От критической теории к теории коммуникативного действия - Алхасов А.Я

проблематичное релятивно по отношению к людям и временным точкам." Тем что Кляйн ограничивает "коллективно значимое" соответственно

(jeweils) фактически выраженными и принятыми убеждениями, он подводит аргументацию под описание, которое укорачивает попытки убеждения в решающем измерении. Согласно его описанию именно основания как бы являются тем, что мотивирует участников аргументации к тому, чтобы дать убе-

дить себя в чем-то; но эти основания понимаются как ... поводы для изменения установок. Описание Кляйна нейтрализует все масштабы, которые способствовали бы оценке рациональности оснований; оно запрещает теоретику принятие внутренней перспективы, из которой он мог бы присваивать собственные масштабы оценки. Поскольку мы располагаем введенными Кляйном понятиями, один аргумент весит (zaehit) столько же, сколько и любой другой, если только он ведет к тому, что "обоснование принимается непосредственно."

Кляйн сам распознает опасность, которая должна возникнуть для логики аргументации, если понятие значимости замещают понятием принятия (Akzeptanz?): "... при этом подходе отпадают, можно так предположить, истинность и отношение к реальности, для того чтобы об этом по возможности должна была идти речь в аргументации; дело выглядит таким образом, как если бы при этом способе рассмотрения приходили к тому, кто осуществляет, а не к тому, кто прав; это, конечно, было бы тяжелым заблуждением..."

Логика аргументации требует понятийной рамки, которая позволяет учитывать феномен своеобразно естественного принуждения (S.53) со стороны лучшего аргумента: "Разворачивание такого аргумента не является ни в коем случае дружественным единением по поводу каких-либо намерений. То, что значимо коллективно, является при случае, с прагматической точки зрения, очень неприемлемым для одного из участников; но когда оно, на основе действующих (geltender) переходов, следует из значимого (Geltendem) тогда оно также имеет силу - все равно, хочет ли этот участник того или нет. Можно плохо защищаться от мышления. Переходы от значимого к значимому совершаются в нас, нравится нам это или нет." С другой стороны, неизбежны релятивистские последствия, если коллективно значимое понимают только как социальный факт, то есть без внутреннего соотнесения с рациональностью оснований: "Кажется ... произвольным, достигает ли это или другое значимости в случае отдельного человека или коллектива: некоторые верят этому, другие -тому, а что осуществляется, зависит от случаев, от большой риторической ловкости или от физической силы (Gewalt). Это ведет к некоторым неудовлетворительным последствиям. Тогда нужно было бы принимать, что для одного значима >любовь ближнего к тебе как к самому себе<, а для другого - >убей ближнего, если он тебе в тягость<. Было бы также трудно понять, почему тогда проводят исследования и почему вообще стремятся к приобретению познания; для некоторых значимо именно то, что земля является диском (Scheibe), для других, что она является шаром или индюком; первый

111

коллектив самый большой, третий самый маленький, второй самый аггрессивный; нельзя никому предоставить большее >право< (хотя в целом без сомнения верно второе воззрение)."

Дилемма, таким образом, состоит в том, что Кляйн не хотел бы мириться с релятивистскими последствиями и хотел бы при этом сохранить внешнюю перспективу наблюдателя. Он отказывается проводить различие между социальной значимостью и законностью аргументов: "Понятия

"истинный" и "вероятный", которые отвлекаются (absehen) от познающих индивидов и от способа, которым они приобретают знание, могли бы извлечь отсюда какую-либо пользу, (S.54) но не для аргументации; там речь идет о том, что значимо для отдельного человека."

Кляйн ищет из этой дилеммы примечательный выход: "Камнем преткновения (Scheidestein) для различий в значимом является не их различное истинностное содержание - кто же решает об этом?, - а имманентно действенная логика аргументации." Выражение "действенность" обладает в этой связи систематической двусмысленностью. Если аргументы законны (gueltig sind), то проникновение (Einsicht) во внутренние условия их законности (Gueltigkeit) может обладать рационально мотивирующей силой. Но аргументы могут иметь влияние на установку адресатов также и независимо от своей законности, когда они выражаются только при внешних условиях, которые обеспечивают (sichem) их принятие (Akzeptanz). В то время как здесь "действенность" аргументов могла бы быть объяснена с помощью психологии аргументации, для объяснения первого случая потребовалась бы логика аргументации. Поэтому Кляйн постулирует третье,

аименно логику аргументации, которая исследует связи притязаний как эмпирические закономерности. Она должна, без опоры (Rueckgriff) на понятие объективной значимости, излагать (darstellen) законы, которым участники аргументации подчинены в при данных обстоятельствах против своих наклонностей и вопреки внешним воздействиям. Такая теория должна анализировать то, что участникам кажется внутренней связью между действенными выражениями, как внешние связи между номологически связанными событиями.

