Tom_1_-_2002

должны быть вашими, а души их - нашими! - сказал он. Потом обратился к своим солдатам:

- Завтра разденьте их всех и заберите одежду, укройте их старой мешковиной. Окончив допрос, красные и рабочие все разом вывалились. Мы молча улеглись по

своим местам. Габдуллу Идельбаева все еще била дрожь. Я уговаривал его перестать бояться, успокоиться, но все безуспешно: не смог повлиять на него.

-Пропала голова, - промолвил он и больше не процедил ни единого слова.

Вту ночь никто не смог уснуть, рассвет встретили с открытыми глазами...

№ 132

7-е марта 1918 г.

Суд скорый, суд неправый и день расстрельный

22 февраля, около 5 часов утра.

- Давайте поднимемся и хотя бы чайку попьем, - предложил Габдулла. - Когда заявятся те звери, они даже чаю попить не позволят.

Все встали и начали одеваться. Умывались из ковша. Видимо, умывание по очереди заняло много времени: мы не успели позавтракать, как красные толпой ворвались к нам. Один из них поручил своим товарищам раздеть нас. Все мы сняли верхнюю свою одежду, остались в нижнем белье. Потом нас согнали с нар и, забрав постели и другие вещи и разделив их между собой, удалились. Спустя 25-30 минут принесли другую одежду и велели одеться. Это было ветхое и дырявое одеяние. Переодевшись, уселись рядом на нарах. Еще до 8-9 часов рабочие продолжали менять свои лохмотья на нашу одежду. После такого обмена, наконец, на нас осталась одежда, которую невозможно было больше ни стирать, ни менять. Однако рабочие все продолжали свои к нам хождения, осматривать наше рубище и, не найдя подходящего, уходили.

Около 10 часов собрался военный суд1 и пришли за нами. Сначала увели Гимрана Магазова, потом Габдуллу Идельбаева, а за ним польского офицера Козловского.

По одному уводили наших товарищей, но ни одного обратно не возвращали. Поэтому мы с Мухаметдином Адигамовым, решив, что всех, видимо, расстреляли после суда, сидели, испытывая сильный страх.

Из 11 человек оставались мы вдвоем. Наконец увели и Адигамова. Остался я один. Через 10-15 минут за мной пришли двое солдат. Суд находился в здании рабочего совета, расположенном в 20-30 саженях от арестного дома. Как только вышли из дверей, я упал под ударом приклада одного из охранников. Подняв с земли и надев шапку на голову, не успел сделать даже нескольких шагов, как новый удар свалил меня с ног. Эта картина продолжалась до подхода к зданию суда. Когда я вошел, увидел Мухаметдина Адигамова, сидящего в отдельной комнате. Его окружала группа рабочих. Они, издеваясь над нами, смеялись.

1В документе: совет. Впрочем, это одно и то же: по-«полевому» судил военизированный («красногвардей­ ский») рабочий совет.

Через 2-3 минуты Адигамова пригласили в зал суда. После его ухода я опять остался один. Потом пригласили меня. Вокруг стола, установленного посередине зала, сидели около 15 солдат. Среди них не было ни одного, способного отличить человека от зверя. Здесь

и рабочие-шахтеры, которые стояли сгрудившись, и смотрели на меня. Увидев эту картину,

япотерял всякую надежду на человечность и справедливость. Один из них задал мне вопросы: кто я, откуда прибыл, чем занимался в отряде, в какой партии состою? Я рассказал о своем приезде в командировку после создания кантонной управы в Верхнеуральске, о своем членстве в малом курултае, о том, что в отряде какой-либо должности не занимаю и никакой партии не признаю.

Из рабочих 4-5 человека заявили: этот человек, когда мы пришли производить арест, стрелял из винтовки с балкона. Судьи записали: «расстрелять».

После допроса опять двое солдат повели меня, избивая прикладами. Когда выходили через другую дверь, от удара, обрушенного по голове высоким и здоровым русским, я, перевернувшись 2-3 раза, свалился на землю. Видимо, этот русский исполнял функции громилы. Подобрав и надев шапку, не успел сделать и нескольких шагов, как опять оказался под градом посыпавшихся на меня ударов. Чтобы прервать избиение, заторопился, надеясь скорее дойти до арестного дома. Однако охранники, под угрозой застрелить, заставили умерить мои шаги. Когда до арестного дома осталось 15-20 саженей, меня окружили 7-8 солдат и взяв меня в круг, стали избивать. После того, как один из солдат нанес удар прикладом по сердцу, силы меня покинули, глаза затуманились. Стараясь ни в коем случае не упасть, а идти вперед, добрался до арестного дома.

