C.М. Шаулов

“СЕМАНТИЧЕСКИЙ ПЕРЕНОС”

Как фактор литературной эволюции

Современное проблематичное состояние отечественного литературоведения обусловлено не просто внезапным снятием идеологических догм и проявляется не только в невозможности “правильно расставить акценты” в описании литературы ХХ века¹. Последняя лишь камень преткновения, ярко обозначивший кризис языка научного описания в целом, необходимость переоценки некоторых принципиальных подходов (не всегда прямо связанных с коммунистической идеологией) и соотнесения наших проблем с процессами в сопредельных областях знания.

Назвать смену больших художественных систем в литературе “исторически обусловленной” не значит объяснить ее. Практика исторического подхода к явлениям культуры в той форме, в какой он сложился у нас, существенно пока не изменилась, продолжая исходить из представления об “отражательной” природе культуры. Эта позиция не позволяет не только выяснить механизм очевидной повторяемости в истории литературы концептуально-типологических поэтико-философских структур, но и признать позитивную культурно-историческую значимость таких повторов, видя в истории литературы лишь производное от социальной истории с привычно признаваемым за ней качеством прогрессивного развития. Возврат к прошлому здесь оценивался лишь негативно - как нарушение закономерности.

При таком подходе преемственность и поступательная логика исторического процесса лишь постулируюся, на деле же он распадается на суверенные ступени-формации, соединенные “переходными периодами” и, неизвестно почему, возникающие и сменяющиеся именно в данном исторически зафиксированном виде, а не в каком-нибудь ином. Остается только подробно, все более углубляясь в “исторические особенности”, изучать каждый этап литературной эволюции. Однако “переходные периоды”, интересующие историка-прогрессиста в основном с точки зрения отмирания предшествующей или зарождения последующей “главной” фазы развития, чреваты, как оказалось, неприятным для него открытием: переходность не исключает очевидного самодостаточно-суверенного значения этих периодов для культуры.

Так случилось в советском литературоведении с XVII веком - эпохой барокко - “переходным периодом” между западноевропейскими Возрождением и Просвещением, описанными у нас академически полно и фундаментально: чем богаче и самостоятельнее представала литература барокко, тем проблематичнее становилось ее место и роль в историко-культурном процессе: почему, собственно, Возрождение не рассматривается как переход от средневековья к барокко, Просвещение - от барокко к романтизму? Чему в литературе Возрождения уступают еще средневековый Данте иуже (по - разному и в неодинаковой мере) барочные Шекспир, Сервантес, Лопе де Вега?²На другом витке: не очевидная ли соотнесенность с романтизмом позволяет второй части “Фауста” возвыситься над Просвещением и - “через голову” критического реализма(“переходного”?) - обратиться в ХХ век и дальше? Художественная самоценность и историко-культурная определенность явления также не исключают в нем переходного характера.

Наше восприятие каких-то явлений (эпох) как “главных” - во многом дань потребности в оправдательной “генетике” для “своего” времени. С утратой идеологически заданного угла зрения исчезает и мотивация предпочтения одних эпох другим, становится заметным их “равноправие” в гласном заявлении себя, они перестают “преодолевать” друг друга. В понимании культурно-исторического процесса семантика борьбы сменяется семантикой диалога.

Природа культуры диалогична в принципе. Не только в синхронистическом смысле взаимовлияний разнонациональных культур или взаимо-от(вы)ражений в общих рамках ее отдельных “отраслей” (национальной, городской, деревенской; или: религиозно-нравственной, философской, художественной и т.п.), но и в диахронно-историческом плане: диалог - имманентная суть и способ существования и раз-вития (разворачивания)³культуры, ее континуума⁴. Старое в ней не “отмирает”, но обнаруживает в себе потенции новых смыслов, необходимых для о-смысления (наделения смыслом) надвигающихся из будущего химер и реалий, из будущего, рождаемого самой культурой. Она всегда неожиданность для самой себя и ответ себе самой, в каждый момент развития она решает проблему выражения нового смысла старыми словами.

В языкознании аналогичное развитие лексической семантики достаточно исследовано и названо “семантическим переносом”: именуя новую реалию, слово получает переносное значение, а его прежнее - прямое - переходит во внутреннюю форму, в разной мере сохраняющуюся для речевого слуха. В языковедческой же литературе можно встретить мысль о том, что семантический перенос в лексике - это частный случай “общего семиотического закона двойственности отображения мира, точнее, дистанции между уровнем представления и уровнем интерпретации знакового образования”⁵; действие же закона распространяется на все культурно-историческое пространство⁶.

