Внешняя политика и безопасность современной России - 2 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 446

3. ПЕРЕХОДНЫЙЭТАПОТПОСТИНДУСТРИАЛИЗМАК НЕОЭКОНОМИКЕ: ФОРМИРОВАНИЕ ЭТНОЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ. ПОИСК ПУТЕЙ ГАРМОНИЗАЦИИ

Если исходить из определения этноэкономической системы как органичного симбиоза центральных постиндустриальных атрибутов и этнонациональных компонентов, то просматривается три полюса тяготения к различным цивилизационным формам.

Первый. Развитая постиндустриальная система, обладающая генетической склонностью к всеобъемлющему расширению и поглощению неиндустриальных систем. На другом полюсе — этнонациональные системы, которые ставят центральными ориентирами развития — сохранение этнонациональной среды обитания и в силу этого с огромной опаской впитывающие индустриальные компоненты. Это два непримиримых полюса, где развитие каждого из них, даже если они остаются в самодостаточных рамках, не может иметь рациональных путей развития: если первый разрушает саму среду существования человека, игнорируя и тем самым подрывая его этнонациональные корни, то второй — тормозит развитие путем препятствий в создании условий цивилизационного бытия.

Но зарождаются промежуточные анклавы (третий центр тяготения), они отражают переходный этап от постиндустриализма к неоэкономике — идет вызревание этноэкономических систем.

Если спроецировать эти рассуждения на геоэкономический атлас мира, то мы легко можем очертить контуры гигантских ареалов, относящихся к той или иной выделяемой нами цивилизационной градации. Зона постиндустриализма — это те высокоразвитые и развитые страны (их можно насчитать не более двадцати), в которых функционируют гигантские глобальные индустриальные воспроизводственные конвейеры. Причем в эту категорию попадают и развивающиеся страны, в которых мировая постиндустриальная модель закладывает очаги постиндустриализма, навязывает свои законы: они, став высокоиндустриальным звеном мировых воспроизводственных циклов, становятся на путь поглощения этнонациональных систем. Речь идет о могучих карликах АТР. Открытие экономики, открытие общества в сторону постиндустриализма создает условия для втягивания в свои национальные рамки мировых воспроизводственных ядер, которые мгновенно (по историческим меркам) «пристегивают» национальные экономики к мировым воспроизводственным циклам, навязывая им бешеный ритм и темп функционирования в мировом воспроизводственном механизме. Расплата за это — в лучшем случае — ограниченный доступ к перераспределению мирового дохода, формируемого в рамках транснационализированных воспроизводственных процессов, а в худшем — «непризнание» де-факто их участниками этого процесса, а отсюда отказ им в их доле мирового дохода (он им, как правило, выдается в форме кредита), тем самым проявляется вся абсурдность таких форм тяготения развивающихся государств к постиндустриализму.

Вторая зона на геоэкономическом атласе — зона застывшего этнонационального развития, где проникновение индустриальных методов вызывает аллергию, неприемственность по всему спектру общественного развития. К этому мировому анклаву принадлежат восточные деспотии, где в преддверии гигантских крестовых походов постиндустриализма целенаправленно вырабатываются и насаждаются этнонациональные системы в качестве устойчивого им-

мунитета постиндустриализма. Здесь мировые блуждающие воспроизводственные циклы не имеют почвы для атаки на путях производственноинвестиционной политики. В этой ситуации идет лобовая атака постиндустриализма и его тараном выступают и геоэкономические приемы (высокие геоэкономические технологи), и военный фактор. Примером может служить кувейтский кризис — впервые в мировой истории постиндустриализм отходит от скрытых методов продвижения и бросает открытый военный вызов этнонациональным системам (см. ниже).

И, наконец, третья зона мирового геоэкономического пространства — зо-

на зарождающегося этноэкономического ареала. При вычленении этой зоны следует указать на одну методологическую трудность. Она состоит в том, что сам процесс формирования этой зоны только начинается и формируется тогда, когда воспроизводственные циклы перешагивают национальные границы и ложатся на гигантскую мировую полихромную этнонациональную систему. Процесс этот начался и активизировался только в конце уходящего столетия. Представляется, что мы на пороге его невиданной активизации в начале XXI века, ибо будущее не за процессом техногенной транснационализации, а за транснационализацией этноэкономической. Но уже сейчас имеются очаги этноэкономических систем, которые во многом могут стать предвестниками торжества неоэкономической модели. Здесь можно выделить Японию, Тайвань, Россию, постсоветское пространство в целом и др. Япония здесь занимает особое место. Это тот редкий случай, когда органично вплетены постиндустриальные компоненты в практически монохромную этнонациональную среду. Такой сложившийся этноэкономический симбиоз устойчив в национальных рамках и в силу этого мы говорим о «японском чуде», этноэкономическом японском ренессансе.

