архетипе укоренилась такая черта, как патриотизм.

«Регулярное государство», взяв на себя функции опеки и попечительства по отношению к обществу, в свою очередь стало активно пропагандировать и распространять идеи полицеизма, на основе которого в русском культурном архетипе утвердился в качестве ценности и базовой установки патернализм. Государственное попечительство стало рассматриваться как «благо» и обязанность властей перед обществом (народом). Патернализм, порождая иждивенческие настроения в обществе и приучая его к пассивному выжиданию, ослаблял и парализовывал самостоятельную энергию частных лиц, вносил однообразие в проявление общественной и умственной деятельности и этим подрывал жизненные силы нации и государства.

Вместе с тем надо отметить, что полицеизм и государственный патернализм в России — это не столько внешняя, сколько внутренняя реальность, не столько строй, сколько стиль жизни. Это — не только политическая теория, разработанная государством, но и социально-психологическая установка в обществе. Встречные потоки административно-нормативной регуляции «всепоглощающего государства» и социокультурного «подданнического оппортунизма» создавали в России уникальные

411

социально-политические ситуации, где «Отец отечества», деспот вынужден был заботиться о своих «неразумных детях», жертвах, а последние хотя и не могли терпеть своего «родителя-тирана», но и прожить без него оказывались не в силах. Такая ситуация не могла быть создана только с помощью насилия со стороны государственной власти, нужна была и определенная духовная солидарность общества и государства.

Российская государственность способствовала укреплению в русском культурном архетипе такой черты, как экстенсивизм. Перманентная военная угроза и потребность в обороне, сопровождаемые войнами на Западе, внешнеполитической экспансией и громадным расширением российского государства на Востоке, формировали в русском культурном архетипе такие установки, как воинственность и настойчивость в борьбе с врагами, но вместе с тем порождали и определенную беспечность («пока не грянет гром»). Под влиянием этого в русском культурном архетипе закреплялись такие установки, как ориентация на экстенсивные формы деятельности и игра в удачу.

Отношения с внешним миром государство в России строило на принципе мессионизма, нашедшего свое выражение еще на заре становления российской государственности в теории «Москва — третий Рим». В ней Москва представлялась по существу последним «православным царством», «святой землей», где еще сохранялась истинная Вера. Исходя из этого перед Московской Русью впервые на уровне национальногосударственной идеи была поставлена задача всемирно-исторической миссии спасения, возрождения и распространения по всему миру православия. Эта идея играла большую роль в консолидации русского общества на основе религиозной и этнической идентичности. Под ее влиянием в русском культурном архетипе формировалось представление об исключительности России и особой ее роли в мировой истории. На основе этого представления, активно поддерживаемого всей мощью символического капитала государственной власти в России, в русском культурном архетипе сложилась такая ценность, как державность, т.е. ориентация на могущественность и величественность. Истоки державности коренятся в специфике «военно-национального» государства, обусловливавшей необходимость в России сильного государства и мощной армии геополитическими соображениями. Поэтому державность насаждалась в России преимущественно в милитаризованной форме. Вместе с тем державность являлась символом единства многонационального сожительства, скрепленного общегосударственным началом. Державность формировала

412

склонность русского народа к монументализму, к грандиозным проектам самовыражения. У русского человека — склонность к размаху, «широте души», вплоть до размашистости и невнимания к деталям и «досадным мелочам» жизни.

3.3.6. Ключевые ценности в русском культурном архетипе

Врусском культурном архетипе существует несколько базовых групп ценностей, одну из которых составляют совесть, ответственность, свобода, справедливость.

Совесть — это способность индивида осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельные моральные обязательства и требовать от себя выполнения нравственной стороны совершаемых действий. Поэтому совесть — это прежде всего моральная парадигма ответственности, т. е. внутреннего контроля человека за свою деятельность и ее результаты.

Совесть русского человека в целом проявляется не в его внутренней нравственности, а в форме эмоционального переживания, «угрызения совести». Поэтому если совесть русского, иоанновского человека более эмоциональна, чем рациональна, то западного, прометеевского — более рациональна, чем эмоциональна.

Врусском культурном архетипе совесть больше декорация, чем компонент духовной интенции практической деятельности.

Ответственность является формой контроля человека за своей деятельностью, т. е. стремлением соблюдать нормы общественной жизни. В русском культурном архетипе сложился такой тип ответственности, при

которой человек ориентируется не на результаты, а на образцы деятельности. Поэтому ответственность у русского человека — это неосознанное стремление следовать эталону (стандарту) деятельности и неукоснительно выполнять внешние предписания.

В силу этого в русском культурном архетипе ответственность как внутренняя парадигма деятельности и форма ее контроля заменяется строгим следованием внешним предписаниям, сопровождаемым страхом наказания в случае отклонения от стандарта деятельности.

