Торжество советской науки и техники

Советский Союз в середине 1950-х – начале 1960-х годов совершил своеобразный «научно-технический хет-трик» — в 1954 году создал первую в мире АЭС, в 1957 году вывел на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли, а в 1961 году запустил первый в мире космический корабль с человеком на борту. Эти события произошли соответственно через 9, 12 и 15 лет после окончания Великой Отечественной войны, в которой СССР понёс наибольшие материальные и человеческие потери из стран-участниц.

Ссср не проигрывал войн

За время своего существования Советский Союз официально участвовал в трёх войнах —советско-финской войне 1939–1940 годов, Великой Отечественной войне 1941–1945 годов и в советско-японской войне 1945 года. Все эти вооружённые конфликты завершились победой Советского Союза.

Первый и последний референдум

За всю историю существования СССР был проведён единственный всесоюзный референдум, состоявшийся 17 марта 1991 года. На нём был поставлен вопрос о дальнейшем существовании СССР. Более 77 процентов участников референдума высказались за сохранение Советского Союза. В декабре того же года главы РСФСР Украинской ССР и Белорусской ССР объявили о прекращении существования единой страны.

Олег СЛЕПЫНИН

80 лет назад, 10 октября 1932 года состоялось торжественное открытие Днепрогэс…

По меркам того, уже далекого от нас времени произошло событие попросту фантастическое! Через десять лет после завершения братоубийственной Гражданской войны, погрузившей страну в разруху и долги, на просторах Руси была возведена и запущена крупнейшая в мире гидроэлектростанция. Это событие, пожалуй, сопоставимо с советским прорывом к звёздам во второй половине пятидесятых.

Мечта

Днепрогэс возник как воплощение мечты. Он строился в тяжёлых условиях, но с подлинным энтузиазмом молодых строителей молодого союза социалистических республик. Политическая воля руководства страны сумела вызвать к жизни мощный трудовой подъем миллионов людей.

Всякое событие мы вольно или невольно соотносим с современностью. И если сравним результаты первых советских пятилеток (а Днепрогэс детище именно первой пятилетки) с четырьмя «пятилетками» независимого развития Украины, сравнение будет не в пользу последнего. За 20 лет умудрились не только не построить ничего сколько-нибудь значительного, но убили в промышленном комплексе всё, что смогли убить, очевидно, исполняя политическую волю, источник которой находится вне «независимой державы». Звучит затёрто, но от этого не перестаёт быть правдой: первая пятилетка превратила Советский Союз в индустриальное государство. Одновременно с ГЭС в Запорожье строился и мощный промышленный комплекс, который в свой час и будет оживлён энергией древнего Днепра.

Пороги

Днепрогэс должен был стать мощной «фабрикой электричества», а его плотине предстояло материализовать многовековую мечту – обеспечить сквозное судоходство по Днепру от верховий до Чёрного моря. Для этого плотина ГЭС возводилась такой высоты (60 м), чтобы все пороги ушли под воду. В прежние времена существовало одиннадцать проектов по устройству сквозного судоходства.

От Александровска (Запорожья) вверх по течению до Екатеринослава (Днепропетровска) шла порожистая часть русла длиной около 75 км. На этом участке было девять выходов гранитных пород – девять порогов, с перепадом по высоте до 40 м. Каждый порог, как в горах перевал, имел своё имя. В труде императора Константина Багрянородного (905—952) «Об управлении империей» перечислены славянские и варяжские названия порогов. С каждым были связаны истории, предания, легенды. Казаки не сомневались - на каждом пороге сидит чёрт. Эта часть Днепра была как крепость, защищавшая Русь с Юга. Названия менялись, трансформировались во времени. Перечислим и мы, вспомним их имена: Вольный, Лишний, Будиловский, Волнигский, Ненасытицкий, Звонецкий, Лоханский, Сурский, Старо-Койдакский.

Ненасытец, длиной свыше двух километров, был самым грозным, вода в нём проходила с громким рёвом через каскад из двенадцати ступеней и зимой не замерзала. Рёв потока был слышен за много километров.