Таким образом, глобальная неоэкономическая цивилизационная модель, вырастая на базе одного из центральных своих компонентов — этноэкономических систем, объемлет три ареала геоэкономического пространства, далеко не однородных по своему содержанию. Эта неоднородность заставляет по-новому относиться к поиску путей «устойчивого» развития. Следует сказать, что в общепринятой на сегодняшний день трактовке «устойчивого развития» затушевывается его апологетический характер, а именно апологетика постиндустриализма, в его опасных для мира техногенных формах6.

Здесь центральной идеей устойчивости закладывалась идея сохранения постиндустриальной модели, ее сложившихся институтов (сложившихся магистралей мировых финансовых потоков); сохранения и придания устойчивости работе мировых транснациональных воспроизводственных циклов, для которых требуется бесперебойная поставка национальных ресурсов практически всех стран мира; это и устойчивое расширение своих позиций на другие вышеот-

меченные ареалы геоэкономического атласа; и, наконец, это неприемлемость других схем социально-экономического бытия. Речь идет о фетишизме одного среза постиндустриального развития в широчайшей шкале рыночных отношений, а именно «позднего постиндустриализма». В такой постановке вопроса под лозунгом концепции устойчивого развития национальная экономика может попасть в такую изнуряющую систему хозяйствования, которая во много крат превосходит изматывание экономики милитаризацией, на базе бесконечного срезания жизненно стойких структур в угоду новейшим. Вот почему постиндустриальная модель отработала и свои стратегические приемы (арсеналы) выживания

иборьбы за выживание, занимая наступательную, активную позицию. Мир незаметно вполз в мировую геоэкономическую войну с ее разрушениями «холодного» характера и с этой точки зрения этноэкономические системы могут выступать противоядием геоэкономических войн. Отсюда требуется переосмыслить понятие устойчивого развития, и оно принимает совершенно другую смысловую

ифункциональную нагрузку — оно должно предопределить устойчивость про-

цесса гармонично го синтеза этнонациональных и индустриальных моментов, формирование этноэкономических систем.

4.СТРАТЕГИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ: ЭТНОЭКОНОМИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ НА ГЕОЭКОНОМИЧЕСКОМ АТЛАСЕ

Если теперь спроецировать рассмотренные выше некоторые концептуальные подходы по формированию этноэкономических систем на реальную ситуацию, складывающуюся во взаимоотношениях России с мировым сообществом, с одной стороны, а с другой — сопоставить с внутринациональными преобразованиями и намечаемыми реформами в российских жизненно важных сферах (со- циально-экономической, внешнеэкономической, внешнеполитической, военной и т.д.), то логика формирования и функционирования этноэкономических систем должна найти в этом свое определенное преломление. Неоэкономические сис-

темы должны стать неотъемлемой частью национальной стратегии развития России, тем ориентиром и доминантой, вокруг которых должна воплотиться идея бесконфликтного, гармоничного цивилизационного развития.

В этом отношении представляется небезынтересным рассмотреть подобную постановку вопроса в нескольких ракурсах.

Этноэкономические системы: внешний политический и военный ас-

пекты. Наша центральная, логическая посылка состоит в том, что постиндустриальная модель, сбрасывая со счета этноэкономические системы и через «усеченное» расширенное воспроизводство (ибо закон стоимости действует в «усеченной» среде — см. выше), воспроизводит в этнонациональной среде в расширенном объеме этнонациональные противоречия в их острейшей форме. Отсекая этнонациональные компоненты, тем самым «оголяется» постиндустриальный элемент, который сам по себе несет разрушения при его культивировании в полихромной этнонациональной среде. Это ведет к распаду, разрыву транснационализированных сообществ (применительно к СССР это распад производственных, кредитно-финансовых, расчетно-платежных, научно-технических, информационных и т.п. взаимосвязей между хозяйствующими субъектами, находящимися в различных республиках). В этой связи вполне уместна постановка вопроса — а насколько совместим процесс формирования на европейском геоэкономическом пространстве однородной постиндустриальной хозяйственной системы (Европейское интернационализированное воспроизводственное ядро — Экономический Союз) с наличием огромной полихромной этнонациональной карты Европы? Возможен ли и здесь «взрыв», по своей мощи аналогичный развалу

СССР? Имеются ли в Европе очаги зарождения этнонациональных систем, способных противостоять постиндустриальному ресурсному поглощению и перемалыванию этнонациональных сфер Европы?

