От критической теории к теории коммуникативного действия - Алхасов А.Я

конечном счете мышление и наблюдение зависят так же как и способы тестирования, которые комбинированы из них. Поппер доверяет организованному в способе тестирования опыту слишком категорично (без сомнений - unbedenklich); он полагает, что может избавиться от вопроса о нормах этой организации (Veranstaltung), поэтому он, при всей критике, разделяет (S.51) в конце концов глубоко позитивистский предрассудок. Он допускает эпистемологическую независимость фактов от теорий, которые должны дескриптивно постигать эти факты и отношения между ними. Тесты в соответствии с этим проверяют теории на "независимых" фактах. Этот тезис является ключевым пунктом оставшейся у Поппера позитивистской проблематики. Альберт старается не признавать, что мне удалось вообще дать ему осознать эту проблематику.

С одной стороны, Поппер справедливо возражает эмпиризму, что мы можем постигать и устанавливать факты лишь в свете теорий; вообще, при случае он даже характеризует факты как общие продукты языка и действительности. С другой стороны, он подчиняет протоколирующим утверждениям, которые все же зависят от методически установленной организации нашего опыта, простое отношение соответствия "фактам". Мне кажется не совсем последовательным отстаивание Поппером корреспондентской теории истины. Последняя предполагает "факты" как в- себе-сущее без учета того, что смысл эмпирической значимости утверждений о фактах (и косвенно также и смысл опытно-научных теорий) заранее устанавливается через определения условий проверки. Вместо этого имело бы смысл основательно анализировать связь опытно-научных теорий и так называемых фактов; так как тем самым мы постигли бы пределы предшествующей интерпретации опыта. На этой ступени рефлексии как бы напрашивается, чтобы термин "факты" применялся еще только к классу познаваемого через опыт, который предварительно организуется для проверки научных теорий. То есть факты определяли бы как то, что они есть - как произведенные. И позитивистское понятие факта рассматривали бы как фетиш, который придает опосредованному лишь видимость непосредственности. Поппер не возвращается в трансцендентальные рамки, но этот путь лежит в последовательности его собственной критики. Попперовское изложение базисной проблемы показывает это. (S.52)

II. Прагматическое истолкование эмпирико-аналитического исследования

Второе заблуждение, в котором Альберт упрекает меня, относится к так называемой базисной проблеме. Базисными предложениями Поппер называет те единичные высказывания существования, которые годятся для опровержения выраженных в негативной форме гипотез. Результат систематических наблюдений они формулируют в качестве само собой разумеющегося. Они обозначают точку стыковки теории с опытной основой. Конечно, базисные предложения не могут бессвязно основываться на опыте;

51

так как ни одно из выступающих в них универсальных выражений не могло бы быть проверено через такое множество наблюдений. Принятие или отвержение базисных предложений основываются в конечном счете на решении. Разумеется, решения выносятся не произвольно, а в соответствии с правилами. Такие правила устанавливаются лишь институционально, а не логически. Они мотивируют нас ориентировать решения такого рода на неявно предпонятую цель, но они не определяют эту цель. Так мы ведем себя в повседневных коммуникациях, например, при изложении текстов. Нам не остается как раз ничего другого, если мы двигаемся по кругу и тем не менее не хотим отказываться от экспликации. Базисная проблема напоминает нам о том, что приложение формальных теорий к действительности также запутывает нас в круге. Об этом круге я узнал у Поп-пера; я не сам его выдумал, как это, кажется, допускает Альберт. Его можно легко обнаружить также и в собственной формулировке Альберта.

Поппер выражает его путем сравнения поцесса исследования с процессом судопроизводства. Систему законов - неважно, идет ли речь о правовых нормах или опытно-научных гипотезах, - нельзя применить, пока нет согласия относительно состава фактов (Tatbestand), к которому она должна применяться. Через определенного рода решения судьи соглашаются о том, какое изложени фактических событий они хотят считать (S.53) значимым. Это соответствует принятию базисных предложений. Но решение усложняется тем, что система законов и состав фактов не даны независимо друг от друга. Напротив, состав фактов уже разыскивается с помощью категорий системы законов. Сравнение исследовательского и судебного процессов должно обратить внимание на этот неизбежный при применении общих правил круг. "Аналогия между этой процедурой и той, с помощью которой мы принимаем решение о базисных предложениях, ясна. Это выявляет, например, их относительность, а также способ, которым они зависят от вопросов, поднятых теорией. Очевидно, в случае суда присяжных было бы невозможно применить теорию до тех пор, пока не будет вердикта, достигнутого путем решения; вердикт конечно же должен быть вынесен через процедуру, соответствующую и, таким образом, применимую к части кодекса законов. Этот случай аналогичен случаю с базисными предложениями. Их принятие является частью применения теоретической системы; и только это прнименение делает возможным применение теоретической системы."

