Yakobson_V_A__red__-_Mifologii_drevnego_mira_-_1977

Благодаря своему метрическому строю, древним преданиям, лежащим в их основе, а также и сознательному архаизму в тех случаях, когда современные факты (например, география или применение металлов) очевидно противоречат древним пре­ даниям, «Илиада» и «Одиссея» сохранили многое из языка, де­ талей быта и духа далекого прошлого. Только они одни уце­ лели из богатой традиции устной поэзии, чей ранний расцвет может частично объяснить отсутствие письменных литератур­ ных текстов в микенские времена. Размеры «Илиады» и «Одис­ сеи» (15 695 и 12 110 строк, лишь немногие из которых можно считать позднейшими добавлениями), их сложность и самое чудо их сохранения могут быть объяснены новым появлением письменности, на сей раз с востока. Это произошло после дол­ гой изоляции во времена раннего железного века, последовав­ шего за падением микенских дворцов, но вместе с тем доста­ точно рано, чтобы можно было осуществить запись первона­ чально устных поэм до того, как прежние приемы и традиция были уничтожены изменением условий общественной жизни и самим распространением письма.

В обеих поэмах на переднем плане находится человек, иг­ рающий трудную и даже трагическую роль в мире, устройство которого можно уразуметь на основе чисто естественных и че­ ловеческих понятий. Мы увидим далее, что это — лишь часть предания, но сейчас давайте рассмотрим его человеческую сто­ рону. В «Илиаде», действие которой происходит у стен Трои, Ахилл, будучи сам царем, ссорится с верховным предводите­ лем греков Агамемноном, неосторожно попытавшись заставить Агамемнона отказаться от пленницы — своей доли военной до­ бычи. Агамемнон берет реванш, забирая себе другую пленни­ цу, предназначавшуюся Ахиллу. Ужасный и губительный гнев Ахилла и есть предмет поэмы. Он не желает больше сражать­ ся, и греки страдают от рук троянцев. Друг Ахилла Патрокл не может вынести поражения своих соратников и получает от Ахилла дозволение выйти в бой вместо него, надев его до­ спехи. Гектор, троянский витязь, убивает Патрокла. Ахилл ми­ рится с Агамемноном и переносит свой гнев на Гектора, ко­ торого и убивает в единоборстве. Он надругался над телом Гек­ тора и не желает отдавать его для погребения. Ведь пока у Ахилла остается труп Гектора, гнев Ахилла не может обра­ титься против него самого — истинного виновника гибели дру­ га. Наконец, к Ахиллу с выкупом приходит отец Гектора, и в нем Ахилл видит как бы своего собственного отца. Они оба

240

плачут, Ахилл отдает тело Гектора и вновь обретает человеч­ ность.

Ясно, что перед нами изощренное произведение искусства. Хотя поэма и длинна, ее тема — лишь одно-единственное со­ бытие долгой войны, которая сама является центром большого цикла преданий. Это не «сказание об Ахилле» — о его буду­ щей смерти здесь упоминается, но она не входит в поэму. Го­ мер, несомненно, позволил себе роскошь неторопливой диктов­ ки, что дало возможность включить в поэму замечательное раз­ нообразие деталей. Он дает ощущение всей утомительно долгой войны и ясно показывает ее главных действующих лиц — гре­ ков, сражающихся из-за Елены, которая ждет девять лет, прежде чем подвести неизбежный итог! Но в конечном счете поражает именно экономность поэта. Он — не компилятор ска­ заний об Ахилле или о Троянской войне. Перед нами лишь краткий момент человеческой жизни, но в нем отражен весь мир. И это характерно для формы, в которой греки знали свои мифы,— не в виде ритуальных декламаций (хотя чтение поэм вслух и входило в светские развлечения во время празднеств), не из собрания преданий и даже, в значительной степени (по крайней мере в исторические времена), не из народных пере­ сказов, но из индивидуальных произведений искусства. Для греков не только миф был формой искусства, но справедливым было также и обратное: литература и в значительной степени изобразительное искусство являлись формой мифа. До эллини­ стического периода (примерно через пять веков после Гомера) немифологическая литература существовала лишь в комедии, но даже и комедия часто являла собой мифологическую паро­

и публики, которую они почитали и занимали, публики, кото­ рая могла бы включать в себя и богов. Миф не был ни рели­ гиозным, ни светским; подобно искусству, он был просто жиз­ ненной необходимостью.

