2833.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 4. От романтизма до н

будет думать, что известные нам теории, описывающие лишь неболь­ шие фрагменты реальности, дают в сумме представление о целом (тем более что теорий бесконечно много и они все принципиально фальсифицируемы); 2) с точки зрения практики, холизм нередко вырождается в утопизм или тоталитаризм, знакомый по практичес- ки-политическим последствиям.

Что касается фундаментального единства научного метода, то эту модель Поппер рассматривает в сочинении <Логика научного откры­ тия». Смешение методов и процедур естествознания и социальных наук часто санкционирует решение назревших проблем посредством серии экспериментов, которые произвольно меняют и комбинируют средства и ожидаемые цели.

12. ОТКРЫТОЕ ОБЩ ЕСТВО

Анализ методологических тезисов историцизма как теоретичес­ кого обоснования тоталитаристской идеологии мы находим в двух­ томном сочинении Карла Поппера «Открытое общество и его враги». Поппер рассматривает историцизм как реакционную философию и как защиту «закрытого» общества. «Закрытым» он называет общест­ во, организованное по тоталитарному принципу на основе автори­ тарно установленных и неизменных норм. В противовес ему «откры­ то» общество, основанное на мощном критическом потенциале человеческого разума, где не просто терпят, а всячески стимулируют при содействии демократических институтов инакомыслие, интел­ лектуальную свободу индивидов и социальных групп, направленную на решение социальных проблем и непрерывное реформирование общества.

Уточняя смысл демократии, Поппер подчеркивал важность со­ хранения определенных институтов через непрерывное совершенст­ вование, в частности, тех, которые дают эффективную (а не бумаж­ ную) возможность управляемым гражданам контролировать и критиковать власти предержащие, а в случае необходимости заме­ нять их другими без кровавой резни. Впрочем, философ далек от призывов к демократам драться за власть общепринятыми методами.

«Я не во всем и не всегда против насильственной революции,- писал он во втором томе сочинения “Открытое общество и его враги”, — вместе с христианскими мыслителями средневековья и Возрождения я готов оправдать тираноубийство, когда насильствен­ ный переворот не имеет альтернативы. Однако я думаю, что любая

революция имеет смысл, если имеет целью восстановление демокра­ тии, но не в расхожем смысле (“правление народа”, или “власть большинства”), а тогда, когда социальные институты (особенно всеобщие выборы, право народа сместить правительство) реализуют общественный контроль за деятельностью управленческих структур и ненасильственные реформы».

Говоря о демократии, Поппер вносит следующие уточнения.

1. Демократию нельзя характеризовать как правление большин­ ства, даже принимая во внимание важность института всеобщих выборов. В самом деле, большинство тех, кто не вышел ростом более шести футов, вполне могут порешить, что все налоги сподручнее возложить на тех немногих, кто уродился выше шести футов. Избе­ жать подобной карикатуры может общество, где действия властей реально ограничены правом народа сместить их без кровопролития. Следовательно, если власти предержащие не признают институтов, гарантирующих меньшинству возможность проводить в жизнь мир­ ные оздоровительные реформы, такой режим определенно квалифи­ цируется как тирания.

2.Стало быть, будем разделять лишь две формы правления — демократию и тиранию.

3.Демократическая конституция исключает только один тип изменений в системе законов — перемены, подвергающие опасности саму демократию.

4.Демократия, в целом поддерживающая меньшинство, не рас­ пространяется на тех, кто попирает закон, особенно на тех, кто подстрекает других к насильственному ниспровержению демократии.

5.Политическая линия на укрепление охраняющих демократию институтов не может упустить из виду базовую предпосылку о наличии скрытых антидемократических тенденций как в среде

управляемых, так и во властных структурах.

6 . Падение демократии означает исчезновение всех прав. Даже при условии сохранения экономического роста социальное повино­ вение становится императивом, а произвол властей безграничным.

7. Демократия дает неоценимую возможность отстаивать любую разумную реформу, если ее реализация не требует насилия. Стрес­ совый эффект насильственных перемен для цивилизации почти всегда реанимирует антидемократические тенденции. Именно по­ этому каждый поединок может стать решающим, где ставка — сама демократия.

Это было написано в 1945 г. Позже философ выделил две главные характеристики открытого общества. «Во-первых, в открытом обще­ стве законно свободное обсуждение, и результаты публичных дис­ куссий оказывают влияние на политику. Во-вторых, в нем есть институты, содействующие свободе тех, кто не ищет выгоды».

