55563365

но поздним образованием. Ср. также туркм. чолук чоджук ‘жена’, при чолук ‘подпасок’ [Вамбери А., 2003, с. 78, прим. 48]. По Т. Гюленсою, в çoluk çocuk

‘çocuklara birlikte aile topluluğu’, çoluk от çol + (u)k / çor [Gülensoy T., 2007, c. I, s. 249]. М. Стаховский приводит орхонское (sic!) çoluk ‘family; children; helpers (aile, çocuklar, usak ve hizmetçiler)’, исходя из разговорного в карсском диалекте. çol çocux ‘çoluk çocuk / children family’< пратюрк. *çōl’‘little, small; young (küçük, ufak, genç)’[Stachowski M., 2009, p. 118, 119, 121 / 126, 128, 130].

Т.Текинподзнакомвопросаинтерпретировалčoluq егокак‘atitle(?)’[TekinT., 1968, p. 257, 293, 324], ‘bir unvan (?)’ [Tekin T., 2003, s. 242], сэр Дж. Клосон и Э. Трыярский, восстанавливая saγïr čoluγan, тоже видят здесь личное имя

[Clauson G., Tryjarski E., 1971, p. 21, 29], Т. Хаяси и Т. Осава аналогично ре-

конструируют чтение сочетания как saγїr čoluγan, указав в переводе ‘Saγїr Čoluγan (personal name (?))’ [Hayashi T., Osawa T., 1999, p. 151, 153]. Так же,

по-видимому, читают другие исследователи, которые оставляют это сочетание без комментариев (Х. Ширин Усер, М. Добрович, Э. Айдын).

Приведенный материал говорит о том, что никаких реальных оснований говорить о большой патриархальной семье у тюрков нет, и эта идея являлась умозрительной, будучи основанной лишь на теоретических установках, не учитывающих специфики кочевнического общества.

Подробно отдельные аспекты, имеющие непосредственное отношение к проблематике изучения тюркской семьи, будут рассмотрены ниже в конкретном контексте в специальном очерке о статусе женщины в тюркском обществе.

120

ВОЗРАСТНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ СОЦИУМА ТЮРКОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Возрастнаядифференциацияявляетсяоднойизважнейшиххарактеристик социальной структуры, в том числе у кочевнических обществ. Без выделения этапов социализации, определения тенденций динамики статуса индивида в течение жизни, а также детализации зависимости степени доступа к общественным благам людей от их возраста нельзя рассчитывать на полную и объективную характеристику организации исследуемого социума. Имеющиеся источники и материалы позволяют в различной степени решить эти вопросы на примере общества тюрков Центральной Азии VI–X вв.

В том или ином виде проблема возрастной иерархии у тюрков затрагивалась отдельными исследователями, но не находила целостного отражения в специальных работах. Уже П.М. Мелиоранский остановился на упоминании в надписи Кюль тегину о начале подвигов меморианта с шестнадцатилетнего возраста, отмечая аналогии раннего мужания мальчиков в материалах этнографии и тюркского фольклора [Мелиоранский П.М., 1899а, с. 118–119]. А. фон Габэн, рассматривая личные имена и титулы, встречающиеся в древнетюркских рунических надписях, обратила внимание на такие понятия, как är at ‘мужское имя’, är ärdämi at ‘имя мужественности’, и реже uluγ at ‘великое имя’. Означали ли они какие-то категории, ставит вопрос исследовательница, подразумевалиликакие-тообязанностииправа?[GabainA.von,1953,S.546]95. Сэр Дж. Клосон отмечал er at как ‘имя, которое давалось человеку, или принималось им (?), после его взросления, вместо имени, которое он носил в детстве’[ClausonG.,1972,p.192].Вчастности,исследовательсделалвыводо том, что новое имя принимали мужчины, становясь каганами, и, вероятно, также делали члены верхушки общества, получавшие высокую должность. Это имя состояло из трех частей: название его племени или клана, собственное имя и титул[ClausonG.,1963,p.146].Проблемвозрастнойдифференциацииутюр-

95 Формулировка är ärdämi at у А. фон Габэн является, по-видимому, контаминацией встречающегося в енисейских надписях сочетания är ärdämi (Е 5, стк. 1; Е 46, стк. 2; Е 48, стк.2;Е51,стк.2;Е109,стк.3)и прочтенияärdäm atïm в третьем памятнике с р.Уйбат (Е32), позже повторенного Л. Базеном, но теперь оно не подтверждается (см.: [Кормушин И.В., 1997, с. 112–113; Yıldırım F., Aydın E., Alimov R., 2013, s. 93]). Приведенное А. фон Габэн сочетание uluγ at, видимо, основано на прочтении в древнеуйгурском памятнике «Сутра Золотого блеска» эпитета uluγ atlïγ ‘именитый, славный’[Малов С.Е., 1951, с. 438].