О чем свидетельствует этот круг, который возникает при прменении теорий к действительности? Я полагаю, что область познаваемого через опыт устанавливается изначально путем теоретичского допущения определенной структуры в связи с условиями проверки определенного типа. Так, нечто вроде экспериментально установленных фактов, на которых опытно-научные теории могут потерпеть крах, конституируется только в предшествующей связии интерпретации возможного опыта. Эта связь возникает во взаимной игре аргументирующего разговора и экспериментирующего действия. Связь организуется с учетом цели контроля предсказаний. Дискуссию

52

исследователей направляет имплицитное предпонимание правил игры, когда они выносят решение о принятии базисных предложений. Так как круг, в котором они неизбежно двигаются при применении теорий к наблюдаемому, отсылает их в измерение, в котором рациональное возможно еще только на герменевтическом пути.

Требование контролируемого наблюдения в качестве основы решения (S.54) об эмпирической основательности гипотез предполагает предпонимание определенных правил. Вообще недостаточно знать специфическую цель исследования и релевантность наблюдения для определенных допущений. Скорее смысл исследования должен быть понят в целом с тем, чтобы я мог знать, к чему вообще относится значимость базисных предложений - так, как судья всегда заранее должен понимать смысл юриспруденции как таковой. Вопрос о фактах (quaestio facti) должен решаться с учетом понятого в своем имманентном притязании вопроса о праве (quaestio juris). В судопроизводстве это осознается каждым: речь идет о вопросе нарушения позитивно установленных и санкционированных государством норм запрета. Но как звучит вопрос о праве в исследовательском процессе и по чему измеряется эмпирическая значимость базисных предложений здесь? Форма системы высказываний и тип условий проверки, по которому измеряется их значимость, рекомендуется прагматическим толкованием: опытно-научные теории осваивают действительность с позиций руководящего интереса к возможному информационному обеспечению и расширению контролируемого по результату действия.

Основания для такой интерпретации обнаруживаются у самого Поппера. Опытно-научные теории имеют смысл в том отношении, что позволяют выведение универсальных высказываний о ковариации эмпирических величин. Мы, предролагая существование закономерностей, вообще разрабатываем такие гипотезы без того, чтобы можно было обосновать это предугадывание. Но методическое предвосхищение возможного подобия явлений соответствует элементарным потребностям стабильности поведения. Контролируемые по результату действия могут быть поставлены на долгосрочную основу лишь в той мере, в какой они управляются информацией об эмпирических подобиях. Причем эта информация должна преобразовываться в ожидания регулярного поведения при заданных обстоятельствах. Прагматическое толкование соотносит логически общее с общими ожиданиями поведения. Разлад между общими высказываниями, с одной стороны, принципиально конечным числом наблюдений и соответствующими высказываниями (S.55), с другой стороны, объясняется при прагматическом понимании структурой контролируемого по результату поведения, которое постоянно руководствуется предвосхищением регулярного поведения.

Эта интерпретация, в соответствии с которой эмпирико-аналитические науки руководствуются техническим познавательным интересом, имеет некоторое преимущество - принимая во внимание попперовскую критику

53

эмпиризма и не разделяя при этом его теории фальсификации. Как именно должна наша неосведомленность об истинности научной информации идти в ногу с ее многообразным и долгосрочным техническим применением? Самое позднее в тот момент, когда знания (S.56) об эмпирических подобиях входят в технические производственные силы и становятся базисом научной цивилизации, верх берет очевидность повседневного опыта и перманентность контроля результатов; формируются логические сомнения против ежедневно обновляемого плебисцита функционирующих технических систем. Чем весомее возражения Поппера против теории верификации, тем менее основательными кажутся его собственные альтрнативы. Но альтернативами они являются лишь при позитивистской предпосылке корреспонденции предложений и обстоятельств дела. Как только мы отказываем в поддержке этой предпосылке и всерьез принимаем технику в широком смысле как общественно институционализированный контроль по результатам для знания, которое по своему методическому смыслу нацелено на техническое применение, оказывается мыслимой другая форма верификации. Она свободна от попперовского самомнения и отдает все же должное нашему преднаучному опыту. В качестве эмпирически истинных будут тогда значимы все те допущения, которые могут направлять контролируемое по результатам действие, не будучи проблематизированными всеми до сих пор экспериментально преследуемыми неудачами.