«Я думаю, — писал Поппер, — что открытое общество — и реальность, и вместе с тем некий идеал. В одном обществе демокра­ тия выйдет более зрелой, развитой, открытой, чем в другом. Это зависит от множества факторов: от исторического прошлого, тради­ ций, политических институтов, методов воспитания, наконец от людей, наполняющих витальным содержанием социальные формы. Пожалуй, я бы смог провести достаточно четкую линию водораздела между демократией и диктатурой. Жива демократия, в рамках кото­ рой есть институты, позволящие осуществить полную смену прави­ тельства, не прибегая к насилию, то есть не применяя физических репрессий. Демократия, когда она есть, указывает путь в реально открытое общество. И это процесс постепенный. Я верю в разум, думаю, мы все должны немало поработать, чтобы подготовить себя к поведению такого рода. Не думаю, что это просто, что все такие разумные: разумные люди всегда редкость. Не говорю ни о силе, ни о власти разума. Думаю только, что мы все перед выбором: разум или насилие, что это, наконец, преступно — применение грубой силы, когда этого можно избежать... Одно насилие неизбежно по­ рождает другое, революции уничтожают самих революционеров, компрометируя идеалы. Выживают лишь циники, поднаторевшие в искусстве выживания. Я утверждаю, что только в условиях демокра­ тии и открытого общества есть возможность уйти от многих бед. Если мы насильственно разрушим социальный порядок, мы будем ответственны не только за бесчисленные жертвы, но создадим си­ туацию, при которой несправедливость и репрессии станут нормой. Я за индивидуальную свободу и, как немногие, ненавижу наглую вседозволенность бюрократов. К сожалению, государство —- неиз­ бежное зло, которое нельзя упразднить. Верно и то, что чем больше население, тем нужнее государство. Нет ничего проще, чем уничто­ жить человечество, — достаточно развязать насилие. Куда сложнее возделывать рациональное общество, конфликты которого разреша­ ются по большей мере разумным путем. Я говорю: более рациональ­ ное, хотя нет вполне рационального общества. Определенно есть более рациональное, чем существующее, а потому и должно к нему стремиться. Стремление реалистичное, а вовсе не утопия!»

Демократические института подобны крепости, залог ее безопас­ ности — в недремлющем гарнизоне. Для Поппера важна иерархия ценностей: сначала — свобода, лишь затем — справедливость. В сво­ бодном обществе посредством суровой критики и взвешенных ре­ форм можно добиваться справедливости. Но в условиях общества, закрытого для критики, где тиран окружен толпой льстецов, нет и речи о справедливости.

Рационализм, разумная аргументация, теория основаны на опыт­ ном контроле. Но сам выбор в пользу рационализма не может быть

доказан аргументами и отсылкой к опыту. При любых дискуссиях последним основанием будет по сути иррациональная вера в разум. Впрочем, этот выбор, не будучи чисто интеллектуальным, имеет моральную окраску, ибо через него становится определенным наше отношение к жизни, социуму, близким и дальним.

Очевидно, что во многом человеческие существа неравны. Един­ ственно, что не противоречит требованию не попирать человеческое достоинство, — наличие у всех равных прав. Однако равенство перед законом не есть факт, это политический момент, основа которого — моральный выбор, выбор в пользу разумности собственного и чужо­ го поведения. Вера в разум неотделима от гуманности, терпимости и несовместима с авторитарными претензиями.

13. ВРАГИ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

Историцизм и вера в железные законы исторического развития имеют достаточно длинную историю. Уже у Гераклита Поппер отмечает наличие идеи, сводящей на нет человеческие планы рациональной реконструкции общества как открытой системы. В мире правит безжалостная судьба, в мировом пожаре сгорает все, чтобы затем все повторилось в неизменном порядке.

Однако самого яростного противника демократии Поппер видит в лице Платона, теоретика идеального государства, окаменевшей структуры кастового характера, где правят философы. На все поли­ тические изменения наложено вето, ибо перемены не могут не нести разрушений. Трайбализм и тоталитаризм, по мнению Поппера, демонстрируют свою кровную связь с эссенциалистской методоло­ гией историцизма. Смиренному искателю истины сократического типа, критику и реформатору античного полиса Платон противопо­ ставил фигуру правителя, владеющего истиной. Платоновское «Го­ сударство» Поппер поэтому ставит в связь не только с «Капиталом»,

но и «Mein Kampf>.

