55563365

Рис. 8. Кара-Коба-I, курган №8. 1–2 – план насыпи и погребения; 3–11 – предметный комплекс (по: [Могильников В.А., 1990, рис. 3–6])

бений первой модели определен в рамках 45–60 лет. Возможно, это является свидетельством почитания старшей женщины в семье. Женские погребения, отнесенные к первой группе, раскопаны, за редким исключением, на территории Алтая. Такая же ситуация отмечена при изучении «элитных» захоронений мужчин [Серегин Н.Н., 2015в]. Судя по всему, концентрация памятников, со-

170

Рис. 9. Кырлык-II, курган №3. 1–2 – план насыпи и погребения; 3–6 – предметный комплекс (по: [Бородаев В.Б., Мамадаков Ю.Т., 1985, рис. 10–12])

оруженных для представителей высших слоев общества тюрков на указанной территории, связана с тем, что именно на Алтае фиксируется наиболее стабильное развитие рассматриваемой общности с ограниченным влиянием других объединений номадов второй половины I тыс. н.э.

Остальные группы женских погребений могут быть сопоставлены с представительницамиразличныхпоимущественномуисоциальномустатусуслоев социума тюрков. Важным показателем является отсутствие захоронений, демонстрирующих зависимое положение женщин в обществе кочевников. Учитывая то, что статус женщины определялся положением мужчины, выделенная

171

группа IV, в которую включены погребения с минимальным набором вещей или их отсутствием, вероятно, может быть сопоставлена с членами семей свободных рядовых общинников.

Таким образом, положение и роль женщины в социальной структуре кочевнических обществ определялись самой формой кочевого скотоводства. Женщина рассматривалась, в первую очередь, как рабочие руки в домашнем хозяйстве. В то время как мужчина являлся непосредственным добытчиком средств к существованию, женщина была ответственной за хранение, необходимую переработку и подготовку к использованию продуктов производства и потребления. Социальный статус женщины был изначально задан ее ролью в составе хозяйственного коллектива, местом в системе его внутренних функциональных связей. Вместе с тем имеющиеся материалы отражают общий достаточно высокий статус некоторых женщин в обществе тюрков Центральной Азии.Вчастности,результатыраскопокпогребальныхпамятниковдемонстрируют группу представительниц слабого пола, с высокой степенью вероятности принадлежавших при жизни к элите социума.

172

ВОПРОС О ДРУЖИНЕ У ТЮРКСКИХ КОЧЕВНИКОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Проблема существования института дружины в Тюркском каганате, насколько нам известно, не становилась еще предметом специального исследования. По ряду публикаций разбросаны лишь отдельные замечания, или, скорее, мы имеем дело с констатацией существования этого явления, которое специалисты пытаются увидеть, прибегая к интерпретации разрозненных сведений и, в частности, социальных терминов. По этой причине мы отказались от историографического пассажа, сочтя целесообразным коснуться точек зрения тех или иных исследователей в контексте рассмотрения конкретного источникового материала.

Данные письменных источников

Единственным свидетельством письменных источников, которое может бытьпринятозапрямоеуказаниенасуществованиеинститутадружиныутюрков, является сообщение китайской хроники «Чжоу шу» (цз. 50) о наличии у тюркского кагана неких «телохранителей» (ши-вэй ), называющихся фу-ли , что, согласно китайскому автору, означает ‘волк’ (лан ), поэтому здесь справедливо предполагается транскрипция древнетюркского слова

*böri [Liu Mau-tsai, 1958, Bd. I, S. 9, 181; Taşağıl A., 2003a, s. 97]. Как отметил сэр Дж. Клосон, следует учитывать, что эти данные были собраны китайцами к 629 или вовсе 659 гг., то есть когда тюрки уже сумели заявить о своей мощной военной машине [Clauson G., 1964, p. 11]. В жизнеописании Сюань Цзанаповествуется о наличии у западно-тюркского кагана (630 г.) сопровождения из двухсот высокопоставленных чиновников (да-гуань ), а также воинов в меховых одеждах, вооруженных копьями с флагами на навершиях (шо дао дуань ) и луками (Ср.: [Зуев Ю.А., 2002, с. 264–265]). Последние вполне могут рассматриваться как телохранители правителя [Кычанов Е.И., 2010, с. 121].

