18.Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 213.

19.См. Хоружий С. С. Трансформация славянофильской идеи в XX веке // Вопросы философии. 1994. № 11.

20.Рормазер Г. К вопросу о будущем России // Россия и Германия: Опыт философского диалога. М., 1993.

С. 22—23.

21.Горький А. М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 26. М., 1958. С. 150.

22.Шолохов М. М. Разговор с отцом // Дон. 1991. № 5. С. 159—160.

23.См. Солженицын А. И. Русский вопрос к концу XX века // Новый мир. 1994. № 7.

24.Фромм Э. Человек для себя. Иметь или быть? Минск, 1997. С. 345.

25.Цит. по: Знание — сила, 1992. № 1. С. 19.

26.Кемеров В. Е. Введение в социальную философию. М., 1996. С. 215.

27.Лосский Н. О. Характер русского народа. Кн. 2. М., 1990. С. 55.

28.См. Лихачев Д. С. Декларация прав культуры // Культурология. Научно-образовательный вестник. 1996.

№ 1.

29.Бородай Ю. М. Эротика — смерть — табу: трагедия человеческого сознания. М., 1996. С. 380—381.

30.Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 1992. С. 200.

3.5.ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

3.5.1. Скандинавское «присутствие» в древнерусской культуре

Многогранные культурные связи Древней Руси с зарубежными странами уже у истоков ее государственности складывались по-разному и различались по глубине и степени их интенсивности. В возникновении древнерусской культуры несомненно решающую роль сыграли собственная языческая культура, Византия и Скандинавия.

Если роль и место двух первых обстоятельно изучены наукой, то за последней осталось все еще много неясного и дискуссионного. Здесь и присутствие на Руси в IX—X вв. скандинавских дружинников-варягов, и летописное повествование о варяжском происхождении древнерусской правящей династии Рюриковичей. Они породили длительную (с XVIII в.) дискуссию между норманистами и антинорманистами. Первые (Г. 3. Байер, Г. Ф. Миллер, Н. М. Карамзин и др.) отстаивали точку зрения о создании Древнерусского государства скандинавами, а вторые (М. В. Ломоносов, Д. И. Иловайский, С. П. Гедеонов и др.) отрицали это. В настоящее время у отечественных и зарубежных исследователей не вызывают сомнения как местные корни восточнославянской государственности, так и активное участие в процессе складывания Киевской Руси (преимущественно в формировании господствующего слоя) выходцев из Скандинавии.

Вместе с тем сохраняется и ряд разногласий по частным вопросам этой проблемы, в том числе о призвании Рюрика.

При общей скудости знаний о той далекой эпохе, особенно в сравнении с византийскими источниками, наш пристальный интерес вызывают новые данные науки и новые выводы ученых. В 1994 г. Новгородская археологическая экспедиция под руководством академика В. Янина сделала сенсационные открытия. В их свете возникновение славянской государственности

450

на Руси — сложный процесс, который шел по двум взаимосвязанным между собой путям. Поднепровское славянство объединялось вокруг Киева, северо-западное — вокруг Новгорода. Взаимообогащение этих двух традиций и создает то, что мы называем Древней Русью. Доказана также ошибочность бытовавшей в течение двух столетий концепции о том, что все, что касается восточного славянства, имеет свои корни в Поднепровье — с одной традицией, одной культурой, одним языком. Уже в начале своей исследовательской работы В. Янин обнаружил явное противоречие между этой концепцией и фактами. Изучая, в частности, историю древнерусских денежно-весовых систем, он выяснил, что они не сводятся к единой схеме.

Существовали две денежные и две весовые системы — киевская, ориентированная на византийские единицы, на торговые связи с Византией, и новгородская, ориентированная на Скандинавию и Германию.

Между двумя данными системами имелись простейшие способы пересчета.