Как только переступили порог, опять меня свалили ударом сзади. Немного отды­ шавшись, лежа на полу перед своими товарищами, поднялся. Все мои товарищи сидели вряд на нарах. Лица их, побелевшие, застыли, все пребывали в душевно подавленном состоянии, задумавшиеся о том, что рано или поздно наступит и их час.

Красные беспрерывно ругаются, унижая и оскорбляя, особенно, офицеров. Отломив куски от потускневшего старого медного таза, подвешивали их им на шею вместо георгиевских медалей. Сестра милосердия, оказавшаяся среди них, увидев эту картину бессердечия и пожалев нас, отозвала под каким-то предлогом некоторых из красных и стала их выпроваживать, уговаривала их.

Вошел один русский из Баймакского рабочего совета и заявил нам:

-Товарищи, что же вы так сильно пали духом. Пока нет причин предать вас смерти. Не падайте духом, держитесь спокойно!

Прапорщик Козловский сказал:

-Как нам не падать духом, в суде нас уже всех приговорили к смерти. Более того, вот эти товарищи, унижая нас, все шепчут в наши уши о последнем нашем часе. Мы готовы к смерти. Лишь бы нам дали возможность до этого нашего смертного часа посидеть спокойно, тогда мы хоть бы почувствовали себя среди людей. Но мы лишены этой милости. Мы находимся не среди людей, а среди зверей.

-Почему вы, слушая слова пьяных солдат и придавая им какое-то значение, так уж беспокоитесь? Вас взяли под арест не солдаты красной армии1, а мы - рабочие. Если мы позволим красным расстрелять вас, то вся ответственность опять-таки ляжет на нас. Поэтому мы никогда по своей воле - добровольно - не отдадим вас на смертную казнь. Мы отправим вас в Оренбург. Если уж осудят вас [на смерть], насильно отобрав у нас, - сказал член совета, - то мы ничем не сможем вам помочь.

Козловский спросил:

1Видимо, следует читать: не красногвардейцы. Вообще здесь путаница, как будто совет <шролетарской диктатуры» - это одно, а «красная армия», «красная гвардия» - другое. А ведь это «рабочие гвардейцы».

331

-Кто будет нас сопровождать до Оренбурга, будет ли среди них ваш представитель?

-Вас поведут солдаты красной армии. Мы со своей стороны выделим 1-2 человек [для сопровождения], - ответил он.

-В таком случае я предупреждаю вас: если вы отправите нас под конвоем красных, то они расстреляют нас по пути, хотя бы, выйдя следом за нами, сопутствовали нам все члены совета. Ведь ясно, что большевики, которые свободно вхожи в караульное помещение и нисколько не считаются с вашими приказами, - сказал Козловский, - и в пути не будут принимать во внимание ваше мнение.

Большевистские солдаты один за другим подходили к нам и спрашивали: «В какое место - куда - тебе стрелять? Расстреливать тебя буду я, и, если у тебя есть деньги, отдай их мне. Тебе ведь все равно конец!» Некоторые, издеваясь над нами, сообщали: «Решили через час расстрелять всех без исключения».

Вошли двое солдат красной армии и известили:

- В 12 часов состоится общее - с участием рабочих - собрание. Там и решится вопрос: кого из вас расстрелять, а кого оставить в живых.

Спустя некоторое время появился солдат, который вызвал своих сослуживцев, находившихся при нас, на собрание. Прошло не так много времени после их ухода, как прибежали к нам и спросили: «Кто здесь Габитов, Адигамов? Собрание решило вас двоих оставить в живых, а остальных - расстрелять». Услышав такое сообщение, Габдулла Идельбаев и Усман Ягудин подошли ко мне, чтобы передать свои завещания.

Габдулла: иптэш, отпиши родителям моим и сообщи им в письме о моей смерти - убийстве безвинного. Пусть известят также жену мою.

Усман Ягудин просил передать своей жене, чтобы она воспитала детей, осиротевших после него, не оставила безграмотными, дала бы им образование.

