От критической теории к теории коммуникативного действия - Алхасов А.Я

служат для обоснования (Rechtfertigung) действий, - в аспекте правильности (вернее "справедливости") способа действия; оценочные предложения, которые служат для оценки чего-либо, - в аспекте адекватности ценностного стандарта (точнее "блага", "добра"); и экспликации, которые служат для объяснения таких операций как (S.67) речь, классифицирование, счет, дедуцирование, суждение и т.п., - в аспекте ясности или благообразности завершенности (Wohlgeformtheit) символических выражений.

Исходя из анализа форм высказываний проясним семантические условия, при которых соответствующее предложение значимо (gilt). Но едва анализ продвигается к возможностям обоснования законности, сразу же проявляются прагматические импликации понятия значимости. То, что называется обоснованием, можно объяснить только на основе (anhand) условий для дискурсивного выполнения притязаний на значимость. В то время как дескриптивные, нормативные, оценочные, экспликативные - подругому также и экспрессивные - высказывания различаютсся по своей форме, семантический анализ обращает внимание именно (gerade) на то, что вместе с формой высказывания специфическим образом меняется также смысл обоснования. Обоснование дескриптивных высказываний означает подтверждение существования фактов (Sachverhalten); обоснование нормативных высказываний - доказательство предпочтимости ценностей; обоснование экспрессивных высказываний - доказательство прозрачности самопредставлений; и обоснование экспликативных высказываний - доказательство того, что символические выражения получены правильно (регулярно, по правилам - regelsrecht). Тогда смысл соответственно дифференцированных притязаний на значимость можно эксплицировать таким образом, что уточняются аргументационно-логические условия, при которых может соответственно (jeweils) быть осуществлено такое доказательство.

Здесь я не могу дальше проследить за этими формальносемантическими исходными пунктами для систематизирования притязаний на значимость (S.68), но хотел бы указать еще на два ограничения, которые важны для теории притязаний на значимость: притязания на значимость входят не только в состав коммуникативных выражений; и не все входящие в состав коммуникативных выражений притязания на значимость непосредственно связаны с соответствующими формами аргументации.

Предложение (6) является примером эстетической оценки; это эстетическое высказывание относится к ценности фильма. При этом фильм рассматривается как произведение, которое само выступает с притязанием, скажем на аутентичное представление, на поучительное воплощение образцового опыта (auf eine instmktive Verkoerperung von exemplarischen Erfahmngen). Теперь мы можем представить, что в дискуссии о производимой на основе сравнения позитивной оценке римейка (remakes), который (римейк) хитроумно разворачивает противоречия в отношениях между Кинг Конгом, чудовищем, и его жертвой, со своей стороны, ставится под вопрос и тематизируется первоначально примененный им (говорящим)

121

ценностный стандарт. Подобное смещение (Verschiebung) происходит в моральных аргументациях, когда подвергается сомнению сама привлеченная для обоснования проблематичного действия норма. Так (5) могло бы быть понято в смысле общего предложения долженствования, для притязания на значимость которого скептический слушатель требует обоснования. Подобным же образом дискурс, который связан с (2), может сместиться к основополагающим теоретическим допущениям об инфекционных заболеваниях. Как только выделяются (sich.-.ausdifferenzieren) такие культурные системы действия как наука, право и искусство, так ставшие институционально постоянными, профессионально организованные, то есть проводимые (осуществляемые) экспертами, аргументацииначинают относиться к та-

ким высокопорядковым притязаниям на значимость (hoeherstufigen Geltungsansprueche), которые завязаны не на единичные коммуникативные выражения, а на культурные объективации, на произведения искусства, на моральные и правовые нормы или на теории. На этой ступени культурно накопленного и объективированного знания находятся, по-другому (uebrigens), технологии и стратегии, в которые при таких определенных практических рамках (Praxisbezuegen) как медицина или здравоохранение, военная техника, ведение предприятия и т.д. организуется теоретическое или профессионально-практическое знание. Несмотря на различие в ступенях анализ (S.69) единичных выражений, которые формулируются с коммуникативным намерением, остается эвристически сильным исходным пунктом для систематизирования притязаний на значимость, так как на ступени культурных объективации не проявляется ни одно притязание на значимость, которое не содержалось бы также в коммуникативных выражениях. С другой стороны, не случайно, что среди приведенных примеров критикуемых и, так сказать, аргументативно присоединимых выражений нет предложения типа:

(8) Я, должен тебе признаться, обеспокоен плохим состоянием, в котором находится мой коллега с тех пор, как он вернулся из больницы.