Многолетние раскопки в Новгороде (с 1932 г.), особенно исследование берестяных грамот, проведенное выдающимся лингвистом А. Зализняком и подкрепленное всем комплексом других находок, все больше подтверждали значительное передвижение масс славянства на территории Северо-Запада из южной Балтики

(северная Польша, северная Германия, Шлезвиг-Гольштейн). Ученые приходили к новому взгляду на об-

разование Древнерусского государства как на результат слияния двух славянских традиций, ветви которых дали ту великую державу, какой была Русь во времена Владимира Святославича и Ярослава Мудрого. Главный торговый и военный путь, связывающий оба центра, не случайно не ограничивался Новгородом и

Киевом, а пролегал в обе стороны дальше — «из варяг в греки», становясь также путем распространения культуры. С Севера по этому пути приходили по найму и приглашению варяги. На Севере обосновались Рюриковичи, спустившиеся на Юг к Киеву и осевшие как государственная сила по всему пути от Ладоги до Херсонеса.

Известный ученый, академик Д. Лихачев выдвинул в последние годы гипотезу о том, что для Русской

земли, особенно в первые века ее исторического бытия, гораздо больше значило положение между Севером и Югом и потому ей гораздо больше подходит определение Скандославии и Скандовизантии, чем Евразии, так как от Азии она получила чрезвычайно мало. На самом деле Россия — никакая не Евразия. Если смотреть на Россию с Запада, то она, безусловно, лежит между Западом и Востоком. Но это чисто географическая точка зрения,

451

ибо Запад от Востока отделяет разность культур, а не условная граница, проведенная по карте. Россия — несомненная Европа по религии и культуре, утверждает тонкий знаток русской древности. С юга, из Византии и Болгарии, пришла на Русь духовная европейская культура, а с севера — другая, языческая дру- жинно-княжеская военная культура Скандинавии. Гораздо сложнее, чем духовное влияние Византии с Юга, было значение для государственного строя Руси скандинавского Севера — рефреном проходит мысль ученого в выступлениях и статьях последних лет.

Безусловно, идеи Д. Лихачева — не обновленная попытка реставрировать норманскую теорию, а стремление к объективному осмыслению культурных истоков Древней Руси. Думается, исследователь не всегда прав с употреблением термина «Евразия»: ведь Русь становилась Россией. Более того, по прозорливому уточнению В. Вернадского, она — континент, со всеми вытекающими из этого положения и звания последствиями. Жалки потуги современных геростратов объявить Россию «империей зла» и содействовать ее развалу.

Политический строй Руси в XI—XIII вв. представлял собой смешанную власть князей и народного веча,

существенно ограничивавшего права первых. Княжеско-вечевой строй Руси сложился из соединения северо-германской организации княжеских дружин с исконно существовавшим на Руси вечевым укладом.

Единство Руси было с самого начала древнерусской государственности гораздо более реальным, чем единство, к примеру, шведского государственного строя. И в этом, несомненно, сыграло свою роль христианство, пришедшее с Юга, ибо скандинавский Север еще долго оставался языческим. Призванные из Швеции конунги Рюрик, Синеус и Трувор, три варяжских брата, скандинавские имена которых в переводе означают: Миротворный, Победоносный и Верный (если таковые в действительности существовали), могли научить русичей по преимуществу военному делу, организации дружины. Княжеский же строй в значительной мере поддерживался на Руси собственными государями и общественными традициями: вечевыми установлениями и земскими обычаями.

Старший из них, Рюрик, поселился на Ладожском озере, против финляндских финнов, и основал или восстановил город Ладогу; Синеус — на Белоозере, среди веси; Трувор — в Изборске, чтобы сдерживать ливонские племена. После смерти двух последних Рюрик переселился в Новгород, где построил княжеский двор, а не город, как можно бы заключить из слов известного летописца Нестора... Первый книжник, построивший

452

свою «теорию» «происхождения Руси» на соблазн грядущим исследователям, был составитель «Повести временных лет». Он отождествил Русь с варягами, счел ее одним из северогерманских племен. Из всех предложенных объяснений самого слова «Русь » на научное значение может претендовать только его

производство от финского названия, которое обращается в Русь при переходе в славянскую речь по общему фонетическому закону финно-славянских языковых отношений (А.Е. Пресняков).