Альберт, ссылаясь на попперовскую критику инструментализма, ошибочно полагает себя свободным от каждого своего аргумента против моей интерпретации, которые он воспроизводит не раз. Но у меня не было нужды подробно останавливаться на этой критике, поскольку она направлена против тезисов, которые я не представляю. Прежде всего, Поппер ссылается на тезис о том, что теории являются инструментами. Против этого он может законно утверждать, что правила технического применения апробируются, но научные информации тестируются. (S.57) Логические отношения при проверке согласованности инструментов и при проверке теорий не симметричны - инструменты не могут быть опровергнуты. Прагматическое толкование, которое я хотел бы дать эмпирико-аналитическим наукам, не содержит инструментализм этой формы. Теории не сами являются инструментами, но технически применимы их информации. Опыты, на которых гипотезы могут экспериментально потерпеть неудачу, имеют, опятьтаки по прагматистскому воззрению, характер опровержений: допущения относятся к эмпирическим регулярностям; они определяют горизонт ожидания контролируемого по результатам поведения и могут тем самым быть фальсифицированы через разочарование в результатах ожидания. Конечно, гипотезы по своему методическому смыслу относятся к опытам, которые конституируются исключительно в функциональном круге такого действия. Технические рекомендации для рационализированного выбора средств при заданных целях не выводимы из научных теорий ни задним числом, ни случайно; именно поэтому эти теории сами не являются

54

техническими инструментами. В любом случае, это действительно лишь в переносном смысле. Под техническим применением знания не имеется естественно в виду процесс исследования; во многих случаях оно фактически даже исключено. Все же вопрос о техническом применении опытно-научных информации методически предрешен (введением) структурой высказываний условных прогнозов о наблюдаемом поведении, и типом условий проверки (подражание естественно вращенному в системы общественного труда контролю результатов действия) так же, как этим самым предрешен вопрос об области возможного опыта, к которому относятся допущения и на котором они терпят крах.

Дескриптивная ценность научных информации не может быть оспорена; но она не должна быть понята так, как если бы теории отражали факты и отношения между фактами. Дескриптивное содержание имеет силу только при учете прогнозов для контролируемых по результатам действий в задаваемых ситуациях. Все ответы, которые могут дать опытные науки, отнесены к методическому способу постановки (S.58) вопросов и не более. Хотя это ограничение и тривиально, но тем сильнее оно противоречит видимости чистой теории, которая сохраняется в позитивистском самопонимании.

III. Критическое обоснование и дедуктивное доказательство

Третье заблуждение, жертвой которого я стал согласно Альберту, связано с отношением между методологическими и эмпирическими высказываниями.

(S.61) Критическая аргументация отличается от дедуктивной тем, что она выходит за пределы логической связи предложений и включает момент, который трансцендирует язык: установки. Отношение импликации между установкой и высказыванием невозможно; ни установки не могут быть дедуцированы из высказываний, ни, наоборот, высказывания из установок. Однако согласие с методом (исследования) и допущением (принятием) правила может быть поддержано или ослаблено с помощью аргументов, во всяком случае рационально взвешено и обсуждено. Это - задача критики, с учетом как практических, так и (методологических) метатеоретических решений. Так как поддерживающие или ослабляющие аргументы не состоят ни в какой логической строгой связи с предложениями, которые выражают применение норм, а состоят лишь в отношении рационального мотивирования, то метатеоретические обсуждения могут также включать и эмпирические высказывания. Но тем самым отношение между аргументами и установками сами не становятся эмпирическими. Они могут, как это имеет место в фестингеровском эксперименте изменения установки, быть так поняты; но тогда аргументация редуцируется до уровня наблюдаемого речевого поведения и утрачивают (unterschlagen) момент рациональной значимости, который входит в те мотивы.

