Выпуск 12

лежит прежде всего в истории — в политике изоляционизма, проводившейся сёгунатомТокугава[Нитобэ, 1907, с. 37–38]. Дляпреодоления«узколобости» Нитобэ рекомендовал проводить колониальную экспансию. Сам он стал в 1908 г. первым заведующим кафедрой колонизации в Токийском университете.

Еще одно направление поисков было направлено на выявление национального характера кактакового, вне жесткой привязки к географическим или историческим реалиям. Так, например, Кисимото Нобута (1866–1928) в 1902 г. выпустил брошюру «Пять особенностей японцев» («Нихондзин-но готокусицу»). Текст брошюры представляет собой стенограмму лекций, прочитанных в молельном доме Иицукан, принадлежавшем унитарианской церкви, которая,

вчастности, ставила целью просветительскую и благотворительную работу среди рабочих. Сам Кисимото играл активную роль в деятельности японской унитарианской церкви, известной своей неортодоксальностью. Он написал несколько религиоведческих работ и учебников английского, преподавал английский язык в университете Васэда.

Кисимото отнес к особенностям японского характера следующие: 1) любовь к чистоте; 2) жизнерадостный, активный характер и любовь к прекрасному, порожденную красотой японской природы; 3) способность к восприятию нового и переработке его на свой лад; 4) воспитанность и этикетность поведения; 5) нестяжательство и справедливость. Все эти свойства признаются либо уникальными, либоразвитымивяпонцахбольше, чемвдругихнародах. Кисимото призывал сохранять эти качества и в будущем. Определив пять положительных свойств японцев, Кисимото верил, что в самом скором будущем они позволят Японии занять ведущие позиции в мире [Кисимото, 1902, с. 68]. В то же время в конце своеготруда Кисимото выделил итри отрицательные черты, от которых следует избавиться: 1) нетерпеливость и непоследовательность, склонность бросаться из стороны в сторону (пример: студент, который вроде бы увлекся английской литературой, через короткое время увлекся литературой японской, и вот так, не умея сосредоточиться на главном, человек ничего не достигает в жизни); 2) склонность жить сегодняшним днем, не думать о будущем, роскошествовать и не делать накоплений. В этом отношении японцы уступают европейцам и китайцам; 3) физическая неразвитость японца, малый рост, болезненность. Не предлагая конкретных мер для исправления ситуации, автор вспоминает свои переживания по поводу собстенного малого роста в пору пребывания в Америке, и призывает японцев не гордиться своей статью перед теми людьми, которые уступают им в этом отношении [Там же,

с. 68–79].

Таккактекстпредставляетсобойзаписьлекции, внемотмеченыособенно «удачные» места, которые публика встречала громким смехом. Это касается,

вчастности, и выпадов Кисимото по отношению к иностранцам: европейцы редко моются, а если и моют свое тело, то прежде всего видимые места— руки и лицо, так что у них воняют подмышки; вместо того чтобы регулярно мыться, они предпочитают чаще менять одежду; американцы редко чистят зубы — именно поэтому им пришлось усовершенствовать свою зубоврачебную технику; корейцыживутневдомах, авкаких-тосвинарниках... Темнеменееследует

отметить и критический настрой автора по отношению к самим японцам и явное нежелание ассоциировать себя с официозом: о синтоизме, императоре и непрерывной династии не сказано ни слова, хотя в то время такие реверансы уже стали почти обязательными.

Эти слова были сказаны вместо него Хагой Яити, который в 1907 г. опубликовал небольшую книжку «Десять этюдов о национальном характере» («Коку- минсэй-но дзю:рон»). Хага был явно знаком с сочинением Кисимото— недаром в предисловии, которое написал литературовед Хисамацу Сэнъити (1894– 1906), в качестве непосредственного предшественника Хаги в деле исследования японского национального характера упоминается именно Кисимото. Будучи фактически согласен с Кисимото по некоторым конкретным пунктам (правда, фамилия Кисимото далее нигде не упоминается), Хага практиковал совсем другой подход: он рассматривал японский народ не сам по себе, а в его отношении к государству. Васэда был частным университетом либерального направления, а Токийский императорский университет представлял собой цитадель официоза. Кисимото был христианином, сын синтоистского священника Хага призывал поклоняться синтоистским божествам. В своей книге Хага выступил фактическим оппонентом Кисимото.