Очумели, подумал я о них, слушая, как они несколько раз подряд повторяют эти самые слова.

Гимран Магазов застыл молча.

Солдат со словами «Прекратить разговоры!» отогнал прикладом Габдуллу и Усмана, стал теснить прикладом и меня. Короче, растолкал нас, и мы больше уже не смогли общаться и разговаривать меж собой.

Каким только унижениям и издевательствам не прибегали красные! Некоторые из наших товарищей просили: «Нас ведь все равно расстреляют, прекратите, по крайней мере, издевательства!» Превратив эту просьбу в шутку, еще сильнее унижали нас.

Спустя несколько времени, вышли два солдата и объявили: в три часа состоятся раздельные собрания рабочих и красноармейцев, на которых вопрос о расстреле будет рассмотрен повторно, и на этот раз уже точно будет известно: кто будет расстрелян, а кто - помилован.

Так как среди нас были люди, совершенно безвинные [перед красными], то мы надеялись, что некоторые из наших товарищей еще избегут расстрела. Безвинное осуждение Габдуллы и Усмана особенно сильно угнетало и сжигало нам сердце.

Когда подошло время начала собраний, красные, сказав: еще один час жизни остался у вас, - поспешно удалились. Так как последняя наша надежда на спасение была связана с результатом этих собраний, сердце у нас забилось с особой болью.

Заявившиеся после собрания красные отделили двух польских офицеров и прапорщика Усмана Ягудина, пересадили их к нам с Мухаметдином и сказали: собрание решило оставить [в живых] вот этих - пять человек. Остальных ваших товарищей мы расстреляем. А вы будете присутствовать на их расстреле.

332

-Пожалуйста, не делайте этого, не водите нас смотреть как убивают наших товарищей, проявите сострадание и милосердие во имя бога!

Красные в ответ на эту просьбу:

-Если так, то их надо расстрелять всех до единого.

Иначали опять бить прикладами.

-Вы еще капризничаете, позволяете себе баловство?!

Сначала вывели приговоренных к расстрелу наших товарищей, за которыми построили 20-25 солдат, а за ними - нас 5 человек, а за нами еще десять солдат.

Когда мы так появились [на улице], Баймак напоминал ярмарку. Только один бог знает, каким это образом успели приехать из отдаленных хуторов мужики, которые теперь глазели на униженных жертв несчастного народа.

Нас повели в западную - степную часть Баймака. Чтобы не выпускать собравшийся народ из Баймака, было выставлено оцепление из вооруженных солдат...

Пройдя где-то около версты по дороге, [остановились], и наших, приговоренных к расстрелу, товарищей построили перед нами. Выстроили 35 солдат, а с правого бока построили нас. С левой же стороны стоял командир красных, который отдаст приказ на расстрел.

Одетые в лохмотья, обутые в притащенные со свалки дырявые галоши, оставшиеся после грабежа даже без чулков, с голыми ногами, торчащими из дырявых галош, стоят они на снегу. Разрывающая сердце, страшная была эта картина...

Начальник красных отдал команду на молебен. Наши дважды по четыре раза произнесли намаз1 Поляки крестились. После молитвы Габдулла Идельбаев и Гимран Магазов стоя на ногах, а поляки на коленях вновь построились.

Габдулла Идельбаев сказал:

- Нас убиваете, но остается в живых еще два миллиона башкир. Вы не сможете заглушить нашу священную идею, пока не перебьете весь этот двухмиллионный народ. Мы встретим смерть со спокойной душой.

Затем последовал приказ начальника красных. Так как расстрелыцики были пьяны, залпа не получилось, стрельба оказалась беспорядочной. Польские офицеры, не сразу скончавшиеся, еще шевелились. Габдулла и Гимран, какой-то силой, все еще стояли на ногах. Вот затихли польские офицеры. А наши все стоят. Наконец, сначала Гимран, а за ним Габдулла, медленно склоняясь назад, упали, героически и с открытой грудью встретив славную смерть.

На этом завершалась картина трагической гибели, запечатлевшаяся в моей душе. При первой возможности будет написана еще одна к ней «глава».

X. Габитов2

Башкортостан хвкумэтенец теле («Вестник Башкирского правительства»). 1918. 20, 26 и 29 авг., 3 и 6 сент., 11, 20 и 24 окт. - Тюрки, араб. граф.