55

Поппер не считает исключенной рационализацию установок. Эта форма аргументации является единственно возможным для опытного обоснования решений. Но поскольку она никогда не является ключевой, он считает ее по сравнению с дедуктивным проведением доказательства ненаучным. Он предпочитает ей достоверность дескриптивного знания, достоверность, которая гарантирована дедуктивной связью теорий и эмпирической необходимостью фактов. Конечно, согласованность (S.62) высказываний и опытов этого определенного типа также предполагает стандарт (норму), который нуждается в обосновании. Поппер уклоняется от этого возражения тем, что он кичится иррациональностью решения, которое предшествует применению его критического метода. Рационалистическая установка состояла бы в готовности решиться на принятие теорий на основе аргументов и опыта. Сама она не обосновывается ни аргументами, ни опытом. Конечно, она не обосновывается в смысле дедуктивного доказательства, но все же (обосновывается) в форме подкрепляющей (unterstuetzenden) аргументации. Поппер тщательно пользуется ею. Он эксплицирует эту критическую установку из определенной философской традиции; он анализирует эмпирические предпосылки и следствия научной критики; он исследует ее функции в данных структурах политической общественности. Да (Вообще), его методология в целом является критическим обоснованием самой критики. Вполне возможно, что это недедуктивное обоснование неудовлетворительно для логического абсолютизма. Но другую форму обоснования научная критика, которая выходит за пределы имманентной и проверяет методологические решения, вообще не знает.

Поппер называет критическую установку верой в разум. Проблема рационализма состоит поэтому якобы не в выборе между знанием и верой, а в выборе между двумя видами веры. Но - так сюда добавляется парадокс - новая проблема гласила бы, какая вера истинна, а какая - ложна. Он не отвергает полностью недедуктивное обоснование, но он надеется уклониться от его проблематичного связывания логических и эмпирических отношений при условии, что он отказался бы от обоснования критики...

Аргументации отличаются от простой дедукции (S.64) тем, что они постоянно ставят под вопрос принципы, по которым они действуют. В этом отношении критика не разворачивается с самого начала в соответствии с пограничными условиями возможной критики. О том, что может действовать как критика, всегда можно узнать только при наличии критериев, которые лишь в процессе критики обнаруживаются, объясняются и по возможности вновь пересматриваются. Это и есть измерение (Dimension) всеобъемлющей рациональности, которая, не будучи способной к конечному обоснованию, все же разворачивается в круге рефлексивного самообоснования.

...Идея согласия не исключает различия между истинным и ложным консенсусом; но эта истина не определяется без возможного пересмотра. Альберт напоминает мне, что я предполагаю как факт нечто вроде разумной дискуссии в методологических связях. В качестве факта я предполагаю ее

56

потому, что мы уже всегда застаем себя в коммуникации, которая должна вести к пониманию. Но этот эмпирический факт обладает одновременно своеобразием трансцендентального условия: лишь в дискуссии достигается единство относительно норм, на основе которых мы отличаем факты от голых привидений. Вменяемая мне в вину связь формальных и эмпирических высказываний пытается соответствовать (versucht gerecht zu werden) связи, в которой (S.65) методологические вопросы состоят с вопросами коммуникации и разрыв которой не имеет более смысла.

7. Ценностная свобода и объективность

(S.149-150) Под лозунгом свободы от ценностных суждений на ...

практическом поле исследований был еще раз подтвержден кодекс [закономерностей], которому современная наука обязана началами теоретического мышления в греческой философии: психологически - безусловная обязательность теории и эпистемологически - отделение познания от интереса. На логическом уровне этому соответствовало различение между дескриптивными и нормативными высказываниями: оно делает грамматически обязательным отделение чисто эмоционального содержания от когнитивного.

Между тем сам термин "свобода от ценностей" напоминает нам о том, что связанные с ним постулаты больше не соответствуют классическому смыслу теории. Отделение ценностей от фактов означает противопоставление чистого бытия абстрактно должному. Они [, ценности,] суть продукт номиналистического раскола, результат столетиями длившейся критики того впечатляющего понимания сущего, на которое когда-то была направлена теория. Уже пущенный в философский оборот неокантианцами термин ценности, по отношению к которым наука должна сохранять нейтральность, отрицает связь, установленную когда-то теорией.