Кроме порогов были и перекаты, и множество безымянных каменных «заборов». Весной, при полной воде, пороги можно было пройти на небольших лодках. Летом же и осенью любое судоходство становилось почти невозможным. Грузы перевозились вокруг порогов на волах и конях, корабли перетягивались посуху волоком…

Проблему сквозного судоходства пытался решить Григорий Потёмкин, позже Дюк Ришелье. Расчищалось русло, пробивались каналы, был даже создан Новый путь, отличный от древнего, известного казакам.

Для переправы через пороги Потёмкин распорядился создать специальную службу – лоцманскую. Лоцманы (поначалу их было 121 человек) освобождались от налогов и рекрутских наборов.

Весной 1787 года императрица Екатерина II, совершая путешествие в Крым, на пути из Екатеринослава в Херсон посетила живописный Ненасытец. Там для неё был выстроен деревянный дворец, из которого она наблюдала за проводкой лоцманами 80 судов своей флотилии.

После того путешествия на одной из гранитных скал Ненасытеца появилась мемориальная доска, напоминавшая путешественнику, что на Днепровских порогах в 972 году в неравном бою с печенегами погиб русский витязь князь Святослав Игоревич…

Свои знания и навыки лоцманы передавали из поколения в поколение. Число их со временем, с интенсификацией судоходства, увеличилось до 673 человек. Они жили в своих Лоцманских сёлах – Старые Кодаки и Каменки. Приписаны лоцманы были к Министерству путей сообщения до 1879 года, до момента, когда их труд – с вводом железных дорог – перестал быть остро актуальным. Лоцманское дело перешло в руки коммерсантов.

Наряду с развитием железнодорожного транспорта с конца XIX века в России стала бурными темпами развиваться электроэнергетика. Литейный мост в Петербурге был освещён электрическими фонарями уже в 1879 году.

А в уставе «Общества электрического освещения 1886 года», утверждённом императором Александром III, была указана и достойная восхищения цель: «электрификация всей страны». Коммерческие тепловые электростанции были построены в Петербурге, Москве, Киеве, Риге, Баку, Новороссийске. Первая ГЭС («водоэнергетическая установка» по терминологии того времени) – была построена в 1903 году близ Ессентуков на реке Подкумок… В Киеве электрический трамвай появился в 1892 году.

Интересно, что вторая ГЭС (после Ессентуков) была построена монахами на Соловецких островах.

В рубежном 1913 году Россия находилась в первой десятке стран, занимая восьмое место в мире по развитию электроэнергетики. Электричеством пользовался каждый пятый житель России.

А ровно сто лет назад, в 1912 году, был создан консорциум по строительству электростанции на Днепровских порогах. В консорциум вошло множество компаний и банков. Проект был русским. Экспертизу провели немецкие специалисты. Была уже составлена смета (стоимость проекта оценивалась в 600 миллионов рублей золотом), назначен срок начала строительства – 1915 год…

Россия готовилась к мощному экономическому рывку…

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Существовал и другой проект – разрушения исторической России. Он и сработал. По грехам нашим.

Кресты

В дореволюционный период существовало препятствие, помимо землевладельческого, морального свойства. Церковные иерархи и священники били тревогу по поводу предстоящего затопления кладбищ и храмов. Дореволюционный проект предполагал минимальные затопления. В последующем на Днепре, как и на многих других реках Советского Союза, под воду ушли тысячи кладбищ и храмов. Захоронения если и переносились, то лишь по соображениям эпидемиологической безопасности.

По преданию, через Днепровские пороги прошёл Андрей Первозванный. Мировосприятие наших предков было таково, что загадочные кресты на скалах (объяснение так и не найдено) связывались с пребыванием на порогах Андрея Первозванного. И эти кресты ушли под воду.

В том, что крупнейшая ГЭС строилась на Днепре, в крестильной купели нашего народа, есть некая метафизическая метафора. Божественную энергию, благодать Божию как бы силились подменить получением энергии земной, материальной. 

Несомненно, рано или поздно должен возникнуть проект по строительству часовен-памятников на берегах наших рек, напоминающих о том, что здесь жили наши предки, что здесь стояли наши храмы.

Успех

Большевистское правительство уже в 1918 году после подписания тяжелого Брестского мира и потери территорий, на которых находилась половина всех электростанций, с потерей донецкого угля и бакинской нефти озаботилось созданием комиссии по электроэнергетике. Проблема электрификации государства перетекла из одних рук в другие. Большевики сумели привлечь к решению проблемы крупнейших русских специалистов, воспользоваться выдающимися достижениями отечественной инженерной школы, при этом используя специалистов из Америки и Германии в качестве консультантов.

