От критической теории к теории коммуникативного действия - Алхасов А.Я

двум тривиальнвм условиям:

1.Все потенциальные участники дискурса должны иметь равные шансы на использование коммуникативных актов, так что они могут в любое время как начинать дискурс, так и продолжать его (perpetuieren) с помощью речи и проти-во-речи, вопроса и ответа.

2.Все участники дискурса должны иметь равные шансы на выдвижение толкований, утверждений, рекомендаций, оправданий и на проблематизацию, обоснование и опровержение их притязаний на значимость, так что ни одно предвзятое мнение (Vormeinung) не может долго избегать тематизации и критики.

Не являются тривиальными два следующих условия, которые должны выполняться в идеальной речевой ситуации в силу того, что существует гарантия, что участники беседы фактически могут начинать (aufnehmen) дискурс - а не просто воображать, что ведут дискурс, - тогда, когда в действительности они комму ницируют под принуждением действий. Неожиданно идеальная речевая ситуация требует определений, которые относятся опосредованно к дискурсам, но непосредственно же - к организации связей действий. Освобождение дискурса от (S.256) принуждений действий возможно как раз только в контексте чистого коммуникативного действия.

3.К дискурсу допущены только говорящие, которые в качестве действующих лиц имеют равные шансы на применение репрезентативных речевых актов, то есть на выражение своих установок, чувств и намерений. Так как только взаимное согласование пространств индивидуальных выражений и комплементарное перемещение (Einpendein) близости и дистанции в связях действий дают гарантию, что действующие лица в качестве участников дискурса правдивы по отношению друг к другу и делают проглядываемой свою внутреннюю природу.

4.К дискурсу допущены только говорящие, которые в качестве действующих лиц имеют равные шансы на применение регулятивных речевых актов, то есть приказывать и не повиноваться, дозволять и запрещать, давать обещание и брать его назад, не отчитываться и требовать отчета и т.д. Так как только полная взаимность в поведенческих ожиданиях, которая исключает установление привилегий в смысле односторонне обязывающих норм действия и оценок, дают гарантии, что формальные равные шансы на начинание речи и ее продолжение могут также и фактически использованы для того, чтобы ослабить действие (suspendieren) принуждений реальности и перейти в свободную от опыта и действий коммуникационную область дискурса.

Названные в пунктах 1 и 4 условия формируют такие предпосылки идеальной речевой ситуации, которые должны быть выполняемы, если дискурсы вообще должны мочь осуществляться. Названный во втором условии постулат речевого равенства описывает формальное свойство, которое должны обнаруживать все дискурсы, если они должны мочь развернуть силу рациональной мотивации. Упомянутый в третьем условии

91

постулат правдивости (искренности) описывает формальное свойство чистого коммуникативного действия, которое должно быть требуемо от участников практических дискурсов, коль скоро они должны мочь развернуть силу рациональной мотивации. (Так как на уровне, на котором теоретический дискурс может быть радикализирован до критики познания, нельзя строго поддерживать разрыв между теоретическим и практическим дискурсом, постулат правдивости (искренности) должен также быть опосредованно значимым для всех дискурсов).

(S. 257) Структура коммуникации, с помощью которой характеризуется идеальная речевая ситуация, исключает систематические искажения и гарантирует особенно свободное перемещение между действием и дискурсом, между различными уровнями дискурса. Поэтому всякий консенсус, который должен бы быть достигнут, может рассматриваться как критерий выполнения соответственно тематизированных притязаний на значимость. В конечном счете, разумный консенсус может быть отличен от обманчивого только с помощью ссылки на идеальную речевую ситуацию. Какой статус вследствие этого может иметь обычно неизбежная ссылка на идеальную речевую ситуацию? Прежде всего, может быть подвергнуто сомнению то, что вообще можно осуществить идеальную речевую ситуацию, и задаться вопросом, не представляет ли она собой просто конструкцию. Всякая эмпирическая речь принципиально испытывает ограничения, вызываемые как пространственно-временными пределами процесса коммуникации, так и психическими пределами допустимых для участников дискурса нагрузок, которые исключают полное выполнение идеальных условий. Достаточную реализацию требований, которые мы должны предъявлять дискурсам я хотел бы, тем не менее, считать a priori невозможной, так как упомянутые ограничения не могут быть ни компенсированы посредством институциональных мероприятий, ни даже нейтрализованы в своих воздействиях на декларированную цель равного распределения шансов на применение речевых актов. Труднее оценить другое сомнение: может ли вообще, и как, быть установлено эмпирически, когда выполнены условия идеальной речевой ситуации. Условие эмпирической речи очень часто неидентичны условиям идеальной речевой ситуации даже тогда, когда мы следуем заявленному намерению начинать дискурс (einen Diskurs aufzunehmen). Репроспективно мы часто можем довольно точно установить, когда мы не достигли (verfehit haben) идеальной речевой ситуации. Все же отсутствует внешний критерий для оценки — так что в данных ситуациях мы иногда не можем быть уверены - того, ведем ли мы дискурс или не поступаем (nicht ... agieren) ли мы скорее под принуждением действий и не демонстрируем ли (vorfuehren) мнимые дискурсы. Из этого обстоятельства следует интересный ответ на наш исходный вопрос.