Сюжет другой гомеровской поэмы — «Одиссеи» — более об­ ширен, но и он ограничен своей темой. Знаменитые скитания Одиссея на его пути домой из Трои заключены в сравнительно небольшой части поэмы. Из двадцати четырех книг поэмы большую часть приключений, рассказанных самим Одиссеем, содержат книги с девятой по двенадцатую: страна лотофагов — пожирателей лотосов, плод которых заставляет человека за-

241

быть родину (последняя степень безумия для греков!), одно­ глазые гиганты — Циклопы, от которых Одиссей ускользает, ослепив того, кто захватил его в плен, и назвав себя Никто; остров царя ветров, который запер в мешок неблагоприятные ветры, а глупые моряки, почти уже достигнув родины, откры­ ли этот мешок, рассчитывая найти в нем сокровище; Листригоны, жестокие гиганты; колдунья Цирцея, превращающая людей в животных; страна мертвых, дающая автору случай упомянуть многих героев и сказания о них; сладкоголосые Си­ рены, заманивающие мореплавателей на скалы; ужасные Ха­ рибда и Сцилла —- нечто вроде водоворота и чудовищного спрута; триста пятьдесят неприкосновенных коров Солнца, не­ скольких из которых убила команда корабля, в результате чего один лишь Одиссей достиг острова бессмертной Калипсо, хо­ тевшей удержать его при себе в качестве возлюбленного и то­ же «сделать бессмертным; его освобождение с помощью богов и прибытие в страну феакийцев, удивительных мореплавате­ лей, которым он рассказывает свою историю и которые, нако­ нец, привозят его домой. И, однако, основная часть поэмы по­ вествует о заботах, с которыми сталкивается герой Троянской войны по прибытии домой: необходимости избавиться от юных домоседов, покушающихся на его жену и добро, и вновь об­ рести жену и сына после двадцатилетнего отсутствия. Манера изложения здесь более сложна, чем в «Илиаде», а фокус все время перемещается от сына к отцу и от фантастических по­ вествований Одиссея к жестокому реализму того, что сделал он дома с алчными претендентами и предательницами-рабы­ нями.

Некоторые особенности этих историй типичны лишь для Микенского периода, когда все предводители племен с матери­ ка и островов могли пускаться в плавание под руководством микенского царя, покушаясь на какой-либо богатый заморский город. А конфликт между Агамемноном и Ахиллом основан, возможно, на столкновении между гражданским царем и во­ енным вождем — отдельными должностями в сложной микен­ ской системе. Морское путешествие Одиссея может в равной степени восходить и к микенской предприимчивости, и к море­ плаванию VIII в.; в то же время зал, в котором он поймал в ловушку претендентов на руку его жены, лук, из которого он их перестрелял, и, наконец, их кажущиеся наглыми притяза­ ния на что-то вроде царского титула — все это древнего про­ исхождения. Сама Троя процветала и была разрушена в этот

242

(Микенский) период. Высказывались предположения, что не­ которые героические темы пришли в Грецию в Микенский пе­ риод с Востока: Ахилла и Патрокла сравнивали с Гильгамешем и его другом Энкиду, странствия Одиссея — со странстви­

причина появления греков в Трое; Одиссей и Пенелопа), из­ вестна из хеттских и ханаанских поэм. Несомненно, жизнь и интересы дворцовой аристократии Восточного Средизем­ номорья в 'бронзовом веке имели много общего, и, на нынеш­ нем уровне наших знаний, кажется, что именно эта общая атмосфера скорее, чем какие-либо специфические заимствова­ ния, отражена в гомеровских поэмах. В области рассказов о богах влияние Востока, возможно, было более значитель­ ным.