121

ков Центральной Азии коснулся в связи с попыткой разбора древнетюркской ономастики Л.Н. Гумилев [1967, с. 57, прим. 20, с. 82–83]. «Тюрки не носили одного и того же имени от рождения до смерти, как европейцы. Имя тюрка всегда указывало на его положение в обществе. Мальчиком он имел кличку, юношей – чин, мужем – титул, а если это был хан – то титул менялся согласно удельно-лествичной системе», – вероятно, развивая высказанное ранее мнениесэраДж. Клосона,писалон[Гумилев Л.Н.,1967,с. 90].Л.Базенобозначил как ступени взросления категории är āt ‘мужское имя’ и предшествующее ей ‘имя мальчика’ oglan āt(ïm) (Е 45). Это явление, по мнению ученого, имело социальную и военную функцию, поскольку обозначало возраст, в котором человек получает право занимать какие-либо должности [Bazin L., 1974, p. 129]. По-видимому, эти выводы нашли развитие в работах С.Г. Кляшторного. По его мнению, юноша, достигший определенного возраста и получивший er atï ‘мужское имя’, становился полноправным членом тюркской общины и был обязан участвовать во всех мероприятиях, устраиваемых предводителем. Вместе с тем среди факторов, определяющих положение эра в обществе, он называл: во-первых, степень привилегированности рода и племени, к которому он принадлежал в общей системе иерархии, во-вторых, титул и сан, предаваемые понаследствувпорядкестаршинства,и,в-третьих,егобогатство,благосостоя­ ние его семьи [Кляшторный С.Г., 2003, с. 472–476; 2006, с. 468–471; Кляштор-

ный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с. 153–156]. Н. Рахманов [1991, с. 26] указал и на такое явление, как прохождение обряда инициации, связанного с присвоением нового имени (аты). Высказывания о возрастном делении встречаются у И.Л. Кызласова [1996, с. 83–85] в рамках рассуждений о характере тюркского войска. С.А. Угдыжеков, говоря о енисейских кыркызах выделил следующие этапы – «социальные возрасты»: 8–10, 15–16 и 40 лет, при этом промежуток между 8 и 16 годами он отметил как возраст социализации юноши и превращения в полноправного члена общины – эра [Угдыжеков С.А., 2000, с. 16–17]. Исследователь также обратил внимание на существование системы возрастных классов, являющейся, по его мнению, «пережитком именно военной организации» [Угдыжеков С.А., 2000, с. 19, 21], хотя в другом месте он указал, что «отношения между членами возрастных групп строились по схеме родственных взаимоотношений (фиктивного родства), истоки которой восходят к древним представлениям об единстве группы сиблингов», а далее подчеркнул, что именно «традиция выражения отношений социального ранжирования в категориях родственных отношений» оказывала влияние на ранговую структуру воен­ной организации [Угдыжеков С.А., 2000, с. 24–25]. Н.М. Тукешева отмечает значение факта получения «ер-аты» для представителей каганского рода как признание их «воинской харизмы» [Тукешева Н.М., 2006, с. 18]. И.В. Кормушин [2008, с. 296] выделил в енисейских надписях четыре категории имен «для лиц правящего общественного слоя»: юношеское имя (oγlan at), имя му-

122

жа-воина или «ратное имя» (är at), бегское имя и однотипное с ним, но выше рангом наименование высокопоставленных чиновников.

Археологические источники, несмотря на их информативность при исследовании различных аспектов социальной истории тюрков, для реконструкции особенностей возрастной дифференциации кочевников привлекались весьма фрагментарно. Известны лишь отдельные публикации, посвященные анализу различных сторон рассматриваемого явления.

Некоторые характеристики возрастной дифференциации в обществе тюрок Алтае-Саянского региона представлены в статье Г.В. Длужневской [1976]. При этом исследовательница обратила внимание только на специфику захоронений детей и подростков, подчеркнув, в частности, что одним из отличий детских погребений от могил взрослых людей является наличие одного стремени вместо двух [Длужневская Г.В., 1976, с. 194, 196].