На первый взгляд это кажется удивительным, так как такие, выраженные в первом лице, экспрессивные предложения связаны полностью (durchaus) с притязанием на значимость. Другой коллега, например, мог бы поставить вопрос: "Ты на самом деле полагаешь это, или ты не испытываешь чуточку облегчение от того, что он не может в данный момент составить тебе конкуренцию?" Экспрессивные предложения, которые служат для выражения переживаний, могут быть утверждаемы или отрицаемы в аспекте искренности самопредставления (Selbstdarstellung) говорящего. Правда связанное с экспрессивными выражениями притязание на значимость не является притязанием такого рода, что оно могло бы быть выполнено непосредственно с помощью аргументов подобно притязанием на истинность или правильность. Говорящий может разве только показать (beweisen) рядом своих действий, действительно ли он подразумевал сказанное. Искренность экспрессивных выражений нельзя обосновать, ее можно только показать; неискренность может выдать себя отсутствием последовательности между

122

выражением и внутренне связанными с ним действиями.

Правда критику терапевтом самозаблуждений своего пациента можно также понимать как попытку воздействовать на установки с помощью аргументов, то есть убедить другого. Пациент, который в своих желаниях и чувствах не узнает самого себя, который пребывает в иллюзиях по поводу своих переживаний, должен в аналитической беседе вообще быть приведен с помощью аргументов к тому, чтобы увидеть до сих пор незамеченную неискренность (S.70) своих экспрессивных выражений. Все же между притязанием на искренность выраженного с коммуникативным намерением предложения переживания и аргументативной речью не существует того же отношения, что и между ставшим проблематичным притязанием на значимость и дискурсивной беседой-спором. С содержащимся в коммуникативном выражении притязанием на значимость аргументация здесь не связывается подобным же образом. В направленной на самопознание терапевтической беседе не выполняются как раз важные предпосылки дискурса: притязание на значимость не признается с самого начала как проблематичное; пациент не принимает к сказываемому (Gesagten) никакой гипотетической установки; на его стороне ни в коей мере не исключены все мотивы, кроме мотива кооперативного поиска истины; нет никаких симметричных отношений между партнерами по беседе и т.д. Все же исцеляющая сила аналитической беседы, согласно психоаналитическому воззрению, также основывается на убеждающей силе применяемых в ней аргументов. Эти особые обстоятельства я учитываю терминологически тем, что я постоянно говорю о "критике" вместо "дискурса" тогда, когда аргументы используются без того, чтобы участники должны были бы предполагать выполненными условия для свободной от внутренних и внешних принуждений речевой ситуации.

Несколько иначе предстают (liegen) отношения в дискуссии о ценностных стандартах, для которых образец дает эстетическая критика. И в диспутах по вопросам вкуса мы доверяем (vertrauen) рационально мотивированной силе лучшего аргумента, хотя спор такого рода характерным образом отклоняется от споров по вопросам истинности и справедливости. Если наше намеченное выше описание верно, то здесь на долю аргументов выпадает своеобразная роль по открытию глаз участникам, то есть по приведению (их) к удостоверяющему эстетическому восприятию. Прежде всего, вид притязаний на значимость, с которым выступают культурные ценности, не трансцендирует локальные рамки (S.71) таким же радикальным образом, как и притязания на истинность и правильность. Культурные ценности не имеют силу универсальных; они ограничены, как свидетельствует оворит название, горизонтом жизненного мира определенной культуры. Ценности могут также быть превращены в понятные только в контексте особенной жизненной формы. Поэтому критика ценностных стандартов предполагает общее для участников аргументации предпонимание (Vorverstaendnis), которое находится не в распоряжении, а одновременно конституирует и ограничивает область тематизируемых

123

притязаний на значимость. Только истинность пропозиций, правильность моральных норм действия и понятность (и соответственно благообразность) символических выражений являются по своему смыслу универсальными притязаниями на значимость, которые могут быть проверены в дискурсах. Только в теоретических, практических и экспликативных дискурсах участники аргументации должны исходить из (часто контрафактически) таких предпосылок, что условия для идеальной речевой ситуации выполнены в достаточно исчерпывающем приближении. О >дискурсах< я хочу говорить только тогда, когда смысл проблематичного притязания на значимость концептуально вынудит участников к предположению о том, что принципиально могло бы быть достигнуто рационально мотивированное согласие, причем "принципиально" выражает идеализированную оговорку (Vorbehalt): если аргументация могла бы быть осуществлена достаточно открыто и достаточно долго.