Что касается фу-ли , т.е. *böri (сомнения сэра Дж. Клосона в этой реконструкции [Clauson G., 1964, p. 12] напрасны [Kasai Yukiyo, 2012, S. 89, Anm. 25; 2014, p. 123]), исследователей часто вводит в заблуждение близость фрагментаонихкпредшествующемупассажуовооружениитюрков,гдевсре-

ди прочего упоминается ци дао чжи шан ши цзинь лан тоу

173

(Чжоу шу, цз. 50, с. 5а), букв. ‘на верху знамен и штандартов использовали золотуюволчьюголову’.Явнойсвязимеждуэтимифрагментаминет,несмотря на то, что после надежного прочтения В.М. Наделяевым рунической надписи на горе Тэвш-уул из Ховдского сомона, можно уверенно утверждать о наличии в древнетюркский период таких военных должностей, как знаменосец (tuγčï) и трубач (borγ(ï)čï) (возможно, это одна должность) (См.: [Баттулга Ц., 2005, 178–179 дугаар тал.]). Однако исследователи часто накладывают эти сообщениякитайскогоисточникадругнадруга,сводявсекгенеалогическимлегендам правящего рода Тюркского каганата.

Л. Крэдер рассматривал фу-ли как ханскую «свиту или дружину» (retinue or garde-du-corps), положение членов которой было наследственным [Krader L., 1963, p. 185]. Б. Öгель считал их личной охраной кагана, одновременно бывшей своеобразной «военной школой»; она вербовалась сначала из детей знатных лиц, впоследствии из лично верных кагану людей, которым он оказывал покровительство [Ögel В., 1971, c. II, s. 99–100, 109–110]. Д. Синор со ссылкой на Р. де Рутура отмечает, что в танское время слово ши-вэй обозначало именно императорскую стражу [Sinor D., 1982, p. 234]. Е.И. Кычанов видел здесь каганскую гвардию, телохранителей, охраняющих ставку [Кычанов Е.И., 2010, с. 123, 130, 330]. Ю.А. Зуев писал о возможных молодежных союзах [Зуев Ю.А., 2002, с. 288–289]. П.Б. Голден вслед за Г. Дьёрффи считает возможным привлечь сюда для сопоставления термин bujruq древнетюрк-

ских рунических надписей [Györffy Gy., 1960, S. 174–175,Anm. 7; Golden P.B., 2001a, p. 160–162; Голден П., 2005, с. 465–466].

Памятники рунической письменности Тюркского каганата не содержат никаких прямых сведений о упомянутом институте, если только не считать тех, кто именуется термином bujruq [Şirin User H., 2009b, s. 257–258], букв. ‘приказной’, ‘тот, кому отдают приказы’(< bujur- ‘командовать’, ‘отдавать приказы’). П.М. Мелиоранский считал их адъютантами при самом кагане [Мелиоранский П.М., 1899а, с. 99]139. В.В. Бартольд полагал, что, возможно, это собирательное название для всех подчиненных кагану чиновников и глав подвластных родов, управлявших от имени верховного правителя [Бартольд В.В., 1968л, с. 244; Barthold W., 1897, s. 6–7, 17]. К данной позиции взгляд В. Томсе-

на, считавшего, что это обобщающий термин для обозначения всей совокупности непосредственно подчиненных кагану чиновников, гражданских и военных

[ThomsenV., 1924, S. 130; 1935, s. 88; Ögel B., 1971, c. II, s. 102; Kljaštornyj S.G., 2000, p. 172; Şirin User H., 2006, s. 227–229]. Другие исследователи рассма-

тривали bujruq как судей [Бернштам А.Н., 1946б, с. 112–113], общее название гражданских чиновников с административными функциями [Giraud R., 1960, p.82–83;ClausonG.,1972,p.387],конкретноедолжностноелицовродеканцле-

139 Ёсида Ютака читает в стк. 16 согдийской версии Первой Карабалгасунской надписи этот термин в форме pwyrwxty [Yoshida Y., 2011b, p. 82].

