3. Какой строй построили в ссср?

Раньше на этот вопрос рефлекторно отвечали: «социалистический». Теперь в статьях на самые разные темы — про диссидентов или про образовательные стандарты в школе, — везде наше недавнее прошлое определяется как «тоталитарное».

«В советское время Движение (правозащитное — И.С.) было готово вести и вело уважительный диалог с самой враждебной тоталитарной властью…» (Глеб Павловский — Русский журнал, 14.11.2002). «В тоталитарной системе и в детском саду, и в вузе готовили «специалистов для народного хозяйства», которые займут заранее спланированные Госпланом ячейки (принудительное “распределение”). В иных — демократических — мирах учебные заведения удовлетворяют образовательные потребности личности…» (Дмитрий Бак — Русский журнал, 15.11.2002.). И т.п.

Откроем современный Большой Энциклопедический Словарь на букву «Т».

«Одна из форм гос-ва (тоталитарное гос-во), характеризующаяся его полным (тотальным) контролем над всеми сферами жизни об-ва, фактич. ликвидацией конституц. прав и свобод, репрессиями в отношении оппозиции и инакомыслящих (например., разл. формы Т. в фаш. Италии, Германии, коммунистич. режим в СССР, франкизм в Испании и др. — с кон. 20-х гг. 20 в.).

Сразу возникает масса вопросов. «Коммунистич. режим в СССР» при Брежневе уже не обеспечивал «тотального контроля над всеми сферами жизни», да и не стремился к этому (как, кстати, и поздний франкизм). И в детском саду никаких «специалистов народного хозяйства» принудительно не готовили. Современное определение тоталитаризма имеет в основе своей тот подход, который еще при «коммунистич. режиме» критиковал Рой Медведев:

«Не только у некоторых западных советологов, но и у наиболее консервативных советских историков можно встретить утверждения, что советская коммунистическая система в сущности никогда не менялась… Изменяются лишь некоторые, и притом не самые главные, черты внешнего облика… С этой точки зрения сталинизм является прямым и логическим продолжением ленинизма, а “хрущевизм” и “брежневизм” — лишь различными формами сталинизма… Это ошибочная точка зрения»[7].

Действительно, только очень предвзятый наблюдатель может не заметить демократизации и либерализации (в хорошем смысле слова) советского общества (и государства) после смерти Сталина. Я склонен полагать, что СССР развивался в этом направлении не только при Н.С. Хрущеве, но достаточно последовательно на протяжении всех 37 лет, за исключением короткого периода, когда Ю.В. Андропов и его наследники действительно попытались реанимировать некоторые «тоталитарные» (сталинские) традиции, но не получили поддержки бюрократического аппарата.

Конечно, споры о словах — не самое продуктивное занятие, и мой учитель В.Б. Кобрин, когда к нему слишком уж приставали с вопросами: «Так какой же все-таки строй существовал в Киевской Руси?», говорил: «Давайте лучше займемся Киевской Русью!».

Но желательно, чтобы термины, употребляемые в науке, были, во-первых, построже определены, во-вторых, чтобы они все-таки способствовали, а не мешали ясному пониманию предмета.

В определении тоталитаризма слишком много публицистики, то есть эмоционально окрашенных оценочных суждений, — оно слишком легко из термина превращается в ярлык, который можно наклеить на «чужих» политиков, чтобы противопоставить их «своим».

В учебнике отечественной истории А.В. Скобова (далеко не худшем в наших школьных библиотеках) именно «теоретическая» глава о тоталитаризме, в которой автор пытается объяснить, что это такое, — самая слабая.

«Итогом развития советского общества в 30-е гг. стало окончательное утверждение в СССР нового, доселе невиданного в истории общественного строя. Этот строй получил название тоталитарного…. Тоталитарное государство существует не просто так (? — И.С.), а исключительно ради Великой Цели. Подчинить себе все и вся оно стремится ради того, чтобы все ресурсы, всю энергию общества сконцентрировать и направить на достижение этой цели. Все должно быть подчинено достижению Цели. Все, что может помешать ее достижению, должно быть устранено. Тоталитарная идеология всегда носит ярко выраженный мессианский, агрессивный и нетерпимый характер…. Тоталитарному государству удается в значительной степени овладеть сознанием миллионов своих подданных, добиться невиданной в истории степени управляемости, манипулируемости обществом и человеком» и т.д. (выделено мною — И.С.)[8].

Такими заклинаниями заполнены несколько страниц.

Между тем, еще в 30-е годы востоковеды предположили, что «новое, невиданное в истории» — может быть, и не совсем новое, а хорошо забытое старое: «дом, который построил Джо», подозрительно напоминает монументальную архитектуру Древнего Востока, где теократии «овладевали сознанием подданных» эффективнее и прочнее. Не на десятилетия, а на века. Описания храмового хозяйства в трудах советских египтологов сильно смущали читателей. Если у нас действительно изобретен «невиданный в истории» прогрессивный строй, то почему его продовольственный базис (большое казенное поле, а вокруг маленькие приусадебные участки семей, прикрепленных к хозяйству) так похож на Древний Египет? Неудивительно, что в СССР дискуссии об «азиатском способе производства» были прекращены в административном порядке, а некоторые их участники, такие как К.А. Виттфогель, заработали высокое звание антисоветчиков[9].