Отвечая на эти вопросы, можно положительно утверждать, что Европа не избежит вышеотмеченных сценариев распада, если своевременно не будут сняты

рамки с развития этноэкономических систем. Формирование ЕИВЯ — ЕС идет в направлении создания однородной, техногенной индустриальной среды, что нивелирует этнонациональную среду, ибо внедряется одинаковая шкала потребностей, привычек, образа жизни, мышления и т.п. Но вместе с тем Европа никогда не была свободна от этнонациональных противоречий, которые с неизбежностью культивирует в возрастающем масштабе постиндустриальная модель (пример тому — Англия, Ирландия, Швейцария, Бельгия). На Североамериканском континенте это характерно для Канады. Здесь два пути решения противоречий — либо постиндустриальная модель приведет к слому этнонациональных начал, их перемешиванию и формированию однообразного цивилизационного индустриального общества — классическим образцом его являются США, либо «раскол» Европы и формирование в ней различных этноэкономических систем, предопределяющих гармонию этнонационального и техногенного начала. Но этому в настоящий момент противостоят США, ибо выступают как символ и отлаженное ядро постиндустриализма. Им «терять» уже нечего. Они уже у себя дома расправились с этнонациональными системами, «переплавив» и превратив их в некий развлекательно-нравственный довесок к постиндустриальной культуре, которая, в свою очередь, сама переродилась в тоталитарные постиндустриальные формы. То же случилось с религией.

Другое дело Европа, здесь сохраняется этнонациональный калейдоскоп, но с другой стороны, здесь интересы постиндустриального расширения (т.е. интересы США, а это интересы американского интернационализированного воспроизводственного ядра, вынесенного в Европу) не сдадут своих позиций. Европейское постиндустриальное ядро будет расширяться, в том числе и, прежде всего, за счет Восточноевропейских стран. На это отмобилизована европейская военная машина. Таким образом, проблема расширения НАТО — это только косвенное проявление истинных мотивов продвижения воспроизводственной индустриальной системы на Восток, это только верхушка гигантского айсберга, в глубинах которого идет смертельная схватка между нарождающейся неоэкономической и постиндустриальной цивилизационными моделями. Для России здесь поистине сложнейший выбор, — давая отпор к расширению военной НАТОвской машины, тем самым Россия реагирует на вызовы постиндустриальной модели.

Вчем суть вызова, который бросается России, каковы его корни и движущие принципы?

Вмире, и прежде всего в Европе, идет структурная перестройка — перестройка глобальной и Европейской экономической систем. Возникли серьезные геоэкономические подвижки. Россия попала в поле зрения такого передела. Глобальная постиндустриальная система смотрит на мир как на свое «естественное» обширное поле действия, жестко наделяя национальные экономики помимо их воли теми или иными воспроизводственными обязанностями. Из глубин постиндустриального мира бросаются все более жадные и алчные взгляды на российские интеллектуально — ресурсные богатства. Новая воспроизводственная структура мира выстраивается с учетом доступности к сырьевым богатствам России и стран

СНГ, необходимости консервации громадного структурного перекоса в их эконо-

миках7 и западная военная машина готовится к «защите» такой схемы. При таком взгляде на вещи совершенно по-новому звучит мотивация к расширению НАТО на восток. Движение самой военной машины есть косвенное проявление, отражение неумолимых закономерностей развития мировой постиндустриальной

модели. «Синдром Кувейта» (см. ниже) все более рельефно проявляется, и он незримо витает и «примеривается» к России. Это нельзя не учитывать, и геоэконо-

мический подход должен стать одним из центральных направлений при выстраивании системы национальной безопасности и обороны.

