Секция 2. Проблемы типологии литературы м.А.Абрамова

“Lo desconhort” Рамона Люля в контексте

Автобиографической и житийной литературы Средневековья

Любое житие изначально ориентировано на Евангелие (одно из лучших подтверждений тому на уровне текста - прямо оговоренные параллели в “Цветочках Франциска Ассизского”). При этом в средневековой агиографической литературе можно выделить две тенденции: “объективный” характер изложения событий и изображения святого, с одной стороны, и, с другой - стремление сделать акцент на внутренней борьбе главного героя и в связи с этим особая психологизация жанра. Произведения первого типа, как правило, ориентированы на профанную публику и часто используют народные языки, тогда как вторые обращены к избранной аудитории, написаны на латыни и более ученым стилем. Перечисление специфических черт для каждого типа можно продолжить. В первом случае это будет упор на событийную линию, назидательность par exellence, использование народных верований и примет и т.д. Во втором - повествование от первого лица (автобиографичность), обсуждение вопросов веры, попытка решения теологических силлогизмов и т.д. Примером “профанного жития” может служить “Житие Алексия, человека Божия”, примером “ученого” - “Исповедь” Августина (при том, конечно, что “Исповедь” выходит за рамки собственно житийного жанра).

Поэма Рамона Люля “Lo desconhort” (“Безутешность”), написанная либо в 1295, либо в 1305 году, объединяет обе тенденции. Ее обращенность к профанной публике выражается прежде всего в выборе каталанского языка (хотя другие житийные произведения он писал по-латыни). Мало того: эту поэму Люль “ha en rimes posat per o que no s’oblit” положил на мелодию (“lo so”) одной из каролингских жест, судя по всему, хорошо известную в Каталонии. Знамение Божие, играющее столь важную роль в профанных житиях (ср. с финалом “Алексия”), оказывается решающим для обращения Рамона, героя Люля, на путь истинный (это знаменитое пятикратное видение ему распятого Христа). Мотивы мученичества за христианство, опасностей, связанных с проповедованием среди иноверцев, раздачи добра бедным, присутствующие в “Lo desconhort”, также заимствованы из популярной житийной литературы.

Вместе с тем в поэме Люля отчетливо выражена ориентация на автобиографию августиновского типа: а) жизнь Рамона моделируется автором не по образу жизни идеального святого Алексия (эту схему Люль воспроизводит в биографии Бланкерны), а по образу жизни Августина. Рамону знакомы чувственные наслаждения, он знает по себе, что такое грех (причем не только высшее духовенство, даже отшельник, с которым он делится своими печалями, укоряет его в гордыне, в гневливости, в тоске - “acedia”); б) повествование ведется от первого лица; подобно Августину, Рамон рассказывает, как он открыл свое учение; в) как и в “Исповеди”, в поэме Люля обсуждаются весьма тонкие вопросы веры: о предопределении и свободной воле, о логическом доказательстве превосходства христианства и моральной заслуге верующего, о греховности и добродетели и т.д.

Это, видимо, и дает право Люлю сказать в конце поэмы, что он описал в ней “l’ordenament del mon”.

Особое место в поэме Люля занимает тема непризнания христианской церковью его учения (“Art”) - которое, по мнению автора, на самом деле является единственно истинным - и связанных с этим непризнанием бедствий. В этом отношении интереснее и вернее, может быть, сравнить “Lo desconhort” не с самой “Исповедью”, рассказывающей об утверждении ортодоксального христианства среди ересей, а с написанной в августиновской традиции автобиографического ученого жития “Историей моих бедствий” Абеляра. Любопытно при этом и со/противопоставить Абеляра и Люля Франциску Ассизскому. Все трое основали в рамках христианства некое новое учение, считая его необходимым для преодоления кризисного состояния и церкви, и человеческого духа (мысли). Все трое имели сложные отношения с официальной церковью. Биография каждого из них в определенной степени послужила основой для литературного произведения. Однако ни сам Франциск, ни создатели “Цветочков” не рассказывают о конфликте с папским двором, творя образ Франциска и его литературную биографию сугубо по законам профанного жития святого. Абеляр и Люль (которые, правда, в отличие от Франциска так и не получили признания официальной церкви) напротив, гораздо сильнее, нежели авторы “Цветочков”, ориентируются на собственную биографию, подчеркивая земной характер своих бед.