124

15. Между универсальной и эмпирической прагматикой

(S.440) Формальная и эмпирическая прагматика

Даже если программа теории речевых действий, которую я только обрисовал, была бы выполнена, можно было бы поставить вопрос, что приобреталось бы с помощью такой формально-прагматически начинающей теории для пригодной социологической теории действия. По меньшей мере, встает вопрос, почему не рекомендовать сначала эмпирико-прагматические исследовательские подходы, которые не довольствуются рациональными восстановлениями единичных, высокоидеализированных речевых действий и начинают непосредственно с повседневной коммуникативной практики. Со стороны лингвистики существуют интересные попытки анализа рассказов и текстов, со стороны социологии - попытки анализа бесед, со стороны антропологии - этнографического анализа речевой практики и со стороны психологии - исследования прагматических переменных языковой интеракции. В противоположность этому формальная прагматика настраивается с реконструктивным намерением, то есть в смысле теории компетенции, на условия возможного взаимопонимания, кажется отдаляющейся от фактического употребления языка без надежды на возвращение к нему. Имеет ли в этих обстоятельствах вообще смысл настаивать на формально-прагматическом обосновании теории коммуникативного действия.

На этот вопрос я хотел бы ответить так, что сначала я перечислю методические шаги, через которые формальная прагматика знакомится с эмпирической прагматикой (а); затем (S.441) я хочу назвать проблемы, которые делают необходимым прояснение рациональных основ согласования (b); наконец, я хотел бы подробно остановиться на стратегически важном аргументе, на котором формальная прагматика должна учиться у эмпирической, если она должна локализировать проблематику рациональности не в ложном месте - а именно не в ориентациях действия, как это полагает теория действия Макса Вебера, - а в общих структурах жизненного мира к которым принадлежат действующие субъекты (с).

ad а) Чистые типы опосредованной языком интеракции можно постепенно приблизить к комплексности естественных ситуаций без обязательной утраты теоретических точек зрения для анализа координации действий. Задача состоит в том, чтобы аннулировать сильные иделизации, которым обязано понятие коммуникативного действия:

-кроме основных способов (Grundmodi) допускается многообразие

запечатленных иллокутивных сил, которое образует культурно-

специфическая стандартизированная в одном и том же языке сеть возможных межличностных отношений;

-кроме стандартных форм речевых действий допускаются другие формы языковой реализации речевых актов;

-кроме эксплицитных речевых действий допускаются эллиптически

125

сокращенные, экстравербально продленные имплицитные выражения, при которых понимание слушателя зависит от знания нестандартизированных, случайных условий контекста;

-кроме прямых речевых действий допускаются косвенные, переносные

идвусмысленные (ambige), значение которых должно раскрываться из контекста;

-рассмотрение распространяется с изолированных речевых действий (и Да/Нет-позиций) на последовательности речевых действий, на тексты или беседы, так что проявляются импликатуры бесед;

-наряду с объективирующими, конформными нормам и экспрессивными основными установками допускается распространяющаяся

(избыточная -uebergreifende) перформативная установка для учета того факта, что с каждым речевым действием участники коммуникации одновременно (S.442) становятся в отношение к чему-либо в объективном, социальном и субъективном мире;

-кроме уровня процессов взаимопонимания, то есть речи,

рассматривается уровень коммуникативного действия, т.е. согласованная координация планов действия индивидуальных участников;

-кроме коммуникативных действий анализу подвергаются ресурсы знаний заднего плана, из которых участники интеракций черпают (подпитывают -speisen) свои интерпретации.

Эти дополнения (Erweiterungen) сводятся к отказу от методических мер, которые прежде всего предусмотрены введением стандартных речевых актов. В стандартном случае буквальное значение высказанного предложения совпадает с тем, что (S.443) говорящий полагает своим речевым актом. Но чем более то, что говорящий полагает выражением, ставится в зависимость от остающегося имплицитным знания заднего плана, тем больше (weiter) контекстно-специфическое значение выражения может отличаться от буквального значения сказанного.