В чем суть синдрома Кувейта? Произошла перегруппировка стратегических факторов — военный фактор вплетается в чудовищную постиндустриальную технологию. Так, например, под этим углом зрения следует рассматривать кризисную ситуацию недавнего прошлого в Персидском заливе: была выбрана высокоиндустриальная структура (Кувейт), которая подлежит «срезанию». Ситуация формировалась так, что подобная масштабная «хирургическая» операция строится только на базе уничтожения существующей индустриальной популяции, разрушения центральных (базисных) узлов выбранного анклава (транспортные узлы, коммуникация, связь и т.д., инфраструктуры, связанные с элитными статьями экспорта, внесение дисгармонии в экологические системы и т.п.), идет выбор высокоиндустриальной жертвы для «расчищения» места к внедрению новейших технологических идей. Иначе как понять тот факт, что военным конфликтам в подобных ситуациях предшествует формирование огромнейших мировых консорциумов вокруг данных очагов, способных сформировать новейшую инфраструктуру взамен опрокинутой. Таким образом, постиндустриальная модель «обеспечивает» свое саморазвитие, закладываются интернационализированные воспроизводственные ядра, которые принимают резко «блуждающий» характер.

5. РОССИЯНАПУТИКРЕСТОВОГОПОХОДАПОСТИНДУСТРИАЛИЗМА: ПОИСК ВЫХОДА ИЗ АБСУРДНОЙ СИТУАЦИИ

При рассмотрении этноэкономических систем как центральных элементов неоэкономики высвечиваются проблемы стратегического характера. Они связаны с анализом возможных сценариев развития России и ее безопасностью. Здесь возможно несколько стратегических сюжетов.

Втягиваемые в российскую экономику постиндустриальные ядра, естественно, предопределят траекторию развития России соразмерно закономерностям функционирования постиндустриальной модели, ее высшей, техногенной фазы.

Отклонение от этой соразмерности приводит к абсурдной ситуации, которая состоит в следующем. Первое. Мировое интернационализированное воспроизводственное ядро, расширяясь на восточноевропейское и российское геоэкономическое пространство, диктует ускоренное проведение не только всеобъемлющих рыночных реформ, в основе которых — ускоренное «срезание» имеющейся национальной экономической инфраструктуры, «насаждение и развитие» огромного спектра неведомого ранее для национальной экономики структур (кредитнофинансовых, производственных, торговых и т.д.), выстраиваемых по разветвленным транснациональным схемам и задействующих (преобразующих) техногенным способом социально-экономическую, культурную, этническую и т.п. сферу.

Второе — соответствующее формирование национальных интересов этого «нового» постиндустриального ядра, и третье, самое главное — защита ядра и его интересов. В транснационализированной экономической системе национальные интересы вырастают, прежде всего, из интересов привнесенных извне, плюс сами структуры дополняют их «чисто» национальными интересами. Защита этих

интересов (а здесь, прежде всего, просматривается дальнейшее расширение ядра) обеспечивается военной компонентой (вооруженными силами). Так вот абсурдность ситуации в том, что Россия, взявшись за проведение реформ на базе внедрения постиндустриальных техногенных западных рыночных схем, пытается «отстегнуть» естественную военную составляющую — развивая западную

модель реформ, она не хочет расширения необходимой для этого военные компоненты — расширение НАТО на Восток. Абсурдно звучат все доводы против такой ситуации, как, например, протест против продвижения военной машины к границам Московского военного округа, опасность размещения ядерного оружия на территории бывших союзников России и т.д. Здесь не может быть выбора: если мы приверженцы «передовой рыночной постиндустриальной модели», то тогда становится необходимым формирование однородных с западными ТНК российских транснациональных монополий, выкристаллизовывание глобальных интересов этих монополий, и защита этих интересов по уже отработанной постиндустриальной моделью военной схеме, а схема эта готова, мобильна, оснащена по последнему слову техногенной модели (ядерное оружие — неизменный элемент техногенности) и т.д. В этой ситуации российская армия «обречена» защитить интересы российского постиндустриального воспроизводственного анклава только в симбиозе с НАТОвской военной машиной, а так как единство цивилизационных подходов (постиндустриализма) формирует единство интересов, то их защита должна осуществляться в единстве НАТОвской машины и создаваемой российской. Предоставив западной постиндустриальной модели плацдармы в Восточной Европе, в национальных рамках России, российские ТНК уже совместно с западными монополиями попытаются создать подобные плацдармы постиндустриализма в других районах Востока. Это разрушит все усилия России по достижению стабильности в Восточной Азии8, принесет ей огромный стратегический ущерб.

Только на плечах этих машин российские ТНК смогут заявить, защитить и продвинуть свои интересы в процессе неминуемого дальнейшего расширения.