Если верно, что мы можем отличить разумный, то есть аргументативно (S.258) достигнутый и одновременно надежный в аспекте истинности (wahrheitsverburgende), консенсус в конечном счете только через ссылку на идеальную речевую ситуацию; если, далее, мы можем исходить из того, что

92

мы фактически каждый раз должны доверяться и доверять, чтобы отличить разумный консенсус от обманивого, так как мы в противном случае как бы пренебрегаем разумным характером речи; и если все же в каждом эмпирическом случае невозможно однозначно установить, дана или нет идеальная речевая ситуация, тогда остается следующее объяснение: Идеальная речевая ситуация не является ни эмпирическим феноменом, ни чистой конструкцией, а есть неизбежное в дискурсах и взаимно предпринятое предположение [... ] Это предположение не должно быть контрфактичным; но даже если оно делается контрфактичным, она является оперативной в процессах коммуникации функцией. Поэтому лучше я буду говорить о предвосхищении, о предупреждении (Vorgriff) идеальной речевой ситуации. Это предупреждение является единственной гарантией того, что мы можем связать притязания разумного консенсуса с фактически достигнутым консенсусом; одновременно оно является критическим масштабом, на котором всякий фактически достигнутый консенсус может быть поставлен под вопрос и отсюда (darauf hin) проверен, является ли он достаточным индикатором обоснованного консенсуса.

К структуре возможной речи принадлежит то, что мы при осуществлении речевых актов контрфактически делаем так, как если бы идеальная речевая ситуация была не фиктивной, а действительной, - именно (eben) это мы называем предположением. Таким образом, нормативный фундамент языкового вазимо-понимания включает оба момента: предвосхищенность - но в качестве предвосхищенного основоположения - также (в качестве подлежащей реализации в будущем образа жизни) гарантирует "последнее" несущее и ни в коем случае лишь производящее контрфактическое соглашение, которое потенциальный говорящий/слушатель должен предварительно заключить и по поводу которого не может требоваться взаимопонимание, если иначе приводящая к консенсусу сила вообще должна мочь подобать аргументам. В этом отношении понятие идеальной речевой ситуации не является просто регулятивным принципом в смысле Канта; так как уже с первым актом языкового взаимопонимания мы должны фактически выдвинуть это предположение. С другой стороны, понятие (S.259) идеальной речевой ситуации не является также существующим понятием в смысле Гегеля; так как ни одно историческое общество не совпадает с образом жизни, которое мы можем принципиально охарактеризовать со ссылкой на идеальную речевую ситуацию. Идеальную речевую ситуацию лучше всего было бы сравнивать с трансцендентальной удостоверением, если бы это удостоверение, вместо того чтобы быть обязанным недопустимому переносу (как при свободном от опыта использования категорий рассудка), было бы одновременно конститутивным условием разумной речи. Предупреждение идеальной речевой ситуации имеет для всякой возможной коммуникации значение конститутивного удостоверения, которое одновременно является проявлением образа жизни. Однако мы не можем a priori знать, является ли это самое обнаружение просто мистификацией, обычно возникающей из

93

предположений, или могут ли практически быть приведены условия, пусть даже приблизительные, для реализации предполагаемого образа жизни. Встроенные в универсальной прагматике основные нормы разумной жизни содержат с этой точки зрения практическую гипотезу.