Дух бесчестия воцарился в философии после Гегеля и Маркса как следствие гипертрофии «диалектических» законов. Принцип тождества разумного и действительного Поппер называет не иначе как оправданием мифа орды и апологией прусского государства. Конечно, прав Гегель, люди не создают мир из ничего, наши мысли в значительной степени продукт предшествующих эпох. Но все-таки гегельянство было и остается идейным арсеналом нынешних историцистов, марксистов и тоталитаристов.

Что касается Маркса, то именно с его именем Поппер связывает своего рода схизму «odi et ашо» («ненависти и любви»). Нельзя не признать в Марксе бескомпромиссного исследователя острых реаль­ ных проблем. Возврат к домарксистской социальной науке немыс­ лим, и многие современные ученые в долгу перед автором «Капита­ ла», гуманизм которого и сострадание к угнетенным несомненны. Поппер согласен с марксистской критикой laisser faire капитализма, морализаторской риторики и фарисейства.

Вместе с тем Поппер называет Маркса фальшивым пророком. Метафизический детерминизм экономического плана и сциентист­ ские предрассудки эпохи нельзя не обнаружить в основе так назы­ ваемого исторического материализма, возвещающего приход ком­ мунистического рая. Историцизм как вера в неотвратимый и абсолютный закон социального развития и псевдорелигиозная эсха­ тология стали составляющими тоталитарной идеологии.

Согласно Попперу, Маркс — блестящий аналитик социологичес­ ких и экономических институтов и их функций в современном ему обществе. Однако пророчества привели его к поражению, причина которого — нищета историцизма — заурядное суеверие. Бескомпро­ миссность молодого Маркса вызывает больше симпатий, чем про­ рочества автора «Капитала». «Научного коммунизма», очевидным образом, нет. Тем живее и ярче немеркнущий огонь страстной любви Маркса к свободе. Моральный радикализм, в отличие от радикализ­ ма политического, не может не восхищать. И наш долг, пишет Поппер, уберечь моральный радикализм от опасных сращений с политическими фикциями. Чувство социальной ответственности и любовь к свободе — наследие, которое мы обязаны сохранить живым.

Г л а в а т р и д ц а т ь д е в я т а я

Эпистемология после Поппера

1. ТОМАС КУН И СТРУКТУРА НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ

1.1. Парадигмы, наука «нормальная» и «аномальная»

Вместе с Лакатосом, Фейерабендом и Лауданом Томас Кун вхо­ дит в плеяду известных эпистемологов-постпопперианцев, разраба­ тывавших концепцию истории науки. В известной книге «Структу­ ра научных революций» (1963) Кун показывает, что научное сообщество формируется путем принятия определенных парадигм. «Этим термином я обозначаю, — писал он, — научные завоевания, повсеместно принятые, из которых складывается, пусть на какое-то время, модель проблем и решений, устраивающая тех, кто занима­ ется исследованиями в данной области».

Впрочем, Кун употребляет термин «парадигма» более чем в одном смысле. Этот термин мы встречаем в классических работах: в «Фи­ зике» Аристотеля, «Альмагесте* Птолемея, «Началах* и «Оптике* Ньютона, «Электричестве» Франклина, «Химии* Лавуазье и «Геоло­ гии» Лайелля. Птолемеевская (или коперниканская) астрономия, аристотелевская (или ньютоновская) динамика, линнеевская систе­ матика, эволюционная теория Дарвина или теория относительности Эйнштейна — все это различные парадигмы.

Как религиозная община или политическая партия формируются вокруг определенных ценностей, так парадигматическая теория кон­ ституирует научное сообщество. «Нормальная» наука пытается втис­ нуть природу в клетку концептов, отработанных системой профес­ сионального образования. Это исследование, стабильно основанное на одном или нескольких уже достигнутых результатах, которому научное сообщество дает статус фундамента для будущей практики.

Последующая практика пытается реализовать прогнозы пара­ дигмы, определяя значимые факты и сопоставляя их (посредством точных методов) с теорией, артикулируя понятия самой теории, расширяя область ее применения. Создавать нормальную науку —

означает, следовательно, разгадывать головоломку, т. е. определен­ ные парадигмой проблемы, выросшие из нее и вернувшиеся в нее вновь. Неудачное решение головоломки выглядит уже не как провал парадигмы, а как поражение исследователя, не сумевшего разрешить вопрос, который на самом деле разрешим в рамках парадигмы. Так шахматист, не умея найти правильное решение, проигрывает не потому, что правила не работают, а потому, что он сам оказался не на высоте.