174

ра [Doerfer G., 1965, s. 363–364, 397; Donuk A., 1988, s. 11–13]. Е.И. Кычанов относил буйруков к сяо-гуань ‘младшим чиновникам’, противопоставляемых да-гуань ‘старшим чиновникам’[Кычанов Е.И., 2010, с. 123]. Турецкий социолог Мехмет Зийа (Гёк Алп), по-видимому, первым отметил тот факт, что Buyruk’и изначально могли быть выходцами из простого народа и формировались как свита аналогично клиентеле в Риме [Gökalp Z., 1981, s. 88–89]. Дьёрдь Дьёрффи полагал, что они могли иметь те же функции, что и nökör у монголов, что, следуя за Б.Я. Владимирцовым, он трактовал как «военный эскорт» [Györffy Gy., 1960]. Иными словам, bujruq представлен как «инструмент политической и в то же время военной организации», эскорт кагана «на данном экономическом и социальном уровне», но впоследствии из них назначались высокие сановники [Györffy Gy., 1960, S. 175]. Эти взгляды получили развитие в работах Й. Сюча, И. Вашари, О. Прицака [Szűcz J., 1971, 20–21. o.; 1984, 351–353. o.; Vásáry I., 1983, 203. o.; Pritsak O., 1983, p. 360]140. Значитель-

но позже Альфред Мартон отметил, что многие интерпретации происходили до того, как был найден такой памятник Уйгурского каганата, как Терхинская (Тариатская) стела, где обнаружено, как посчитал исследователь, доказательство именно их административных функций [Márton A., 1998]. Михай Добрович, тоже привлекший материалы эпохи Уйгурского каганата, а также данные китайских источников, предположил, что bujruq – не конкретный чин, а общее название уполномоченных лиц, бывших в свите чиновников различного уров-

ня [Dobrovits M., 2002].

Впрочем, об усилении bujruq как социальной группы, обладавшей определенными административными и политическими функциями, в период Уйгурского каганата хорошо написали С.Г. Кляшторный и А.К. Камалов [Кляштор-

ный С.Г., 2003, с. 458; 2006, с. 426–427; Камалов А.К., 2001, с. 130–135, 136]141.

Вероятно, это могло быть связано и с усложнением социально-политической системы Уйгурского каганата. В частности, в Терхинской (Тариатской) стеле Уйгурского каганата упоминается отряд в триста turγ(a)q, в которых иссле-

140 О. Прицак разработал даже целую концепцию возникновения кочевой империи, основой для которой были так называемые «мужские союзы» (Männerbünde), группировавшиеся вокруг конкретного предводителя, отношения с которым, основанные на строгой субординации, формировали механизмы централизованной организации будущего политического организма [Pritsak O., 1981, p. 13–14, 17–18; Пріцак О., 1997, с. 79–80, 83–84].

141 Кроме отмеченных случаев упоминания «внутренних буйруков» (ič bujruq) в надписи Бильге кагана и Терхинской (Тариатской) надписи уйгурского Элетмиш Бильге кагана, toquz bujruq в последней и также Тэсийнской надписи, и указания китайских источников на шесть внешних министров (вай цзай-сян ) и три внутренних (нэй цзай-сян) при уйгурском кагане, следует добавить девять везūрей (wzyr [ﺮﻴﺰﻭ]) при кагане токуз-огузов (=уйгуров)Гардūзū[БартольдВ.В.,1973,с.32(перс.текст),52(рус.перевод); MartinezA.P., 1982, p. 134].

175

дователи видят охрану ставки кагана [Кляшторный С.Г., 2006, p. 134; 2010, c. 48; Şirin User H., 2009b, s. 129, 254, 281], ср. в значении ‘дневная стража’ [DoerferG.,1965,S.477–478;ClausonG.,1972,p.539]142;ивэтомжепамятнике turγ(a)q bašï [Şirin User H., 2009b, s. 254–255, 281], т.е. ‘начальник дневной (?)