В 1926 году Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о строительстве Александровской (Днепровской) ГЭС. А в марте следующего года на одной из скал над Днепром взвился флаг с надписью: «Днепрострой начат!»

Проект был разработан выдающимся инженером Иваном Гавриловичем Александровым (1875-1936). Начальником Днепростроя был Александр Васильевич Винтер (1878-1958), чей выдающийся талант признавали не только те, кто с ним рядом работал, не только иностранные специалисты, уже немало построившие в мире, но и И.В. Сталин. Проявилось это не только в присвоении талантливому российскому инженеру-электроэнергетику звания академика, в  полученных им премиях и наградах, но и в том, что Сталин посоветовал провести торжественное открытие Днепрогэс 10 октября, в день рождения Александра Васильевича, тому исполнилось в 1932-м 54 года.

Нет, Сталин никогда не произносил известную фразу «незаменимых у нас нет». Ретивые критики приписали ее «вождю народов», позаимствовав у одного американского президента. Сталин в день открытия прислал поздравительную телеграмму. На торжества приехали председатель ВЦИК Михаил Калинин, нарком Серго Орджоникидзе, партийное руководство из Харькова, французский писатель Анри Барбюс. Вспоминали, что «два дня шли банкеты в ресторанах на правом и левом берегу. На столах — большой выбор блюд, вина из подвалов Массандры. Демократия была полная: рядом с прославленным комбригом сидел рядовой колхозник, с академиком чокался монтажник. В конторах отделов стояли столы с водкой, мясом, хлебом. Кто угодно мог выпить и закусить, сколько душа пожелает!..»

Лампада

Вспоминая грандиозную стройку на которой трудились десятки тысяч человек (только в 1932-м было принято 90 тысяч и уволено 60 тысяч), вспомним эпоху. Она в письмах, документах, мемуарах, кинолентах (например, А. Довженко), очерках, дневниках. Здесь приведём лишь несколько отрывков из мемуаров Бориса Вейде, которые недавно были опубликованы под названием «Как я строил Днепрогэс».

Он, бывший беспризорник, сын своего исключительного времени, преданный делу партии, ненавидевший её врагов, в том числе и мнимых, был не чужд лирики. Он рисует такую картину: «Ночной ноябрьский воздух был свеж и крепок. Пели свои песни перфораторы на скале “Любви”, гулко перекликались бетонные поезда. Полыхали молнии сварок. Ночь дышала созиданием».

«Бетонные поезда» - это с бетонного завода непрерывным потоком шли к плотине составы. Бетон сваливали, разравнивали на площадке в 20 квадратных метров и трамбовали ногами. В «год большого бетона», а это был 1930-й год, бетон лился сплошным потоком. На его трамбовку были мобилизованы все работники Днепростроя. Каждый после своей работы отрабатывал еще четыре часа. Всё это происходило с удивительным подъёмом.

Борис Вейде пишет: «Американцы, стоя на площадке у спуска в котлован, изумлялись этому невиданному энтузиазму людей и как-то, спустившись в котлован, следуя общему порыву, сами отработали традиционные четыре часа. А люди шли и шли… Со знаменами, оркестрами…»

Б. Вейде с энтузиазмом занимался и чистками, потому что, как он пишет, «среди прибывающих на стройку встречались бывшие заключенные, петлюровцы, воры всех мастей. Попадались белые офицеры, контрабандисты, священники, спекулянты, кулаки, каратели, сектанты, участники мятежей, аристократы и пр.».

Были на строительстве и представители известных фамилий, была даже графиня О. Ростопчина.

Относительно аристократов мемуарист приводит вообще как будто невероятное, но и бесценное свидетельство: «В медсанчасти «Днепростроя» организовали банкет. Казалось, не было революции, не было гражданской войны. В большом зале в углу горела лампадка перед иконой святого Николая. На противоположной стене – портреты Николая Второго и его супруги. Посреди комнаты – роскошно сервированный стол. Масса дорогих вин и закусок. Вокруг стола гости в костюмах 1915 года, дамы в шелках и бриллиантах. Сплошное столбовое дворянство. Выпили, пропели «Боже царя храни». Однако скрыть этот банкет его организаторам не удалось. О нем узнали строители «Днепростроя»...»