Нормальная наука, кроме прочего, кумулятивна (мощные ин­ струменты, более точные измерения и концепты расширяют тео­ рию). «Нормальный» ученый не ищет новаций. И тем не менее, новостей не миновать. Чем яснее теоретическая и эмпирическая артикуляция, чем информативнее теория, тем больше риск быть опровергнутой (в самом деле, чем больше мы говорим, тем больше риск ошибиться; кто не говорит, не ошибается; немного говоря, мы рискуем сделать немного ошибок).

Так возникают аномалии, с которыми на определенном этапе сталкивается научное сообщество. После серии атак на основные тезисы парадигмы и попыток их отразить определяется кризисная ситуация. Кризис парадигмы вызывает к жизни неординарную науку: начинается процесс размывания догм, как следствие, ослаб­ ляются правила нормального исследования. Перед лицом аномалий ученые теряют веру в прежде незыблемую теорию. Утрата начальной точки опоры часто сопровождается бурными дебатами по поводу философских оснований и проблем методологии. Эти симптомы кризиса продолжаются, пока через горнило новаций не пройдет иная парадигма и расшатанная теория не уступит место другой «нормальной науке», которая, впрочем, спустя более или менее продолжительный период времени принесет новые аномалии, за кризисом последует временная стабилизация и т. д.

1.2. Научные революции

Кун описывает переход к новой парадигме (скажем, от птолеме­ евской астрономии к коперниканской) как гештальт-переориента­ цию. Оперируя все тем же, что и прежде, набором данных и помещая их в систему новых связей, научное сообщество вынуждено манев­ рировать. Так переход от одной парадигмы к другой образует, по Куну, научную революцию. Так каков же этот переход, есть в нем рациональные мотивы или нет?

Кун утверждает, что «сменяющие друг друга парадигмы по-раз­ ному говорят об объектах, населяющих Вселенную, и их поведе­ нии». Именно в силу несоразмерности переход от одной парадигмы

к противоположной не происходит разом, одним прыжком, им мы не обязаны ни логике, ни нейтральному опыту. Возможно, Макс Планк имел все основания для печального наблюдения: «Новая научная истина, как правило, торжествует не потому, что убеждает противников, открывая им новый свет, скорее она побеждает потому, что оппоненты, умирая, дают дорогу новому поколению, привыкшему к ней».

Опыт «обращения», уверен Кун, лежит в основе перехода от одной парадигмы к другой, а «обращение» нельзя навязать силой. Отдельные ученые попадают во власть новой парадигмы по разным причинам, и обычно одновременно по нескольким мотивам. «Не­ которые из них (как, например, культ солнца для обращения Кеплера в коперниканство) совсем не имеют отношения к науке. Другие возникают из идиосинкразии личного плана. Немаловажны и национальность, и репутация новатора и его наставников. Воз­ можно, наиболее веским основанием в его пользу можно считать претензию, что новая парадигма в состоянии решить проблему, повергшую в кризис старую парадигму. Такая аргументация, если она представлена законным образом, наиболее эффективна». Иног­ да новая парадигма обещает подтвердить старую во многих других областях либо нередко ссылается на эстетические моменты, что также важно для ее принятия.

Так или иначе, но, по мнению Куна, среди ученых не обсужда­ ются реальные возможности парадигмы решать те или иные пробле­ мы, даже если в наличие имеется весь терминологический антураж. Главное в том, чтобы решить, какая из парадигм поведет будущие исследования (причем ясно, что ни одна из них не в состоянии решить всех проблем). Решение о том, какой из альтернативных форм научной активности следует отдать предпочтение, основано скорее на видении будущего, чем на завоеваниях прошлого. Носи­ тель новой парадигмы часто действует, невзирая на доказательства. У него должна быть вера в силу новой парадигмы решить множество проблем (хотя известно, что лишь некоторые из них оказались не под силу старой парадигме). Решение такого сорта не может быть основано ни на чем ином, как на вере.

Следовательно, триумфу парадигмы должны предшествовать убеждения личного (либо эстетического) плана со стороны тех, кто ее поддерживает и развивает, пока не будут получены надежные аргументы. Но и тогда, когда аргументы есть, их нельзя считать решающими. Конечно, ученые — люди рассудительные, и тот или иной довод способен убедить многих. Но нет такого аргумента, чтобы убедить всех. Необходимо «не столько обращение одной группы, сколько перераспределение доверия среди специалистов».