Но главной заслугой Микенского периода была концепция героического века, великих деяний, которые совершены в про­ шлом и не могут быть повторены сегодня. И эти деяния совер­ шались в реальном, а не фантастическом прошлом, помещенном греческой традицией за несколько поколений до того периода, который современными археологами определяется как поздний бронзовый век. Местом действия были города и дворцы этого времени, а действующие лица предполагались историческими династами, на происхождение от которых претендовала иногда позднейшая аристократия. Трезвый историк Фукидид не со­ мневался в самом факте Троянской войны, но выяснял некото­ рые связанные с ней логические проблемы. Миф использовал­ ся для поддержки территориальных требований: афиняне обос­ новывали свои притязания на остров Саламин тем, что в «Или­ аде» корабли саламинского героя Аякса занимают место рядом с кораблями афинян. Представление о несомненной реально­ сти этого века и его героев косвенным образом приводило к эвгемеризму, т. е. к истолкованию самих богов как могущест­ венных правителей древности. Дезорганизация общества и бед­ ность, последовавшие за падением микенской цивилизации, распространились очень широко, сделав богатство тем более удивительным. Сказания с их героями были зафиксированы в последующий «темный период», но даже и после него образ Микен покорял и ослеплял воображение греков. Спартанский царь Агесилай (IV в. до н. э.) воображал себя вторым Агамем­ ноном, когда совершал в Авлиде жертвоприношение перед морской экспедицией против Персии. Ни его жертвоприноше-

243

ние (прерванное местными властями), ни его экспедиция не имели особого успеха, но по крайней мере он не принес в жертву свою дочь и не возвратился домой лишь для того, чтобы быть зарубленным своей женой. Он предоставил Алек­ сандру Великому покорять Азию, держа «Илиаду» под подуш­ кой. Во времена, когда низвергались монархи, а сильные лич­ ности находились на подозрении, вся драматургия продолжала заниматься деяниями царских родов героического века. Мно­ гие повествования совершенно другого происхождения «прони­ кали» затем в героический век, оказывались привязанными к его героям и приобретали его характерные черты.

В результате мифологическая основа греческого искусства была в своей сущности человеческой и исторической (хотя мы и не можем доверять ей в деталях), но ее человеческая сторона была преувеличенной, крайней, большей (если и не всегда луч­ шей), чем в реальной жизни: не существовало гнева, подобного гневу Ахилла, или стойкости и мудрости Одиссея. Героический миф был источником знакомых символов, имен, одно лишь упо­ минание которых вызывало живые ассоциации: Одиссей, тер­ пеливый, проницательный, потрясающий оратор, прототип по­ литического деятеля,-— роль, которую охотно исполняли бы большинство греков; Ахилл, целиком подчиненный высшим идеалам. Когда Сократ пытался объяснить афинянам, что он не предаст свою философию из-за страха смерти, он напомнил им об ответе Ахилла на предупреждение его матери, что, если он убьет Гектора, за этим скоро последует его собственная смерть: больше смерти он боялся жить как трус и не мстить за своих друзей, сидя «у кораблей остроносых», как бесполез­ ное бремя земли. Как различны были их цели — поиски истины и кровавое мщение, и как различны на первый взгляд эти два человека! Роднит же их абсолютная доблесть в служении сво­ им собственным высшим ценностям.

В течение двух столетий Архаического периода, последова­ вшего за Гомером (VII и VI вв. до н. э.), основная часть «сы­ рого материала» греческой литературы и искусства была собра­ на и письменно зафиксирована, т. е. греческая мифология при­ обрела ту степень стандартизации, какую она когда-либо име­ ла (если исключить научные и издательские усилия эпохи эл­ линизма). С этого времени главной формой греческого мифа стала форма литературная. В наиболее ранних образцах ис­ кусства, которые не были просто жанровыми сценами, большин­ ство сюжетов было почерпнуто из фольклора и не нуждалось в