Такой переход открывает новый угол зрения на проблемы историко-литературного процесса, в частности, исторической поэтики, эволюции художественных систем и т. п., где в качестве реалий, требующих воплощения в слове, выступают исторически возникшие формы и смыслы человеческого самоопределения в мире и социуме, меняющееся чувство жизни, углубляющиеся проблемы самоидентификации личности. А в качестве слов - наличные типы художественного мышления, сложившиеся поэтико-философские концепции, образно-смысловые и риторико-стилевые образования, иначе говоря: поэтический язык в целостности его иерархической структуры, художественно-исторического опыта и текущего актуального контекста. Новый смысл никогда не покрывается полностью старым наименованием, вследствие чего оно выступает остраненно-метафорически и вынуждается к саморазвитию в новых “словосочетаниях” и неожиданных контекстах. Вместе с тем наименование формирует смысл и этим корректирует вектор историко-культурного процесса.

Примером такого развития служит трансформация поэтико-философской концепции двоемирия в немецкой поэзии от барокко XVII в. к романтизму и далее. Двоемирие в барокко мыслится как сущностно явленное, объективное, константное. Вечность здесь всегда, постоянно и равноудаленно присутствует в жизни человека. Его стремление к своему вечному воплощению, воссоединению с Богом - это норма жизненного поведения. Нормально для человека барокко и трепетно-сакральное отношение к смерти, приносящей исполнение предначертанного, и - трагедия невольности в жизни, осмысленной как длящееся умирание.

В романтизме двоемирие вызывается сходной с барочной ситуацией обесценивания времени и социальной практики, но в этой ситуации - иной человек, чем тот, еще во многом средневековый, столкнувшийся с неосуществимостью ренессансных идеалов: он пережил весьма глубокую просветительскую секуляризацию мировосприятия и усвоил приоритет личностной преобразовательной активности. Поэтому и план вечности переосмыслен как сфера приложения духовной активности личности и художественно-философски диверсифицирован; взаимоотношение полюсов двоемирия субъективно актуализируется: они подвижны в зависимости от состояния лирического сознания, сюжетной логики и т. п. Вечность, наконец, достижима и при жизни⁷, часто в результате творческого усилия.

Ту же концепцию двоемирия можно встретить и в поэзии экспрессионизма, где она выражает самочувствие личности, на протяжении XIX века “утратившей иллюзии”, обладающей горьким опытом социального отчуждения, профанации и дискредитации личностного суверенитета, разочарования в индивидуализме. Сближение и столкновение полюсов двоемирия, вспышка аннигиляции, “конец света”, пережитый лирически, “с гибельным восторгом”, передали мироощущение этой личности перед лицом глобальных потрясений и исторических сдвигов.

Экспрессионизм, отталкивающийся подобно романтизму от непосредственно предшествующего состояния культуры, ориентирован двойственно: на барокко и романтизм. В нем прослеживается семантическая трансформация и собственно стилевых образований. Ретроспективная соотнесенность поэтики с самою собой формирует на протяжении веков единый дух поэзии, ее неповторимую национальную специфику.

_________________________

¹ См. объяснение от отказа издания последнего тома в: История всемирной литературы: В 9 т. М., 1994. Т.8. С. 5.

² Показательны примеры возвращения к не новой, но не “преодоленной” проблематике: Аникст А. Шекспир и художественное направление его времени // Шекспировские чтения. 1984. М., 1986. C.37-66; Горбунов А. Шекспир и литературные стили его эпохи // Шекспировские чтения. 1985. М., 1987. С.5-14; Ясный В.К. Некоторые особенности реалистического искусства Сервантеса в “Назидательных новеллах” // Сервантовские чтения. Л., 1985. С.104-116.

³ См.: Библер В.С. От наукоучения - к логике культуры. Два философских введения в двадцать первый век. М., 1991.

⁴ Идея И.Г. Гердера об истории как “непрерывной метаморфозе” не была забыта (см., например.: Чичерин А.В. Ритм образа. М.,1973. С.182; Аверинцев С.С. Наш собеседник - древний автор // Лит. газ., 16 окт. 1974), но так и не развилась концептуально в рамках господствовавшего в нашем литературоведении направления.

⁵ Мегентесов С.А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме. Краснодар, 1993. С.69.

⁶ Мегентесов С.А., Хазангеров Г.Г. Очерк философии субъектно-предикативных форм в языковом и культурно-историческом пространстве. Ростов-на-Дону, 1995.

⁷ Вечность и время “не лишены... соприкосновения... могут существовать точки перехода из одной сферы в другую;... нам дан во всеобщем опыте один из таких переходов благодаря смерти (сквозная тема поэзии барокко, а далее - романтический нюанс. - С.Ш.). Но и в самой жизни существует много явлений и мгновений, когда границы времени... кажутся как бы прорванными или упраздненными” (Шлегель Фр. Эстетика. Философия. Критика.: В 2т. М., 1983. Т.2.С. 336.).