Arkhangelskiy_A_Gumanitarnaya_politika_M_2006
.pdfпрокуратура возбудилась до состояния уго ловного дела. Сорокина обвиняют в распро странении порнографии. Второго суд должен был обвинить или оправдать по делу о неза конном хранении оружия — но в очередной раз отложил рассмотрение. Оба сюжета со провождались мощным пиаром, освещались телевидением и газетами, оба по инерции вы страивались в один ряд. А зря.
Литератор Сорокин может нравиться, мо жет навевать скуку, а может вызывать присту пы тошноты; ничего от этого не меняется. Он остается профессиональным продавцом слов. И уголовное преследование против него не возможно. Потому, во-первых, что слова эти никак нельзя назвать порнографическими. Хотя вполне можно назвать их богомерзки ми — но эти вопросы находятся в юрисдик ции Страшного суда, а не в ведении москов ской прокуратуры.
Во-вторых, настоящее порно валяется на каждом уличном прилавке, хоть в книжном виде, хоть в кассетном. И никакой прокурор на него не реагирует. Очевидно, помня про малютку Скуратова.
В-третьих, если повнимательнее разо браться с законодательством, то оно запреща ет лишь незаконное распространение порно графии; так что, если вы впишете в устав своего ЗАО или ООО пункт о продаже продук
8о
ции порнографического содержания, ни один целомудренный милиционер не сможет раз вести вас на деньги.
Литератор Лимонов также может нравить ся — людям не очень строгих вкусов. У цени телей изящной словесности он может пробуж дать желание швырнуть графоманский лепет
вкорзину, как это делает в своей книжной те лепрограмме «Графоман» Александр Шата лов. А может просто вызывать усмешку. Так, по преданию, Юз Алешковский в ответ на гор деливое восклицание Лимонова: «Я русский писатель!» — язвительно возразил: «Какой ты русский? Ты цитрусский». Главное, что тут случай принципиальный. Нелитературный.
Между тем на лимоновские слушания слетелась голодная (а может быть, и сытая) литературная стая. Национал-большевика поддерживал национал-бестселлер Александр Проханов, которого в принципе тоже могут привлечь за разжигание межнациональной розни, но пока лишь награждают. И все, от Проханова до Виктора Ерофеева, объясняли доверчивым журналистам: оно конечно, Ли монова взяли в доме, который превратился
всклад оружия. Но Эдуард — писатель, нату ра тонкая, ранимая. Он не всегда различает, где реальность, а где игра. Ему надо собирать жизненный материал, а власть у нас жесто кая, не делает различия между обычными
81
людьми и литературными... Вот опять же и Сорокин... Журналисты верили и охотно пересказывали эти бредни своим зрителям.
Но Сорокин, прошу прощения, не является лидером политической организации. А Лимо нов — является. Если завтра у Сорокина паче чаяния свинтят номера из-за отсутствия тех осмотра, кому придет в голову оправдывать его тем, что он книжки пишет? Такая же глу пость — делать какие-то скидки политику Ли монову за то, что в свободное от политиче ской борьбы время он составляет слова из букв, а предложения — из слов.
Он не виновен? Следовательно, должен быть оправдан. Как всякий гражданин. Он ви новат? Значит, должен быть осужден. На об щих основаниях.
Впрочем, ничего нового мы не наблюдаем. Привычка наделять литераторов, журнали стов, вообще «творцов» особыми граждански ми полномочиями — давняя, заложенная еще романтиками, а затем многократно опошлен ная. Помнится, несколько лет назад вся куль турная, телевизионная и газетная обществен ность была страшно возмущена арестом стихотворицы Алины Витухновской. Не по об винению в литературных грехах, а по подоз рению в продаже наркотиков. На защиту юной девы встал активно стареющий ПЕНцентр. Доводы были те же, что и в нынешнем
82
случае с Лимоновым: Витухновская — поэт, следовательно, наркотики может лишь упот реблять, распространять же ни-ни; руки прочь от нашей Алины.