(S.29) Постулат так называемой ценностной свободы (свободы от оценок), опирается на тезис, который, следуя Попперу, можно сформулировать как дуализм фактов и решений. Тезис объясняется (поясняется) с помощью различения типов законов. На одной стороне существуют эмпирические закономерности в сфере природных и исторических явлений, то есть естественные законы, на другой стороне - правила человеческого поведения, то есть социальные нормы. Если зафиксированные в качестве естественных законов инвариантности явлений существуют (durchhalten) в принципе без исключения и независимо от влияния действующих субъектов, то социальные нормы устанавливаются и проводятся под угрозой санкций: они действуют лишь при посредничестве сознания и признания субъектов, которые направляют свои действия согласно им. Отсюда позитивисты полагают, что области действия каждого из двух типов законов автономны; соответсвенно и суждения, в которых мы (S.30), познаем или признаем законы того или иного типа, требуют также независимых друг от друга

57

базисов. Гипотезы, которые относятся к естественным законам, являются утверждениями, которые эмпирически верны или нет. Напротив, высказывания, которыми мы принимаем или отвергаем социальные нормы, являются утверждениями, которые эмпирически не могут быть ни истинными, ни ложными. Первые утверждения основываются на познании, вторые - на решении. Возможность выведения смысла социальных норм из естественных законов или смысла последних их первых столь же маловероятна, сколь маловероятна возможность выведения нормативного содержания ценностных суждений из дескриптивного содержания высказываний о фактах или же, наоборот, как маловероятно выведение дескриптивного содержания из нормативного. Сферы бытия и долженствования в модели строго отделены друг от друга, предложения дескриптивного языка не могут быть переведены в прескриптивные. Дуализму фактов и решений научно-логически соответствует разделение познания и оценки и методологически - требование ограничения опытно-научного анализа до эмпирических регулярностей (единообразии) в природных и общественных процессах. Практические вопросы, связанные со смыслом социальных норм, научно неразрешимы, ценностные суждения не могут никогда легитимным образом принять форму теоретических высказываний или быть приведены в ло-гичеки обязательную связь с ними. Опытнонаучные прогнозы ожидаемых в соответствии с правилами ковариаций определенных эмпирических величин позволяют при заданных целях рационализировать выбор средств. Само целеполагание при этом (наоборот) основывается на принятии (Annahme) норм и остается научно неконтролируемым. Такте практические вопросы нельзя связывать с теоретико-техническими вопросами, то есть с научными вопросами, которые относятся к фактическому - к основательности законоподобных гипотез (Gesetzeshypothesen) и к заданному отношению целей и средств. Следствие из этого постулата ценностной свободы выводит классические высказывание Виттгенштейна: «Когда собственно на все возможные научные вопросы получены ответы, мы чувствуем, что наши жизненные проблемы остаются почти неприкосновенными».

Дуализм фактов и решений принуждает к редукции допустимого познания к строгим опытным наукам и тем самым к элиминированию вопросов жизненной практики из горизонта наук вообще.

(S.65) ...Дуализм фактов и решений ... раъясняется на основе различия природных законов и культурных норм. Допущения об эмпирических однооб-разиях могут в конечном итоге разбиться о факты, в то время как выбор норм может обосновываться в любом случае дополнительными аргументами. Следовательно, напрашивается необходимость ясного отличения сферы научно-достоверной информации от сферы практического знания, в которой мы удостоверяемся лишь с помощью герменевтической формы аргументации. Моя задача состоит в том, чтобы поставить под вопрос это уверенное разделение, традиционно выражаемое как разделение науки и этики...

58

... Достигнуто ли позитивистское различение, которое допускает дуализм фактов и решений и, соответственно дуализм суждений и предложений, то есть дескриптивного и нормативного знания, подобающим образом.