Что было дальше, гадать не надо, русская трагедия тем годом не исчерпывалась. Но именно в такие моменты хочется повторять за Пушкиным: «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал…»

Шедевр

Все разговоры в годы «независимости» о ненужности днепровских ГЭС, о их вреде, о том, что их необходимо ликвидировать, а водохранилища спустить, следует отнести к разряду разговоров недобросовестных людей. Логика развития цивилизации говорит о том, что естественно, необходимо решать проблемы экологии, но альтернативы ГЭС, как самой дешёвой энергии, нет. С учётом же того, что после Чернобыля в иловом слое водохранилищ сохраняются сотни тысяч тонн радиоактивно заражённых веществ, разговор о ликвидации водохранилищ и вовсе провокация: при высыхании русла ветер поднимет в воздух эти тонны адского праха.

Но если со временем и появятся доступные технологии по дезактивации и возникнут более дешёвые источники для снабжения энергией наших домов, учреждений и предприятий, Днепрогэс всё равно навсегда останется выдающимся архитектурным памятником, памятником незабываемой грандиозной эпохи.

 

Источник: Одна Родина

Кулачество как класс. Чем отличались кулаки от зажиточных крестьян Елена Прудникова, писатель-историк

aloban75

November 22nd, 18:19

Двоюродные братья историков — физики — любую дискуссию начинают со слов «договоримся о терминах». Историки прекрасно обходятся без этого. А жаль. Иногда бы стоило. Вот, например, кто такой кулак? Ну, тут и думать нечего: это «справный», трудолюбивый хозяин, безжалостно разоренный и уничтоженный машиной сталинской коллективизации. Да, но за каким лешим машине коллективизации уничтожать «справного» хозяина, который ей не конкурент и не помеха? Хозяйствует он на своих десяти-двадцати десятинах обочь колхоза — и пусть себе хозяйствует, а хочет — идет в колхоз. Зачем его разорять? Не иначе, как из инфернальной злобы — ибо экономического ответа здесь нет. Его и не будет, потому что в директивах власти СССР постоянно повторяли: не путать кулаков и зажиточных крестьян! Стало быть, разница между ними имелась, причем видная невооруженным глазом. Так что же видел невооруженный глаз полуграмотного уездного секретаря такого, чего не видно нынешнему остепенному историку? Давайте вспомним школьный марксизм — те, кто еще успел поучиться в советской школе. Как определяется класс? И память на автомате выдает: отношением к средствам производства. Чем отношение к средствам производства справного хозяина отличается от отношения середняка? Да ничем! А кулака? Ну, раз его собирались уничтожить «как класс», стало быть, он являлся классом, и это отношение как-то отличалось.  Вечно напутают эти горожане! Так кто же такие кулаки? Этот вопрос заботил и советское руководство. Например, Каменев в 1925 году утверждал, что кулацким является любое хозяйство, имеющее свыше 10 десятин посева. Но 10 десятин в Псковской области и в Сибири — это совершенно разные участки. Кроме того, 10 десятин на семью из пяти человек и из пятнадцати — это тоже две большие разницы. Молотов, отвечавший в ЦК за работу в деревне, в 1927 году относил к кулакам крестьян, арендующих землю и нанимающих сроковых (в отличие от сезонных) рабочих. Но арендовать землю и нанимать рабочих мог и середняк — особенно первое. Предсовнаркома Рыков к кулацким относил хорошо обеспеченные хозяйства, применяющие наемный труд, и владельцев сельских промышленных заведений. Это уже ближе, но как-то все расплывчато. Почему бы крепкому трудовому хозяину не иметь, например, мельницу или маслобойню? Что объединяет Каменева, Молотова и Рыкова? Только одно: все трое — урожденные горожане. А вот «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин, по происхождению крестьянин, дает совершенно другое определение. На заседании Политбюро, посвященном кооперации, он говорил: «Кулаком является не владелец вообще имущества, а использующий кулачески это имущество, т.е. ростовщически эксплуатирующий местное население, отдающий в рост капитал, использующий средства под ростовщические проценты». Неожиданный поворот, не так ли? И Калинин в таком подходе не одинок. Нарком земледелия А.П.