1Икешэр рэкиэттэн дурт рэкиэт.

2 Аналогичная подпись имеется почти под каждым очередным выпуском хроники событий.

ЕЩЕ РАЗ О БАЙМАКСКОЙ ТРАГЕДИИ; СКОРБЬ ОБ УБИЕННЫХ1 .. АЛЫИЕЕВСКИЙ ВАРИАНТ НАГНЕТАНИЯ АНТИНАЦИОНАЛИЗМА

№№133-138

№133

ЖЕРТВЫ БАШКОРТОСТАНА И БАЙМАКСКИЕ СОБЫТИЯ

(Эта статья была написана в начале марта [1918 г.], но во времена большевиков не было возможности ее напечатать).

Гимран-эфенде Магазов, собрав довольно значительный отряд общей численностью пеших и конных более 70 человек, двинулся из Оренбурга на Макрушинский водочный завод. Планировал также занять Баймакский прииск. Когда он со своими соратниками прибыл на Макрушинский водочный завод, там орские большевики, уже поделив наследство батюшки Николая, плавали в море водки.

Через несколько дней на завод к башкирскому отряду прибыл некто Бриц, офицер, который предложил свои услуги. Начальник принял его. По прошествии 3-4 дней большевики объявили протест по поводу принятия Брица на службу и пригрозили, что

вэтом случае «будете обвинены в противозаконии (гакыс эль хэрэкэтэсе)». Услышав такое, отряд посоветовался и решил удалить Брица. Позже, вызвав Брица, объяснили ему суть проблемы. Бриц исчезает.

После этих событий отряд проводит несколько дней в деревне Кадырша, затем располагается в деревне Юмашево, приблизительно в 30 верстах от Баймака. Из этой деревни Гимран-эфенде Магазов отправляет Габдуллу-эфенде Идельбаева и Карамышеваэфенде делегатами к рабочим Баймака для разъяснения им цели их прибытия.

Габдулла-эфенде Идельбаев и Карамышев вдвоем приезжают в Баймак. Они объяснили рабочим, что являются делегатами отряда, прибывающего в Баймак, что они признают власть большевиков и будут действовать во взаимопонимании с ними, что желали бы войти

вБаймак не насильно, а по взаимному согласию. Баймакские рабочие, узнав намерения отряда, выражают согласие и обещают действовать рука об руку с ним. Заявляют, что готовы всячески ему содействовать, оказать помощь в размещении отряда в Баймаке. Таким образом, рабочие радушно встретили и тепло проводили представителей отряда.

Делегаты возвращаются в деревню Юмашево и сообщают командиру отряда, что со стороны рабочих не только нет сопротивления, но что они готовы даже всячески помогать. Получив такую весть, отряд передвигается из Юмашево в Баймак. Местные мусульмане и рабочие торжественно встретили отряд и устроили по квартирам. Через несколько дней управляющий Баймакским прииском соглашается отдать Магазову-эфенде прииск. Но

узнав, что Баймакский прииск основан компаниями Франции и Англии и является

1 Рассказывает Валирахман Габитов. Из башкиро-мусульманских мугаллимов (учителей), участник учредительного курултая и создания, во время заключительных его заседаний, молодежной организации «Тулкын», в общем - башкирского национального движения за автономию.

334

акционерным обществом, Магазов объявляет об отказе от принятия прииска и о том, что отряд займется борьбой против тех, кто занят грабежом и убийством башкир.

Начальник отряда проявил стремление к взаимопониманию с рабочими, постоянно устраивал совместно с ними собрания. На одном из этих собраний рабочие потребовали создания собственного отряда с просьбой о 2-х тыс. рублей денег для доставки из Орска патронов и оружия. Это требование рабочих принимается, и выделяется им 2 тыс. рублей.

Получив денег, рабочие подвозят из Орска на 15-ти подводах оружие и патроны

исоздают, согласно постановлению, отряд. Позже этот отряд превращается в красную гвардию.

