не уменьшается ее истинное содержание Ак

Рассмотрим рис. 1. В прямоугольнике — все интересующие науку пропозиции. В большом круге — все истинные пропозиции, в маленьком — ложная теория AF со множеством истинных следствий из A v и ложных следствий из AF

Давид Миллер, Павел Тихи, Джон Харрис и Адольф Грюнбаум показали случаи, когда дефиниции Поппера не выполняются. В самом деле, увеличим правдоподобие теории А добавлением к Av установленного истинного р рядом с V

Рис. 1.

Тогда, если А ложно, то должно быть ложным и / в AF , так что конъюнкция/? Л / — ложное высказывание (поскольку ложно J) как принадлежащее к Д* Следовательно, очевидно, что, добавляя истин­ ное высказывание р к A v , мы добавляем соответственно ложное высказывание р Л / к А г , а это противоречит первой дефиниции.

Рис. 2. Рис. 3.

Теперь попробуем увеличить вероятность А (рис. 3) путем выведения из Ар ложного высказывания q. Получится, что если А ложно, это значит, что в Ар содержится ложное высказывание f поэтому / — q есть истинное высказывание (ибо ложны n f и q). Мы видим, что, изымая ложное высказывание q из Ар, мы соот­ ветственно выводим и истинное высказывание / —* q из Av, а это противоречит дефиниции 2.

Эти результаты (как, впрочем, и полученные другим путем) показывают несостоятельность попытки Поппера установить кри­ терий прогресса строго логическим путем. При помощи дефиниций правдоподобия нельзя точно установить, какая из неистинных

теорий вероятнее другой. В ложной теории, когда растет ее момент истины, увеличивается одновременно и ее ложный момент. При сокращении момента лжи убывает и истинность теории. Или, проще говоря, попперовская идея правдоподобия, согласно аргу­ ментам Миллера, Тихи и других, уравнивает теории Эйнштейна, Ньютона и Коперника. Однако с этим вряд ли кто согласится.

5.2. Прогресс науки в перспективе Ларри Лаудана

Тарский попытался реабилитировать аристотелевское определе­ ние истины: утверждение истинно тогда и только тогда, когда соответствует фактам. И все же иметь определение истины — не значит обладать ее критерием. Наши теории не могут быть абсолют­ но надежны. Сколько бы ни было подтверждений в пользу теории, при последующем контроле она может оказаться ложной. У теории есть неограниченное число следствий, но контролировать мы можем лишь конечное их число. Даже располагая определением истины, непогрешимого критерия истины, дающего право декретировать ту или иную теорию как истинную, мы не имеем.

Понимая ситуацию, Поппер пытался привить внутри самой ло­ гики интуитивное понятие правдоподобия, конституирующее идеалтипическую модель прогрессивности одной теории по отношению к другой, эффективного развития в исследовательской практике. Ис­ тория науки в реальности больше похожа на кладбище драгоценных, но ошибочных теорий, среди которых ежедневно плутают ученые. Именно поэтому располагать критерием, устанавливающим предпо­ чтительность одной теории по отношению к другой, даже когда обе ложны, более чем желательно. Поппер искал этот критерий в сфере правдоподобного, но не нашел. Выработанный им стандарт оказался слишком высоким.

Приняв во внимание аргументы оппонентов Поппера, Лаудан предпринял поиски стандартов предпочтения и прогрессивности теории не в логике, а на уровне прагматики. Нет критерия истины, существенного критерия правдоподобия также не существует. Так какая же теория лучше, предпочтительнее и прогрессивнее? Ответ Лаудана достаточно трезв: рационален выбор в пользу теории, кото­ рая в данный момент решает большее число проблем, для данной эпохи наиболее важных. Представляется, что вовсе не логика доми­ нирует в истории науки, и усилия таких ученых, как Мотт, Хильпинен, Туомела, Миллер (Mott, Hilpinen, Tuomela, Miller) и других, не дали новых определений эффективности науки и ориентиров для исследовательской практики. И все же: разве не рационально пове­ дение медика, выбирающего среди сомнительных терапевтических средств то, на счету которого больше спасенных жизней?