Но в этом случае постиндустриальная модель бросает вызов тем системам, которые не приемлют своего поглощения. «Нависание» над ними постиндустриализма в форме модели западного толка (уже совместно с Россией) делает Россию в этом случае естественным врагом Китая, Индии, Ирана, Ирака, не говоря уже о взрывоопасности совместного с Западом передела, перемалывания, подключения по западной постиндустриальной схеме к ресурсам Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана и др. республик бывшего СССР. Причем Россия выступает как бы, с одной стороны, передовым тараном для дальнейшего расширения постиндустриальных западных ценностей, а с другой — первым эшелоном, который примет на себя ответный удар со стороны инородных для постиндустриализма цивилизационных структур. Вот именно здесь России предстоит сделать свой выбор и не попасть в водоворот этнонациональных, фундаменталистских войн, защищая совмещенные интересы западной модели. Западные страны сознают двойственное положение России, ее естественные колебания, ее «половинчатое» понимание демократии по западному образцу. Давление западной дипломатии направлено на «дожимание» России, причем эксплуатируется тезис о том, что Россия «не созрела» до «такого» понимания демократических ценностей, идет выжимание компромиссов со стороны России.

Таким образом, Россия приглашается к участию во втором крестовом походе на Восток против этнонациональных систем, но на стягах этого похода уже начертана борьба не за «гроб Господень», а борьба за техногенные ценности позднего постиндустриализма, за продление агонии мировой постиндустриальной цивилизационной модели. Это любезное приглашение России на эшафот должен осознать политический истеблишмент России.

Но возможен более равновесный сценарий развития событий в рамках новой зарождающейся неоэкономической модели: Россия способна, исходя из огромных инновационных воспроизводственных заделов и с учетом огромной этнонациональной, духовной, культурологической и т.п. палитры, сформировать такую этноэкономическую систему, которая позволит войти в более равновесное, гармоничное русло цивилизационного развития.

В такой постановке вопроса становится логически оправданной и понятной борьба России против расширения НАТО на Восток, более того, именно неоэкономическая модель цивилизационного развития, выламываясь из постиндустриальной модели, дает ей первый решительный бой. В силу обстоятельств он пришелся на военную сферу постиндустриальной модели: дается отпор ее военной машине — НАТО. Но если не подкрепить этот отпор в других сферах и, прежде всего, в противодействии пожиранию интеллектуально-ресурсных богатств России западными воспроизводственными блуждающими ядрами, то усилия по противодействию НАТО могут быть бесполезными. Речь должна идти о противодействии по всем азимутам. Одновременно это выступает зашитой не только российских интеллектуально-ресурсных богатств, но и защитой евразийского ареала от перемалывания его богатств постиндустриальной моделью. Рычаги противодействия в этой развязанной постиндустриальной моделью геоэкономической войне, противодействия расширяющейся военной машине могут быть сформированы в рамках неоэкономической модели путем выстраивания военной доктрины на геоэкономической основе, вплетая и используя (высокие геоэкономические технологии) этноэкономические схемы. Так, размывание и разрыв любых военно-политических альянсов возможны на путях использования тех же блуждающих интернационализированных воспроизводственных ядер, но путем вплетения в них этнонациональной составляющей, то есть формирование таких этноэкономических систем, которые основаны на геоэкономической (реликтовой) памяти, путем вплетения в эти процессы своего рода реликтовых систем, имеющих глубинные национально-этнические, культурологические корни. Постиндустриальная модель делает все, чтобы разобщить, снивелировать этнонациональные системы, но неоэкономическая модель их сохраняет, дает им импульсы для гармоничного развития. К таким системам могут быть отнесены выделение и симбиоз ряда стратегических группировок: угро-финской стратегической этноэкономической группировки (Венгрия, Эстония, Финляндия, Мордовия, Удмуртия); славянской (Россия, Украина, Белоруссия, Словакия, Сербия и др.); исламской (Иран, Ирак, Татарстан, Башкортостан, Чечня и другие).