На основе Полянского союза племенных княжеств к началу IX в, сложилось политическое образование, носившее название Русь. Распространено мнение о привнесении этого термина в Восточную Европу скандинавскими дружинниками, именовавшимися на Руси варягами. Но его первое достоверное упоминание на юге Восточной Европы, в так называемом «Баварском хронографе», составленном между 811 и 821 гг., относится ко времени, когда присутствие норманнов в этом регионе не прослеживается. Вопрос остается дискуссионным, но наиболее вероятно, что это название имеет местное, южное (при этом, скорее всего, неславянское в основе) происхождение и восходит ко времени во всяком случае ранее IX в. В этом же столетии оно выступает как обозначение этнополитического образования, не совпадающего территориально ни с одним славянским союзом племенных княжеств. Днепровской Руси предстояло пережить еще ряд потрясений, связанных с движением на юг варягов, раньше чем она сложится в большое восточнославянское государство и войдет в устойчивые отношения к Византии (А. Е. Пресняков).

Высшим классом древнерусского общества, с которым князь делил труды управления и защиты земли, была княжеская дружина. Она разделялась на высшую и низшую: первая состояла из княжих мужей, или бояр, вторая — из детских, или отроков; древнейшее собирательное название младшей дружины «грида» или «гридьба» (скандинавское слово, означающее «дворовая прислуга») заменилось потом словом «двор» или «слуги». Эта дружина вместе со своим князем вышла, как мы знаем, из среды вооруженного купечества больших городов. Дружина княжества составляла военный класс. Большие торговые города тоже были устроены по-военному, образовывали каждый цельный организованный полк, называвшийся тысячей, которая подразделялась на сотни и десятки. Тысячей командовал выбиравшийся

городом и назначаемый князем тысяцкий, сотнями и десятками — также выборные сотские и десятские. Эти выборные командиры составляли

453

военное управление города и принадлежащей ему области, которое называется в летописи «старцами градскими». Вооруженные города принимали постоянное участие в походах князя наравне с его дружиной. С другой стороны, дружина служила князю орудием управления: члены старшей дружины, бояре, составляли думу князя, его государственный совет.

Договор князя Игоря с греками был заключен от его имени в 945 г. послами и купцами, которые вели торговые дела с Византией. Те и другие говорят о себе в договоре: «мы от рода русского сли и гостье». Это русское купечество далеко еще не было славянорусским, это были варяги. Договор вскрывал роль их в заморской русской торговле. Как люди бывалые и привычные к морю, варяги, входившие в состав купечества, служили посредниками между ним и заморскими рынками. Сторонним наблюдателям оба класса, княжеская дружина и городское купечество, представлялись одним общественным слоем, который носил общее название Руси. Не случайно на Руси варяг — преимущественно вооруженный купец, идущий через ее земли, чтобы пробраться далее в богатую Византию, там с выгодой послужить императору, с барышом поторговать, а иногда и пограбить богатого грека. На такой характер варягов указывают следы в языке. В областном русском лексиконе варяг — разносчик, мелочный торговец, варяжить — заниматься мелочным торгом. Любопытно, что когда неторговому вооруженному варягу нужно было скрыть свою личность, он прикидывался купцом, идущим из Руси или на Русь: это была личина, внушавшая наибольшее доверие. Известно, чем обманул Олег своих земляков Аскольда и Дира, чтобы выманить их из Киева. Он послал сказать им: «Я купец, идем мы в Грецию от Олега и княжича Игоря: придите к нам, землякам своим». Скандинавская сага о св. Олафе, полная исторических черт, рассказывает, как этот скандинавский герой, долго и усердно служивший русскому конунгу Вальдамару, т.е. св. Владимиру, возвращаясь с дружиной на кораблях домой, был занесен бурею в Померанию, где выдал себя за купца гардского, т.е. русского.

Отдельные древнерусские фольклорные мотивы XII — начала XIII в. (например, связанные с образом Ильи Муромца) вошли в немецкий и скандинавский фольклор. На Западе были известны русские летописи, которые использовались при составлении латинских хроник.

Богатая и самобытная культура Киевской Руси, развивавшаяся в постоянных контактах с культурами других стран и народов, особенно Севера и Юга, Византии и Скандинавии, стала важным компонентом средневекового мира.

454

1.Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций в 3 кн. М., 1993.

2.Лихачев Д.С. Нельзя уйти от самих себя... Историческое самосознание и культура России // Новый мир. 1994. № 6.

3.Лихачев Д.С. Культура как целостная среда // Новый мир. 1994. № 8.

4.Пресняков А.Е. Княжое дело в Древней Руси. Лекции по русской истории. М., 1993.