Через день после создания красной гвардии поступает телеграмма от Оренбургского мусульманского революционного комитета за подписью Габдуллы Давлетова, в которой извещается о том, что некоторые члены башкирского предпарламента арестованы, и среди них Заки Валиди. Получив такую весть, Гимран-эфенде Магазов и его товарищи (иптэштэре) спешно проводят собрания с разъяснением рабочим, что это крайняя мера борьбы, давно идущей между газетчиками и некоторыми мурзами татарскими как унитаристами, с одной стороны, и башкирами - с другой, то есть, борьбы унитаристов и федералистов. Поэтому аресты произведены не центральной властью, а приспешниками компании Фатыха Каримова, поэтому заключение в тюрьму [башкир] признано незаконным. Сразу же [башкирами] решено отправить

иотправлены телеграммы с протестами оренбургскому комиссару Цвиллингу, председателю [Совета] народных комиссаров Ленину, Сталину и Мусульманскому комиссариату.

Вэто время в Баймак прибывает Газиз-эфенде Альмухаметов, отправленный в Кипчакский кантон «комитетом спасения Башкортостана», но рабочие, обманутые прежними хорошими отношениями [с хозяевами], предложение о временном прекращении работы и уходе из Баймака с целью самосохранения - отвергают. Присланный из Оренбурга представитель Заки-эфенде Татлыбаев почему-то до Баймака не добрался.

Из деревни Идельбаево, расположенной в 4-5 верстах от станции Кувандык Орской железной дороги, башкирский военный отдел отправляет 11 человек, с тем чтобы провезти [сквозь] большевиков 300 винтовок и сколько-то там патронов. Эти люди около хутора <.?.> были задержаны и взяты под стражу красногвардейцами Оренбургского мусульманского военно-революционного комитета. Получив о том весть, из Баймака для вызволения заключенных отправляется конный отряд во главе с Карамышевым.

16 февраля1 по старому стилю Магазов собирает собрание, на котором предлагает отправить юриста Габдуллу-эфенде Идельбаева в Петербург, чтобы доложить, с правовой точки зрения, состояние арестованных в Оренбурге и вызволить их из зиндана. Собрание единогласно это принимает и обязует Идельбаева доложить обо всем председателю [Совета] народных комиссаров Ленину, Сталину и Мусульманскому комиссариату. Габдулле-эфенде выдают мандат от имени башкирского отряда и находят нужным снабдить его также мандатом от имени Баймакского рабочего совета, члены которого соответственно берут это на себя.

Однако рабочий совет решает выписать мандат, заполненный Гимраном Магазовым от

имени башкир. Габдулла-эфенде, закончив приготовления к отъезду, просит подготовить лошадей к 9 часам утра 17 февраля.

В тот же день (16 февраля) в 10 ч. вечера Идельбаев-эфенде звонит по телефону членам совета и просит доставить ему мандат, выписанный Магазовым, а также мандат самого рабочего совета. Но члены совета сообщают, что в этот день они не успеют, но что к отъезду Идельбаева все будет готово. Этим день заканчивается. Магазов с товарищами ложатся спать.

1Здесь и ниже Валирахман Габитов на день «ускоряет» хронику событий по сравнению с Хабибуллой.

335

** *

В4 часа утра 17 февраля дом, где безмятежно спали Магазов, Идельбаев и их сотоварищи, окружается вооруженными людьми. Почувствовав опасность, они просыпаются, начинают одеваться. Выясняется, что дела плохи. Не было никакой возможности известить башкирский отряд, расположенный в другом месте. Стало ясно, что самим противостоять окружившим силам невозможно. Поэтому они и не пытаются вооружиться: лишь бы по одиночке и какнибудь выскочить из окружения. Они и не знают, что за войско окружило их, откуда оно взялось.

Но поскольку не было никакой возможности спастись бегством, окруженные начинают сдаваться, хотя Магазов и Идельбаев, успевшие спрятаться, схвачены не были. В другой квартире 7 польских офицеров пытаются отстреливаться, но после ранения одного из них им ничего не остается, кроме как сдаваться. Полусонные солдаты башкирского пешего отряда без всякого сопротивления тоже сдались в плен. Когда были арестованы все вооруженные солдаты, наступил рассвет, но Гимрана Магазова и Габдуллы Идельбаева все еще нет. Часов

в11 дня «мэржэ»1обнаружила их схоронившихся в сеновале под крышей сарая, и Габдуллаэфенде Идельбаев с Гимраном Магазовым на месте были схвачены, взяты под арест.