Рассуждения Кисимото строились преимущественно на личных наблюдениях. Что до Хаги, то в соответствии со своей основной специализацией он опирается прежде всего на произведения классической литературы. Он ссыла-

етсяна«Кодзики», «Нихонсёки», «Манъё:сю:», молитвословиянорито, «Такэтори моногатари», «Кондзяку моногатари-сю:», «Удзи сю:и моногатари», на «Записки у изголовья» Сэй-сёнагон, воинский эпос гунки, пьесы кё:гэн, произведения Ихара Сайкаку, Мотоори Норинаги, Рай Санъё: и т.д.

В предисловии Хага постулирует, что при рассмотрении отдельной личности и целого народа следует использовать два параметра: внешний и внутренний. Каждый человек обладает определенным обликом и внутренним миром, каждый народ следует описывать таким же образом, отдавая при этом приоритет внутреннему. Ибо внешность обманчива: европейцы выглядят одинаково, но каждый народ пользуется своим языком и обладает собственной культурой. В Японии существуют региональные различия, но при сравнении с европейцами обнаруживается, что по своей внутренней сути все эти люди — японцы. Их объединяет общий характер ( , сэйсицу), который оказывает влияние на культуру и продуцирует политическое устройство, законы, язык, литературу, обычаи, а они, в свою очередь, влияют на национальный характер [Хага, 1945, с. 2]. В нынешнем мире вроде бы наблюдается глобализация, но, с другой стороны, видна и тенденция к разобщению. Русский царь призывает к миру, но в самой России происходят еврейские погромы. Америка поддерживала японо-английский союз, но одновременно преследовала «желтых» на своем тихоокеанском побережье. Узнавая других, мы узнаем и себя. Япония заимствовала в древности китайскую и индийскую культуру, но ныне все восточные страны пассивны, и только Япония стала мировой державой. Как ей удалось переработать заимствованное и сделать его своим наследием?

ки).

4.Любовь к травам и деревьям, радость от любования природой

,кусаки-о аи си, сидзэн-о ёрокобу).

Основной целью труда было выявление моральных основ японского народа. Забота о морали представлялась важнейшей задачей мыслителям и литераторам эпохи Токугава. Хага унаследовал эту установку. Недаром «Повесть о Гэндзи» вызывала в нем такое раздражение: «Весьма прискорбно, что мы должны ценить в качестве шедевра нашей литературы произведение, которое описывает такое разложившееся общество. Ужасно, что ученики принуждены читать его в качестве учебного пособия» [Хага, 1899, с. 117]. Литераторы эпохи Токугава поневоле имели ограниченную аудиторию, поскольку тогда не существовало такого понятия, как «японский народ». Что до Хаги, то он обращался ко всей нации. Обращаясь к словесности, он рассчитывал продемонстрировать нации ее литературное отражение.

Хага считал главными свойствами японского народа верность императору

ипатриотизм, повторял уже ставшие привычными к этому времени тезисы о непрерывности императорской династии (закреплено в конституции), неразрывной связи между императором и народом, которые соотносятся как отец

имладенец (такое соотнесение обычно для императорских указов). В чем же секреттакого единения? Есть иностранцы, которые объясняют силу японского солдата тем, что он каждый день ест государственный флаг (рисовый колобок онигири с красной маринованной сливой умэбоси) и тем поднимает свой боевой дух, но это убогое материалистическое объяснение. Дело в древнем духе верности императору [Хага, 1945, с. 18]. Верность императору — это верность стране, онинеразделены, какнаЗападе. ТамтолькоЛюдовикXIV понимал, как должны обстоять дела, о чем свидетельствует его заявление: «государство — это я» [Там же, с. 19].