5.Славяне и скандинавы / Пер. с нем. М., 1986.

6.Фетисов А. Норманская теория и зарождение государственности у восточных славян // Проблемы становления и развития российской государственности. М., 1994.

7.Каратеев М. Норманская болезнь в русской истории // Слово. 1990. № 8.

3.5.2. Русь верхневолжская: природные условия, община и их роль в формировании соборных архетипов культуры

В истории России недостаточно известен период, в ходе которого русский народ фактически создавал свою цивилизацию наново после гибели древнерусской (Киевской) цивилизации, наступившей в результате удельных стремлений князей и татаро-монгольского нашествия. В то время как этот период истории русской культуры является самостоятельным, так как он отличается от древнерусской цивилизации по многим параметрам культурно-цивилизационного процесса. Однако очень часто этот период формирования великоросского этноса и его культуры не выделяется и не рассматривается в качестве самостоятельного, так как заслоняется или сливается с третьим периодом истории отечественной культуры — Московским. В то время как именно в период заселения Верхневолжского региона закладывались основы нового политического и социального порядка: удельно-княжеского (частнособственнического, с прямой линией наследования от отца к детям); свободно-захватного землевладения, сыгравшего особую роль в характере последующих процессов отечественной истории и культуры. Здесь же, в условиях нового «космоса» — природно-климатических условий, —

455

будут вырабатываться специфические черты характера и тип мышления русского человека, которые будут устойчиво проявляться даже в изменившихся условиях: терпеливость, наблюдательность, способность к интенсивному труду в короткое время, знаменитое русское «авось», целостность видения и др.

Прежде всего надо иметь в виду, что складывающийся в верховьях Волги в XII—XIV вв. великоросский этнос имеет иной генотип, чем представитель Днепровской Руси. Славянский генотип изменится как под

воздействием природно-климатических условий, так и в результате смешения с местными финскими племенами, которых русские собирательно называли «чудью». В связи с этим В. О. Ключевский отметит, что «наша великоросская физиономия не совсем точно воспроизводит общеславянские черты».

По мнению того же Ключевского, над характером и типом мышления великоросса много поработала природа этого края, резко отличающаяся от природы Поднепровья, с его устойчивым климатом, жарким летом, плодородными черноземами и т. п. благоприятными для земледелия чертами.

В верховьях Волги землепашцу приходилось осваивать новые земли в мало пригодных для земледелия условиях: короткое лето, густая сеть рек и речушек, идущих в разных направлениях, малоплодородный суглинок, покрытый лесными дебрями. Для того чтобы здесь вырастить хлеб, крестьянин должен был вырубить лес, сжечь его и удобрить почву, плодородие которой истощалось через 4—5 лет и это заставляло великоросса передвигаться на восток, осваивать новые участки. Для того чтобы обеспечить освещение и прогревание полю, землепашец должен был расчищать от леса территорию в три раза больше, чем та, которую он засевал. Эту тяжелую работу, постоянные перекочевки земледельцу приходилось осуществлять в условиях очень неустойчивого климата, с заморозками в мае и в августе, с оттепелями в январе. Тысячи мелких непредвиденных трудностей и опасностей создавали речки, озерца, болота, сырой климат. Эти обстоятельства изменили характер переселенца из Поднепровья.

Изменчивость, неустойчивость климата, малоустранимые препятствия выработали у великоросса терпеливость и изворотливость в преодолении препятствий.

Капризная природа, неустойчивый климат развили в нем удивительную наблюдательность, которая нашла отражение в народных приметах. В них раскрывается ум, знания природы, план и календарь сельскохозяйственной деятельности

456

верхневолжского землепашца. В них схвачены все характерные, трудноуловимые явления годового цикла природы, каждый месяц, чуть ли не каждое число месяца имеет свои особые приметы. В приметах — метеорология великоросса, его хозяйственный учебник, его бытовая автобиография.

Как выявил В. О. Ключевский, природно-климатические истоки имеет и любовь к риску, склонность дразнить счастье, играть наудачу, рисковать.

Неустойчивая природа, обманчивая почва заставляли человека здесь выбирать подчас самое что ни есть безнадежное, нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы свою отвагу, риск. «Была не была!». Это и есть истоки великоросского «авось!».