Обстоятельство, что мы никогда не можем обладать точной достоверностью о том, заблуждаемся ли мы относительно самих себя, когда мы предполагаем вступить в дискурс, может сделать по меньшей мере необходимым проявление принципа, с помощью которого мы можем методически преодолевать рамки систематически искажаемой коммуникации, если они существуют. Поскольку мы хотим мобилизовать против таких препятствий дискурсам силу самого дискурса, мы можем выбрать форму коммуникации, которая имеет своеобразную структуру и порождает нечто уникальное (Einzigartiges). Эту форму коммуникации можно растолковать на примере аналитической беседы между врачом и пациентом. Так как аналитическая беседа претендует на то, чтобы удовлетворять форме коммуникации, которая позволяет дискурсивно выполнить одновременно с притязанием на истинность и притязание на правдивость (искренность).

Аналитическая беседа дает и меньше, и больше, чем обычный дискурс. Меньше дает, как мы сейчас хотим сказать, терапевтический "дискурс" в том отношении, что пациент ни в коем случае не занимает по отношению к врачу с самого начала симметричную позицию: пациент как раз не удовлетворяет условиям для участника дискурса. Удачный терапевтический достигает только того, что для (S.260) обычного дискурса должно требоваться с самого начала. Эффективное равенство шансов при восприятии ролей в диалоге - выбор и выполнение речевых актов вообще - должно быть создано в первую очередь между партнерами по беседе, которые находятся в неравном положении (ungleich ausgestatteten). С другой стороны, терапевтический дискурс дает также и больше, чем обычный дискурс. Так как он причудливым образом перекрещивается с системой действие-опыт, то есть не является избавленным от действия и свободным от опыта дискурсом, который тематизирует только вопросы значимости и должен получать все содержание и информацию извне, то удачная саморефлексия завершается результатом, который удовлетворяет не только условию дискурсивного выполнения притязания на истинность (или правильность), но и дополнительно условию (обычно даже не достижимому дискурсивно) выполнения притязания на правдивость (искренность). В силу того, что пациент принимает предложенные и проработанные интерпретации врача и подтверждает их в качестве приемлемых, он обнаруживает также и самозаблуждение. Подлинная интерпретация делает возможной искренность субъекта в других выражениях, которые до сих пор ... вводили его в заблуждение относительно самого себя. Притязания на значимость можно проверить как правило только в связях действия. Эта отличительная коммуникация, в которой могут быть преодолены искажения самой структуры коммуникации, является единственной, в которой вместе с

94

притязанием на истинность может быть одновременно "дискурсивно" проверено (или отвергнуто как необоснованное) притязание на правдивость (искренность).

14. Коммуникативная рациональность

(S.25) "Рациональность" - предварительное определение понятия

Когда бы мы ни использовали выражение >рациональный<, мы предполагаем тесное отношение между рациональностью и знанием. Наше знание имеет пропозициональную структуру - мнения можно эксплицитно представить в форме высказываний. Это понятие знания я хочу ввести без дальнейших разъяснении, так как рациональность должна заниматься обладанием познанием меньше, чем тем, как способные к речи и действию субъекты приобретают и применяют знание. В языковых высказываниях знание выражается эксплицитно, в целенаправленных действиях выражается можествование, имплицитное знание; это know-how может принципиально также быть переведено в know-that. Когда мы ищем грамматические субъекты, которые могут продолжаться предикативным выражением >рациональный<, в первую очередь напрашиваются два кандидата. Более или менее рациональными могут быть люди (Personen), которые располагают знанием, и символические выражения - языковые и не-языковые, коммуникативные и не-коммуникативные действия, -которые воплощают знание. Мы можем называть рациональными мужчин и женщин, детей и взрослых, министров и кондукторов, но не рыб или кусты сирени, не горы, не улицы или стулья. Мы можем называть "иррациональными" извинения, опоздания, хирургические вмешательства, объявления войны, ремонты, строительные планы или постановления конференций, но не непогоду, не несчастный случай, не выигрыш в лото или заболевание. Но что значит, что люди (Personen) в определенной ситуации ведут себя "рационально"; что значит, что их выражения могут быть значимыми в качестве "рациональных"?

Знание может критиковаться как ненадежное. Тесная связь между знанием и рациональностью позволяет предположить, что рациональность выражения зависит от надежности вополощенного в нем знания. (S.26) Рассмотрим два парадигматических случая: утверждение, которым А выражает мнение с коммуникативным намерением, и целенаправленное вторжение в мир, которым В преследует определенную цель. Оба случая воплощают погрешимое знание; оба являются попытками, которые могут потерпеть неудачу (fehlschlagen). Оба выражения - коммуникативное и телеологическое действие - могут критиковаться. Слушатель может оспаривать, что представленное А выражение истинное; наблюдатель может оспаривать, что предпринятое В действие имеет успех. Критика в обоих случаях относится к притязанию, которое действующие субъекты с

95

необходимостью связывают со своими выражениями, коль скоро они интендированы как утверждения или как целенаправленные действия. Эта необходимость имеет концептуальную природу. А даже не представляет никакого утверждения, если он не выдвигает для утверждаемого высказывания >р< притязания на истинность и не дает тем самым знать, что его высказывание в случае необходимости можно обосновать. И В не выполняет целерационального действия, то есть он даже не хочет этим осуществить никакой цели, если он не считает запланированное действие перспективным и не дает тем самым знать, что при данных обстоятельствах можно обосновать выбор средств, который он предпринял.