Во втором этюде [Тамже, с. 20–34] утверждается, что сохранение императорскойсистемысталовозможнымпотому, чтовЯпониидосихпор, несмотря на атрибуты современного государства (демократию и парламент), почитают предков, что и обеспечивает передачу традиции. В японских христианских семьях нет алтаря для поклонения предкам, христиане отказываются молиться в синтоистских святилищах. Мы, дескать, поклоняемся только своему единому Богу (камешек в огород Кисимото). Это происходит потому, что они

не понимают основ нашей государственности (кокутай). Ведь что может быть естественнее, чем склонять голову перед родителями? На Западе всюду стоят памятники выдающимся деятелям, в знак уважения к ним приносят цветы. Синтоистское святилище выполняет ту же самую функцию. В святилище Ясукуни почитают память погибших героев, но никакого отношения к религии это не имеет.

Втретьем этюде [Там же, с. 35–48], посвященном «посюсторонности», говорится о том, что в синтоистском мифе не ставился вопрос о потустороннем мире, потомучтояпонцынедумалиопосмертномсуществовании, апотомуне боялись смерти, и все их мысли обращены к жизни в этом мире. Даже приход буддизма не смог переломить ситуацию (самое массовое течение японского буддизма — амидаизм — с его упором на райское/адское воздаяние автор вежливо обходит молчанием). Поэтому самураи с такой легкостью расставались с жизнью ради своего сюзерена (вдохновляющими примерами служат история

осорока семи ронинах и жизнь Кусуноки Масасигэ), а нынешние подданные с готовностью умирают ради императора и родины, что было блестяще продемонстрировано ими во время японо-русской войны.

Наша сосредоточенность на «этой» жизни явлена в прагматизме, который японцы обнаруживают в процессе заимствований: из иностранного опыта отбрасывается дурное, берется только хорошее, которое переосмысляется в соответствии с собственной картиной мира. Так, заимствуя из Китая конфуцианство, мы отвергли концепцию мандата (приказа) Неба, поскольку она предполагает смену династии; в Китае на первом месте стоит сыновний долг, а у нас — долг перед императором. Вульгарное заимствование — это обезьянничанье, номывсегданасыщаемзаимствованиясвоимдухом. ЗаимствуяуАнглии, Франции и Германии, мы усовершенствовали в техническом отношении армию и флот, но придали им японский дух.

Вчетвертом этюде [Там же, с. 49–62] автор рассуждает о прекрасной японской природе, выявленности четырех времен года, благодаря чему японцы обладают улыбчивой и жизнерадостной натурой. Поскольку окружающая среда такхороша, онавызываетпривязанностькэтойжизни, способствуетразвитию искусств и поэзии. В отличие от европейского искусства, в нашем искусстве и стилежизнибольшевыраженрастительныйэлемент(растительныекрасители, узоры, пища; блюда— в форме растений и цветов; цветочные имена женщин в «Повести о Гэндзи»). Икэбана, интерьерные крошечные садики хаконива, бонсай— все это естьтолько у нас. Что могут противопоставить этому европейцы? Только срезанные цветы, собранные в букет. Самураи восхищались цветами, а европейские рыцари — прекрасными дамами. Нет другого такого народа-поэ- та, как японцы. Даже приговоренные к смерти преступники сочиняют перед казнью стихи.

Пятый этюд [Там же, с. 62–75] рассказывает об оптимизме и жизнерадостностияпонцев, которые, помнениюавтора, относятсяксангвиникамипохожи нравом на итальянцев. Этому способствует прекрасный климат, обилие солнца. Японцев легко представить себе с венками на головах, с барабаном, они похожинабабочек, порхающихвокругцветов. Ихрадостныйнастройвыражается

ив любви к веселящей сердце выпивке. Уже Отомо-но Табито воспел в «Манъ- ё:сю:» винопитие. Такжерадуютсяяпонцыицветениюпрекраснойсакуры. Это

инемудрено: ведь сакура и сакэ — слова однокоренные (на самом деле сакура происходит от саку, цвести). Сакура — не только наш национальный цветок, она еще и символ нашей армии. Цветы сакуры зацветают разом, ее лепестки красиво облетают под ветром. Точно так же и японский воин: он красиво (буквально «по-цветочному», ханабанасику) сражается и красиво (бесстрашно) опадает-умирает. Японцыживутвсоответствиисприродой, радостноиполноценно. Буддизм воспитывает отвращение к жизни, но в японцах этого нет. Они живут здесь и сейчас, не задумываясь о посмертном. Японцы не любят слишкомдолгогоревать, онивсегдадеятельны. Поэтомуонисмелоотправляютсяна поле боя, смело сражаются и смело погибают.