Более развернутый опыт выявления признаков возрастной дифференциации в раннесредневековых комплексах этого же региона предпринят С.А. Васютиным [2009а]. Исследователь подчеркнул, что полноценная реконструкция данного аспекта социальной системы номадов по археологическим памятникам практически невозможна в связи со спецификой источниковой базы. С.А. Васютин [2009а, с. 199–200] отметил высокую степень стандартизированности рядовых тюркских погребений, анализ которых позволяет наметить лишьобщиеконтурывозрастнойструктурыкочевников.Основнымивыводами исследователя, представленными в рассматриваемой публикации, являются заключения об особой роли в тюркском обществе женщин в возрасте от 25 до 35 лет, о возможности выделения по археологическим материалам отдельной группы представительниц слабого пола старше 55–60 лет, а также о специфике детских захоронений [Васютин С.А., 2009а, с. 200–201].

Отдельные замечания об особенностях погребений детей представлены в публикациях,посвященныхвведениювнаучныйоборотрезультатовполевых исследований на некрополях тюрков. А.Д. Грач [1960б, с. 71], подводя итоги рассмотрению материалов комплекса Мойгун-Тайга, отметил, что зафиксированная на данном памятнике традиция сопроводительного захоронения овцы связанассимволической«заменой»лошади.Впоследующиегодыкэтойточке зрения присоединились и другие археологи [Бородаев В.Б., Мамадаков Ю.Т., 1985, с. 65; Худяков Ю.С., 2004, с. 48; и др.], объясняя «замену» лошади на овцу в погребениях детей и подростков именно возрастом умерших, которые не являлись полноправными членами социума. Г.В. Кубарев [2005, с. 22] обратил внимание на малое количество детских погребений тюрков и подчеркнул высокую степень вариативности и неустойчивости норм обрядности для таких объектов. В особую группу памятников исследователь выделил детские скальные захоронения, отметив распространение традиции сооружения подобных комплексов в рассматриваемом регионе в этнографическое время.

123

Дальнейшаяразработкавопросоввозрастнойдифференциацииобществатюрков Центральной Азии по археологическим материалам позволила существенно расширить и скорректировать представленные наблюдения [Серегин Н.Н., 2013а].

Нет сомнений, что возрастная дифференциация общества находила отражение в погребальной обрядности и, соответственно, может быть в разной степени реконструирована в ходе анализа материалов раскопок археологических комплексов [Берсенева Н.А., 2011, с. 48–49]. Степень достоверности и объективности полученных результатов определяется многими факторами, в том числе не в последнюю очередь – состоянием источниковой базы, имеющейся в распоряжении исследователя. Учитывая отдельные негативные характеристики археологических материалов по социальной истории тюрков (ограниченное количество антропологических определений, разграбленность значительного количества погребальных комплексов, высокая степень унификации обрядовой практики, локальное своеобразие захоронений на различных территориях и др.), приходится ограничиваться выделением лишь общих тенденций возрастнойдифференциации,неимеявозможностиисследоватьнюансы,столь значимые для целостной характеристики социальной системы кочевников.

Принимая во внимание ограниченное количество погребений, по которым имеются антропологические определения, дробление анализируемой выборки на значительное количество групп, согласно традиционному делению, принятому в антропологии [Алексеев В.П., Дебец Г.Ф., 1964, с. 39], представляется непродуктивным. Более обоснованным в такой ситуации является выделение лишь нескольких основных возрастных групп [Берсенева Н.А., 2011, с. 51]. Такой подход, направленный, главным образом, на выявление общих тенденций и закономерностей возрастной дифференциации в обществе, вместе с тем не исключаетвозможностирассмотрениячастныхнюансов,втомслучаееслиподобные наблюдения обеспечены необходимыми сведениями.

Фрагментарность археологических материалов компенсируется наличием других групп источников, в различной степени отражающих тенденции возрастной градации у кочевников Центральной Азии во второй половине I тыс. н.э. Определенное значение имеют сведения китайских хроник и древнетюркских руническихтекстов,вкоторыхпредставленысюжеты,характеризующиеотдельные стороны возрастной дифференциации в обществе номадов. Письменные источники не содержат прямой информации о возрастной дифференциации, но результаты анализа встречающейся в них лексики, по мнению авторов, удачно соотносятся с картиной, предоставляемой археологическими изысканиями.