После того как все солдаты и их начальники были взяты под стражу, рабочий совет объяснил, что это нападение и аресты осуществлены не по их желанию, а по воле и просьбе Мусульманского военно-революционного комитета в Оренбурге, и зачитывают о таковой телеграмму губернского комиссара Цвиллинга. [Но, так или иначе,] было ясно, что их окружили и взяли под стражу красногвардейцы и рабочий совет, созданный в самом Баймаке.

Позже солдат и офицеров разъединяют и держат под стражей в разных домах. Карамышев, отправившийся для вызволения задержанных из-под стражи в хуторе <.?.>,

получив эту весть, сразу же возвращается. Он созывает баймакских башкир и разъясняет им, что этот арест их людей произведен под влиянием некоторой группы лиц в Оренбурге на Цвиллинга, и призывает их вызволить арестованных. И очень скоро башкиры-бурзянцы и усерганцы, живущие вблизи Баймака, вооружившись длинными палками и лопатами, во главе с Карамышевым окружают Баймак. Увидев, что Баймак окружен всадниками численностью

в5-6 тысяч человек, рабочие приходят в заточение к Идельбаеву с Магазовым и объясняют им ситуацию, а также объявляют людям в заточении, что, конечно, противостоять осаждающим невозможно, но они будут биться до смерти, их не отдадут и в конце-концов перебьют заключенных, никого не оставят в живых. После такого заявления арестованные пишут Карамышеву: «Мы не совершили такого преступления, чтобы нас спасали силой, поэтому мы против этого и не позволим таковому свершиться».

Таким образом, во имя сохранения чести заключенного в Оренбурге в заточение Заки Валиди, во имя предотвращения бед, надвигающихся на Башкортостан, на Крым и на других, во имя спасения Башкортостана от погибели они принесли себя в жертву. В письме Карамышеву они приказывают все оружие сдать рабочим, распустить людей и пытаться вызволить арестованных, елико это возможно, только мирным путем.

После получения письма Карамышев все указания исполняет, вступает в переговоры

срабочими по освобождению арестованных. Члены рабочего совета и представители народа

всоставе 30 человек встречаются, и в результате переговоров члены совета соглашаются освободить арестованных. Но в это время на базаре прииска Уварыш при распре среди русских рабочих 6 башкир, обезоружив, арестовывают прибывших на базар 12 красногвардейцев и заявляют: «До тех пор, пока не выпустите наших людей в Баймаке, вас не отпустим». В связи с этим дело с освобождением заключенных [башкир] приостанавливается. Рабочие решают не

1Башкиро-татарское просторечье, означающее русскую женщину (от имени Мария).

336

освобождать баймакских заключенных, пока не получат вестей от арестованных [красногвардейцев]. После выяснения положения этих 12-ти чел., арестованных башкирами, переговоры возобновляются. Но в момент подписания сторонами соглашения выясняется, что к Баймаку приближается вышедший из Оренбурга отряд красногвардейцев. Собравшиеся расходятся. Судьба заключенных предоставляется грядущему...

Вночь с 21-го на 22 февраля (по старому стилю) красногвардейцы прибывают в Баймак

изабирают все оружие. Затем, всей гурьбой зайдя к заключенным, требуют у них оружия, денег, одежды и прочего, сведений о них. Забрав, что есть, требуют еще.

Позже допрашивают польских офицеров, выясняют кто они, с какой целью прибыли. Досматривают все их документы и находят среди них «пробольшевистские» - компрометирующие - бумаги1 Задав угодные себе вопросы, они пересчитывают арестантов

иуходят, сказав напоследок: «Мы пришли убить вас. Так, значит, вас 12 человек. На 12 человек и остались 12 пуль и [у вас] 5 часов жизни».

22 февраля, в четверг, в 6 часов утра солдаты красной гвардии заходят к заключенным

иотбирают рубахи, штаны и прочую одежду, делят их между собой. В 9 часов начинается суд. Перед тем всем 12-ти заключенным приказывают найти как-нибудь и надеть на себя хотя бы старую, ветхую одежду.

Вдом правосудия и оттуда ведут их по одному и по дороге жестоко, без всякой жалости избивают прикладами винтовок.