(S.66) Дуализм фактов и норм восходит в конечном итоге к допущению, согласно которому независимо от наших дискуссий существует нечто вроде фактов и отношений между фактами, которым могут соответствовать высказывания. Поппер отрицает, что факты сами впервые конституируются в связи с нормами систематического наблюдения и контролируемого опыта. В силу того, что мы стремимся к истинным высказываниям, мы уже всегда знаем, что их истинность измеряется на соответствии высказываний и фактов. Напрашивающемуся возражению, что именно с этим понятием истины вводится критерий или норма, или определение, которые однако сами должны (S.67) быть подвергнуты обсуждению, он противостоит следующим образом: "Весьма важно установить, что знание того, что означает истина, или при каких условиях утверждение называют истинным, не является тем же самым и должно быть ясно отличено от владения средствами решения - критериями решения - о том, является ли данное утверждение истинным или ложным". Мы должны отвергать критерий, определимую норму истины, мы не можем определить понятийно истину, но мы все же >понимаем< в каждом отдельном случае, к чему мы стремимся, когда проверяем истинность высказывания. "Я полагаю, что именно требование критерия истины заставило многих почувствовать невозможность ответа на вопрос "Что такое истина?". Но отсутствие критериев истины не делает понятие истины незначительным ни в коем случае, подобно тому, как отсутствие критерия здоровья не делает незначительным понятие здоровья. Больной человек будет стремиться к здоровью, даже если он не имеет никаких критериев для здоровья".

Здесь Поппер пользуется герменевтическим принципом, состоящим в том, что мы еще до того, как можем понятийно определить единичные выражения и установить всеобщий масштаб, понимаем значение высказываний из контекста. Тот, кто близко знаком с процедурой герменевтики, не стал бы однако делать отсюда выводы, что мы имеем целью смысл таких выражений и предложений вообще без масштаба. Напротив, предпонимание, которое направляет интерпретацию перед всяким понятийным определением, в том числе и попперовскую интерпретацию истины, всегда уже неявно включает нормы. Обоснование этих предшествующих норм вовсе не исключено; напротив, отказ от дефиниции допускает постоянную самокорректуру расплывчатого предпонимания в процессе экспликации данных текстов. Интерпретация бросает обратный свет растущего понимания текста на масштабы, с помощью которых текст только лишь и открывается. Нормы и описания, которые они допускают при применении к текстам, стоят еще в диалектическом взаимоотношении. Точно (S.68) так же обстоит дело с корреспондентской теорией истины. Лишь понятийное определение масштабов и замещение критериев отделяют нормы о

59

описаний, которые (нормы - прим. состав. ) их (описания - прим. состав.) делают возможными; лишь они создают дедуктивную связь, которая исключает обратную корректуру масштабов при помощи измеренной вещи. Лишь теперь критическое обсуждение норм отрывается от их использования. Но нормы используются также уже имплицитно до того, как критическое обоснование на мета-теоретическом уровне (основании) отделяется от объектного уровня (основания) примененных норм.

(S.77) В споре о ценностных суждениях М. Вебер занимал позицию, которая недвусмысленно предписывала социальным наукам задачу производства могущего быть технически использованным знания. Как и все строгие эмпири-ко-аналитические науки они должны также добывать информации, которые переводятся в технические рекомендации для целерационального выбора средств.

8. К логике социальных наук

Дуализм наук о природе и наук о культуре

(S.89) Открытая некогда неокантианством живая дискуссия о методологических различиях между науками о природе и науками о культуре сегодня забыта; проблемная ситуация, из-за которой она разгорелась, более не кажется актуальной. Сциентистское сознание старается скрыть глубокие различия, которые как и прежде существуют в методологических основаниях. Широко господствующее позитивистское самопонимание исследователей усвоило тезис о единстве реальных наук (Realwissenschaften): дуализм науки, который должен был быть обоснован, сокращается по масштабам позитивизма до различия в состояниях развития. Тем не менее стратегия, рекомендуемая едино-научной программой, привела к неоспоримым результатам. Помологические науки, которые формулируют и проверяют законы-гипотезы, распространяются уже широко за пределы теоретических естественных наук на сферы психологии и экономики, социологии и политики. С другой стороны, историко-герменевтические науки, которые усваивают и аналитически перерабатывают градированные смысловые содержания, в сохранности двигаются вперед по своему старому пути. Никакой признак не указывает серьезно на то, что их способы исследования могут быть полностью интегрированы в модель строгих опытных наук. Любое расписание лекций свидетельствует об этом расколе наук - несущественным он является только для учебников позитивистов.

Продолжающийся дуализм, с которым мы в практике исследования миримся как с само собой разумеющимся, более не дискутируется в рамках логики исследования. Он не выносится на уровень теории науки, а просто находит свое (S.90) выражение в сосуществовании двух систем координат (Bezugssystems). В зависимости от типа исследований, к которым она

60