Философия мышления ред. кол. Л. Н. Богатая, И. С. Добронравова, Ф. В. Лазарев; отв. ред. Л. Н. Богатая. – Одесса 2013

не лицо, искаженное ужасом, а ужас как внешнюю силу (машину), производящую лицо.

Тутимеетместоиразрывсаристотелевскойгиломорфическоймоделью1, где форма налагается на материю, ибо сама материя – вовсе не однородная субстанция, обретающая форму, а поток интенсивностей, обеспечивающих саму возможность формы. «[Ф]ормы никогда не являются фиксированными шаблонами, но детерминированы единичными особенностями материала, кои налагают имплицитные процессы деформации и трансформации (железо тает при высоких температурах, мрамор или дерево раскалываются по своим прожилкам и волокнам). Вот в чем важность понятия интенсивности: по ту сторону препарированной материи лежит энергетическая материальность в непрерывной вариации, а по ту сторону фиксированной формы лежат качественные процессы деформации и трансформации в непрерывном развитии. Другими словами, что становится существенным…, так это уже не отношение материя-форма, а отношение материал-сила»2. Такие «качественные процессы деформации и трансформации в непрерывном развитии», составляющие ту или иную сборку, конституируют, повидимому, то, что Гваттари назвал «машинным гетерогенезисом», не оставляющим места ни редукционизму, ни «абсолютной идее».

Именно так Делез и Гваттари манифестирую собственную теорию сложностности, свободно заимствуя ресурсы из разных традиций. И чтобы оценить такую теорию стоит, по-видимому, разобраться в том, что имеется в виду, когда авторы говорят о так называемом «машинном» характере становления. Прежде всего, речь идет об опыте «трансверсальной коммуникации» между различными генеалогическими линиями – коммуникации, противостоящей «карабканью на генеалогическое древо». Да, генеалогии существуют, но они должны усматриваться внутри более широкой картографии, подразумевающей разнообразные модусы становления, ибо генеа-

1 «Критика гиломорфной схемы основалась на “существовании, между формой и материей, зоны средней и промежуточной размерности”, энергетической, молекулярной размерности, — целое пространство в себе, которое развертывает свою материальность через материю, целое число в себе, которое выталкивает свои черты через форму... машинный филум — это материальность, естественная или искусственная, и то и другое одновременно, это материя в движении, в потоке, в изменении, материя как носительница сингулярностей и черт выражения» (Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато, - М., У-Фактория*Астрель, 2010. С. 691).

2SmithD.W.Deleuze’sTheoryofSensation:OvercomingtheKantianDuality//inDeleuze:ACritical Reader (Edited by Paul Patton) – Blakwell Pablishers Ltd, 1997. Р.43.

51

логические серии вовсе не конституируют основание эволюции, а проистекают из некой машинерии. Такая машинерия дает начало не только концептуальным схемам, но также животным формам и видам, геологическим образованиям, социальным структурам, и, одновременно, благодаря трансверсальному движению сил различной природы генеалогические линии постоянно пунктуируются новыми становлениями: модусами становления, кои движутся от менее дифференцированного к более дифференцированному и функционируют не посредством преемственностей, а, скорее, посредством созидания новых альянсов или посредством «заражения». Причем линия становления не определяется в терминах компонующих ее точек, ибо сама имеет статус лишь некоего «среднего», того, что располагается «посреди». Такое среднее вовсе не равно чему-то усредненному, оно, скорее, выступает в качестве оперативного средства, наделяющего жизнью (неорганической жизнью) все страты – от геологической до аллопластической. «Становление — не один и не два, и не отношение между двумя; оно — промежуток, граница, линия ускользания или падения, перпендикулярная к двум»1. Через становление сборка функционирует так, что асимметричные движения создают блок (машинный блок) на линии ускользания. Такое функционирование имеет сложностный характер, оно уже не может рассматриваться только в конкретных материальных терминах, независимых от деятельности организмов и самостей, вовлекаемых в сборки. И его сложностность определяется именно через термин «машина», а не «механизм»2.

Безусловно, Делез и Гваттари, обсуждая сборки, используют и бинарные оппозиции, но не ради отстаивания дуализмов, а, напротив, чтобы разрушать последние, заменять их множествами, по коим и проходят теперь уже плюрализированные бинарности. Например, в дуализме «машина войны – государственный аппарат» первая не является побочным продуктом второго (как это порой принято думать): оба термина оппозиции представляют собой два полюса, радикально различающееся по природе. Машина войны не только не зависит от Государства, но вся ее динамика противостоит государственной логике. Она ориентирована на сопротивление, на борь-

1 Тысяча плато. С. 487.