1.3. «Ателеологическое» развитие науки

Теперь возникает вопрос: означает ли прогресс переход от одной парадигмы к другой? Ответ не очевиден. Только в период «нормаль­ ного» развития науки прогресс кажется очевидным и надежным. Когда в какой-то области происходит переворот, сомнению подверг­ нуты основные теории, континуальность прогресса уже не так оче­ видна. Стоит парадигме утвердиться, сторонники оценивают ее как прогрессивную. Но, спрашивает Кун, прогресс — относительно чего? В самом деле, процесс развертывания науки есть эволюцион­ ный процесс относительно начальной стадии, но значит ли это, что такой процесс непременно приведет исследование к истине?

«Так насколько необходимо, чтобы была непременно какая-то цель? Нельзя ли воспринимать факт существования науки и ее развития иначе, чем в терминах движения от того состояния знаний, котороми владеет сообщество в каждый данный период времени? Насколько полезно воображать, что есть полное, объективное и истинное объяснение природы, что мера завоеванного научного знания есть в то же время мера приближения к этой цели? Если вместо движения к тому, что еще хотим узнать, мы сможем научить­ ся довольствоваться тем, что уже знаем, то, вероятно, множество неотложных проблем не покажутся неразрешимыми. Как в биоло­ гии, так и в науке вообще мы сталкиваемся с эволюционным процессом, развитие которого очевидно при сопоставлении с при­ митивной стадией. Но кто знает, какова цель такого развития?..»

2. ИМРЕ ЛАКАТОС И МЕТОДОЛОГИЯ ПРОГРАММ НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

2.1. Три типа фальсификационизма

Идеи Куна критика, как водится, не обошла стороной. Поппер в очерке «Нормальная наука и ее опасности» (1966) заметил, что «нор­ мальная наука» (в смысле, употребляемом Куном) в самом деле существует, но не как продукт нереволюционного мышления, а скорее как результат не слишком критического подхода к господ­ ствующей догме, нежелания обсуждать ее. «Нормальный» ученый, принимающий революционную теорию только тогда, когда ее готовы принять все, является продуктом «порочного воспитания». Образован­ ный в догматическом духе, он является жертвой доктринерства.

Тезис о несоизмеримости парадигм, по Попперу, есть миф, обра­ зующий в наше время оплот иррационализма. Суть контртезиса состо­ ит в том, что Кун преувеличивает сложности смены парадигм, а его схема больше отвечает развитию астрономии, чем, например, физики или биологии. Что касается проблемы материи, пишет Поппер, то со времен античности мы имеем три соперничающие между собой кон­ цепции: континуальную, атомистическую и примиряющую обе.

Другим критиком Куна был эпистемолог Джон Уоткинс из Лон­ донской школы экономики и политических наук. Куновский образ «научного сообщества» ему показался более похожим на религиоз­ ную секту, чем на ученую республику. Против почти теологического смысла научной парадигмы высказался и Имре Лакатос.

Наука, по мнению Лакатоса, есть и должна быть соревнованием исследовательских программ, соперничающих между собой. Именно эта идея характеризует так называемый утонченный методологичес­ кий фальсификационизм, развиваемый Лакатосом в русле концеп­ ции Поппера. Он различает фальсификационизм догматический и фальсификационизм подлинно методологический. Первый видит науку как процесс, размеченный прочными конструкциями и непо­ грешимыми фальсификациями (подобные идеи пропагандировал А. Айер). Все же Поппер показал ошибочность такой позиции, ибо эмпирическая база науки неустойчива и неопределенна, а потому и речи не может быть о фиксированных протокольных предложениях и не пересматриваемых в принципе опровержениях.

То, что наши опровержения также могут быть ошибочными, подтверждают как логика, так и история науки. Методологический фальсификационизм исправляет ошибку догматиков, показывая зыбкость эмпирической базы науки и предлагаемых ею средств контроля гипотез (это показано Поппером в «Логике научного от­ крытия»). Тем не менее, продолжает Лакатос, и методологический фальсификационизм недостаточен. Картина научного знания, пред­ ставленная как серия дуэлей между теорией и фактами, не совсем верна. В борьбе между теоретическим и фактическим, полагает Лакатос, как минимум три участника: факты и две соперничающие теории. Только теперь понятно, что теория отживает свой век не тогда, когда объявляется противоречащий ей факт, а когда о себе заявляет теория, которая лучше предыдущей. Так, ньютоновская механика стала фактом прошлого только после появления теории Эйнштейна.

1.2. Программы научных исследований

До сих пор мы говорили о теориях, но Лакатос, вообще-то говоря, вел речь об исследовательских программах. Чтобы понять, что такое