Лишь в одном был четко уверен великоросс: лето будет коротким, прохладным и дождливым. Надо дорожить каждым погожим днем. Как показывают исследования ученых, русский земледелец имел в три раза меньше времени для всего цикла сельскохозяйственных работ, чем западноевропейский крестьянин. Это заставляло его спешить, усиленно работать. «Так великоросс приучился, — пишет В. О. Ключевский, — к кратковременному напряжению сил, привык работать лихорадочно, интенсивно, а потом отдыхать в период вынужденного осеннего и зимнего безделья». «Ни один народ в Европе, — продолжает он, — не способен к такому напряженному труду в короткое время, какой может развить великоросс. Он не привык к ровному, умеренному, размеренному и постоянному труду!». Таковы истоки черты характера русского человека, в которой наши недоброжелатели стремятся выделять лишь оборотную сторону, которую они называют ленью и т. п. характеристиками.

Верхневолжский «космос», с лесными дебрями и паутинной сетью речек заставлял переселенцев располагаться на редких возвышенных и сухих местах небольшими деревнями, часто в 2—3 крестьянских двора. Это обстоятельство также сказалось на характере русского человека. В отличие от жителей Поднепровья, образующих большие селения и привыкших работать на виду у жителей чуть ли не всего села, верхневолжский крестьянин трудился в одиночку, в глуши леса. «То была молчаливая черная работа в одиночку, — писал В. О. Ключевский, — не над собой, не над своими приемами работы, не над своими чувствами и отношениями к людям, а над диким лесом и полем». Отсюда — замкнутость, нерешительность и даже робость великоросса, неумение работать большими коллективами. Поэтому русский человек лучше работает, когда он один,

457

когда на него никто не смотрит, и трудности лишь возбуждают его силы, а успех — роняет их. «Ему легче одержать препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех».

Природа страны, которую осваивал великоросс, сказалась и на типе мышления. Невозможность рассчитать вперед и сообразовать цели и средства, прямо идти к намеченной цели выработали склад ума великоросса. Непостоянство природы и случайности жизни научили его больше обсуждать пройденный путь, чем рассчитывать и планировать будущее.

В борьбе с неожиданными оттепелями и заморозками он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, ему доводилось больше замечать следствия, чем ставить цели. Это уменье его и было названо «задним умом», которым «русский мужик крепок». Но это не то же, что задняя, скрытая мысль, коварство и хитрость.

Вынужденный колебаться, лавировать среди тысячи неустранимых препятствий, русский человек приучился максимально учитывать все возможные изменения, обстоятельства, случайности. Отсюда специфика русского «логоса» — широта охвата обстоятельств, проистекающая от привычки колебаться и лавировать

среди неровностей и случайностей жизни, идти к цели оглядываясь по сторонам.

Таковы истоки особенностей национального характера великоросского народа. Однако природноклиматические факторы имеют огромное влияние не только на характер народа, его генотип, но и на формирование форм экономической жизни, тип государственности, систему ценностей и культурную доминанту народов. Природный фактор сыграл значительную роль и в формировании культурной доминанты России — соборности, наряду с его исторической судьбой и православной верой.

Отечественный ученый Л. В. Милов в результате глубокого научного исследования роли различий природно-климатического фактора России и Европы пришел к выводу, что именно бедные почвы, неблагоприятный климат и короткий цикл сельскохозяйственных работ — с середины апреля до середины сентября (всего 125—130 дней в году), и в силу этого более низкая урожайность, чем в Западной Европе, обусловили отставание России от Запада. На западе Европы ни в средневековье, ни в новое время не требовалось такого напряжения сил, с которым был вынужден работать русский земледелец, который должен был в 21—25 рабочих дней в каждом сезоне вложить в землю такой объем труда, который в более благоприятных условиях требовал около 40. Эта работа на пределе

458

физических сил человека препятствовала развитию интенсивных форм хозяйствования. Мало что изменилось в России и в XIX в., в историческом центре Российского государства урожайность была очень низкой.

ВЗападной же Европе, в силу значительно более благоприятных климатических условий, перерыв сельскохозяйственных работ в некоторых странах до удивления короткий — декабрь—январь. То есть западный земледелец в течение 10 месяцев может, равномерно распределяя свой труд, обрабатывать землю, восполняя тем самым ее естественные недостатки.