Смирнов еще в 1925 году писал в «Правде», которая служила основным практическим, корректирующим руководством для местных деятелей: «Мы должны в зажиточной части деревни ясно разграничить два типа хозяйства. Первый тип зажиточного хозяйства чисто ростовщический, занимающийся эксплуатацией маломощных хозяйств не только в процессе производства (батрачество), а главным образом путем всякого рода кабальных сделок, путем деревенской мелкой торговли и посредничества, всех видов "дружеского" кредита с "божескими" процентами. Второй тип зажиточного хозяйства — это крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении…» Вот это уже совсем другое дело! Не только и не столько эксплуататор батраков, но деревенский мелкий торговец, посредник в сделках и, главное — ростовщик. Сельское ростовщичество — явление совершенно особое. Деньги в рост на селе практически не давали. Там была принята система натурального ростовщичества — расчет по кредитам шел хлебом, собственным трудом или какими-либо услугами. (Забегая вперед: именно поэтому так называемые «подкулачники» — «группа влияния» кулака — это, в основном, беднота.) И в любой деревне все жители отлично знали, кто просто дает в долг (даже и под процент, коли придется), а кто сделал это промыслом, на котором богатеет. Технология мироедства Яркая картина такого промысла нарисована в письме в журнал «Красная деревня» некоего крестьянина Филиппа Овсеенко.  Начинает он, впрочем, так, что не подкопаешься. «…Про кулака кричат, что он такой-сякой, но только как не вертись, а кулак всегда оказывается и запасливым, и старательным, и налоги больше других платит. Кричат, что, мол, крестьяне не должны пользоваться чужим трудом, нанимать работника. Но на это я должен возразить, что это совсем неправильно. Ведь для того, чтобы сельское хозяйство нашему государству поднять, умножить крестьянское добро, надо засевы увеличить. А это могут сделать только хозяева зажиточные… И что у крестьянина есть работник, из этого только государству польза и потому оно таких зажиточных должно в первую голову поддержать, потому они — опора государства. Да и работника тоже жалко, ведь если ему работу не дать, ее не найти, а и так много безработных. А при хозяйстве ему хорошо. Кто даст в деревне работу безработному, либо весной кто прокормит соседа с семьей». Узнаете аргументацию? Риторика «социального партнерства» за 90 лет почти не изменилась. Но это, впрочем, только присказка, а вот и сказка началась — о том, как именно добрый человек соседа с семьей кормит... «Есть много и других горе-горьких крестьян: либо лошади нет, либо засеять нечем. И их мы тоже выручаем, ведь сказано, что люби ближних своих, как братьев. Одному лошадку на день дашь, либо пахать, либо в лес съездить, другому семена отсыпешь. Да ведь даром-то нельзя давать, ведь нам с неба не валится добро. Нажито оно своим трудом. Другой раз и рад бы не дать, да придет, прям причитает: выручи, мол, на тебя надежда. Ну, дашь семена, а потом снимаешь исполу половинку — это за свои-то семена. Да еще на сходе кулаком назовут, либо эксплуататором (вот тоже словечко). Это за то, что доброе христианское дело сделаешь…» Исполу — это за половину урожая. При урожайности в 50 пудов с десятины  получается, что «благодетель» дает ближнему своему семена взаймы из расчета 100 % за три месяца, в 35 пудов — 50%. Бальзаковский Гобсек от зависти удавился бы. Он, кстати, еще не упомянул, что берет за лошадь. А за лошадь полагалась отработка — где три дня, а где и неделя за день. Христос, если мне память не изменяет, вроде бы как-то иначе учил…    «Выходит иначе: другой бьется, бьется и бросит землю, либо в аренду сдаст. Каждый год ему не обработать. То семена съест, то плуга нет, то еще что-нибудь. Придет и просит хлеба. Землю, конечно, возьмешь под себя, ее тебе за долги обработают соседи и урожай с нее снимешь. А хозяину старому что ж? Что посеял, то и пожнешь. Кто не трудится — тот не ест. И притом сам добровольно землю отдал в аренду в трезвом виде. Ведь опять не возьми ее в аренду, она бы не разработана была, государству прямой убыток. А так я опять выручил — посеял ее, значит мне за это должны быть благодарны.  