Вшестом этюде [Хага, 1945, с. 76–86] превозносятся простота и безыскусностьяпонскогостиляжизни,которыйтожеберетсвоеначаловприродныхусловиях. Японскийтабак— не крепкий и не едкий. Японские цветы красивые, но не пахучие, птицы красивые, но голосистых мало. Японцы всегда ели много рыбы, а мяса — мало. Рыба — продукт нежирный, и вкус японских блюд по сравнению с китайской и европейской кухней — ненавязчивый, легкий. Сасими, похлебки суимоно, заливаемый чаем рис тядзукэ — вот достоинства японской кухни. Европейская кухня использует мясо и масло, вкус — насыщенный и резкий. Даже в чай и кофе европейцы добавляют сахар и молоко. В Японии же господствует «вкус Дзэн» (Хага явно не относит Дзэн к буддизму и называет его Дзэнсю — «школа дзэн»). Япония позаимствовала вместе с буддизмом золотую пышность, но сохранила и безыскусность синто (например, в святилище Исэ). Дзэн соответствует этой эстетике. Вкус Дзэн выражается в скромности, непритязательности, простоте, безыскусности. Дзэн— это коммуникация от сердца к сердцу, ему претит многословие, из Дзэна родился Путь воина — Бусидо. Японской поэзии свойственнакраткостьипростота. Европейскиеинтерьерызагроможденымебелью, японские — нет, наши жилища погружены в полумрак. Идеал — это скромная чайная комната размером в четыре с половиной татами. Западная женщина утопает в кружевах, шляпка украшена искусственными цветами, платье — с оборками, что отличает ее от японки, кимоно которой образует одну четкую и приятную линию. Западная опера— это пышность, атеатр Но— простота.

Седьмойэтюд[Тамже, с. 87–96] посвященлюбвикмаломуиумениюсоздаватьмалое, чтоимеетоснованиявособенностяхокружающейсреды. Японские горы низкие и прекрасные, они хороши не высотой, а поросшими деревьями склонами. Реки— короткие, мелкие и чистые. Гигантский Нил подвигает строить величественные пирамиды, но в Японии таких грандиозных рукотворных объектов не существует. Под индийским и китайским влиянием мы создали величественные храмы и статую Большого Будды в То:дайдзи (в Наре), но следует иметь в виду, что высота самого высокого японского храма То:дзи (Киото) меньше Эйфелевой башни в десять раз. Репрезентативными же следует признать крошечную чайную комнату, хайку, миниатюрные сады, бонсай, икэбану, воспевание в поэзии маленьких объектов (ягодытута, ракушки, камушки, цветочки). Европейцы используют большиетарелки и чашки, а японцы— малень-

кие. Европейская еда — это кусища, а у нас — кусочки. Европейские зубочистки — это четыре-пять сун, а у нас — один. Даже лошади и собаки у нас меньше европейских.

Японцы едят палочками, и это развивает мелкую моторику, благодаря которой мы хорошо делаем маленькие предметы. Всякий убедится в этом, взглянув на гарды цуба, печати, доски для ксилографии, резьбу на рисинках, оригами, нэцкэ. А европеец даже карандаш поточить как следует не умеет. Поскольку у нас хорошо получается мелкая работа, то и слава наших превосходных спичек докатилась до заграницы.