244

эпических эффектах: битвы с кентаврами (наполовину людь­ ми, наполовину конями), с близнецами Молионами, которые были физически едины; «Геракл» (если только это он), сра­ жающийся со львом или птицами. Но с началом VII в. влия­ ние литературы становится сильным и фольклорные темы, когда они появляются в искусстве, принимают облик устано­ вившегося героического мифа и привязываются в особенности

кГераклу, который изображается в доспехах героя, с палицей

илуком, играющими существенную роль в сказках, где он фигурирует. Местные варианты или, скорее, местные народ­ ные сказки, привязанные к персонажам мифа, продолжают входить в его состав и тем самым создают возможности для вариаций и экспериментов, для удовлетворения новых запро­ сов без утраты традиционного и знакомого. Ни один греческий писатель или художник никогда не боялся отступить от гос­ подствующей традиции. Ахилл не мог быть трусом или Одис­ сей— глупцом (хотя он нередко бывал плутом), но даже Еле­ на могла оказаться верной женой: согласно лирическому поэту Стесихору, ложе с Парисом делила лишь мнимая Елена. Так утверждал Стесихор в своем покаянии после того, как Елена поразила его слепотой за то, что он повторил общепринятую клевету (если мы должны верить этому рассказу). Позицию того, кто использовал миф, можно сравнить с позицией истори­ ка, уверенного в основных чертах истории, изучаемой им, но считающего себя вправе перемещать, устранять или добавлять кое-что к событиям и лицам, чтобы извлечь смысл из своего предмета. Аналогия здесь вполне обоснованна, ибо, как мы ви­ дели, для греков миф был разновидностью истории. Оригиналь­ ность греческого художника заключалась в смысле, который он извлекал из своего материала.

Предания, группировавшиеся вокруг Троянской войны, оказывали в классические времена наибольшее влияние — с ними связаны три из семи дошедших до нас трагедий Эсхила и Софокла и десять из девятнадцати — Еврипида. Прямого ис­ пользования «Илиады» и «Одиссеи» обычно избегали — частич­ но по той причине, что их сюжеты столь хорошо подходили для средств эпической поэзии и получили у Гомера такое во­ площение, которое продолжало быть действенным. Наиболее ранними известными грекам версиями других троянских сказа­ ний была серия поэм, написанных гомеровским языком и раз­ мером и излагающих события до, между и после «Илиады» и «Одиссеи». Хотя они не дошли до нас, мы хорошо представ-

245

Ахилла. На их свадьбе присутствовали боги, забывшие при­ гласить богиню раздора; она подбросила богам золотое яблоко с надписью: «Для Прекраснейшей» — и тем возбудила свару среди богов. Три богини, Гера, Афина и Афродита, попросили Париса, сына троянского царя, рассудить их спор. Он избрал в качестве «Прекраснейшей» Афродиту и получил в награду прекраснейшую из смертных женщин — Елену. Так как Еле­ на уже была замужем за Менелаем, царем Спарты, ее при­ шлось похитить; Менелай, его брат Агамемнон и другие гре­ ческие цари, претендовавшие на ее руку и поклявшиеся под­ держать Менелая против похитителя, явились к Трое, чтобы забрать Елену обратно. Так началась Троянская война. Клят­ ва претендентов была неизвестна Гомеру и, видимо, должна была в период, когда верховенство Микен стало казаться неве­ роятным, объяснить, каким образом Агамемнон мог командо­ вать войском из всех греческих царей.

После событий «Илиады» происходят события «Эфиопиды» (в пяти книгах), в которой Ахилл убивает царицу воинствен­ ных женщин, амазонок, и Мемнона, сына Зари, сражавшихся на стороне Трои, а Парис убивает его самого. Четыре книги «Малой Илиады» рассказывают о соперничестве между Аяксом и Одиссеем из-за доспехов Ахилла; Одиссей побеждает, а Аякс, обезумев, уничтожает греческие стада и затем убивает себя (эта история рассказана в «Аяксе» Софокла). Луч­ ник Филоктет, который был укушен змеей и оставлен на остро­ ве Лесбос по пути в Трою, теперь привезен сюда и убивает Париса. К Трое привезен также и Неоптолем, сын Ахилла. Одиссей и Диомед выкрадывают из Трои палладиум, статую Афины, обеспечивающую безопасность Трои. Построен и до­ ставлен в Трою деревянный конь, в котором спрятаны грече­ ские воины, в то время как остальные греки делают вид, что возвращаются домой. Здесь скомбинированы несколько «клю­ чей» к Трое: больной и находящийся в пренебрежении воин, сын убитого героя, магическая статуя и хитроумная проделка с деревянным конем. Поэма «Взятие Трои» в двух книгах (час­ тично перекрывающая «Малую Илиаду») описывает неистов­ ства греков, включая убийство престарелого царя Приама у алтаря Зевса, совершенное Неоптолемом, убийство, которое