После свершения «правосудия» в 11 часов устраивается общее собрание красногвар­ дейцев и рабочих. После обеда в 3 часа на отдельных совещаниях рабочих и красно­ гвардейцев приходят к окончательному решению: семерых расстрелять, пятерых оставить [в живых]. Из заключенных приговариваются к расстрелу Габдулла-эфенде Идельбаев, Гимранэфенде Магазов и пятеро поляков, освобождаются двое поляков и трое башкир. Этих последних, то есть избавленных от расстрела, тоже заставляют наблюдать процесс расстрела.

Когда арестованные вместе с их офицерами, а затем освобожденные 50-60 башкирских солдат возвращались в свои деревни, 10-ти из них приходилось идти через русские деревни. При прохождении хутора Сидорский (по-другому Федоровский)2 русские задерживают и сажают под замок башкир. Когда через два дня 16 красногвардейцев, следующих на разбой по башкирским деревням, проходят через этот хутор, русские хуторяне показывают им задержанных башкирских солдат. Красногвардейцы велят им возвращаться домой. Когда 10 солдат выходят на волю, им на улице приказывают бежать, и солдаты бегут. Но в это же время во след бегущим раздаются выстрелы на поражение: красногвардейцыучинили расстрел башкир.

Пролитая кровь 5-ти поляков, 12-ти башкир - всего 17-ти человек - таков итог баймакской трагедии.

Магазов и Идельбаев туганлар (братья)! Пусть будут покойны души ваши, коими вы пожертвовали ради светлой идеи (ак идеягыз юлында корбан булган олуг жанларыгыз)!

Пусть станут ваши могилы залогом (рэЬин) свободной жизни обездоленного и пос­ тавленного на грань исчезновения двухмиллионного башкирского народа!

Участник событий [В.] Габитов3

Башкорт. 1918. 24 и 29 июля. - Тюрки, араб. граф.

1Такова не совсем понятная версия документа.

2 Сидоровка расположена в 52 км от с. Зилаир, Федоровка - в 13 км от с. Акьяр.

3 Судя по хронике Хабибуллы Габитова, из однофамильцев именно он был «участником событий», но в данном материале автор его не обнаруживает себя как таковой. Поэтому представляется возможным, а то и неизбежным, «отказав» в авторстве Хабибулле, «отдать» его другому Габитову, в данном случае, правда, безымянному.

337

№ 134

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ПОКОЙНОГО (МЭРХУМ) ГАБДУЛЛЫ-ЭФЕНДЕ

ИДЕЛЬБАЕВА ПОСВЯЩАЕТСЯ

Люди, достойные хвалы, разделяются по троякой степени: 1) хорошие 2) очень хорошие 3) самые почитаемые и святые люди.

На свете бывают такие люди: народу от них ни вреда, ни пользы, но о своих интересах они не забывают и, по-своему наслаждаясь жизнью, живут своими заботами, о народе и нации не пекутся. Они не значатся цветом нации, но, поскольку вреда от них никакого нет, их можно считать людьми хорошими.

Бывают люди, которые и своими интересами живут, но и об интересах нации не забывают. Но личные заботы им ближе забот нации, свои интересы они ставят выше интересов нации. Они готовы остаться в стороне от нужд нации, если могут быть задеты личные их интересы. Хотя такие люди должны считаться хорошими, но поскольку хорошими уже считаются и те, кто ни вреда не наносит, ни пользы не приносит, то этих следует признать очень хорошими личностями.

Но встречаются и такие личности: они живут и собственными своими, и общественными заботами, но интересы нации для них стоят выше личных, их волнуют заботы нации больше, чем личные. Во имя народа и нации они готовы на все, даже если это оборачивается для них личными потерями. На этом пути они испытывают большие трудности, их подстерегают беды, но никакие лишения, страдания и муки не могут свернуть их с пути, и если нужно, они готовы принести себя в жертву. Такие люди - самые великие, святые и дорогие личности. Они, наверно, самые счастливые люди на свете. Их мало, они редко встречаются и являются для нации божьим даром. Наверно, господь, жалея данную нацию, желая, чтобы она, как и все другие, жила счастливо, ниспосылает ей такой дар.

Вот в последние дни, пожалев нас, башкир, желая нам счастливой и радостной жизни, господь преподнес несколько таких драгоценных даров. На переднем крае среди этих даров стоит покойный Габдулла-эфенде Идельбаев, принесший себя в жертву на алтарь Башкортостана. Идельбаев-эфенде был рожден во имя счастья башкир.