Возрастная дифференциация социума тюрков Центральной Азии может бытьрассмотренаврамкахчетырехосновныхгрупп:1)«дети»(до14лет,с выделением промежуточной группы «подростки» – до 18 лет); 2) «юные» или «молодые» (18–25 лет); 3) «взрослые» (25–45 лет); 4) «старшие взрослые» или «пожилые» (более 45–50 лет).

124

Дети. Представительной возрастной группой социума тюрков Центральной Азии, получившей отражение в материалах погребальных комплексов, являлись дети. Анализ материалов раскопок позволил выделить около 40 разного рода объектов, связанных с захоронением представителей рассматриваемой возрастной группы. Значительная часть детских погребений исследована в Минусинской котловине, остальные памятники обнаружены на территории Алтая и Тувы.

Обращает на себя внимание немногочисленность рассматриваемых памятников, составляющих всего около 10% от общего количества известных погребений тюрков обозначенных регионов (более 380), особенно учитывая, что для определения детского погребения в большинстве случаев не требуется заключения антрополога. Вместе с тем данная ситуация не является уникальной.Низкийпроцентдетскихзахороненийотмеченвходеисследованияпамятников целого ряда обществ древности и средневековья [Берсенева Н.А., 2010, с. 108]. Особенно это характерно для кочевых социумов, отличающихся высокой степенью подвижности [Балабанова М.А., 2009, с. 83–84]. Однако судя по имеющимся материалам, основным объяснением зафиксированной ситуации является специфика похоронной обрядности населения тюркской культуры, более подробно представленная ниже. Несмотря на обозначенные обстоятельства, известным образом ограничивающие возможности исследования, имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют представить не только общую характеристику детских захоронений и выделить их отличительные особенности, но также дают возможность для рассмотрения семантики объектов и определения направлений их дальнейшего изучения.

Проведенное исследование основных характеристик погребальных сооружений и ритуала тюрков Центральной Азии продемонстрировало возможность выделения нескольких групп детских захоронений.

Первая группа, наиболее многочисленная (20 погребений), представлена объектами, создание которых предполагало сооружение отдельной курганной насыпи, под которой находилась одна могильная яма. Специфика погребального ритуала позволяет обозначить в рамках первой группы три варианта реализации данного компонента обрядовой практики:

1) детские захоронения в сопровождении лошади (4 объекта): Арга­ лыкты­ -VIII (курган №2), Кара-Тал-IV (курган №4), Даттыг-Чарыг-Аксы (кур-

ган №2), Джолин-III (курган №2) [Трифонов Ю.И., 1967; 1968; 1975; 2013; Кубарев Г.В., 2005] (рис. 1).

2) детские захоронения в сопровождении овцы (11 объектов): Монгун- Тайга-57-XXXVI, Кырлык-II (курганы №2, 4), Перевозинский чаатас (курганы №79, 94), Тепсей-III (курганы №15, 19, 32, 50), Капчалы-II (курганы №10, 17) [Левашова В.П., 1952; Грач А.Д., 1960б; Грязнов М.П., Худяков Ю.С., 1979; Бородаев В.Б., Мамадаков Ю.Т., 1985; Худяков Ю.С., 2004].

125

Рис. 1. Джолин-III, курган №2. 1 – план погребения;

2–10 – предметный комплекс (по: [Кубарев Г.В., 2005, табл. 67–68])

3) «одиночные» детские погребения – без сопроводительного захоронения животного(4объекта):Кара-Тал-III(курган№4),Аймырлыг-XX(курган№14), Катанда-III (курган №7), Белый Яр-II (курган №5), Усть-Чоба-I (курган №3) [Трифонов Ю.И., 1968, 2013; Мамадаков Ю.Т., Горбунов В.В., 1997; Поселянин А.И., Киргинеков Э.Н., Тараканов В.В., 1999; Соловьев А.И., 1999; Овчинникова Б.Б., 2004] (рис. 2).

Ко второй группе отнесены детские погребения тюрков, отличительной характеристикой которых является расположение рассматриваемых объектов под одной курганной насыпью с другими захоронениями. При этом в ряде случаевотмеченоприсутствиеспециальнойнадмогильнойконструкцииввиденебольшой кольцевой выкладки, перекрытия и др. Погребения данной группы (11 объектов) исследованы только на некрополях Минусинской котловины: Бе- лыйЯр-II[ПоселянинА.И.,КиргинековЭ.Н.,ТаракановВ.В.,1999],Тепсей-III [Грязнов М.П., Худяков Ю.С., 1979]. К данной группе также следует отнести детское впускное погребение, исследованное при раскопках кургана №3 могильника Кирбинский Лог [Савинов Д.Г., Павлов П.Г., Паульс Е.Д., 1988], под насыпью которого находились и другие захоронения.