Восьмой этюд [Там же, с. 97–107] начинается с описания чистоплотности японцев. Мы — народ, который любит чистые циновки и чистоту вообще, что резко отличает нас от китайцев. Никто в мире не любит так купаться, как мы. В Токио более 800 общественных бань. Множество фуро: имеется и в частных домах. Из 1 млн 300 тыс. токийцев однатреть купается каждый день. Привычка купаться обладает длинной историей— отчасти из-затого, что в Японии очень много горячих источников. И даже императоры ездили на источники (пример: императрица Суйко, на троне 592–628). Европейцы всегда отмечают чистоплотность японцев, особенно когда приезжают к нам после пребывания в Китае. В синтоистском мифе одни боги порождают других богов после ритуального омовения мисоги. Загрязнение телесное есть загрязнение душевное— так думали древние японцы. Ритуал великого очищения оохараэ, отправлявшийся в древней Японии, доказывает это. С точки зрения научной, древние японцы с помощью мытья избавлялись от бактерий и болезней.

Понятие «чистоты» связано с понятием физического и ритуального «загрязнения» кэгарэ. Именно поэтому практиковалось затворничество в случае смерти людей и домашних животных, родов (у людей и домашних животных), выкидышей, менструации. Большинство видов загрязнений связано с женщинами, поэтому неудивительно, что мужчина по сравнению с женщиной считается более высоким существом и женщин не допускают к участию в разных ритуалах, запрещают подниматься на гору Фудзи, до недавнего времени им не дозволялось совершать паломничество в Исэ. В древности греки и римляне тоже любили чистоту, но потом перестали, а вот японцы сохранили свои древние обыкновения, которые имеют истоком богов. После родов мать 30 дней не посещает святилище. Младенца тоже нельзя туда носить. Вернувшись с похорон, разбрасывают перед воротами соль, чтобы избавиться от скверны. Очистительные ритуалы выражают нашу любовь к посюсторонней жизни. Территория святилища должна быть чиста. Там ни в коем случае нельзя справлять малую нужду (про большую, правда, ничего не сказано), а перед входом на священную территорию следует помыть руки. А вот европейцы (именно так, без всякого перехода) имеют обыкновение хранить обувь и шляпы в одной коробке, немоютрукпослетуалета. Японцынепременномоютсяцеликомпередтем, как показаться на людях или участвовать в каком-нибудь ритуале. Европейцы же перед выходом из дома ограничиваются бритьем.

Посколькуяпонцысодержаттелоиоколотелесноепространствовчистоте, их помыслы тоже чисты. Мы ценим честь больше денег. В Китае берут взятки

нескрываясь, авотвЯпониивзяточничествавсегдабыломало. Когдажеслучаютсяпубличныескандалы, связанныескоррупцией, всеяпонцывозмущаются.

ВЕвропе за любую услугу полагается платить «комиссию», но в Японии это немыслимо. ПередвходомводворецвСан-СусивПотсдамедажевиситтабличка, чтобы не давали чаевых гидам, и это свидетельствует о распространенности такой порочной практики. Если дать монету смотрителю дворца в Неаполе, то он достанет вам из витрины экспонат, который запрещено трогать руками.

Вмузее Гёте в Веймаре гид клянчил чаевые у важного сановника. Все это я видел собственными глазами! — пишет Хага. Немецкий судья Прост рассказывал, что пытался всучить чаевые кондуктору в поезде, японскому городовому, но те отказывались, что вызвало его искреннее удивление. Удастся ли сохранить наши прекрасные обычаи на вечные времена?

Вдевятом этюде [Хага, 1945, с. 108–120] речь идет об этикетности поведения, которая так поражает иностранцев. Даже прохожие в Японии кланяются друг другу, в зависимости от обстоятельств поклоны могут быть глубокими и неоднократными. В европейском (немецком?) театре, — вспоминает Хага, — я видел пьесу, в которой придворные не кланялись королю как следует. Все приветствия у европейцев — стоячие. Они кивают друг другу, пожимают руки,

