А.Т.Панасюк Влияние языка на поведение

Язык наряду с известными функциями выполняет функцию обобщения опыта. Это значит, что в языке синтезируется опыт всех предшествующих поколений. Эта функция позволяет нам не только аккумулировать в себе знания предшественников, но и создавать новые, которые также фиксируются в знаках языка.

Гегель видел в знаках языка продукт познавательной деятельности духа, когда “освободившись от содержания образа, общее представление становится чем-то созерцаемым в произвольно выбранном им внешнем материале, оно порождает то самое, что... следует назвать знаком”¹.

Синтезированный в языке опыт связан со всеми аспектами деятельности (бытовой, политической, социальной, производственной, эстетической и др.). В.А.Звегинцев по этому поводу пишет: “...интегрированный и синтезированный в языке опыт во многом детерминирует и мысль и общение - ведь все, о чем мы мыслим, и все, о чем мы говорим, вращается вокруг данных опыта, заключенных в самом языке...”².

Крайняя форма влияния языка на поведение людей проявляется в различного рода культовых построениях, включая не только обряды колдунов, ведьм, шаманов и др. (в основе которых лежит магическое использование языка), но канонизированные учения классических религий (Библия, Коран).

Именно влияние языка на поведение людей лежит в основе теории лингвистической относительности Сепира-Уорфа. Язык является субстратом интеллектуальной, эмоциональной и волевой деятельности человека, поэтому проблема поведения человека есть проблема и языковая. Конечно, можно выделить много факторов, влияющих на поведение, - это среда, общий уровень культуры, образование, воспитание, наследственность и пр. И тем не менее актуальность теории лингвистической относительности для описания взаимодействия семантической структуры языка и поведения бесспорна.

Способность языка к обобщению исторического опыта деятельности человека, влияние языка на поведение людей, согласно приобретенному опыту (в том числе и через язык), можно проиллюстрировать примерами усвоения и осмысления человеком понятий “смерть” и “бессмертие”, которые мы получили через язык и которые оставили глубокий след в нашем поведении. Психологи утверждают, что осознание неизбежности смерти ребенок получает в период от пяти до восьми лет. Это опыт, приобретенный посредством языка. Лекарства от смерти нет. Есть только неизбежность смерти. И хотя идея смерти со временем уходит в подсознание (и слава Богу! человек не живет философией горьковского ужа: “летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет”), но знание неизбежности своего конца оставило глубокий след на всем дальнейшем поведе нии человека.

Не прибегая к этимологическим разысканиям, понимаем, хотя бы по словообразовательному отношению, что слово “смерть” возникло раньше слова “бессмертие”.

Понятие “бессмертие” придумано не только для утешения, оно отражает мировоззрение, и не только религиозное. Привлекательна мысль “тело - смертно, душа - бессмертна”. В словаре Даля: “...непричастность смерти, принадлежность, свойство, качество неумирающего, вечно сущего, живущего; жизнь духовная, бесконечная, не зависимая от плоти.” Конечно, слово “бессмертие” развивало и другое значение: “посмертная слава”. Это значение находим у Г.Р.Державина в стихотворении “Венец бессмертия”: “И шутками себе такими Венец бессмертия снискал”, у А.С.Пушкина в поэме “Анжело” и в альбоме Илличевскому записано: “Предпочел бы я скорей Бессмертию души моей Бессмертие своих творений”.

Анализ понятий “смерть” и “бессмертие” в прозе и поэзии XIX века отражает характер поведения гипертрофированной личности великих поэтов и писателей.

Ф.Достоевский пишет: “- Я объявляю, что любовь к человечеству - даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой” (“Дневник писателя”). Но вера Достоевского отличается от официальной веры как религиозной, так и государственной. “А наша-то жизнь не сон? - спрашивает Достоевский. - Больше скажу, - и сам же отвечает, - пусть, пусть никогда не сбудется и не бывать раю (ведь уже это-то я понимаю!) - ну, а я буду проповедовать.” Проповедовать ради чего? Чтобы не допустить карамазовщину, чтобы не оставить преступление безнаказанным? Вот какое сложнейшее религиозное, философское, социальное и моральное переплетение произошло вокруг понятия “бессмертие”. Все творчество Ф.Достоевского - это спор прежде всего с самим собой. Понятия “бессмертие” и “вера” противоречивы по своей сути, и.Достоевский вкладывает в них глубокий гуманистический смысл, что, собственно, отражается в его произведениях.