2«Обычныемеханизмысостоятиздеталей,однакотемашинаминеявляются,тогдакакорганизм бесконечно машинизирован, - это машина, и все части ее или детали – также машины». (Делез

Ж. Складка. Лейбниц и барокко – М., Логос, 1998. С.16).

52

бу с механизмом Государства, предстающего как аппарат захвата, тогда как одна из главных задач Государства состоит в присвоении машины войны. Здесь нет никаких «диалектических» (в гегелевском смысле) переходов одного в другое. В машине войны находит свое выражение вся двусмысленность и парадоксальность линии ускользания: внешней характер машины войны по отношению к Государству выражается в том, что Государство не может быть представлено без коммуникации с машиной войны, от которой оно подпитывается, даже если такая машина сама формирует некую общественную сборку, чьей матричной моделью является номадизмом. Как видим, бинаризм внешнего и внутреннего, стирается тут за счет трансверсальных переливов и переходов, кои и являются источником и «предметом» мысли. Даже научная деятельность обретает здесь двойственный аспект (бинарность), требующий своей сборки.

Так, Длез и Гваттари различают два типа наук (или, лучше, гносеологических позиций), всегда противостоящих друг другу: с одной стороны, королевская, главная, государственная наука, ориентированная на повторение, закрепление и итерации в познании, ориентированная на нахождение решений (теорематическая модель науки); с другой стороны, номадическая наука, ориентированная не столько на поиск решений, сколько на постановку проблем, на схватывание нестабильностей, вихревых хаотических движений. И оба типа наук взаимодополняют друг друга так, что порой первый затеняет вторым, а порой второй прорывается через первый.

Остановимся чуть подробнее на предлагаемой авторами стратегии. Мы имеем дело с особым типом научных исследований, внешним образом вписывающихся в дискурс фундаментальной науки, но, тем не менее, удерживающих в себе некий особый вектор, радикально расходящийся с фундаментальным. И здесь очередной раз проясняется смысл термина «сложностность» именно потому, что радикально разводятся два типа научного подхода к миру: «королевский» и «номадический», учитывая, что историю последнего довольно трудно проследить. Номадическая стратегия познавательной деятельности (и здесь мы как бы возвращаемся к началу нашей статьи) сводится к следующему: «Характеристики этой эксцентричной науки [можно было бы добавить, опять же Х-нуки – Я.С.] могли бы быть следующими: 1) Прежде всего, она использует гидравлическую мо-

53

дель, а не теорию твердых тел, рассматривающую жидкости лишь как частный случай …. – 2) Это – модель становления и неоднородности, она противоположна устойчивому, вечному, тождественному, постоянному. Такой “парадокс” превращает само становление в модель, становление перестает быть вторичной характеристикой, копией …. – 3) Мы уже идем не от прямой линии к ее параллельным в … ламинарном потоке, а от криволинейного отклонения к формированию спиралей и турбулентностей на наклонной плоскости – наибольший склон для наименьшего угла [клинамен]. …Такая модель является турбулентной, она действует в открытом пространстве, где распределяются вещи-потоки, а не расчерчивает закрытое пространство для линейных и твердых вещей. …. – 4) Наконец, эта модель проблематична, а не теорематична – фигуры рассматриваются только с точки зрения аффектаций, приключающихся с ними: деления, удаления, присоединения, прогнозирования. Мы движемся не от рода к его видам посредством специфических различий, не от устойчивой сущности к вытекающим из нее свойствам, а от проблемы к происшествиям, обуславливающим и разрешающим ее. Тут присутствуют любые виды деформаций, трансформаций, переходов к пределу, действий, где каждая фигура обозначает некое «событие», а вовсе не сущность: квадрат уже не существует независимо от квадратуры, куб – от кубатуры, прямая линия – от выпрямления. В то время как теорема принадлежит рациональному порядку, проблема является аффективной, она неотделима от метаморфоз, зарождений и созиданий в самой науке»1. Помимо всего прочего, такие характеристики указывают также на особое отношение к современному пониманию научной деятельности, связанное, в частности, с технонаукой, совмещающей в себе фундаментальные и прикладные исследования.