Еще раз: если бы литературная обществен ность просто обороняла гражданские права Витухновской и требовала от милиции реаль ных доказательств ее вины — я был бы «за» обеими руками. Но вопрос тогда, как и сей час, ставился принципиально иначе. Она пи сатель. Из чего следует, что права перед зако ном по определению.
Но ничего из этого не следует. Кроме при ятного права получать роялти с проданного тиража.
15 июля
СРАСХОДОМ СВЕСТЬ ПРИХОД
Вконце минувшей недели я наконец-то со брался с духом и сделал то, что весь учебный год откладывал. А именно — получил зарпла ту в бухгалтерии Московской государствен ной консерватории, где в свободное от газет ной барщины время преподаю историю культуры. Получил — оптом, за период с сен тября 2001 по май 2002 года. Недели на две умеренной жизни хватит.
Мне лично грех жаловаться; не на эти до
ходы я существую; не платили бы вовсе — все
83
равно продолжал бы читать лекции. Чтобы общаться с новым поколением. Чтобы думать не только о быстротекущей современности, но и о прошлом, которое не проходит. В конце концов, просто — чтобы не терять педагогиче скую форму. Мало ли как судьба повернется. Но речь не обо мне; речь о самой системе рос сийского высшего образования в частности — и о цене интеллектуального труда в целом.
Давайте попробуем откровенно сказать о том, что все знают, но о чем предпочитают стыдливо умалчивать. Кто сейчас может по зволить себе роскошь преподавания в отече ственном вузе? Тот, кто зарабатывает на хлеб в другом месте — и рассматривает вузовскую аудиторию как хобби. Тот, кто, грубо говоря, пилит деньги на входе, соучаствуя в экзамена ционной и репетиторской мафии. И тот, кого никуда больше не берут. Все. Остальные дав но уехали или переквалифицировались. Про фессуру третьей категории в рассмотрение не берем — равно как не обсуждаем стратегию поведения подвижников и праведников (они имеются везде, но для общей ситуации не ха рактерны). А вот о первых и вторых скажем.
Итак, первые. Хоббиты. От слова «хобби». Люди свободные, независимые, вольготные. Но заведомо лишенные возможности зани маться студентами всерьез. Отчитали лек цию, на вопросы ответили, задания разда
84
ли — и до свидания. Их не сужу, затем, что к ним принадлежу. Но высшее образование нужно не только для умственной обработки и специальной доводки молодого ума; оно прежде всего дает вектор дальнейшего разви тия личности. Личность же формируется не учебниками, не общей суммой сведений, а преподавателями, которые должны плотно заниматься своими студентами. А занимают ся плотно своими делами.
Вторые. Репетилии. От слова «репетитор ство». Студентов обихаживают. Несут на себе основной груз университетских повинностей. Но глазки у некоторых бегают. За это их не любит Министерство образования. Оно бьет ся за единый выпускной экзамен, прозрачно намекая: университеты лишатся подпольного бизнеса на поступлении, потому и выступают против. Кто же будет платить профессуре по 50-100 долларов в час, если можно поступить без посредников? Минобраз прав; Минобраз не прав. Прав, поскольку конфликт интересов налицо; рынок при введении единого экзаме на и впрямь обвалится. Не прав, потому что вместе с рынком обвалится и сама система высшего образования. Из нее уйдут все, у кого есть ноги. Останутся те, кому нечего терять, кроме пенсионной книжки.
Прошу понять меня верно, я не оправды ваю взятки, прямые или косвенные, в виде за-
85
вишенных расценок на подготовку к экзаме нам; я всего лишь пытаюсь смотреть правде в глаза. Да, некоторых репетилий обуяла бес просветная жадность; да, они подчас валят — сами или через посредников — чужих абиту риентов, чтобы расчистить дорогу своим. Почеловечески, тем более по-христиански к ним можно и нужно предъявлять претензии. Но социальных претензий к ним нет и быть не может. Эти люди потратили лучшие годы жиз ни на профессиональную подготовку: 10 лет школы, 5 лет вуза, 3 года аспирантуры, еще 3 года докторантуры, в промежутках лет 6-7 полунищенского ассистентства. А в итоге им дали экзаменационный пистолет и сказа ли — крутись как хочешь.