Либеральная концепция из учебника А.В. Скобова на самом деле не опровергает сталинскую схему, а отражает ее в идеологическом зеркале: уникально хорошее становится уникально плохим, ангелы — демонами и т.д. В любом своем варианте развесистая мистика с обилием прописных букв выпадает из науки, которую, как известно, «составляют не только факты, но и соотношения между ними, а, главное, систематизация этих соотношений с помощью сознательно упрощенной модели явления … Подобно тому, как юристы исходят из презумпции невиновности, здравый смысл должен исходить из презумпции отсутствия чуда» (выделено автором)[10]. Заметьте, что целый ряд стран, по вышеприведенному определению — безупречно тоталитарных, не удостоен должного внимания со стороны теоретиков тоталитаризма: гитлеровская союзница Япония; американская союзница Саудовская Аравия и др. Почему? Не только во избежание неполиткорректных вопросов (по поводу взаимоотношений той же Саудовской Аравии с западными демократиями), но и по причинам сугубо концептуальным. Здесь не обнаруживается «единой и единственной правящей партии — хранительницы чистоты идеи», и сама идея — отнюдь не новая, специально изобретенная вождями «люмпенизированных» масс[11], а, наоборот, традиционная, уходящая корнями в глубь веков: в Японии — синто («путь богов») с элементами буддизма; в Аравии — ханбалитский ислам в редакции Мухаммада Ибн Абд ал-Ваххаба (XVIII в.); у хорватских усташей — такой же правоверный католицизм. Между прочим, во время Второй мировой войны усташи своим демонстративным зверством раздражали даже кураторов, приставленных к ним от Третьего Рейха. Опыт Японии при Тодзио или Ирана при Хомейни помогает вписать «тоталитаризм» прошлого столетия в мировую историю, которая не вчера началась и не сегодня вечером закончится. Вот почему он неудобен для идеологов.

К счастью, ни в каком обществе — ни в «открытом», ни в «тоталитарном» — им не удается законсервировать научную мысль. Развивая и систематизируя целый ряд идей, высказанных в ходе вышеупомянутой дискуссии об «азиатском способе производства», профессор Ю.И. Семёнов предложил для нашего недавнего прошлого такое определение, которое, с одной стороны, показывает типологическое сходство «тоталитаризма» с древними (даже древнейшими) формами общественного устройства, а с другой — подчеркивает принципиальное различие между ними. Ведь ни одна «восточная деспотия» своих нукеров в космос не посылала. Ю.И. Семёнов рассматривает советское общество как «индустриально-политарное».

Привожу обширную цитату, чтобы читатель понял ход рассуждений. К сожалению, работы крупнейшего отечественного историка и антрополога в 90-е гг. выходят такими же самиздатовскими тиражами, какими в советское время издавали «для специального пользования» западных советологов, — соответственно, вероятность их где-нибудь приобрести исчезающе мала.

«Частными собственниками могут быть члены этого (господствующего — И.С.) класса, взятые по отдельности. Это — персональная частная собственность. Частная собственность может быть групповой. Такова, например, акционерная собственность при капитализме. И, наконец, средствами производства (и работниками) могут владеть все члены господствующего класса, только вместе взятые, но ни один из них в отдельности. Это — общеклассовая частная собственность. Общеклассовая частная собственность всегда приобретает форму государственной. Это с неизбежностью обуславливает совпадение класса эксплуататоров если не со всем составом государственного аппарата, то, во всяком случае, с его ядром.

Описанный способ производства известен под названием азиатского. Точнее было бы назвать его политарным (от греч. полития, политея — государство)….

Любой политарный способ производства предполагал собственность политаристов не только на средства производства, прежде всего землю, но и на личности непосредственных производителей. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Поэтому для политарных обществ характерна практика постоянного систематического террора.… Особенно жестким и массовым был террор в эпоху становления политаризма….

Все возникшие в IV-II тысячелетиях до н.э. социально-исторические организмы относились к одному и тому же типу. Господствующим в них был азиатский или древнеполитарный способ производства….

Можно дискутировать о том, существует ли в принципе уровень производительных сил, по достижении которого отпадает объективная необходимость в частной собственности, но бесспорно, что Россия в 1917 г. такого уровня не достигла… С неизбежностью начался процесс становления частной собственности и общественных классов. Путь к возрождению в полном объеме капиталистической собственности был надежно заблокирован государством. В результате процесс классообразования пошел по иному пути… возникновения общеклассовой частной собственности, выступавшей в форме государственной, и, соответственно, превращения основного состава партийно-государственного аппарата в господствующий эксплуататорский класс… Этот новый политарный способ производства, имея много общего с тем, что с конца IV тысячелетия до н.э. существовал в странах Востока, в то же время значительно отличался от него. Материально-технической основой древнего политаризма было доиндустриальное сельское хозяйство. Новое политарное общество было, как и капиталистическое, индустриальным.… Само развитие капиталистических отношений создало возможность появления политарного общества нового типа. В последней трети ХIХ в. начали возникать монополистические объединения капиталистов, которые имели тенденции к укрупнению... Несколько позднее стала проявляться еще одна тенденция — сращивание монополий с государством, соединение их в единый организм. Логическим завершением… было бы появление такого монополистического объединения, в состав которого входили бы все представители господствующего класса и которое совпадало бы если не со всем государственным аппаратом, то, по крайней мере, с его верхушкой. Иначе говоря, появление индустрополитарного общества».

В конкретной ситуации России «высокий уровень монополизации промышленного производства и государственного регулирования экономики… способствовал формированию в ней политаризма не столько аграрного, сколько индустриального типа»[12].