* * *

Итак, важность концепта «сборка» (отсылающего уже и к техническим аспектам) в контексте парадигмы сложностности определяется тем, что сегодня, как уже отмечалось, появляется особого рода «вмешательство» в материальный, биологический и социальный миры: нанотехнологическое вмешательство, где на первый план выходит текучий, процессуальный характере реальности, где стираются многие классические оппозиции.

1 Тысяча плато. С.604,605.

54

Напомним, что нанотехнологии существенным образом направлены на создание или конструирования устройств особого рода, предназначенных «работать» именно на микро-масштабах, где, по словам Ричарда Фейнмана, «полно места». Но каждое такое устройство обладает некой темпоральной протяженностью существования, длительностью. И на наномасштабе, в мире броуновского движения и квантовых неопределенностей такой вид длительности также осуществляется через формирование неких сборок, предполагающих с помощью контроля над суб-молекулярными частицами осуществлять управление биологическими системами, химическими синтезами и т.п., причем влияние такого управления выходит далеко за рамки конкретных «объектных» реалий (вспомним бергсонианский сюжет о связи размешиваемого в стакане воды сахара через длительность со всей вселенной). И тут можно выделить, по крайней мере, две стратегии получения требуемой архитектуры системы на нано-масштабах: складывания ее из атомов-«кирпичиков» и выращивание. Во втором случае мы уже имеем дело не с «материей-формой», а с «материалом-силой», что ставит проблему относительно способа темпорального управления подобным процессом так, чтобы сам рост шел в требуемом направлении (как это имеет место в биологии). Более того, указанные две стратегии подразумевают, по крайней мере, две онтологии материального мира, предполагающие целые наборы техник собирания компонент, принадлежащих разным стратам. То есть, можно говорить, по крайней мере, о «двух культурах нанотехнологии», причем каждая по-разному интерпретирует и материл, и силы1. Одну версию нанотехнологии не трудно соотнести с «механицизмом», где мир дробится на отдельные частицы, вступающие друг с другом в определенные отношения. Здесь «все что угодно» может быть получено путем сложного упорядочивая атомов и молекул в нужную структуру с помощью известных приемов. Другую версию нанотехнологии, вдохновляемую, скорее, биологией, можно назвать «машинной» в смысле Делеза и Гватари: вместо сложного механического выстраивания атомов под заданную форму, здесь акцент делается на сложностных виртуальных возможностях трансформируемых систем (например, белка). Именно вторая онтология сталкивается с

1 Cf. Chaos and Control: Nanotechnology and the Politics of Emergence - Citation Information. Volume 29, Page 57-80 DOI 10.3366/prg.2006.0014, ISSN 0264-8334, Available Online July 2006.

55

машинным филумом, выражающим ту фундаментальную нестабильность, какая наиболее полно отображает специфику нанотехнологий – ибо последние, как уже говорилось, выходят далеко за пределы нано-масштабов - и задает присущую им сложностность (а не только сложность). По существу, нанотехнологии задают то гладкое пространство, о котором речь идет в Тысяче плато. Они имплицируют в «королевскую» науку номадические сюжеты (трансгуманизм), что говорит опять же о взаимодополнительности таких наук: с одной стороны, сверхкодированность, метричность, иерархизация (сложность); с другой, неполяризованность, фундаментальная открытость, неметричность, множественность (сложностность).

* * *

Публикацией Тысячи Плато заканчивается долгое сотрудничество (но не дружба) Делеза и Гваттари, начатое в 1969 году. Конечно, под двумя фамилиями выйдет еще одна книга: Что такое философия?, ибо согласно Доминик Сеглард, она написана одним Делезом. Именно дружба сыграла главную роль в том, что на обложке появились две фамилии. И это не смотря на то, что в 1990 году журнал Химеры публикует, будто труд выйдет за подписью одного лишь Делеза. Надо отметить, что Гваттари, который хотя и пребывал в тот период в состоянии глубокой депрессии, тем не менее, принимал участие в окончательной подготовке рукописи. Гваттари вдохновляет, улучшает, формулирует новые ходы мысли, начиная с первого текста, посланного ему Делезом, и Делез решительно отвергает инсинуации, связанные со снятием с обложки имени друга: данная сборка может функционировать, во всяком случае для Делеза, только при условии, что в ней присутствует Гваттари.