Не они создали фундамент, на котором стоит российское высшее образование. Этот фундамент называется «кормление». Государ ство давно с себя сняло все моральные и мате риальные обязательства по отношению к про фессионалам, в чьих руках будущее страны. Взамен выдало им ярлык подношения и стыд ливо прикрыло глаза. Теперь оно решило вдруг прозреть. И ярлык отобрать. Очень хо рошо. Только почему-то оно забыло о глав ном, с чего следовало начинать зачистку уни верситетов. О системе обязательств, гарантий и финансовых вложений, которая должна вы теснить систему кормления.
86
Расчет (если он вообще есть) на то, что репетилии испугаются и сразу начнут жить че стно. Испугаться-то они испугаются. Но жить — не начнут. Потому что одни умрут с голоду, а другие прислушаются к инстинкту самосохранения и слиняют. Опять хотят как лучше. Продолжение известно. Впрочем, нам не привыкать стать.
22 июля
Эра Второго Нашествия
Все уважающие себя российские газеты — «Известия», разумеется, тоже — рассказыва ют в сегодняшнем номере о раменском фести вале молодых бездельников. Рассказывают подробно, репортажно, с интервью, мнения ми, цифрами — и правильно делают. Есть ин терес — есть информация.
Но ведь верно и обратное: есть информа ция — есть интерес. А если ее нет?
В самый разгар, в самый разгул фестиваля «Нашествие», 10 августа, пришло скромное сообщение о том, что в Риме в обстановке строжайшей секретности завершена рестав рация Туринской плащаницы. Сообщение на поминало, что решение о начале реставраци онных работ (заменена подкладка, убраны трещины, укреплена ткань) было принято на конференции в Турине осенью 2000-го, а в
87
следующий раз доступ к плащанице откроют на Пасху 2025-го. Двадцатилетним зрителям «Нашествия» будет тогда за сорок, а многие сорокалетние читатели сегодняшних газет
исмотрители нынешнего телевизора до этого момента просто не доживут. Хотя от всей ду ши желаем им многая лета.
Казалось бы, вот главная гуманитарная но вость минувших выходных, которая — с лю бой точки зрения — должна освещаться и об суждаться повсеместно; неважно, верит кто-то в реальность туринского чуда или нет. Не тут-то было. Возможно, я что-то пропус тил, но, видимо, лишь НТВ — и то в остаточной нарезке новостей — сообщило об отреставри рованной плащанице. Остальные каналы подачи актуальной информации предпочли в данном случае фигуру умолчания. А стату сом ключевого культурного события надели ли сами знаете что.
Все это крайне характерно и закономерно. Просвещенные социологи и высокодуховные публицисты слишком долго твердили миру, что идеологическая определенность, ясность этической позиции и требование ежеминут ного смыслового выбора — признаки тотали таризма, его родовые пятна. А в свободном, открытом, либеральном пространстве нет верха и низа, соответственно нет высокого
инизкого, первозначимого и второстепенно
88
го, качественного и посредственного. А есть всеобщее равенство вещей, знаков и уровней, вселенская смазь смыслов.
Они так долго, а главное — так убежденно бубнили это, что мир поверил. И не заметил, как чудовищным образом обманулся. Потому что на самом деле изменилась только оптика, способ человеческого восприятия окружаю щей реальности. Сама реальность, о которой рассказывают газеты и которую показывает телевидение, осталась прежней. В ней, в этой реальности, по-прежнему имеется верх и низ, первостепенное и второстепенное, сакраль ное и профанное. Более того, есть все это и
в«картинке», в том образе реальности, кото рый ежедневно создают СМИ. Просто над со временным информационным пространством разлита ночь идеологий, а в темноте предме ты охотно меняются местами. То, что на са мом деле обладает серьезным значением, дав но уже оттеснено на задний план, понижено
взвании, разжаловано в маргиналитет. То,
чему место на задворках, в полуподвале, в подверсте, вылезло наружу. И развалилось на месте святе.
Философские бредни о безразличии пост индустриального общества к любым оценкам и предпочтениям, об информационном ра венстве и братстве глобализма — по-своему довольно опасны. Как всякая ложь. Выбор все
89