Ориентация русского человека на стандарт деятельности вытесняет у него внутренние формы контроля внешними, поэтому характерной чертой русского культурного архетипа является постоянное стремление перекладывать ответственность

413

за свою судьбу, за свою деятельность на государство, власть, социум, к которому человек принадлежит, что приводит как бы к самозакрепощению, стремлению спрятаться за более глобальные структуры и фундаментальные в данный момент ценности и тем самым уйти от индивидуальной ответственности. Поэтому характерной чертой русского культурного архетипа является внутренняя безответственность, вытесняемая жесткой внешней ответственностью.

Это порождает зачастую непредсказуемость поведения русского человека, ибо оно постоянно коррелируется в соответствии с изменяющимися условиями жизнебытия.

Сам русский человек ощущает свою непредсказуемость, и поэтому всегда боится настоящего и живет больше прошлым, чем настоящим, и уж очень любит помечтать о будущем. Мечтательность русского человека — это возвышенная устремленность в будущее. Она сочетается с «идеоманией» как способом снятия напряженности от глубоких общественных потрясений или извечных забот и переживаний. В русском культурном архетипе «идеомания» представляет собой форму перераспределения ответственности за происходящее между «личным» и «трансцендентальным».

Все это порождает в русском культурном архетипе такие устойчивые духовные доминанты, как консервативный синдром и утопические иллюзии. Одной из ключевых ценностей этих иллюзий является такой архаизм коллективного бессознательного, как справедливость. В русском культурном архетипе справедливость является не отвлеченной абстракцией, номинацией для обозначения таких других ценностей, как благосостояние, порядок, мир, добродетель. В русском культурном архетипе существует «склонность фетишизировать идеи-доктрины в качестве лучшего способа добиться справедливости».

У русского человека жажда справедливости выливалась в искание Божьей Правды как утаенной Справедливости. На этой основе в русском культурном архетипе сформировалась такая установка, как «правдоискательство». На уровне «безмолвствующего большинства» это выливалось в конструирование социально-утопического народного идеала Правды как предвосхищения совершенной человеческой жизни на Земле. Причем эта жизнь казалась не воображаемой, а реальной, лишь временно отчужденной и потому требующей «законного возвращения».

Вэтом идеале Правды воплощалась эсхатологическая мечта о возможности утверждения перед концом света высшего начала — справедливости как общественного равенства и безмятежного блаженства, основанных на любви, единении и согласии.

414

Врусском культурном архетипе Правда знаменовала собой также справедливость земных дел, прежде всего

социальных отношений, поэтому первопричину всякой «неправды» русский человек усматривает в противоположности между «богатыми» и «бедными». За «неправду» отвечают имущие, именно они воплощают в себе отрицательное начало, «неприязненный дьявольский ум». Положительное начало, «правда», сотворенная Богом, живет в неимущих. Отсюда проистекает понимание справедливости земных дел как искоренении социального угнетения, проистекающего от дьявола. В русском культурном архетипе борьба Правды и Неправды мыслится как столкновение сил добра и зла, которое в реальной жизни проявляется в антитезах: «любовь — ненависть», «единение — рознь», «создание — разрушение» и т.п.

Утверждение Правды (справедливости) русский человек связывает с «государем», наделяя его долгом заботиться о своих подданных и обязанностью «выступать против знатности».

Таким образом, в русском культурном архетипе Правда — это универсальная собирательная ценность, являющая собой «свет истины», «тепло добра», «полноту справедливости», «мужество совести». Самое существенное в Правде (Справедливости) — это образ совершенного человеческого общежития, построенного на началах равенства, согласия и любви. Причем равенство понималось не как «равенство возможностей», а как «равенство» в доходах, распределении и потреблении.

Способом достижения целей многоликой Правды в русском культурном архетипе выступает Свобода. Дело свободы — служить Правде, поэтому для русского человека свобода не является самоценностью и самоцелью жизни, а лишь средством достижения Справедливости. В пламени неудержимой страсти к Правде (справедливости и равенству) «сгорает» и умиротворяется свобода воли человека, и личность становится проводником социально окрашенных ценностей, предполагающих если не устранение, то оттеснение собственного «Я», человеческой индивидуальности».

Поэтому, рассматривая проблему свободы, надо отметить, что в системе ценностей в русском культурном архетипе понятие свободы не могло оформиться в собственном смысле этого слова. Свобода как ключевое понятие западноевропейской культуры означает, с одной стороны, возможность выбора для себя, а с другой

— и уважение аналогичного права у других (Г. Федотов). Атрибут свободы — необходимость и способность индивидуального, внутреннего и ответственного выбора. В русском культурном архетипе понятие «свобода» вытесняется понятием

415

«воля» как свободы лишь для себя и безразличие к чужой свободе в самом широком смысле слова — от равнодушия до подавления.

