Т.Н.Кандаурова об одном из типов лексического варьирования в древнерусских текстах

Варьирование средств выражения, в той или другой степени фиксируемое во многих древнерусских памятниках, в последнее время часто привлекало внимание историков русского языка. Однако сам языковой факт, подразумеваемый под этим термином, понимается различными исследователями не тождественно: для одних варьирование средств выражения всего лишь неизбежный результат становления языковой нормы; для других - отражение сложной истории различных списков памятника (особенно это касается памятников переводных). И наконец, варьирование (в первую очередь лексическое) расценивается как факт литературной отделки текста, т.е. ставится в ряд с парафразой, глоссами, параллелизмом и др. стилистическими фигурами, к использованию которых стремились древнерусские книжники.

В процессе своей работы мы считаем целесообразным употреблять термин варьирование - в данном случае лексическое варьирование - только по отношению к примерам, когда в рамках узкого контекста автор (сказитель), вторично упоминая уже названный выше предмет (признак, действие), сознательно, нарочито заменяет прежде использованное наименование на другое, близкое по значению и, очень часто, по самой “фактуре” (корню, суффиксации).

Лексическое варьирование, отражающее умение автора по-разному сказать об одном и том же, широко представлено в древнерусских текстах всех жанров. Ср.: цесарь твои грядетъ кроток всед на жребець ун... в Ерусалим въходить въсед на жребы (Кир. Тур., л.179);Тогда при моей худости въ Цареграде... бе же некто именем Никола въ прежереченом граде Костянтине (Посмерт. чуд. Ник., л.20);обретоша хлевину заключену и слышаху гласъ... како еси влезлъ въ клеть заключену (там же, л.85);и возпи (она - Т.К.)велиемь гласомь... и возпи Сусана голосом великимъ (Мер.пр., л.40);ежели не свариши ягнете в молоце матере его... иже варить агнецъ в молоце матере его (Посл. Клим. к Фом., л.232 об.);аже соколъ къ гнезду летит соколича растреляеве своими злаченными стрелами, аже соколъ к гнезду летит а ве соколца опутаеве красною девицею (Сл. о плк Иг.) и т.д. и т.д.

Исходя из подобных примеров уместно предположить, что древнерусский книжник, умело используя возможности древнерусского литературного языка, стремился не столько к передаче различных оттенков значения, сколько к обнаружению своего умения “сказать по-разному об одном и том же”.

В данном сообщении мы хотели бы вернуться к ранее уже затрагивавшемуся нами своеобразному типу лексического варьирования, при котором в рамках одного предложения или высказывания одна и та же реалия, действие или признак называются то церковнославянским, то соотносительным с ним в морфолого-структурном и семантическом отношении собственно русским словом.

Существенным представляется отметить три обстоятельства. Первое: последовательность в тексте соответствующих русизма и коррелянтного ему церковнославянизма не имеет закрепленного характера. Второе: факты подобного варьирования распространяются на любые морфонологически противопоставленные пары церковнославянизм - русизм, но шире всего представлены в употреблении коррелятов с неполногласиями и полногласиями в корнях. Третье: подобные примеры достаточно широко представлены не только в произведениях светской, но и агиографической и церковно-учительской литературы. Речь идет о примерах типа: рече им Ольга... уже не хощу мьщати но хочу дань имати (Пов.вр.лет, л.946);единъ волкъ всю чреду смоутить одинъ тать на все стороны мерзить (Мер. Прав., л.63 об.);и поя Володимеръ за Юргея Аспину дъщерь Осеневу а Олегъ поя за сына дъчерь Юргеневу (Лавр.лет., 1105);и не имеют волости купити паволокъ... да не имеют власти зимовати у святаго Мамы (Пов.вр.лет, 945);голуби же и воробьеве полетеша въ гнезда своя: голуби въ голубники, варбьеве же под стрехи (там же, 946);Нелепо бо усерязъ златъ в ноздрии свинии, аде бо котлу золоты колцы во ушию (Мол. Дан. Зат.);Зане князь щедр аки река без берегов текуще... а князь скуп аки река вели брег имущь камений (там же);тълкноувъшю емоу въ врата... и от радости же не отврьзе ворот (Усп., 40г);доце града Володимиря въниде въ монастырь ту сущии близъ города (Усп., 41б);О пренесении стою мчку. бысть же время перенесения (Усп., 20в) и т.д.

Признание возможности лексического варьирования (а мы исходили из того, что лексическое варьирование - составная часть литературной отделки текста) как факта, основанного на нарочитом включении в текст повествования разговорных русизмов, полностью выпадает (тем более в агиографии) из привычных представлений о повествовательных традициях, свойственных Древней Руси. Невозможно предположить, что древнерусский книжник нарочито вводил в свое повествование слово заведомо разговорное ради обнаружения своего умения по-разному сказать об одном и том же. Но факт наличия подобных варьированных наименований бесспорен и нуждается в объяснении.

В одной из своих публикаций мы пытались связать возможность такого варьирования со сглаженностью, а может быть, и с отсутствием в повествовательных традициях древнерусских книжников (в отличие от современных) стилистической значимости у отдельно взятого слова (см., например, полногласия на переносах). Но подобное общее объяснение не представляется достаточно исчерпывающим.

В настоящем сообщении мы хотели бы снова обратиться к примерам, подобным приводившимся выше, но предложить для них уже более частную мотивировку, основывающуюся на мысли, уже давно высказанной А.А.Шахматовым и имеющей полную поддержку в трудах историков русской церкви и даже современных этнографов. А именно. Для начального этапа русского православия принимается как общепризнанное, что “священнослужители-греки не знали русского языка и могли объясняться только через переводчиков”. В одном из посланий к Владимиру Мономаху митрополит Никифор рисует выразительный образ греческого монаха, который, “не зная русской речи, стоит посреди своих пасомых безгласен и молчит много”. Поэтому, естественно, “первыми и главными учителями должны были быть болгарские духовные, крестившие, поучающие, отпускающие грехи и т.д., тем самым входящие в жизнь своей паствы”. Одним из следствий подобного межславянского взаимодействия и явилось возникновение древнекиевского койне, представлявшего собой, как утверждал А.А.Шахматов, в своем основании язык древнеболгарский.

А если так, то какие-то достаточно часто в речи употребляемые слова-корреляты, в других условиях, в условиях их системного восприятия, противопоставлявшиеся одно как факт письменной, а другое как факт разговорной речи, в определенный период и для определенного коллектива говорящих могли сглаживать свою функциональную противопоставленность.

В этом плане заслуживает внимания то, что круг приведенных выше примеров варьирования слов с полногласиями и неполногласиями в корнях связан с реалиями бытового характера (воробьи, ворота, берег, солодкие меды и т.п.). Иначе говоря, лексическое варьирование, о котором идет речь, не было для текстов ХII в. (и близких по традициям последующих веков) варьированием функционально разномаркированной лексики. И примеры с варьированием, допустим врата - ворота, могут быть рассматриваемы в одном ряду с такими, какхлевина - клеть.

Мы не уверены в том, что предложенное нами объяснение лексического варьирования, о котором мы ведем речь, исчерпывающе, но в данный момент иного предложить не можем, а отнести все подобные примеры за счет разных случайных причин (наша картотека насчитывает их свыше 150) также нет оснований.