стражи’. С.Г. Кляшторный отмечает также в надписи Могойн Шинэ Усу qut jortuγ ‘охранный конвой’(МШУ, стк. 40 (= Зап., стк. 3)), «наиболее привилеги- рованнаячастьгвардии,ханскийконвой»[КляшторныйС.Г.,2010,c.58,65–66, 74]; ср. карах.-уйг. yortuğ ‘a royal escort’[Clauson G., 1972, p. 959].

Соответствующие интерпретации создает и употребление термина bujruq в Суджинской надписи, традиционно относимой к енисейским кыркызам (см.,

напр.: [Doerfer G., 1965, S. 364–365; Clauson G., 1972, p. 101, 387; Márton A., 1998, 42–43. o.]), либо к уйгурам [Хун Юн-мин, 2010].

Так или иначе, в работах упомянутых исследователей сделано достаточно, чтобы уверенно считать bujruq доверенными лицами каганов или других высокопоставленных лиц, выполнявшими самые различные функции. При этом нас больше интересует та сфера, где они могли выступать как участники определенных воинских объединений, не связанных с племенной структурой, однако прямых свидетельств об этом нет.

В 1984 г. вышла статья К. Бекквиса, посвященная так называемому «воен­ ному рабству» и попытке показать зарождение этой традиции в Центральной Азии, которую автор связывал с формированием института гвардии вокруг правителя, обладающего сакральным образом [Beckwith C.I., 1984]. Несколько иначе на эту проблему смотрят другие исследователи. Следует указать на сделанное вслед за некоторыми рассуждениями К. Бекквиса [Beckwith C.I., 1984, p. 33, 35] наблюдение Ильдико Эчеди, связанное с гибелью в Китае Се-ли кагана в 634 г. Известно, что на свежем могильном холме Се-ли его при- ближенныйституломху-луда-гуань (<uluγtarqan?)поимениТу-юй- хунь-се , бывший некогда в свите его матери и сопровождавший его с самого детства, перерезал себе горло, а находившийся на китайской службе полководец Су-ни-ши , дядя Се-ли , служивший когда-то под началом Се-ли , едва узнав о смерти кагана, заколол себя. И. Эчеди связала эти два случая, как и попытку заколоться тюркского полководца А-ши-на Шэ-эрна похоронах императора Тай-цзуна в 649 г., которому он долго служил, с патриархальным сознанием тюрков, подразумевавшим отношения покровительства – подчинения, нашедшим отражение и в погребальной обрядности кочевников вообще, когда вслед за вождем в могилу следовали его жена, друзья,приближенные[Ecsedy I.,1988,p. 9].СэнджэрДивитчиоглурассматривает этот же материал как свидетельство того, что образ жизни тюрков был значительно военизирован и отношения между членами общества различных

142 Есть попытки читать слово turγ(a)q-ïŋa в надписи Бильге кагана, однако, здесь оно явно в ином значении [Şirin User H., 2009b, s. 129].

176

рангов регламентировались на основе принципов подчинения и дружинной верности [Divitçioğlu S., 2005, s. 181–182].

В разное время исследователями предлагалась мысль о существовании у тюрков дружинных формирований, основанных на принципе покровительства (А. Инан, Б. Öгель, Т. Осава)143.

Последний из отмеченных моментов на примере широкого исторического материала исследовал П.Б. Голден, попытавшийся показать универсальный характер института comitatus [Golden P.B., 2001a]. Еще дальше пошел С. Штарк, сделавший на основе косвенных данных письменных источников, а также с привлечением археологических и иконографических материалов вывод о существовании тюркских наемных гвардии типа comitatus (институт čakar) в городах и у отдельных правителей Средней Азии, а также вольных отрядов под руководством тюркских командиров, типа своеобразных condottieri [Stark S., 2008, s. 240–247, 325 (резюме на рус. яз.), 330 (резюме на англ. яз.)]. В част-