кполу не припадают. В семье они не соблюдают почтительности по отношению к родителям, младший брат не почитает старшего. В Японии градации вежливости — это наследие феодализма и сложных вассальных отношений. Иерархичность общества восходит ко временам богов, когда божества ранжировались по степени значимости. В будущем язык упростится, но вежливость речинедолжнаисчезнуть, она— нетольконаследиефеодализма. Манеры— не только для людей, манеры — и для себя, чтобы ощущать себя культурным. Поэтому даже для совершения харакири существуют строгие предписания. В Китае тоже присутствовала этикетность поведения. Конфуций утверждал, что, если у человека отсутствуют манеры и этикетность, он не может обладать правильным сердцем. Но в Китае династии много раз менялись, а у нас— древняя и неизменная династия, поэтому мы и смогли пронести свою церемониальность сквозь века. Поначалу она проявилась в древности в почитании богов и предков, а потом перешла и в повседневную жизнь.

Европейцы проявляют эмоции на людях, но мы не любим показывать свои горести. Мы плачем сердцем, а не глазами. Японцы не обнимаются и не целуются на людях. Поэтому европейцы думают, что отношения у японцев в семье — холодные. У европейцев тоже есть сложные этикетные правила — рыцарское отношение к женщине, что чрезвычайно странно для нас.

Взаключительном этюде [Там же, с. 121–133] Хага Яити рассуждает о миролюбии и доброте японцев. После японо-китайской и японо-русской войн европейцы заговорили про воинственность японцев и исходящую от них «желтую опасность», остерегаясь, что японская армия может вторгнуться в Европу. Да, с древних времен мы были мужественным и смелым народом, потом у нас появился кодекс Бусидо. Но японцы никогда не были агрессивным народом и проявляли свой воинский духтолько для оборонительных целей. Самурайский меч— этонеорудиеубийства, асредствосамозащиты. Настоящийсамурайни-

когда не обнажал свой меч без веской причины. В последнее время популярностью пользуется воинское искусство под названием дзю:дзюцу (джиуджицу, дзюдо), которое практикует Кано Дзигоро (1860–1938). В Японии у него семь тысяч учеников, дзю:дзюцу стало популярным в Европе и Америке. Дзю:дзюцу передает истинный самурайский дух, это искусство мягкости, а не твердости, оно предназначено для самообороны, соответствует духу знаменитого фехтовальщика Цукахара Бокудэн (1489–1571). Древняя императрица Дзингу Ко:гу напала на страну Силла не простотак, а потому что Силла не слушалась наших приказов. Сражения с вторгшимися в Японию монголами, движение за покорение Кореи в первые годы Мэйдзи, японо-русская война были следствием нанесенных нам оскорблений. Япония всегда относилась к другим народам великодушно. Когда хаято и кумасу (древние «варварские» племена, обитавшие на территории Японии) проявляли покорность, к ним относились именно так. То же самое касается и тех народов, которых покорил первоимператор Дзимму. Когда в древности в Японию попадали корейцы, им давали землю. Много корейских родов представлены в генеалогических списках «Синсэн сё:дзироку» (815 г.), куда были занесены аристократы. В нашей истории не найти примеров зверских убийств покорившихся иноземцев. А в китайской истории такие случаи есть, и китайцы даже, бывало, поедали трупы своих врагов. Наши солдаты никогда не мучают чужих женщин, а вот русские солдаты и казаки в Благовещенске в 1900 г. утопили в Амуре и убили несколько тысяч жителей Маньчжурии. Всем известны зверства испанцев при завоевании Южной Америки. Белые люди — расисты, они обращаются с неграми как с нелюдью. Европейцы обращали иноземцев в рабов и торговали ими. В Японии тоже существовало в древности рабство, но людьми у нас не торговали. В отличие от европейских мифов и сказок, где часто повествуется о жестокостях и убийствах, в японской литературе таких случаев описано очень мало. А если они и встречаются, то речьидетозаимствованныхизКитаясюжетах. Чтодосамураев, тоониобладали чувством долга и сострадания. Поэтому и деятельность японского Красного Креста оказалась такой эффективной.