246

должно символизировать собой всю жестокость войны. Греки делят добычу и отплывают домой, в то время как Афина го­ товит им беды. Поэма «Возвращения» повествует в пяти кни­ гах о возвращении других героев, кроме Одиссея. «Телегония» следует за «Одиссеей» и рассказывает о сыне Одиссея Телема­ хе и о смерти Одиссея от руки Телегона, его побочного сына, рожденного Цирцеей.

Эти поэмы, в отличие от «Илиады» и «Одиссеи», являются скорее компиляциями, чем самостоятельными произведениями искусства. Хотя все они гораздо короче гомеровских поэм, каж­ дая из них содержала множество преданий и потому служила полезным источником для позднейших писателей. Некоторые их темы, возможно, были сюжетами древних героических поэм, современных гомеровским или их предшественниц. Например, соперничество между Аяксом и Одиссеем по поводу того, кто из них более достоин быть наследником Ахилла, относится к героическому миру Гомера и, возможно, отражает борьбу за пост военного вождя Микенского периода. С другой стороны, некоторые истории, упоминаемые в гомеровских поэмах, как, например, спор Одиссея с Агамемноном, неизвестны в более позднее время или известны в другом виде. Такова древняя сказка о великом калидонском вепре и повергших его героях, предводительствуемых Мелеагром. Из «Илиады» мы узнаем, что Мелеагр поссорился с матерью из-за того, что убил в драке одного из ее братьев. Мать прокляла Мелеагра, а он замкнулся в своем гневе. Он отвергал все мольбы помочь со­ отечественникам в войне до тех пор, пока жена не переубеди­ ла его, но слишком поздно, чтобы получить обещанные дары. Мораль этой истории предназначалась для Ахилла.

Мы не знаем всей этой истории целиком, но она не содер­ жит ничего такого, о чем не могло бы рассказываться в геро­ ической поэме. Но из более поздних источников мы узнаем, что жизнь Мелеагра зависела от головни, горевшей в очаге в момент его рождения. Ему суждено было жить, пока не до­ горит головня. Поссорившись с Мелеагром, его мать бросила головню обратно в очаг, и его жизнь сгорела. Это — хорошо известный мотив народной сказки о предмете, в котором за­ ключена чья-либо жизнь*. Допущение, что герой неуязвим и потенциально бессмертен, полностью противоречит идее гре­ ческого эпоса. Рассказ о том, как Ахилл после рождения был

* Ср. русскую сказку о Кащее Бессмертном.— Upим. пер.

247

погружен в воды Стикса, сделавшие его неуязвимым (за иск­ лючением пятки, за которую мать держала его), несовместим с «Илиадой», где тот факт, что мать Ахилла — морская боги­ ня, не устраняет его собственной смертности. Герои уязвимы и смертны, они могут встретить боль или смерть всякий раз, когда выходят на поле брани, и именно в этом — сила герои­ ческих сказаний.

Мы видим здесь различие между героическим эпосом и на­ родной сказкой с ее тяготением к чудесному, необычному. Де­ ло не в том, что один из них — ранний, а вторая — поздняя. Если судить по истории, написанной в V в. Геродотом, история, основанная на устной традиции, имела тенденцию следовать схеме народной сказки. Из этого следует, что, хотя Агамемнон и Ахилл, Парис и Елена были персонажами, лежащими за пре­ делами реального исторического периода, но рассматривавши­ мися как исторические лица, большая часть повествований о них, вероятно, брала свое начало в темах народных сказок. Таков, например, Одиссей — муж, возвращающийся в самый последний момент, чтобы предотвратить новый брак своей жены. Но традиция эпической поэзии преобразовывала повест­ вования, которые могли иметь такое происхождение, и по боль­ шей части оставляла современные народные сказки вне своего поля зрения.