Да только где там! За такие труды меня еще и шельмуют... Пусть все знают, что кулак своим трудом живет, свое хозяйство ведет, соседей выручает и на нем, можно сказать, государство держится. Пусть не будет в деревне названия «кулак», потому что кулак — это самый трудолюбивый крестьянин, от которого нет вреда, кроме пользы, и эту пользу получают и окружные крестьяне и само государство». Из этого душещипательного письма ясно, почему крестьяне зовут кулака мироедом. В нем, как в учебнике, расписана почти вся схема внутридеревенской эксплуатации. Весной, когда в бедных хозяйствах не остается хлеба, наступает время ростовщика. За мешок зерна на пропитание голодающего семейства бедняк в августе отдаст два мешка. За семенной хлеб — половину урожая. Лошадь на день — несколько дней (до недели) отработки. Весной за долги или за пару мешков зерна кулак берет у безлошадного соседа его надел, другие соседи за долги это поле обрабатывают, а урожай целиком отходит «доброму хозяину». За экономической властью над соседями следует и политическая власть: на сельском сходе кулак автоматически может рассчитывать на поддержку всех своих должников, проходит в сельский совет сам или проводит туда своих людей и так делается подлинным хозяином села, на которого теперь уже никакой управы нет. Ну, вот это — совсем другое дело. Это уже класс, который свои средства производства использует совсем не так, как середняк. И вот вопрос: останется ли такой «благодетель» равнодушным к колхозу, который кооперирует бедную часть села, вышибая тем самым из-под него кормовую базу?    Жадность сгубила Еще одна «классовая» примета кулака — его специфическое участие в хлебной торговле. Накапливая у себя большие массы хлеба, кулаки совершенно не выпускали их на рынок, сознательно взвинчивая цены. В тех условиях это была фактически работа по организации голода, так что 107-я статья по таким гражданам просто плакала.   …В январе 1928 года, в самый разгар «хлебной войны», члены Политбюро разъехались по стране, руководить хлебозаготовками. 15 января Сталин отправился в Сибирь. Вот что он говорил в выступлениях перед партийными и советскими работниками: «Вы говорите, что план хлебозаготовок напряженный, что он невыполним. Почему невыполним, откуда вы это взяли? Разве это не факт, что урожай у вас в этом году действительно небывалый? Разве это не факт, что план хлебозаготовок в этом году по Сибири почти такой же, как в прошлом году?» Обратите внимание: жалоба на невыполнимость планов — это, похоже, лейтмотив всех хлебозаготовительных кампаний. Причина понятна: пожалуешься, авось план и скостят.  «…Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию. Это верно. Но кулаки ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с государственными ценами. Думаете ли вы, что можно удовлетворить кулаков? Беднота и значительная часть середняков уже сдали государству хлеб по государственным ценам. Можно ли допустить, чтобы государство платило втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?» Сейчас такие действия караются в соответствии с антимонопольным законодательством, и никто почему-то не жалуется. Может быть, дело в аллергии на термины?     «…Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы не привлекаете их за спекуляцию? Разве вы не знаете, что существует закон против спекуляции — 107 статья Уголовного Кодекса РСФСР, в силу которой виновные в спекуляции привлекаются к судебной ответственности, а товар конфискуется в пользу государства? Почему вы не применяете этот закон против спекулянтов по хлебу? Неужели вы боитесь нарушить спокойствие господ кулаков?!.. Вы говорите, что ваши прокурорские и судебные власти не готовы к этому делу… Я видел несколько десятков представителей вашей прокурорской и судебной власти. Почти все они живут у кулаков, состоят у кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками. На мой вопрос они ответили, что у кулаков на квартире чище и кормят лучше. Понятно, что от таких представителей прокурорской и судебной власти нельзя ждать чего-либо путного и полезного для Советского государства…» Вот и нам тоже так кажется почему-то… «Предлагаю: а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам; б) в случае отказа кулаков подчиниться закону — привлечь их к судебной ответственности по 107 статье Уголовного Кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25% конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита». Тогда