Проясняет факт российской бедности и то, что прирост биомассы в России с одной и той же единицы площади в 2,5—3 раза ниже, чем на западе Европы, и в 3—6 раз ниже, чем во влажных субтропиках Дальнего Востока и Атлантического побережья США. Последнее обусловлено сроками возможности вегетации растений: в России 5—6 месяцев, а на Западе Европы — 7—8 месяцев в году.

Эти особенности природных условий сказались и на возможностях индустриализации. Прибавочный продукт для индустриализации буквально выдирался из русского крестьянина, за счет которого модернизировалась страна и Петром I, и в советский период. Так, А. Н. Энгельгардт описывает систематическое недоедание российской деревни в пореформенной России и тягостные картины умирания трудоспособных, полных сил людей лишь потому, что питание было ниже требований биологического выживания, в хлеб подмешивались различные суррогаты: полова, кора деревьев и т. п.

Всвете сказанного требуется иначе взглянуть на причины столь упорного тяготения бедных и средних слоев крестьянства к общинной форме землепользования. Нам представляется, что в ее формировании участвовала система взаимосвязанных факторов: православное миропонимание, бедность природноклиматических и почвенных условий России, ее огромные просторы.

Известно, что к XV в. освоение русской равнины землепашцами закончилось, леса вырублены и великоросское крестьянство должно было перейти к пахотному землепользованию с регулярным паровым трехпольем. Это сразу снизило урожаи и изменило структуру посевов в сторону так называемых «серых хлебов». С этого периода во всех регионах России: в Сибири, на Великоросском юге, в Казачьих областях, в Северном Полесье — захватная форма землевладения перешла в чисто общинное, связанное с уравнительно-душевым перераспределением земли. Только в Малороссии, напротив,

459

захватный способ разлился в чисто подворное землевладение. Последнее обстоятельство можно объяснить

лишь более благоприятными природно-климатическими условиями в Поднепровском крае, так как религиозные воззрения здесь и у населения Верхневолжской Руси были одинаковыми.

Первым истоком формирования русской крестьянской поземельной общины с переделом пахотной земли по количеству живых душ в семье было конечно же православная вера в то, что земля, как и реки, леса, солнце,

— «дар божий» и поэтому не может принадлежать отдельному человеку на правах частной собственности. Таковыми могут быть лишь плоды его труда. Поэтому каждая крестьянская душа имела право кормиться от земли.

Вторым фактором становления общинного землепользования на территории России стала бедность природных условий. Поэтому из недр крестьянского общества, из потребностей его стабильного существования возникла община как верховный собственник и распорядитель земли. Крестьянская же семья была владельцем пахотной земли. Однако роль общины собственническими функциями далеко не исчерпывалась. Наряду с ними община распоряжалась недоимочными участками; решала спорные вопросы наследования; выполняла роль администратора и судьи, при этом решения ее выполнялись неукоснительно; организовывала коллективные помощи и работы для общих целей (расчистку новых угодий, строительство дорог, мостов и т. п.). Но что особенно важно — община, а не отдельная семья выполняла податную функцию. Налог, полученный от государства, распределялся миром с учетом состояния каждой семьи, количества трудоспособных, состояния здоровья и т. д. Следовательно, российский крестьянин, в отличие от западного, не в одиночку противостоял превратностям судьбы, стихиям природы, князю и государству, а через мир, общину, которые были для него самой близкой частью русского общества и культуры. Община

знала его состояние и входила в положение, подстраховывала крестьянина, гарантировала его. выживание в критические периоды его истории. Община являлась для великоросского земледельца той микро-Россией, за пределы которой он часто и не выходил, здесь формировалась его культура, знания, здесь он чувствовал себя уверенным, был мудр и рассудителен, здесь был его родной дом и земля, с которыми он с трудом мог расстаться.

Самым главным актом функционирования русской крестьянской поземельной общины, проливающим свет на формирование соборных архетипов его сознания и чувства, является

460

акт перераспределения пахотной земли, которого не знала община западноевропейских крестьян — марка. В последней крестьяне совместно владели угодьями, пашня же находилась в частной собственности земледельцев. Но частная собственность имеет свое уязвимое начало — «ахиллесову пяту» — ее можно потерять. Известно, что это утратившее связь с землей бывшее крестьянство и составило социальную основу, зародыш развития западной промышленно-торговой цивилизации.