ВРоссии не было Ренессанса с его всплесками гуманизма, точно также как и не было самого гуманизма в европейском смысле слова, т. е. установки, рационально и морально ориентированной на человека как на уникальную сущность, носителя высшего индивидуального духовного начала. Личность и индивидуализм никогда не представляли в русском культурном архетипе самоценности. Индивидуальная свобода и личная правда вытесняются им на периферию общественной жизни, в маргинальное состояние «лишнего человека», «босяка», «диссидента».

Поскольку правда (справедливость) сравнивает и уравнивает людей, а свобода (ответственность) — различает и индивидуализирует, то русский человек ощущает в первую очередь единство социума, к которому он принадлежит, чем себя в социуме. Ощущая это единство, он вверяет свою судьбу социуму или государству, избавляясь от ответственности за свою судьбу и саму жизнь.

На этой основе в русском культурном архетипе происходит отчуждение человека и социума, человека и государства, хотя только в социуме и государстве он чувствует себя уверенно и уютно. Это отчуждение приводит к тому, что все, находящееся вне человека, одновременно является объектом и тотальной критики, и пиетета.

Врусском культурном архетипе поэтому не могла сформироваться такая ценность, как свобода, а возникла только воля как стихийная крайняя форма критики (протеста) личности против поглощения ее социумом, государством. В русском культурном архетипе свобода выглядит не иначе, как «самовольничание», «своеволие», «самовластие», чуждые общему благу и общей воле. Парадокс свободы в русском культурном архетипе состоит в том, что отрицание возможности индивидуальной свободы, личной воли превращается в утверждение свободы для всех как общей коллективной воли, всеобщей «вольницы» и «вольготности», а также коллективной (корпоративной) воли, для которых есть своя правда.

Другую группу базовых ценностей в русском культурном архетипе составляют государство и власть, порядок и авторитет. Их значение в ценностных ориентациях русского народа состояло в том, что они всегда исполняли роль мощного национально-объединяющего фактора, обладали огромной организующей силой. Вместе с тем их эксплуатация политическим

416

режимом делала его легитимным, а отождествление государства и отечества (родины) в культурном

архетипе зачастую рождало казенный патриотизм.

Специфика цивилизационного развития России состоит в том, что в ее истории огромную роль играло государство, которое в связи с этим приобретает в русском культурном архетипе особую ценность, что в значительной мере предопределяет отношение русского человека к государственной власти.

Для культуры русского человека характерна фетишизация власти, порождающая квазиэтатизм, причем не в западном, а в восточно-имперском смысле. Квазиэтатизм основывался на том, что государственная власть мыслилась как главный стержень всей общественной жизни. В России оно складывалось на основе эксплуатации патриархальной идеи отношения человека и власти как отношения детей и родителей, подразумевающей «хорошее», отеческое, справедливое правление «доброго хозяина-отца». Основу такого квазиэтатизма составляла также психология мещанского рабства, «холопства», порождающих боязнь хаоса и воли как анархии и разбоя.

ВXIV—XVII вв. государство в России отождествлялось с царем, власть которого в провиденциалистской ментальности наделялась религиозным смыслом; служение государю рассматривалось как служение Богу. В XVIII в. в России стала складываться новая система ценностных ориентации. На смену религиозной, преимущественно традиционалистской, ментальности, основу которой составляло «служение государю», пришли новые светские принципы, и главный среди них — «служение Отечеству» как основа национальнокультурной идентификации. При этом под отечеством подразумевалось прежде всего Государство.

Врусском культурном архетипе понятия отечество (родина), царь-государь (вождь) постепенно слились в одну номинацию государство, которое является предметом сакрализации и религиозного (идеологического) культа. Предназначение государства, государственной власти, персонифицированной в русском культурном архетипе с государем-вождем, состояло в доходчивом объяснении подданным сложностей пугающего их мира и формировании у них веры-ожидания, которую символизирует «дорога».

Казенный патриотизм, отождествлявший в русском культурном архетипе государство (государственную власть) и отечество (родину), очень часто сопровождался синдромом «оскорбленного чувства национального и государственного достоинства». В этом синдроме отсутствует связь между достоинством личности

417

и достоинством нации. Унижение личности ради интересов государства не только не оскорбительно для

такого национального достоинства, но и «оправдывается» культурным архетипом.

Русский этатизм и казенный патриотизм всегда ставили государственную власть выше закона. Это

формировало у русского человека такую установку, как неверие в закон в качестве воплощения справедливости и эффективного средства борьбы со злом. Примат государственной власти над законом порождал, с одной стороны, правовой нигилизм и политический произвол, а с другой, «терпимость» русского человека и страсть его к порядку.