Подобно тому как А притязает на истину для своего высказывания, точно так же В притязает на успешную перспективу для своего плана действия или на эффективность правил действия, по которым он осуществляет этот план. Утверждаемая эффективность означает притязание на то, что выбранные средства при данных обстоятельствах пригодны для того, чтобы достигнуть поставленной цели. Эффективность действия состоит во внутренней связи с истинностью условных прогнозов, которые имплицируют план или, по-другому, правило действия. К существованию фактов в мире "истина" относится так же, как "эффективность" относится к вторжениям в мир, с помощью которых могут быть вызваны (причинены) существующие факты, Своим утверждением А вступает в отношение с чемто, что фактически имеет место в объективном мире, своей целевой деятельностью В вступает в отношение с чем-то, что должно иметь место в объективном мире. Делая это, оба выдвигают своими выражениями (S.27) притязания, которые могут критиковаться и защищаться, то есть обосновываться. Рациональность их выражений измеряется по внутренней связи между содержанием значений, условиями законности и основаниями, которые, в случае необходимости, могут быть приведены для их законности - для истинности высказывания или для эффективности правила действия.

Предыдущие рассуждения сводятся к тому, чтобы объяснить рациональность выражения критикуемостью и обосновываемостью. В том случае, если выражение воплощает погрешимое знание, оно удовлетворяет предпосылке рациональности тем, что имеет отношение к объективному миру, то есть отношение к фактам, и доступно объективной оценке (Beurteilung). Объективной оценка может быть тогда, когда она предпринята при наличии транссубъективного притязания на значимость, которое для любых наблюдателя и адресата имеет то же значение, что соответственно и для самого субъекта. Истинность и эффективность (Wahrheit und Effizienz) являются притязаниями такого рода. Так, для утверждений и целенаправленных действий верно то, что они тем рациональнее, чем лучше может быть обосновано связанное с ними притязание на пропозициональную истинность и эффективность. Соответственно мы применяем выражение >рациональный< в качестве диспозиционного предиката к тем лицам, от которых можно ожидать таких выражений, особенно в сложных ситуациях.

Однако это предложение по сведению рациональности выражения к

96

его критику емости имеет две слабости. С одной стороны, характеристика слишком абстрактна, поскольку она не выражает важных дифференциации

(1). С другой стороны, она еще слишком узка, поскольку выражение >рациональный< мы применяем не только в связи с высказываниями, которые могут быть истинными или ложными, эффективными или неэффективными. Внутренне присущая коммуникативной практике рациональность распространяется на широкий спектр. Она отсылает к различным формам аргументации, как и к множеству возможностей для продолжения коммуникативного действия рефлексивными средствами (2). Поскольку идея дискурсивного выполнения притязаний на значимость занимает центральное место в теории коммуникативного действия, то я предпринимаю длинный экскурс в теорию аргументации (3).

(S.28) (1) Пока я придерживаюсь в узком смысле слова когнитивного понимания понятия рациональности, которое определено исключительно со ссылкой на применение дескриптивного знания. Это понятие можно разработать в двух совершенно различных направлениях.

Если мы исходим из не-коммуникативного применения пропозиционального знания в целенаправленных действиях, то мы предрешаем в пользу того понятия когнитивно-инструментальной рациональности, которое через эмпиризм сильно повлияло на самопонимание современности. Оно несет с собой коннотации успешного самоутверждения, которое стало возможным через информированное обладание окружающим миром и разумное приспособление к его условиям. Если мы, наоборот, исходим из коммуникативного применения пропозиционального знания в языковых действиях, то мы предрешаем в пользу широкого понятия рациональности, которое связано со старым представлением о логосе. Это понятие коммуникативной рациональности несет с собой коннотации, которые в конечном счете восходят к центральному опыту объединяющей, создающей консенсус силе аргументативной речи, в которой различные участники преодолевают свои пока еще субъективные представления и, благодаря общности разумно мотивированных убеждений, удостоверяются одновременно в единстве объективного мира и в интерсубъективности своей жизненной связи.