же, в январе, Сибирский крайком постановил: дела по ст. 107 расследовать в чрезвычайном порядке, выездными сессиями народных судов в 24 часа, приговоры выносить в течение трех суток без участия защиты. На том же заседании было принято решение о выпуске циркуляра краевого суда, краевого прокурора и полпреда ОГПУ, который, в частности, запрещал судьям выносить оправдательные или условные приговоры по 107-й статье. Определенным «смягчающим обстоятельством» для властей может служить лишь уровень коррупции — без циркуляра прикормленные правоохранители вообще бы ничего делать не стали. Кроме того, 107-я статья начинала применяться, когда размер товарных излишков в хозяйстве превышал 2000 пудов. Как-то трудновато представить себе возможность следственной или судебной ошибки в случае, если в амбаре у хозяина находится 32 тонны хлеба. Что, складывали по зернышку и не заметили, как накопилось? Даже с учетом того, что впоследствии этот размер был снижен — в среднем конфискации составили 886 пудов (14,5 тонн) — все равно трудно. Впрочем, учитывая пустячный срок лишения свободы по 107-й статье — до одного года (вообще-то до трех, но это в случае сговора торговцев, а ты попробуй-ка этот сговор докажи), основной мерой наказания являлась как раз конфискация излишков. Не хотели продавать хлеб — отдадите даром. Откуда столько хлеба? Как видим, ничего необычного в этом нет. В чрезвычайных ситуациях даже самые рыночные из рыночных государств наступают на горло собственной песне и вводят законы против спекуляции — если не хотят, чтобы их население в массовом порядке умирало с голоду. На практике проблема решается просто: если правительство любит взятки больше, чем боится голодных бунтов — законы не вводятся, если мало дают или  страшно — вводятся. Даже Временное правительство, коррумпированное до последнего предела, и то попыталось реализовать хлебную монополию — правда, не сумело. А большевистский Совнарком сумел — собственно, в этом вся разница и отсюда вся обида на них «братьев-социалистов» по части аграрной политики. Но вернемся к нашим кулакам. Давайте немного посчитаем. При урожайности в 50 пудов с десятины 800 пудов — это 18 десятин. Плюс к тому еще собственное потребление хозяев, прокорм батраков и скота, семенной фонд — что при крупном хозяйстве потянет десятин, скажем, на семь. Итого — 25 десятин. В 1928 году наделы в 25 десятин и выше имели всего 34 тыс. хозяйств — меньше, чем по одному на деревню. А кулацкими признавались около 3% хозяйств, т.е. 750 тыс. И ведь многие имели не 800 пудов, а тысячи, а то и десятки тысяч. Откуда, интересно, взял Сталин цифру, которую назвал в Сибири? «Посмотрите на кулацкие хозяйства: там амбары и сараи полны хлеба, хлеб лежит под навесами ввиду недостатка мест хранения, в кулацких хозяйствах имеются хлебные излишки по 50-60 тысяч пудов на каждое хозяйство, не считая запасов на семена, продовольствие, на корм скоту...»  Где он нашел хозяйства с такими запасами? На Дону, в Терском крае, на Кубани? Или это поэтическое преувеличение? Но даже если уменьшить озвученную им цифру на порядок, все равно получается по 5-6 тыс. пудов. Но тут важнее другой вопрос. Даже если речь идет о 800 пудах — откуда столько хлеба? С собственного поля? Не было в СССР такого количества таких полей. Так откуда? Ответ, в общем-то, лежит на поверхности. Во-первых, не стоит забывать о натуральном ростовщичестве, которым была опутана деревня. Все эти «благодарности», отдача долгов «исполу», аренда земли и отработка за долги, мешок за мешком, ложились в амбары сотнями и тысячами пудов. А во-вторых, давайте задумаемся: как в деревне проходила продажа зерна? Это хорошо, если ярмарка расположена на краю села, так что свои несколько мешков туда можно отнести на горбу. А если нет? И лошади тоже нет, так что и вывезти не на чем? Впрочем, пусть даже и есть сивка — так охота ли гонять ее за десятки верст с десятью пудами? А деньги между тем нужны — налог заплатить, да и купить хоть что-то, да надо. Между маломощным крестьянином и рынком обязан существовать деревенский скупщик зерна — тот, который, в свою очередь, будет иметь дело с городским оптовиком. В зависимости от сочетания жадности и деловитости он может давать односельчанам или чуть больше, или чуть меньше государственной цены — так, чтобы эта копейка не заставила неимущего крестьянина ехать на базар или на ссыппункт. Деревенский кулак просто не мог не быть скупщиком хлеба — разве можно упускать такой доход. Впрочем, он таковым и был.  