Если отказываются от идеализации полной и буквальной репрезентации значения выражений, то облегчается также решение другой проблемы в естественных ситуациях, а именно - осуществление различения и идентификации действий, ориентированных на взаимопонимание и на успех. При этом следует учитывать, что встречаются не только иллокуции в связях стратегических действий, но и перлокуции (S.444) в связях коммуникативных действий. Кооперативные процессы толкования проходят различные фазы. Их исходное состояние определено как правило тем, что толкования ситуаций участниками с целью координации действий недостаточно совпадают. На этой фазе участники должны перейти (отойти - ausweichen) в плоскость метакоммуникации или применять средства косвенного согласования. Косвенное согласование происходит по модели интенциональной семантики: через перлокутивные эффекты говорящий дает понять слушающему нечто, что он (еще) не может сообщить прямо. Таким образом, на этой фазе перлокутивные акты должны быть встроены в связи коммуникативного действия. Эти стратегические элементы внутри

126

употребления языка, ориентированного на согласование, могут поэтому быть отличены от стратегических действий тем, что вся последовательность некоторого отрывка речи (Redeabschnitts) на стороне всех участников находится под предположениями (Praesuppositionen) упротребления языка, ориентированного на согласование.

ad b) Эмпирическая прагматика, которая предварительно совсем не удостоверилась бы в формально-прагматическом исходном пункте, не располагала бы понятийными инструментами, которые необходимы для распознавания рациональных оснований языковой коммуникации в запутанной комплексности наблюдаемых сцен повседневности. Только в формально-прагматических исследованиях мы можем гарантировать для себя идею согласования, с которой эмпирический анализ может познакомить на таких предпосылочных проблемах, как языковая репрезентация различных уровней реальности или явления патологии коммуникации или же возникновение децентрированного понимания мира (Weltverstaendnisses).

Языковое отграничение таких уровней реальности, как >игра< и >серьез-ное<, языковое построение (Aufbau) фиктивной реальности, шутка и ирония, переносное или парадоксальное употребление языка, намек или контрадикторный отказ от притязаний на значимость на метакоммуникативном уровне - все эти результаты основываются на умышленном смешении модальностей бытия (Seinsmodalitaeten). Прояснению механизма заблуждения, который говорящий должен при этом взять под контроль (beherrschen muss), формальная прагматика может способствовать больше, чем такое точное эмпирическое описание нуждающихся в объяснении (S.445) феноменов. Взрослеющий (Heranwachsende) человек с разучиванием основных способов употребления языка приобретает способность самостоятельно отграничивать субъективность собственных переживаний от объективности опредмеченного мира, от нормативности общества и от интерсубъективности языковой коммуникации. Тем, что он учится гипотетически обходиться с соответствующими притязаниями на значимость, он приобретает знания (uebt ... ein) о категориальных различиях между сущностью и явлением, бытием и видимостью, знаком и значением. Вместе с этими модальностями бытия он собственно получает в распоряжение феномены заблуждения, которые возникают прежде всего из непредумышленного смешения (Konfusion) собственной субъективности, с одной стороны, с областями объективного, нормативного и интерсубъективного - с другой. Отныне он знает, как можно контролировать смешения и умышленно производить раздифференциа-ции (Entdifferenzierungen absichtlich erzeugen), чтобы уметь вводить в действие фикцию, шутку, иронию и т.д.

Подобным же образом обстоит дело с явлениями систематически искажаемой коммуникации. И здесь также формальная прагматика может содействовать объяснению феноменов, которые первоначально идентифицируются только на основе созревшего в клиническом опыте интуитивного понимания. Такие патологии в коммуникации можно

127

определить именно как результат смешения ориентированных на успех и взаимопонимание действий. В ситуациях скрытого стратегического действия по меньшей мере один из участников ведет себя ориентируясь на успех, но другой сохраняет веру в то, что выполняются все предпосылки коммуникативного действия. Это - случай манипуляции, о котором мы упоминали на примере перлокутивных актов. В проивоположность этому тот способ неосознанного преодоления конфликтов, который психоанализ объясняет с помощью защитных стратегий, ведет к разрушениям коммуникации одновременно на интрапсихическом и межличностном (S.446) уровне. В таких случаях по меньшей мере один из участников заблуждается по поводу того, что он действует в ориентированной на успех установке, и просто сохраняет видимость коммуникативного действия. Место этой систематически искажаемой коммуникации в рамках теории коммуникативного действия явствует из следующей схемы:

Но в нашем случае формальная прагматика имеет прежде всего то преимущество, что она вместе с чистыми типами опосредованной языком интеракции подчеркивает как раз те самые аспекты, в которых социальные действия воплощают различного рода знания. Теория коммуникативного действия может возместить слабости веберовской теории действия в том отношении, что она не остается зафиксированной на целерациональности как единственном аспекте, при котором действия (S.447) могут критиковаться и улучшаться. Различные аспекты рациональности действий я хочу прояснить на основе введенных типов действия:

Телеологические действия могут обсуждаться в аспекте их

действенности. Правила действия воплощают технически и стратегически применимое знание, которое может критиковаться с учетом притязаний на

128

истину и улучшаться через обратную связь (Rueckkoppelung) с ростом эмпирико-теоретического знания. Это знание накапливается в форме технологий и знаний.

Констативные речевые действия, которые не только воплощают, но и эксплицитно представляют знание и содействуют беседе (Konversation), могут критиковаться в аспекте истины. При более упорных спорах об истинности высказываний теоретический дискурс предстает в качестве продолжения ориентированного на согласование действия другими средствами. Когда дискурсивная проверка теряет свой ad-hoc характер и эмпирическое знание систематически ставится под вопрос, когда естественные процессы научения пропускаются через шлюзы аргументации, возникают кумулятивные эффекты. Это знание накапливается в форме

теорий.

Регулируемые по нормам действия воплощают морально-практическое знание. Они могут оспариваться в аспекте правильности. Спорное притязание на правильность может тематизироваться как и притязание на истину и проверяться дискурсивно. При нарушениях регулятивного употребления речи практический дискурс предстает как продолжение консенсусного действия другими средствами. В морально-практических аргументациях участники могут проверять как правильность определенного действия с учетом данной нормы, так и, на следующей ступени, правильность самой такой нормы. Это знание традиру-ется в форме правовых и моральных представлений.

Драматургические действия воплощают знание о соответственно собственной субъективности действующего лица. Эти выражения могут критиковаться как неправдоподобные, то есть отклоняться как заблуждения или самозаблуждения. Самозаблуждения (S.448) могут быть устранены в терапевтических беседах с помощью аргументативных средств. Экпрессивное знание можно эксплицировать в форме тех ценностей, которые лежат в основе интерпретации потребностей, толкования желаний и чувственных установок. Со своей стороны, ценностные стандарты зависимы от инноваций в области оценочных выражений. Последние экземлярно отражаются в произведениях искусства. Аспекты рациональности действия можно резюмировать следующим образом:

129

Рис. 19 Аспекты раицональности действия

ad с) Сопоставление ориентации на действие, типов знания и форм аргументации инспирировано, конечно, представлением Вебера о том, что в европейском модерне (S.449) вместе с наукой, моралью и искусством выделяются составы эксплицитного знания, которые вливаются в различные области инсти-туционализированного повседневностного действия и в определенной мере подводят под давление рационализации до сих пор традиционалистиски определенные ориентации действия. Аспекты рациональности действия, которые можно считывать с коммуникктивного действия, должны теперь позволять (eriauben) постижение процессов общественной рационализации во всей широте, а не только с селективной точки зрения институционализации целерацио-нального действия.

Однако при такой постановке вопроса роль имплицитного знания обладает недостатками. Остается неясным, как выглядит горизонт повседневного знания, к которому примеривается эксплицитное знание культурных экспертов, и как фактически при таком притоке меняется повседневная коммуникативная практика. Понятие ориентированного на взаимопонимание действия более широкое и имеет совсем другое преимущество, состоящее в том, что оно освещает этот фон имплицитного знания, которое a tergo (сзади, за спиной) входит в кооперативные процессы толкования. Коммуниктивное действие разворачивается внутри жизненного мира, который остается за спиной участников коммуникации. Для последних он наличествует только в пререфлексивной форме очевидных фоновых допущений и наивно осваиваемых навыков.

Если социо-, этно- и психолингвистические исследование последнего десятилетия конвергировать в одном, то это есть многосторонне демонстрированное познание того, что коллективное фоновое и контекстное знание говорящих и слушателей в чрезвычайно высокой степени

130