Возвратившись с Кавказского фронта, он, даже не побывав дома, не увидев родителей, молодую супругу, прямиком едет по делам Башкортостана в прииск[овый поселок] Баймак. Заботы Башкортостана и башкирского народа он ставил выше, чем встречу с милостивыми родителями, чем соединение с любимой женой. На этом пути он и принес себя в жертву.

Да соединится Ваша душа с душой пророка Исмагила, принесшего себя добровольно в жертву господу. Да будет Ваше место, Идельбаев-эфенде, в раю и душа ваша пребудет в покойных там наслаждениях. Вы погибли не за свои личные интересы, а пали жертвой во имя народа, за дело нации. Навечно сохранится имя Ваше. Башкирский народ никогда Вас не забудет. Память о Вас будет храниться в глубине души каждого башкира.

Ваши родители, воспитавшие такого сына, принесшего себя в жертву во имя народа, - самые уважаемые и почитаемые родители. Они родили сына народа, сына нации, а потому почитаемы вечно.

Жамалия инэй, родившая и воспитавшая сына народа, способного принести себя в жертву во имя нации!

Сафаргали агай, давший сына, который интересы нации ставил превыше личных!

Вы стали самыми почитаемыми, самыми святыми родителями башкирского народа. Весь башкирский народ возвеличивает вас, выражает вам соболезнования. #

338

Плачьте! Горюйте! Сколько бы ни проливали слез, сколько бы ни горевали, вы имеете на это право: ваше ненаглядное дитя, ваш драгоценный сын, стоящий дороже всего злата Урала, душа вашего сердца, ушел из жизни. Из среды нашей исчезла природная сила [народная], посвятившая себя целиком униженному башкирскому народу. Рано исчезла. Исчезла энергия, очень необходимая Башкортостану.

Успокойте души! Молитесь господу! Вы имеете на это право, потому что дали сына, любившего свой народ, посвятившего всего себя нации, воспитали сына народа, жившего ради народа и, обладая мужественным сердцем, оказавшегося способным на самопожертвование.

Здравствуйте, отец народа! Здравствуйте, мать нации!

Да одарит господь нас такими отцами, как Вы, такими матерями, как Вы, такими сыновьями, как ваш сын.

Мугаллим Валирахман Габитов

Башкорт. 1918. 12 авг. - Тюрки, араб. граф.

№135

«Шесть раз стреляли в него и он еще стоял...»

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЧЛЕНА УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ

ГАБДУЛЛЫ ИДЕЛЬБАЕВА

КАКОЕ СЕРДЦЕ БИТЬСЯ ПЕРЕСТАЛО...

Темен башкирский народ. Тусклые лучи просвещения скудно проходили в Башкирию. Царское правительство держало народ в темноте, чтобы он не знал, какими путями улучшить свою жизнь. Конечно, попадались и среди башкир люди просвещенные, которые боролись за свой народ. Но их было немного, их можно считать единицами. К числу их принадлежал и Габдулла Сафаргалеевич Идельбаев, студент Казанского университета.

Знаю я его очень давно. Родился он в деревне Тляумбетово Бушман-Суун-Кара- кипчакской волости Оренбургского уезда. Первоначальное образование получил в Казанском медресе, затем поступил в 3-й класс 1-й Оренбургской мужской гимназии. Тот, кто его видел в гимназический период его жизни, - не мог забыть его. Высокий, представительный, увлекающийся, жизнерадостный - он был любимцем гимназии. После окончания гимназии в 1914 году он поступил в Казанский университет на медицинский факультет. Но, пробыв на нем год, перевелся на юридический, говоря, что юрист может принести больше пользы своему народу, чем врач. Да, юриспруденция была его коньком. Еще будучи в гимназии, Идельбаев любил выступать в качестве оратора. И жилка красноречия в нем проснулась, когда он впервые услыхал лекции на юридическом факультете. Он решил посвятить себя той науке, которая, по его мнению, вырвет родной народ из жадных рук всякого рода предпринимателей. Но не суждено было осуществиться заветной мечте...

Война вырвала его из университетской жизни и, наградив чином прапорщика, кинула его на юго-восточный фронт. О его военной жизни я мало знаю (писать письма он не любил). На фронте он был произведен в чин поручика. А зимой по [избирательному списку] № 9 (башкир-федералистов) прошел в члены УС от Оренбургской губернии.

339