Порядок является одним из важнейших ключевых понятий в русском культурном архетипе. В социоцентристском обществе наряду с установкой «быть как все» доминирует принцип: «запрещено все, что не разрешено». В силу этого русский человек чувствует себя комфортно лишь в ситуации определенности, где существуют конкретные предписания, что и как делать. Ситуация неопределенности, где «разрешено все, что не запрещено», и допускающая свободу выбора и свободу действий, раздражает русского человека. Такую ситуацию русский человек рассматривает как «непорядок». «Порядок» в русском культурном архетипе ассоциируется с наличием определенных социальных предписаний, как жить.

Социальные предписания, или нормы, существуют в любом обществе, однако в социоцентристском обществе они носят тотальный и универсальный характер. Для русского человека эти предписания наделяются еще и политическим смыслом: тот или иной способ жизнедеятельности должен быть разрешен «сверху» инструкциями, стандартами, законами и т.д. Социально-политические предписания должны касаться всех сторон жизни человека, чем больше предписаний, чем шире сфера их деятельности, чем сильнее они охватывают каждого человека, чем меньше у него свободы выбора — тем больше порядка в обществе.

В русском культурном архетипе социальный порядок неразрывно связывается с государственной властью, роль которой и состоит в «упорядочении» всех общественных отношений. Чем больше государственная власть издает разного рода законов и инструкций, принимает постановлений и решений, чем детальнее регламентируют они все стороны жизни общества и индивида, тем тверже и надежнее кажется русскому человеку порядок.

Поэтому «страсть к порядку», сопряженная в русском культурном архетипе с этатизмом, порождает в нем, с одной стороны, антиличностную установку, а с другой — готовность

418

всегда поддерживать государственную власть в деле «наведения порядка».

Таким образом, в культурном архетипе русского человека «порядок» из средства функционирования общества превращается в политизированную цель («порядок ради порядка»).

Установка на «порядок» в русском культурном архетипе коррелируется с ориентацией на авторитет, который постоянно путает авторитет должности с авторитетом знания. Поэтому авторитеты в русском культурном архетипе превращаются в кумиров, не способных ошибаться, всегда «судящих праведно» и готовых дать правильные ответы на все «вопросы жизни», что и делает их предметом восхищения и преклонения.

Авторитарность как характерная черта русского культурного архетипа предполагает, что у «авторитета» есть решение любых проблем. Он всегда рассуждает последовательно и не поступается принципами. У него нет и не может быть внутренних противоречий ни в идеях, ни в поступках. Однако авторитарность в русском культурном архетипе имеет свои особенности, которые обусловлены его ориентацией на «умеренный авторитарный идеал». В качестве условия, делающего возможным существование этого идеала, было признание того, что «общее дело» (коллективная или национально-государственная идея) ставилось выше авторитета, и сам авторитет должен был ей служить. Поэтому в культурном архетипе русского человека сложились две установки в восприятии и отношении к авторитету. С одной стороны, это — вера в авторитет, наделяемый чертами харизматического лидера, и, соответственно, надежда и ожидание от него «чуда», сопровождаемое постоянной готовностью подчиняться авторитету. С другой стороны, это — контроль авторитета через постоянное соотнесение его деятельности с «общим делом» (национальногосударственной идеей), которое сообща переживалось людьми. Если эта деятельность шла вразрез с этим «делом» и «переживаниями», то авторитет лидера падал и его, как правило, свергали, а иногда и жестоко с ним расправлялись.

Таким образом, умеренный авторитарный идеал в России всегда сочетался с извращенным коллективным тотальным демократизмом охлократического толка. В связи с этим на уровне культуры лидера, тоже авторитарной, ибо он обязательно должен был следовать общей идее, выполнявшей роль авторитета для него, характерно было стремление действовать в соответствии с ожиданиями толпы, сформированными традиционным миросозерцанием. Отсюда «популизм» — устойчивая черта русского лидера умеренно авторитарного типа.

419

Специфической ценностью в русском культурном архетипе выступает труд. Псевдоколлективизм социальных отношений, самозакрепощение русского человека в социуме, признание приоритета совместных действий в достижении определенных результатов и отсутствие представлений о связи этих результатов с деятельностью отдельного человека — все это сужало мотивационную сферу его труда. Кроме того, специфика исторического развития России с длительным господством внеэкономических форм принуждения также сказывалась на отношении русского человека к труду. Нормальная трудовая этика в культурном архетипе русского человека не могла оформиться в условиях тотального закрепощения в XVI— XVII вв. всех сословий в России. Гнет помещиков и чиновников, писал В. Ключевский, отбивал «у