Третья группа включает погребения детей, совершенные в одной могиле со взрослым человеком. Такие объекты раскопаны на некрополях Алтая, Тувы и Минусинской котловины: Белый Яр-II (курган №7, мог. 4, захор. 1); Бийке-IV

126

(курган №1), Кара-Коба-I (курган №47), Кудыргэ (курган №4), Улуг-Хову (курган №54) [Гаврилова А.А., 1965; Кызласов Л.Р., 1979; Могильников В.А., 1990; ПоселянинА.И.,КиргинековЭ.Н.,ТаракановВ.В.,1999;СемибратовВ.П.,Матренин С.С., 2008]. Материалы раскопок обозначенных объектов показывают, что чаще всего ребенок был просто положен рядом со взрослым человеком. При этом в двух случаях останки детей помещены в специальный берестяной туесок. Интересно, что рассматриваемые захоронения зафиксированы как в женских, так и в мужских погребениях.

Рис. 2. Катанда-III, курган №7. 1– план погребения; 2–14 – предметный комплекс

(по: [Мамадаков Ю.Т., Горбунов В.В., 1997, рис. VI])

К четвертой группе отнесены немногочисленные скальные захоронения: Каменный Лог [Соенов В.И. и др., 2002], Юстыд [Кубарев Г.В., 2005].

Пятая группа, выделенная на основании материалов только одного памятника, включает детские погребения, совершенные в межкурганном пространстве. Такие объекты зафиксированы в ходе раскопок на комплексе Урочище Балчикова-III [Шульга П.И., Горбунов В.В., 2002].

По имеющимся материалам представляется возможным определить стандарт погребального обряда детей, характерный для значительного количества рассмотренных памятников тюрков. Он предполагал: 1) возведение наземной конструкции в виде небольшой курганной насыпи; 2) захоронение в неглубокой могильной яме; 3) отсутствие сопроводительного захоронения лошади, в ряде случаев «замененной» на овцу; 4) ограниченный набор сопроводительного инвентаря или его отсутствие. Такие характеристики погребального обряда в разном сочетании зафиксированы при исследовании большинства объектов рассматриваемой серии. Имеющиеся отклонения,

127

отмеченные в ходе раскопок остальных памятников, демонстрируют вариабельность обрядовой практики кочевников.

Представленный стандарт погребального обряда детей демонстрирует высокую степень схожести основных показателей с традициями, характерными для взрослого населения общества тюрков Центральной Азии. Так, не наблюдается существенных расхождений в характеристиках наземных и внутримогильных сооружений. Погребальные конструкции детских захоронений даже выделяются своим разнообразием: каменный ящик, колода, каменная, грунтовая или деревянная перегородка, подбой, приступка, берестяной туесок и др. Вместе с тем достаточно четко фиксируются и отличительные признаки. Относительным показателем детских погребений являются уменьшенные, по сравнению с захоронениями взрослых людей, параметры наземных и внутримогильных сооружений. Кроме того, возрастная дифференциация общества тюрков получила отражение в таких элементах ритуала, как вид и количество захороненных животных, сопровождавших умершего человека. Лошадь присутствовала только в четырех детских погребениях, в то время как в могилах взрослых наличие животного является стандартным показателем. Более чем в половине детских погребений животное отсутствовало. В 11 случаях зафиксирована символическая «замена» лошади на овцу. Данный показатель обряда получил наибольшее распространение на территории Минусинской котловины.

Наиболее существенным признаком, отличающим детские погребения тюрков, является качественно-количественный состав сопроводительного инвентаря. Основная характеристика захоронений представителей данной возрастной группы – редкость или отсутствие большинства категорий предметного комплекса, распространенных в могилах взрослого населения. Наиболее частыми находками в погребениях детей являются ножи и керамические сосуды. Более чем в трети захоронений какие-либо вещи отсутствовали.