Японцы не любят убивать животных. В древности они ели оленей и зайцев, но мясо домашних животных не ели никогда. И теперь очень мало японцев, которые убивают кур, которых содержат. И это не влияние буддизма, как можно было бы подумать, а исконная суть японцев. Поэтому и животноводство не получило у нас развития. На Западе, где только совсем недавно было упразднено рабство, теперьсталисоздаватьобществазащитыживотных, аунаскживотным всегдаотносилисьхорошо. Нетолькокрестьянежалеюткоровилошадей, зафиксировано сколько угодно случаев, когда солдат проливает слезы, расставаясь с призванным на военную службу конем. Самураитоже любили своих коней.

Крометого, японцы веротерпимы. Это правда, что при сёгунате запретили христианство и преследовали верующих, поскольку они представляли угрозу государству, но случаи крайней жестокости были редки. Японцев заставляли наступать на икону, чтобы определить, является ли данный человек христианином, но разве можно это сравнить с религиозными преследованиями в Европе! Пыток и казней в истории Японии наблюдается тоже меньше, чем там.

В Японии мягкий климат, в нем не явлены крайности — таковы же и японцы по своему характеру. Японцы — земледельцы, они мирно обрабатывали свои поля и не стремились никого завоевывать. Но европейцам следует помнить, что японцев, как и другие «цветные» народы, не следует оскорблять и покорять— впротивномслучаеимирнаябогинясолнцаАматэрасуможетпроявить свою воинскую стать.

Если сравнить рассуждения Хаги Яити и его предшественника Кисимото Нобута, то они более или менее совпадают относительно чистоплотности японцев, их жизнерадостности и активности, способности адаптировать заимствования, чувства прекрасного, этикетности поведения. Однако Кисимото говорил про характер японцев в условиях мира, а Хага Яити интерпретировал особенности японского национального характера прежде всего с точки зрения готовности к войне и смерти за императора и родину. Этот вид смерти рассматривается как несомненное достоинство. Твоя личная смерть угодна стране, то есть всем японцам. При этом Хага несколько раз повторяет, что добровольный уход по другим, личным причинам, самоубийство как таковое недопустимо, поскольку прекрасная жизнь японца не дает для этого оснований.

Те недостатки, которые обнаруживал Кисимото у японцев, Хага Яити либо не замечал, либо интерпретировал в положительном ключе. В ответ на мнение Кисимото о слабом физическом развитии японцев, Хага возражал, что рикши обладают сильным телом и становятся прекрасными солдатами [Хага, 1945, с. 73]. Кисимотобраниляпонцевзато, чтоонитранжирыиживутсегодняшним днем, Хага же говорил: да, японцы не любят копить, как евреи (на отрицательном отношении к евреям сказалось, видимо, его стажировка в Германии), что свидетельствует о широте их натуры. Переменчивость же японцев позволяет им легко осуществлять реформы [Там же, с. 72–73]. Что до сосредоточенности на сегодняшнем дне и пренебрежения будущим, то Хага постоянно повторяет: именно это свойство позволяет японцам легко жертвовать жизнью во имя родины и императора. Кисимото утверждал, что славентот народ, который сумеетвнестивкладвмировуюцивилизацию[Кисимото, 1902, с. 4], Хагажеговорил, что в последнее время получил нежелательное развитие космополитизм,

сэкайсю:ги [Хага, 1945, с. 135].

Вдоволь нахвалив японцев и заявив, что Япония стала «первейшей державой Востока», Хага в заключение позволяет себе навести критику [Там же, с. 134–136]. Она заключена в том, что не все японцы хранят в себе те свойства, которые описал Хага в качестве образцовых и которыми обладали древние японцы. Сейчас появились люди, — утверждает автор, — не отвечающие почтительной благодарностью на благость божеств, в их домах нет синтоистской божницы камидана. Появились и такие, кто из-за финансовых раздоров подает на родителей в суд. Попадаются мужья, которые обращаются женами, как с равными, и обращаются к ним на «сан». Получили распространение индивидуализм, космополитизм, социализм. Борьба за существование, конкуренция распространены на всех уровнях. Современная литература должна «пробудить народ, который сокрыт в древней цивилизации». Нынешние концерты лишают людей привычки к старой музыке. Строятся кирпичные здания, скромная