Представляется, что вышеуказанная логика развития событий и их сценариев должна быть учтена при формировании национальной военной доктрины и реформы вооруженных сил. Но отсюда же следует, что нельзя разрывать военную и внешнеэкономическую доктрину. И не является случайностью, что задача разработки и принятия новой внешнеэкономической и военной доктрины поставлена в одном документе — Послании по национальной безопасности Прези-

дента Российской Федерации Федеральному Собранию от 13 июня 1996 года. Реформы внешнеэкономическая, внешнеполитическая и военная неразрывны. Нельзя одной рукой воздвигать рвы на путях НАТОвской военной машины, а другой — обходным путем втягивать западную постиндустриальную экономическую машину в национальные рамки, нимало не подозревая, что эти две машины органично переплетены и одна обусловливает другую, они продвигают постиндустриальную модель на новые экономические ареалы и плацдармы. Разумная альтернатива этому — содействие формированию этноэкономических систем, переход на новую цивилизационную модель — неоэкономическую.

Иными словами, национальная безопасность и военная реформа должны вы-

страиваться в этноэкономическом измерении.

Этноэкономические системы должны, в свою очередь, внести серьезнейшие коррективы и во внутриэкономические преобразования, и в выработку новой парадигмы национальной политики и федерализма.

Примечания:

1Некоторые специалисты склонны считать, что зарождается новый тип экономики — информатизационная экономика (см. Цвылев Р.И. Постиндустриальное развитие. Уроки для России. — М.: Наука, 1996).

2Здесь мы не рассматриваем особенности этого процесса, связанные с симбиозом и с другими компонентами: культурологическими, морально-этическими и т.д.

3Проблеме мотивации, мотивационной стратегии в последнее время уделяется особое внимание. Наиболее полно эти вопросы рассмотрены в книге Г.Г. Дилегенского. Социально-политическая психология. — М.: Новая школа, 1996.

4Эти подвижки блестяще обоснованы в работе Ю. Шишкова. Россия и мировой рынок: структурный аспект // МЭ и МО. — 1997. — № 1-2.

5О рынке среды см. подробнее: Кочетов Э.Г. Ориентиры внешнеэкономической деятельности. — М.: Экономика, 1992. — С. 106-116.

6В этом направлении создается целая сеть научных структур, развивается целое научное направление, где предпринимается попытка концептуально обосновать техногенные принципы общественного развития, причем для этих целей берутся сугубо технические идеи и «пересаживаются» на гуманитарную почву. Появились такие центры и

вРоссии. Характерный пример тому - работа, выполненная в Институте устойчивого развития: «Концепция модели устойчивого развития социума — новая мировоззренческая парадигма» (профессор Э.А. Азроянц). Симптоматично то, что техногенизация гуманитарных сфер «освящена» на уровне федеральных органов исполнительной власти. У нас на этот счет имеется даже подобная структура - Госкомитет по науке и технологиям. Здесь налицо издержки системы отечественного управления - раз есть такое министерство, то оно обязано и рождать «такие» совмещенные направления.

7Этой проблеме посвящена серия ярких работ: Шишков Ю. Россия и мировой рынок: структурный аспект // МЭ и МО. — 1997. — № 1-2; Кормнов Ю. Ориентация экономики на конкурентоспособность // Экономист. — 1997. — № 1; Соколов В. Структура российской экономики и ее включение в мирохозяйственные связи // МЭ и МО. — 1996. — № 12 и др.

8См. подробнее: Богатуров А.Д. Современные теории стабильности и международные отношения России в Восточной Азии в 1970-90-е гг. — М.: Московский общественный научный фонд; Институт США и Канады РАН, 1996.

В.В. СОКОЛОВ

СОВРЕМЕННЫЙ МИР И НАЦИОНАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА

Последние годы стали периодом радикального пересмотра теоретического багажа отечественной общественной науки. Сегодня важно рассмотреть, в какой мере новые подходы и выводы были следствием критического осмысления действительности и достижений зарубежных исследователей, ранее недоступных нам по цензурным соображениям, а в какой — следствием новых парадигм, изменения не столько знаний о действительности, сколько точки зрения на эту действительность. В принципе, изменение точки зрения под влиянием новых знаний неизбежно. Однако нередко новые подходы по существу сводятся к заимствованию фундаментальных посылок отвергавшихся теорий, а накопленные прежде знания просто отбрасываются без всякой критической переработки. В других случаях, напротив, отвергается лишь «верхушка» прежних представлений, явно скомпрометировавшие себя выводы, тогда как подходы, которые привели к этим выводам, сохраняются, и на их основе пытаются выстроить новые схемы.