Своеобразными вариантами оформления детских погребений тюрков Центральной Азии являются захоронения в межкурганном пространстве, а также скальные объекты. Фиксация таких комплексов и немногочисленность «стандартных» памятников, связанных с представителями рассматриваемой возрастной группы, дает основания для утверждения о том, что захоронение далеко не всех умерших детей предполагало реализацию всех традиционных норм обрядовой практики. Не исключено, что определенная часть детских погребений еще неизвестна в связи с несовершенством методики раскопок (неполнотой исследования межкурганного пространства), а также очевидной сложностью обнаружения скальных объектов. Следует признать, что предположение о связи незначительного количества детских захоронений тюрков с тем, что далеко не для всех умерших сооружался «стандартный» погребальных комплекс, является лишь гипотезой, требующей подтверждения в ходе дальнейших археологических исследований.

128

Итак, материалы раскопок детских погребений тюрков, несмотря на их немногочисленность, демонстрируют определенный уровень вариабельности признаков, обусловленных, судя по всему, как возрастными и индивидуальными особенностями, так и заметной социальной дифференциацией внутри данной группы. В этом контексте важно подчеркнуть, что обнаружение «богатых» захоронений, очевидно, демонстрирует существование «предписанного» статуса, определявшегосязнатностьюсемьиилирода.Очевиднымявляетсядовольнораннее взросление детей, наиболее характерное для представителей элиты номадов.

Письменные источники не дают прямой информации, касающейся детей

вобществе тюрков. В памятниках древнетюркской письменности встречается несколько терминов, семантика и грамматические функции которых позволяют сделать ряд выводов. Дети мужского пола обозначались терминами oγul и urï.

Термин oγul служил, как правило, для обозначения «сыновей» или «де-

тей» [Radloff W., 1895, S. 355; Orkun H.N., 1994, s. 821; Gabain A. von, 1950, S. 320; Малов С.Е., 1951, с. 403; 1959, с. 100; Древнетюркский словарь, 1969, с. 364; Clauson G., 1972, p. 83–84; Rybatzki V., 2006, S. 56], но не «потомства»

вцелом, как полагали некоторые исследователи [Бернштам А.Н., 1946б, с. 90; Покровская Л.П., 1961, с. 17, 20]. Бильге каган, говоря о смерти сына, называет его uluγ oγul (БК, Ха, стк. 10), где первое слово – «большой», «старший» [Древнетюркский словарь, 1969, с. 610]. В стк. 6 второго таласского памятника atasï atï tuγan-a oγlï atï qara čor (Тал II, стк. 6), где имя qara čor, судя по всему,

принадлежит меморианту, так как упоминается выше (Тал II, стк. 4–5), а сочетание atasï atï встречено также в девятом таласском памятнике (Тал IX, стк. 5), формулу oγlï atï следует переводить именно как ‘имя сына’, а всю фразу: ‘Имя его отца – Туган, имя сына – Кара-Чор’ [Джумагулов Ч., 1982, с. 12] (Ср.: [Yıldırım F.,Aydın E.,Alimov R., 2013, s. 286]). Аналогично во второй Карабал-

гасунской надписи (стк. 12) buqa oγlïm atï ‘Бука, имя моего сына’ [Osawa T., 1999b, p. 144, 145, pl. 6; Alimov R., 2016, s. 30, 31]. Термин oγul известен и как часть имен собственных, в том числе титулов [Orkun H.N., 1994, p. 912; QuliyevƏ.A.,1999,s. 70;Rybatzki V.,2006,S.57].Этимологиятерминаостаетсяневыясненной (см.: [Doerfer G., 1965, S. 81–82; Севортян Э.В., 1974, с. 416–417;

Сравнительно-историческая грамматика, 1997/2001, с. 314]).

Значение термина urï в древнетюркских рунических текстах [Radloff W., 1895, S. 359; Orkun H.N., 1994, s. 876; Gabain A. von, 1950, S. 347; Малов С.Е., 1951, с. 439; Древнетюркский словарь, 1969, с. 614; Clauson G., 1972, p. 197]

соответствует указанному у Мах̣мӯда ал-К̣āшгurị̈ар–ū‘дети мужского пола’

(al-ḍakar min’l-awlādurï), oγlan – ‘сыновья’ [Divanü, 1985, c. I, s. 88; Mahmūd al-Kāšγarī, 1982, p. 123; Мах̣мȳд ал-К̣āшг̣арū, 2005,120;сМах. ̣мȳд ал-К̣āшг̣арū, 2010, с. 117; Gömeç S., 2002, s. 141]96. Ср. также urï oγlanlïγ (‘имеющий сына’)

96 П.А. Будберг отмечает термин urï ‘son’, ‘male descendant’ в языке табгачей [Boodberg P.A., 1979, p. 230].

129