Допустим, что мнение "р" представляет идентичный состав знания, которым обладают А и В. Теперь А (как один из многих говорящих) принимает участие в коммуникации и выдвигает утверждение "р", в то время как В в качестве (одинокого) актора (S.29) выбирает средства, которые он на основе мнения "р" считает пригодными в данной ситуации для достижения желаемого эффекта. А и В применяют одно и то же знание различными способами. Отнесение к фактам и способность к обоснованию (Begruendungfaehigkeit) содействуют в одном случае достижению согласия между участниками коммуникации по поводу того, что происходит в мире. Для рациональности выражения конститутивно, чтобы говорящий выдвигал для высказывания "р" критизируемое притязание на значимость, которое может быть принято или отвергнуто слушателем. В другом случае отнесение

97

к фактам и способность правил действия к обоснованию обеспечивают возможность успешного вторжения в мир. Для рациональности действия конститутивно, чтобы актор положил в основу своего действия имплицирующий истинность "р" план, в соответствии с которым поставленная цель может быть осуществлена при данных обстоятельствах. Утверждение может быть названо рациональным только тогда, когда говорящий выполняет условия, которые необходимы для достижения иллокуционной цели, чтобы договориться по меньшей мере с одним следующим участником коммуникации по поводу чего-либо в мире; целенаправленное действие может быть названо рациональным только тогда, когда актор выполняет условия, необходимые для осуществления намерения по успешному вторжению в мир. Обе попытки могут потерпеть неудачу - преследуемый консенсус может не состояться, желаемый эффект может не наступить. И в такого рода неудачах также проявляется рациональность выражения - неудачи могут быть объяснены.

(S.30) По обеим линиям анализ рациональности может настаивать на понятиях пропозиционального знания и объективного мира; но названные случаи различаются по способу применения пропозиционального знания. В одном аспекте применения в качестве внутренне присущей рациональности цели (Telos) проявляется инструментальное обладание (Verfuegung), в другом - коммуникативное взаимопонимание (Verstaendigung). Анализ - в

соответствии с аспектом, на котором он концентрируется, - уводит в разные направления.

Яхочу кратко охарактеризовать обе позиции. Первая позиция, которую

яради простоты называю "реалистической", исходит из онтологической предпосылки мира как совокупности того, что фактически есть (was der Fall ist), чтобы на этой основе прояснить условия рационального поведения (а). Другая позиция, которую можно назвать "феноменологической", дает этой постановке вопроса трансцендентальный поворот и рефлектирует то обстоятельство, что ведущие себя рационально (люди - прим. сост.) сами должны предполагать объективный мир (b).

(a) Реалист может ограничиться анализом условий, которые действующий субъект должен выполнить, чтобы он мог ставить и реализовать цели. В соответствии с этой моделью рациональные действия имеют принципиально характер целенаправленных и контролируемых по результату вторжений в мир существующих обстоятельств дела. Макс Блэк называет ряд условий, которым действие должно удовлетворять, чтобы считаться более или менее рациональным и быть доступным критической оценке:

1.Только действия, осуществляемые агентом под актуальным или потенциальным контролем, доступны критической оценке...

2.Только действия, направленные на некоторую обозримую цель (end- in-view), могут быть рациональными или нерациональными...

3.Критическая оценка связана с агентом и его выбором обозримой цели... (S.31)

98

4.Суждения рациональности подходят только там, где есть частичное знание о доступности и эффективности средств...

5.Критическая оценка может всегда быть поддержана аргументами...

Если понятие рациональности разрабатывать руководствуясь целенаправленными, то есть решающими проблемы действиями, то, между прочим, становится понятным также и производное словоупотребление >рационального<. Иногда мы говорим вообще о >рациональности< стимулированного раздраже-ниями поведения, о >рациональности< изменения состояния системы. Такие реакции могут быть истолкованы как решения проблем без того, чтобы наблюдатель предполагал за интерпретированной целесообразностью наблюдаемой реакции целевую

деятельность и приписывал последнюю способному к решениям, применяющему пропозициональное знание субъекту в качестве его действия.