Процитируем снова донесение ОГПУ — всевидящего ока советского правительства: «Нижне-Волжский край. В Лысогорском районе Саратовского округа кулаки и зажиточные занимаются систематической спекуляцией хлебом. Кулаки в с. Б.-Копны скупают у крестьян хлеб и вывозят большими партиями в г. Саратов. Для того, чтобы смолоть хлеб вне очереди, кулаки спаивают работников и заведующего мельницей. Северо-Кавказский край. В ряде мест Кущевского и Мясниковского районов (Донского округа) отмечается массовый помол зерна на муку. Часть хлеборобов занимается систематическим вывозом и продажей муки на городском рынке… Цены на пшеницу доходят до 3 руб. за пуд. Зажиточные и крепкое кулачество, скупая на месте по 200-300 пуд. хлеба, перемалывают его на муку и увозят на подводах в другие районы, где продают по 6–7 руб. за пуд. Украина. Кулак хут. Новоселовки (Роменский округ) скупает хлеб при посредстве трех бедняков, которые под видом скупки хлеба для личного потребления заготавливают для него зерно. Кулак закупленное зерно перемалывает на муку и продает на базаре. Белоцерковский округ. В Фастовском и Мироновском районах кулаки организовали свою агентуру по скупке хлеба, которая заготавливает для них хлеб в окружающих селениях и ближайших районах». Как видим, на деревенском уровне частник-оптовик и кулак — это один и тот же персонаж, естественный посредник между производителем и рынком.  По сути, кулак и нэпман — два звена одной цепи, и интересы у них совершенно одни и те же: подгрести под себя рынок, не пустить туда других игроков, и в первую очередь — государство. Беда была не только в том, что сами кулаки играли на повышение цен, но еще больше в том, что они вели за собой других крестьян. В высоких хлебных ценах были заинтересованы все, кто хоть что-то вывозил на рынок, и к бойкоту госпоставок присоединялись середняки, которых привлечь по статье 107 нельзя — если применять ее к тем, у кого в амбаре не тысяча, а сотня пудов, то почему бы сразу не начать поголовную реквизицию? В то же время почти половина хозяйств в стране была настолько слаба, что не могла прокормиться своим хлебом до нового урожая. Высокие цены этих крестьян напрочь разоряли, и они повисали на шее государства. Таким образом, при вольном рынке государство дважды спонсировало торговцев — сперва покупая у них хлеб по высоким, установленным ими же ценам, а потом снабжая дешевым хлебом разоренных этими же хлеботорговцами бедняков. Если в стране существует мощное торговое лобби, оплачивающее политиков, эта перекачка может продолжаться вечно, но нэпманам слабо было купить членов Политбюро. Проще убить...  * * * Все эти проблемы — и мироедство, и взвинчивание цен — в ходе задуманной большевиками аграрной реформы решались экономически, причем довольно быстро. Если учесть вектор развития, то становится ясно, что колхозы, обеспеченные государственными льготами и государственной поддержкой, имеют все шансы за считанные годы превратиться в достаточно культурные хозяйства с вполне приличной товарностью (уже в начале 30-х годов план хлебозаготовок для них устанавливался в объеме примерно 30-35% валового сбора). И что из этого следует? А следует из этого то, что если коллективизировано будет не 5%, а 50% хозяйств, то частники попросту потеряют возможность не то что играть на рынке, а вообще влиять на него — госпоставки колхозов будут покрывать все потребности страны. А с учетом того, что в СССР хлеб населению продавался по очень низким ценам, смысл заниматься хлеботорговлей пропадет напрочь. Кулак же, лишенный, с одной стороны, выкачиваемого у бедноты за долги хлеба, а с другой — возможности влиять на цены, может торговать продукцией своего хозяйства, как хочет и где хочет. Поставленный в положение не крупного, а мелкого сельского хозяина, он из своей экономической ниши-каморки, ничего ни определить, ни решить не сможет. Чисто риторический вопрос: смирятся ли безропотно нэпман и кулак с такими планами властей? Об этом — в следующем материале…