ности, отмечая, что кризис политической организации в Западно-тюркском каганате совпал с периодом раздробленности среднеазиатских владений, после чего теряют значение племенные объединения, С. Штарк находит основания предполагать роль в этом именно таких наемных дружин: бывшие военные элиты стремятся к обретению политической власти [Stark S., 2008, s. 247–258 (в особенности, s. 257), 325–326 (резюме на рус. яз.), 330 (резюме на англ. яз.)]. С. Штарк, развивая также идеи Дж. Флэтчера, пишет о стремлении каганов к образованию института дружины типа монгольских nököd из согдийских čakar, на основе которого формировался слой советников и высшей администрации,чтобыпротивопоставитьсвоювласть,опирающуюсявэтомслучаена эти иноэтничные, – не связанные с местной родоплеменной структурой, – элементы, притязаниям других членов рода А-ши-на и авторитету местных родоплеменных элит. Единственным аргументом исследователя служит своеобразная трактовка ситуации с Се-ли каганом, который в 626 г. привлек к административной работе согдийцев, что вызвало недовольство в коче-

вой среде [Stark S., 2008, s. 307–310, 326–327 (резюме на рус. яз.), 331 (резюме на англ. яз.)].

Опасность таких обобщающих сопоставлений не останавливает и других исследователей. В частности, Х.И. Эркоч в русле турецкой историографической традиции активно привлекает в качестве сравнительных данных материалы об уйгурах, кыпчаках, Караханидах, Сельджуках, Хорезмшахах и т.д. Достаточно неоднозначно выглядит, например, осуществленное им сопоставление древнетюркских фу-ли с гулямами Сельджуков, кешик монголов времен империи и капыкулу Османов [Erkoç H.İ, 2008, s. 66].

Обратимся вновь к терминуär ‘муж’, ‘мужчина’[Древнетюркский словарь, 1969, с. 175; Clauson G., 1972, p. 192], ‘воин’[Berta Á., 1994, p. 50; Şirin User H.,

143 См. очерк «Формы социальной зависимости в тюркском обществе».

177

2009b, s. 310]. Исключая некоторые марксистские перегибы, С.Г. Кляшторным было удачно показано, что этим термином в памятниках древнетюркской письменности обозначалось все свободное мужское население [Kljaštornyj S.G., 2000, p. 155–158; Кляшторный С.Г., 2003, с. 472–476; 2006, с. 467–471]144.

Значительный интерес представляет в этом отношении свидетельство Ху- шо-Цайдамских памятников и надписи Тоньюкука о возрождении Тюркского каганата после восстания против танского правительства, когда вокруг Кутлуга собралось сначала 17 мужей (är), затем – 70, а после их стало 700 и затем они образовали основу политического объединения [Radloff W., 1895, s. 206]. По Д. Немету, это типичный пример сложения кочевнического политического союза вокруг сильной личности [Németh Gy., 1991, 30–31. o.]. А.Н. Бернштам рассматривал är в этом случае как «представителей родов, идущих в поход как вожди родов и племен, которые обязаны выступать с тюрками в военных походах» [Бернштам А.Н., 1946б, с. 128]. По мнению С.Г. Кляшторного, здесь «ядром новой повстанческой армии» стала дружина, бывшая лишь «горсткой всадников», но значительную роль играли «жители городов» (балыкдакы) – «тюркская беднота, “ятуки”, потерявшие свой скот в результате войн, эпизоотии, джута и вынужденные селиться… <…> в поселках пограничных оазисов», где «их уделом были изнурительный труд, полуголодное существование и полное бесправие». «Столь же бедны были горцы Иньшаня, “спустившиеся” к Кутлугу», при этом «не все из них имели коней». Именно это заставило Кутлуга напасть на токуз огузов и отбить у них скот [Кляшторный С.Г., 2003, с. 98, 99–100]. Против такой трактовки выступил казахстанский востоковед В.П. Юдин. В своей рецензии (1968) он отметил, что под термином балықдақы скрывается не ‘тюркская беднота’, ‘ятуки’, а просто люди, жившие в городах. Он справедливо указал, что подобное отождествление «навеяно в монографии С.Г. Кляшторного тенденцией искать и находить социальное расслоение в составе участников любого общественного движения даже в тех случаях, когда источники не дают для этого оснований, и является, таким образом, неловкой данью этому опыту» [ЮдинВ.П., 2001, с. 285, 286]. В.П. Юдин, толкуя в данном случае термин er как ‘герой’, аналогично казахскому батыр, высказал мнение, что известное по руническим текстам число соратников в 70 мужей, бывших у Кутлуга изначально, не должно восприниматься буквально, то есть их общая численность была непременно больше, поскольку, как утверждал этот исследователь, за каждым из названных семидесяти стояли родовичи [Юдин В.П., 2001, с. 286]. Ю.А. Зуев, трактуя данный эпизод, вовсе пытался доказать существование большесемейной общины у тюрков. Так, он отметил соответствие между количеством братьев А-бан-бу из генеалогической легенды тюрков и изначальным количеством воинов у Кутлуга, а именно – семнадцать, ко-