Поведенческие реакции раздраженного внутренними и внешними стимулами организма, индуцированные окружающим миром изменения состояния саморегулирующей системы можно понимать именно как квазидействия, то есть так, как если бы в них выражалась способность субъекта к действию. Но о рациональности здесь мы говорим лишь в переносном смысле, так как требуемая для рациональных выражений обосновываемость означает, что субъект, которому эти выражения приписывают, должен в соответствующих обстоятельствах сам быть в состоянии приводить основания.

(b) Феноменолог же безоговорочно руководствуется целенаправленными и решающими проблемы действиями. То есть, он не исходит просто из онтологической предпосылки объективного мира, а делает последний проблемой тем, что спрашивает об условиях, при которых для члена коммуникативного сообщества конституируется единство объективного мира. Мир приобретает объективность только через то, что он имеет силу для способных к речи и действиям субъектов как один и тот же мир. Абстрактное понятие (S.32) мира является необходимым условием того, что коммуникативно действующие субъекты соглашаются между собой о том, что в мире происходит или на что в нем должно быть оказано воздействие. Вместе с этой коммуникативной практикой они удостоверяются одновременно в своей совместной жизненной связи, в интерсубъективно разделяемом жизненном мире. Последний ограничен совокупностью интерпретаций, которые членами сообщества предполагаются в качестве опорного знания (Hintergrundwissen). Таким образом, чтобы прояснить понятие рациональности, феноменолог должен указать условия коммуникативно достигаемого консенсуса; он должен исследовать то, что Мэлвин Пол-лнер называет, со ссылкой на Шютца, "зрелым мышлением" ("mundane reasoning"): "To обстоятельство, что сообщество ориентирует себя на мир как существенно постоянный, как на такой, который познан и познаваем совместно с другими, снабжает это сообщество гарантируемыми (warrantable) основаниями для постановки вопросов особого рода, прототипичным представителем которых является:

99

>Как это получается, что он видит это, а ты нет?<"

В соответствии с этой моделью рациональное выражение имеет характер осмысленных, понимаемых в своем контексте действий, с помощью которых актор относится к чему-либо в мире. Условия действенности символических выражений указывают интерсубъективно разделяемое коммуникационным сообществом опорное знание. Для этого жизненномирового фона всякое разногласие представляет собой своего рода вызов: "Допущение жизненного мира не функционирует для зрелого мыслителя (reasoner) в качестве дескриптивного утверждения. Оно не фальсифицируемо. Скорее, оно функционирует как некорректируемая спецификация отношений, которые принципиально существуют в сообществе опытов воспринимающих (лиц) по поводу того, что подразумевается в качестве одного и того же объективного мира. ...В очень масштабных терминах, предвосхищенное единодушие по поводу опыта (или, по меньшей мере, учета таких опытов) предполагает сообщество других лиц, которые считаются наблюдающими тот же самый мир, которые физически конституированы таким же образом, чтобы говорить >искренне< о своем опыте, и которые говорят в соответствии с признаваемыми, разделяемыми схемами выражения. В случае разлада (S.33) зрелые мыслители подготовлены к тому, чтобы поставить под вопрос эти и другие признаки. ...

Например, зрелое решение может быть порождено через обзор того, обладал ли или нет другой способностью к опыту, соответствующему действительности. Таким образом, >галлю-цинация<, >паранойя<, >смещение< (>bias<), >слепота<, >глухота<, >ложное сознание< и т.д., коль скоро они понимаются как указывающие на неудачный или неадекватный метод наблюдения мира, служат подходящими объяснениями разногласий. Значимый признак этих разногласий - признак, который делает (render) их, по возможности, умопостигаемыми для других зрелых мыслителей в качестве правильных решений - состоит в том, что они ставят под вопрос не интерсубъективность мира, а адекватность методов, через которые мир переживается (experienced) и через которые о мире сообщается."

С этим (все)объемлющим, разработанным из феноменологического подхода, понятием коммуникативной рациональности может состыковываться (laesst sich.-.einfuegen) разработанное из реалистического понятие когнитивно-инструментальной рациональности. То есть существует внутреннее отношение между способностью к децентрированному восприятию и к манипуляции вещами и событиями, с одной стороны, и способностью к интерсубъективному согласованию по поводу вещей и событий, с другой стороны. Поэтому Ж.Пиаже выбирает комбинированную модель общественной кооперации, в соответствии с которой многие субъекты координируют через коммуникативное действие свои вторжения в объективный мир. Только когда - как это происходит в эмпиристической исследовательской традиции - пытаются отделить считанную с монологического применения дескриптивного знания когнитивноинструментальную рациональность от коммуникативной, проявляются кон-

100