СМЕНА ПАРАДИГМЫ

Разработанный в рамках марксистской теории формационный подход к истории человечества отличался логический стройностью. На всю мировую общественную мысль сильнейшее влияние оказала предложенная концепция: формы организации производственных отношений развивают возможности человечества, поднимают их на более высокую ступень, но затем начинают их тормозить и сметаются классом, являющимся носителем новых форм. Разочарование в обещанном коммунизме отнюдь не вело к отвержению схемы как таковой: бесклассовое общество заменялось концепциями технократии, меритократии и т.д., а логическое представление о ходе исторического процесса сохранялось. Марксов анализ социально-экономического развития Европы, начиная с зарождения буржуазных отношений в недрах феодализма, продолжая постепенным превращением буржуазии из «класса в себе» в «класс для себя» и завершая революционным приходом данного класса к власти и переделкой им общества по своему подобию, признавался классическим не одними марксистами.

Анализ строился на простой предпосылке, кратко сформулированной Ф. Энгельсом в примечании к одному из изданий «Коммунистического манифеста»: «Вообще говоря, здесь в качестве типичной страны экономического развития буржуазии взята Англия, а в качестве типичной страны ее политического развития — Франция»1. Франция удостоилась этой чести как «страна, в которой историческая классовая борьба больше, чем в других странах доходила каждый раз до решительного конца»2. Подобный синтез методологически вполне правомерен: на основе исследования ряда объектов выделяются те из них, которые наиболее ярко обнаруживают характерные черты важнейших процессов, и в ито-

Опубликовано: Мировая экономика и международные отношения. — 1997. —

№10. — С. 5-20.

ге составляется обобщающая картина. Вопрос, однако, в том, какие процессы считать сущностью происходящей эволюции, а какие — побочными, необязательными, даже аномальными. Невозможно отрицать влияние идеологических пристрастий различных авторов на решение ими этого вопроса.

Пересмотр выводов марксистской теории сказался и на выборе образцов для исследования. Отказ от представления о решающей роли классовой борьбы в развитии человечества повлек за собой и постепенный отход от «синтетической» модели. В качестве образца как экономического, так и политического развития стала рассматриваться Англия, поскольку «в сознании англичан были глубже, чем на континенте, укоренены идеи свободы личности и неприкосновенности частной собственности»3. Франция из «политически образцовой» страны превратилась в пример неудачного, неправильного развития, опыт ее стали расценивать как по преимуществу отрицательный.

Смена «идеального образца» влечет за собой также изменение классических представлений о политическом развитии общества. Вместо прежней линии развития: «феодальная раздробленность — централизация при подавлении сопротивления феодалов — абсолютизм — конституционная монархия — демократическая республика» вырисовывается более плавная траектория. Абсолютизм перестает быть обязательным этапом. Сопротивление феодалов не подавляется до конца, олигархия создает условия для развития демократии. Отмена всех традиционных привилегий и институтов — не революционный акт, а плавный процесс, который, в сущности, не так уж важно довести до логического конца — важнее сохранить права личности и собственности на всех его этапах. Акцент делается не на переворотах, а на преемственности. Исторические эпохи характеризуются последовательным развитием изначально данных принципов.

Именно признание «образцового» характера Англии является краеугольным камнем праволиберальной парадигмы общественных наук. Русская мысль тем самым возвращается к позиции Б. Кистяковского, полемизировавшего с авторами, которые «обращают внимание только на социальную природу конституционного государства и не замечают его правового характера… А правовой характер конституционного государства получает наиболее яркое свое выражение в ограждении личности, ее неприкосновенности и свободе»4. Центр тяжести при исследовании общественной эволюции перемещается с социальноэкономических отношений на социально-правовые. При этом особое внимание уделяется формированию социокультурных предпосылок различных типов общественного развития, из которых «британский» является наивысшим5.

Данная парадигма, резко противостоящая марксистской, в то же время имеет с ней существенную общую черту — универсалистский характер. Она задает модель развития человечества, в важнейших своих принципах применимую ко всем странам, континентам, культурам при всем их своеобразии. В то же время одновременно с этой парадигмой, то сливаясь с нею, то резко противопоставляя себя ей, развивается другая — цивилизационной подход к мировой истории. Проблема деления человечества на особые, исторически преходящие, но внутренне относительно замкнутые социальные организмы исследовалась достаточно давно. В последнее время, однако, особое внимание к ней западной публики привлекло выступление С. Хантингтона6, а российской — труды Л. Гумилева.

Если исходить из понимания культуры как «специфического способа организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленного в про-