Мы можем предполагать, что параллельно эпосу существо­ вали сказания и песни, имевшие менее формальную и изыс­ канную, устную традицию. Это особенно хорошо прослеживает­ ся в «Одиссее»: Цирцея — колдунья, превращающая людей в животных, и Одиссей, единственной защитой которого явля­ ется волшебное растение; Сцилла, Харибда и Сирены, происхо­ дящие из матросских сказок; мешок с ветрами — колдовское средство; Калипсо — волшебница, наделенная бессмертием; ма­ гическое покрывало, поддерживающее Одиссея на поверхности моря и тем самым спасающее его в стране мореходов. Но все это (за исключением последнего) представляет собой рассказ самого Одиссея, который не всегда говорил правду. Реальная история начинается лишь тогда, когда Одиссей прибывает в Итаку и должен иметь дело с царями, их семьями и их привер­ женцами. Но во времена послегомеровского цикла общество изменилось; эпическая поэзия стала достоянием широкой пуб­ лики, а вкусы последней допускали привлечение материала из различных источников, особенно из народных сказок, приняв­ ших вид героического эпоса.

248

Этот процесс хорошо прослеживается в рассказе о плавании корабля «Арго» за золотым руном, плавании, почти столь же знаменитом, как и приключения Одиссея. Наиболее полной версией этого повествования является «Аргонавтика», длин­ ная поэма из четырех книг, написанная эллинистическим поэ­ том III в. Аполлонием Родосским. Предводитель экспедиции, Ясон из Фессалии, имеет типично микенскую богиню-покрови­ тельницу, на этот раз —Геру, в то время как у Ахилла и Одис­ сея покровительницей была Афина. Мы знаем также, что город Иолк, из которого отплыл «Арго», был одним из микенских центров. Таким образом создается впечатление, что ядро этого повествования заимствовано из древней легенды и, весьма ве­ роятно, служило сюжетом героической поэмы, рассказывавшей о путешествиях и приключениях героя. Однако отнесение этих приключений к Черному морю и его окрестностям не мо­ жет быть существенно старше, чем греческое проникновение в этот район, начавшееся в конце VIII в. Колдовство и фанта­ стические приключения (последние описаны ионийским поэтом Мимнермом и относятся к VII в.) занимают основное место в известной нам версии. Ясон добывает золотое руно (само по себе — чудодейственный предмет), пройдя через различные ис­ пытания, с помощью Медеи, «дочери колдуна»,— сюжет народ­ ной сказки, которую мы уже встречали в истории Тесея и Ари­ адны. Сама Медея — могущественная колдунья, продолжающая применять свое искусство и после прибытия с Ясоном в Гре­ цию. Наиболее известной является история, изложенная в кон­ це V в. трагическим поэтом Еврипидом, который ознакомил афинян с некоторыми проблемами, вытекающими из брака или, вернее, попытки развода с колдуньей, отметив в то же время, что замкнутая община может назвать колдуньей любую зага­ дочную и мудрую женщину. Во всяком случае, Еврипид, веро­ ятно, первым заставил Медею преднамеренно убить своих соб­ ственных детей, когда Ясон покинул ее, и превратил сказоч­ ную волшебницу со всеми ее ухищрениями в самое яркое дей­ ствующее лицо семейной драмы. В архаический период фан­ тастика народной сказки и привлекательность дальних стран

инародов одержали верх над старым героическим сказанием.

Втеатре V в. это вылилось в ужасающую семейную траге­ дию. В век эллинизма стремление к экзотике восстановило все фантастическое и волшебное и развило безудержный роман­ тизм.

Среди большого объема материалов негероического проис-

249