56

Ж. Делез Ф. Гваттари Э. Гуссерль

сложность коммуникация

классическая неклассическая постнеклассическая рациональность

эволюциянаучногопознания

человекоразмерных саморегулирующихся и саморазвивающихся систем

сетевое семейство парадигм

синергетическая парадигма сложностности рефлексивная эпистемология

проблема наблюдателя

интерсубъективность

наблюдатель сложности

ансамбль локализованных наблюдателей первого порядка

концептуальный персонаж

частичный наблюдатель

познавательно-проектная ситуация

конвергенция естественнонаучного и социогуманитарного знания

когнитивная циркулярность рекурсия цикличность

Х. фон Ферстер и Г. Бэйтсон

Ф. Варела У. Матурано Д. Дзоло В. С. Степин

Н. Бор А. Эйнштейн

58

В. И. Аршинов

НАБЛЮДАТЕЛЬ СЛОЖНОСТИ В КОНТЕКСТЕ ПАРАДИГМЫ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

Для моих целей удобно начать с «эволюционно-конструктивной» модели становления науки Нового Времени В. С. Степина. В. С. Степин различает формирование трех типов рациональности: классического, неклассического и постнеклассического. При этом он подчеркивает, что «возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего периода»1. Между классической, неклассической и постнеклассической рациональностями существует соотношение преемственности, в некотором смысле аналогичное обобщенному принципу соответствия. Однако Степин не уточняет, как конкретно этот принцип реализуется. Это, видимо, связано с тем, что в фокусе его рассмотрения эволюции научного познания как особого рода конструктивного процесса находится, прежде всего, его объектный полюс. Именно там фиксируется динамика его постнеклассического становления, которая реализуется в смене образов (гештальтов) исследуемых объектов, располагаемых на шкале, упорядоченной по степени сложностности от простых объектов классической механики до сложноорганизованных человекоразмерных, саморегулирующихся и саморазвивающихся систем постнеклассической науки. Последняя, взятая в ее междисциплинарном качестве, должна, в свою очередь, рассматриваться как сетевое семейство парадигм, генерирующим ядром которых для меня является синергетическая парадигма сложностности. При этом существенно, что парадигма сложности, будучи рассмотренной в адекватном ей контексте становления постнеклассической рациональности, не может оставить без внимания и ее субъектный полюс. На это, собственно, обращает внимание и сам В. С. Степин, говоря о расширении горизонта философскометодологической рефлексии над познавательной деятельностью в процес-

1 Степин В.С.Теоретическое знание.М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 634.

59

се эволюционно-конструктивного развития науки, отстаивая «точку зрения, что жесткая граница между естествознанием и социогуманитарными науками сегодня стирается»1.

В этой связи уместно привести несколько цитат из недавно изданной на русском языке книги итальянского социолога Данило Дзоло «Демократия и сложность: реалистический подход»2. Обсуждая термин «сложность» и подчеркивая, что «даже в случае наиболее изощренного использования понятие сложности остается смутным и двусмысленным», он продолжает: «Термин «сложность» в том смысле, в каком я использую его при рассмотрении теоретических вопросов, не описывает объективные свойства естественных или социальных явлений. Не обозначает этот термин и сложные объекты, противопоставляемые простым объектам. Скорее, этот тер-

мин отсылает к когнитивным ситуациям, в которых оказываются субъекты – как индивиды, так и социальные группы (выделено мной – В.А.).

Отношения, которые строят субъекты и которые субъекты проецируют на окружающую их среду в попытках самоориентации, то есть, упорядочения, прогнозирования, планирования или манипулирования, будут в зависимости от обстоятельств более или менее сложными. Точно так же более или менее сложной будет подлинная связь субъектов со средой…». И далее: «…субъекты, осознающие высокий уровень сложности среды, в которой они существуют, достигают состояния когнитивной циркулярности. Такие субъекты сознают сложность, с которой придется столкнуться при попытках объяснить и спрогнозировать внешние, происходящие в среде явления в соответствии с линейными (то есть монокаузальными, монофункциональными или простыми) схемами, сами условия их отношений со средой. …Соответственно, субъекты учитывают то обстоятельство, что не могут определить свою среду в объективных категориях…таким образом субъекты оказываются в ситуации эпистемологической сложности… Возникает потребность в рефлексивной эпистемологии, основанной на признании когнитивной взаимосвязи субъекта (или системы) и среды в условиях

1 Степин В.С. Исторические типы научной рациональности в их отношении к проблеме сложности//Синергетическая парадигма:синергетика инновационной сложности. М.:

Прогресс-Традиция, 2011. С.37.

2 Дзоло Д. Демократия и сложность: реалистический подход. М.: Издательский дом Государственного университета - Высшей школы экономике, 2010. – 314 с.

60