144 О термине är см. также очерк «Возрастная дифференциация социума тюрков Центральной Азии».

178

торое затем разрослось в семьсот, образовав, как указывает Ю.А. Зуев, племя. По его подсчетам, если семьсот человек равно племени, то семьдесят – фратрии, а тогда семнадцать – роду (или большесемейной общине), поскольку каждыйизмужейимелещевсемьееще4–5человекженщинидетей;итогоэто было 75–90 человек в общине (по М.О. Косвену) [Зуев Ю.А., 1967, с. 70–71]. Б. Öгель видел в этих людях лично верных кагану людей, впоследствии составивших основу его дружины [Ögel В., 1971, c. II, s. 109]. В.Е. Войтов использовал приведенные данные для датировки комплекса Шивээт Улаан, на котором он насчитал 70 тамг, соотнеся их с изначальным количеством сподвижников Кутлуга [Войтов В.Е., 1996, с. 88].

Этот показательный эпизод, указывающий на последовательность создания политического единицы путем увеличения численного состава некоей ставшей ее ядром группы людей, вместе с тем демонстрирует разнообразие трактовок имеющихся сведений. При этом следует отметить, что употребление в древнетюркских надписях числа семь в различных вариациях (17, 70, 700) не является достоверным и, скорее, связано с представлениями тюрков о его ма-

гических свойствах [Roux J.-P., 1965; Гумилев Л.Н., 1967, с. 76; Ögel В., 1971, c. I, s. 37; c. II, s. 147; Рухлядев Д.В., 2005, с. 159–160].

Так или иначе, все эти цифры позволяют поставить вопрос о реальной численности войск Тюркского каганата, а также о качественном соотношении входивших в него подразделений – идет ли речь об обычном кочевническом формировании с поголовным вооружением всего мужского населения, либо мы можем говорить и о наличии каких-то специальных групп воинов, которые могут быть соотнесены с военной дружиной?

В этом плане характерно употребление в Бугутской надписи времен Первого Тюркского каганата «конных воинов» (β’r-’k ‘sp’δy-’[n]) (Б II, стк. 13), косвенно отделяемых от «народа», «страны» (n’βcy-h, n’βcy-kh) (Б II, стк. 5, 12) [Çağatay S., Tezcan S., 1976, s. 249; Gharib B., 1995, p. 98, 94, 229]. Однако контекст не дает повода для однозначной интерпретации – имеется ли в виду косвенное противопоставление всего войска и подданных в целом, включающих все группы населения, либо какой-то группы, связанной с военным делом, населению, лишь потенциально выступающему в качестве ополчения.

Аналогичендругойслучай.В584г.,когдаШа-бо-люэ каганпринимал суйское посольство, он «выстроил войска» (чэнь-бин ) и выставил сокровища. После того как каган согласился принять подданство (чэнь ) китайского императора, в источнике сказано, что его подданные, названные цюнь-ся, что буквально означает ‘подданные’, ‘слуги’, плакали (Суй шу, цз. 84,

с.8б[БичуринН.Я.,1950,с.236;JulienS.,1864a,p.497;ParkerE.H.,1900b,p.5; LiuMau-tsai,1958,Bd.I,S.51;TaşağılA.,2003a,s.156;Қазақстантарихы,2005, 75 б.). Возможно, речь идет о всех подданных, в том числе и представителях народа, для которого, собственно и происходила эта публичная демонстрация

179