Нужно вдуматься и вчувствоваться в действие этой периодически проводимой акции на душу крестьянинавеликоросса, чтобы понять ее роль в формировании общинной, соборной его души. Многократно за свою жизнь русский крестьянин, индивидуально обрабатывавший свое поле, самостоятельно хозяйствовавший, на нем и в своем подворье, шел добровольно на самоограничение, жертвуя своими привязанностями и, может быть, выгодами ради высшей справедливости, божьей, — молодых отделившихся семей и «народившихся душ». Так в этом процессе отдавания своей уже возделанной земли вырабатывалось особое, уникальное мировоззрение и привычка русского крестьянина, — постоянно помнить, что он часть целого, жизненно важного и дорогого для него общества. Так в российском крестьянстве накапливалась общинная потенция, способность ограничивать свои интересы ради мира, общины, блага других людей-общинников.

Таким образом, не только православная вера, но и природа России своей бедностью, скудостью формировала кенотические черты характера русского народа — скромность, умеренность, смирение, иногда доходящие до самоуничижения. Эти факторы и защита Русской земли действовали в одном и том же направлении, формируя способность и готовность ставить общие интересы выше индивидуальных, приучая русского человека к отдаванию, излучению, а не стяжанию и удержанию материальных благ. А так как излучение, изливание, отдавание себя для существования мира есть действие Бога, Духа, то отечественные мыслители XIX в. и называли русский народ богоносцем, он ближе, чем другие народы мира, приблизился к качествам, проявляемым Духом, а не материей. А культурную миссию России усматривали не в том, что она повторит западный вариант функционирования частной собственности, а наоборот, подчинит деятельность частного собственника более высоким началам: религиозным, нравственным, научно-осмысленным и государственно-правовым.

О том, что такова тенденция развития частнособственнических начал в России свидетельствует судьба ее в истории

461

России и, в частности, в период существования в качестве исходного центра Российской цивилизации Верхневолжской Руси.

В первую очередь следует напомнить, что как великое бедствие Киевской Руси расценивали современники частнособственнические, удельные распри князей, которые заставили их уклониться от выполнения своего долга — соединяться, сплачиваться и подчинять индивидуальные интересы и выгоды общему благу, защите Русской земли. Наказание за уклонение от своего долга вскоре пришло в виде разгрома и гибели древнерусской цивилизации под монголо-татарским нашествием.

Однако в Северо-Восточной Руси, где уже в IX—XI вв. располагались младшие, бедные и отдаленные от Киева уделы князей, каждый князь получал не возделанную землю и обустроенное общество, а пустыню, которую надо было заселить, на которой надо было организовать и устроить общественную жизнь. Поэтому здесь князь становился не столько защитником, воином, сколько непосредственным устроителем экономической и культурной жизни края. Он распределял земли, лесные угодья, налаживал связи между селениями и т. д. Князь устраивает переселенцев с юга России, поддерживает порядок между ними и старыми жителями этих краев. На глазах князя осваивались новые земли, росли села и города, развивались промыслы, строились церкви и соборы. Такое изменение содержания деятельности князя, который стал собственником, организатором, устроителем земли, вызывали в нем новое чувство и отношение к своему уделу — чувство собственника и стремление передавать его по наследству своим детям, а не вводить в

общий круг княжеского правления. Так зародился новый порядок наследования уделов, передача их по прямой линии, от отца к детям. Эта новая деятельность, новые чувства к обустроенной земле вызвали у целого поколения князей Верхневолжской Руси охлаждение и враждебность к Киеву. Из частной собственности произойдет и целый ряд изменений в социально-экономическом и политическом положении правящей элиты: начнется дробление уделов между сыновьями-наследниками, их обеднение и ослабление, что и приведет их позже под руку московских князей. Вместе с изменением содержания деятельности произойдет утрата широких общественных интересов и понятий, из сознания князей постепенно исчезнет мысль о «Русской земле». Каждый будет заботиться лишь о своем «гнезде», о своих «птенцах». Конечно, не только удельная раздробленность, но и падение военного и политического значения князей в результате татарского нашествия