Понятия “смерти” и “бессмертия” связываются со всей жизненной концепцией личности. И если у “обычных смертных” смысл этих понятий уходит в подсознание (по крайней мере по поводу личной причастности к смерти и бессмертию), то у “великих мира сего” они накладывают существенный отпечаток на всю творческую концепцию гипертрофированной личности художника. Л.Толстой избегает “вслух” произносить данные слова, он боится смерти, отрицает ее, убегает от нее, но, увы! - навстречу ей. “Всю жизнь он боялся и ненавидел ее, всю жизнь около его души трепетал “арзамасский ужас”: ему ли, Толстому, умирать? - вспоминает М.Горький о Толстом. - Почему бы природе не сделать исключение из закона своего и не дать одному из людей физическое бессмертие, - почему? Он, конечно, слишком рассудочен и умен для того, чтобы верить в чудо, но, с другой стороны,- он озорник, испытатель и, как молодой рекрут, бешено буйствует со страха и отчаяния перед неведомой казармой”³.

Осознание понятий “смерть” и”бессмертие” великим художником эхом отражается в произведениях Л.Толстого. Смерть - закон, факт, неизбежность, жизненный конфликт. Поэтому Л.Толстой пытается отступить от уверованной истины - неизбежности, жестокости самой идеи смерти и предсмертного ожидания, и стремится придать роматическую окраску, например, в сцене встречи раненого А.Болконского с Наполеоном: “ Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются”, - подумал он и упал на спину... Над ним не было ничего уже, кроме неба, - высого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими на нем серыми облаками. “Как тихо, спокойно и торжественно... - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так.., - совсем не так ползут облака по этому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба?.. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..” В своей повести “Жеребенок с колокольчиком” Л.Якименко устами капитана Ялового дает непривычную оценку состояния А.Болконского в описанной сцене: “Немцы обрушили на свои старые позиции огонь артиллерийского полка. Ни взрыва, ни удара, ни боли - ничего поначалу он не почувствовал. Очнулся в окопе, прижат к стенке. Кто-то хрипит у самой груди. Кровавые вслипы. Он придавлен к стенке. Первое, что Яловой увидел: сосны на пригорке. Высокие, воткнувшиеся в небо. Они начали клониться, изгибаться гармошкой. Низкое, сморщенное небо поплыло на него, придавило, теснило дыхание... И тут, неожиданный для него самого, изумленный и горестный крик из самых глубин сознания: - Не так! Совсем не так!.. Потому что именно в эти мгновения по странному капризу памяти и воображения ему вспомнилось знаменитое описание того, как Андрей Болконский, тяжело раненный, лежит на поле боя и видит высокое голубое небо и размышляет о славе, о жизни, о смерти.И все писали об этом месте и внушали, и он сам убедил себя в том, что это одно из самых верных и прекрасных мест во всем романе... Пока еще он мог сравнивать и понимать... Толстой не мог знать, что это такое, когда тебя начинает когтить боль, глаза сами собой судорожно смыкаются и ты начинаешь звать, кричать: “Санитара! Санитара!”.. Кто-то хрипел, дергался у

него возле груди. Яловой слышал глухие вслипы. И повторял слабеющим голосом:

- Санитара! Санитара! Голова его бессильно зависла, и он увидел у своей груди окровавленную массу вместо лица и темный провал рта, его сводила судорожная зевота...”

Л.Толстой прибегает к “доморощенной философии”, позволяющей по-своему воспринять понятия “смерть” и “бессмертие”. Вот как описывается известная сцена в “Смерти Ивана Ильича”. “Он видел, что умирает, и был в постоянном отчаянии. В мучительных поисках какого-нибудь просвета он ухватился даже за старую свою мысль, что правила логики, верные всегда и для всех, к нему самому не приложимы. “Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Казеветтера: Кай - человек, люди смертны, поэтому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему”.

Совсем по-другому на поведение и на творчество Э.Хемингуэя влияли понятия “смерть” и “бессмертие”. Вся жизнь Хемингуэя - это риск, это игра со смертью.

Он вызывающе смотрит ей в глаза, пытается ее унизить, оскорбить, он не может смириться со своим физическим бессилием перед смертью, он не может быть побежденным, поэтому его уход из жизни следует рассматривать именно в этом контексте. В докладе в этом же ключе рассматриваются поэтические произведения Н.Заболоцкого, И.Сельвинского и др.

_________________________

¹ Гегель. Соч. М., 1956. Т. 3. С. 265.

² Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. М., 1968. С. 82.

³ Там же. С. 85.