Кляйн может переигрывать увиденную им самим дилемму только ценой категориальной ошибки, тем, что он приписывает логике аргументации задачу, которая могла бы быть осилена только наблюдаемым помологической теорией поведением: "Я полагаю, что при систематическом анализе фактических аргументации - как и при всяком эмпирическом анализе - можно обнаружить относительно прочные закономерности, по которым осуществляется аргументация среди людей, то есть логику аргументации. Кроме того, я полагаю, что (S.55) это понятие срывает многое с того, что обыкновенно понимают под >ра-циональностью аргументации<" Кляйн хочет развернуть (aufziehen) логику аргументации как номологическую теорию и должен поэтому уподоблять правила каузальным закономерностям,

аоснования - причинам.

Парадоксальные следствия такого рода следуют из попытки

112

разработать логику аргументации исключительно из перспективы развития (хода) процессов коммуникации и избежать анализа процессов образования консенсуса с самого начала как дискурсивного выполнения притязаний на значимость. Ограничение уровнем абстракции риторики ведет к тому, что упускается из виду внутренняя перспектива восстановления связей значимости. Отсутствует понятие рациональности, которое позволило бы установить внутреннее отношение между "вашими" и "нашими" стандартами, между тем, что значимо "для вас" и "для нас".

Примечательным образом Кляйн обосновывает элиминирование ис-

тинностного отношения аргументов (Wahrheitsbezuges von Argumenten)

также и тем, что не все притязания на значимость, которые должны быть спорными в аргументации, можно свести к притязаниям на истинность. Во многих аргу-ментациях "речь идет главным образом не о высказываниях, о которых должны решать в соответствии с >истинно< или >вероятно<, а о таких вопросах как, например, что хорошо, что прекрасно, что должно делать. Понимается, что здесь в первую очередь речь идет о том, что значимо, (S.56) что значимо для определенных людей в определенные времена." Понятие пропозициональной истины на самом деле слишком узко, чтобы охватить все, на что участники аргументации выдвигают притязания в логическом смысле. Поэтому теория аргументации должна располагать более всеобъемлющим, не ограниченным истинностной значимостью понятием значимости. Поэтому отсюда вовсе не следует необходимость отказа от истинностно-аналогичных притязаний на значимость, вытравлять все контрафактические моменты из понятия значимости и отождествлять значимость с принятием (Akzeptanz), законность (Gueltigkeit) с социальной значимостью.

Преимущество тулминовского подхода (Ansatzes) я вижу именно в том, что он допускает плюральность притязаний на значимость, не отвергая (ohne.-.zu dementieren) одновременно трансцендирующий временные и пространственные рамки критический смысл законности. Правда и это начало страдает еще тем, что уровни абстракции логического и эмпирического опосредуются недостаточно очевидно.

Тулмин выбирает повседневно-языковой исходный пункт, который прежде всего не вынуждает его к различению между обоими этими уровнями. Он собирает примеры попыток, чтобы аргументативно влиять на позицию участника интеракции. Это может происходить таким образом, что мы игнорируем (preisgeben) информацию, выдвигаем правовые притязания, выдвигаем возражения против принятия новой стратегии (например, политики предприятия) или новой техники (например, слаломного спуска? или производства стали), что мы критикуем музыкальное выступление, защищаем научную гипотезу, поддерживаем кандидата при отборе на работу и т.д. Эти случаи имеют общую форму аргументации: мы стараемся поддерживать притязания хорошими (guten - добротными) основаниями; качество притязаний и их релевантость может оспариваться противоположными сторонами; мы сталкиваемся с возражениями и

113

вынуждены при данных обстоятельствах модифицировать изначальное выражение.

Конечно аргументации различаются по роду притязаний, которые хотел бы защитить пропонент. Притязания (S.57) варьируются вместе с контекстами действия. Последние могут быть охарактеризованы прежде всего при помощи (anhand), так, например, через суды, научные конгрессы, заседания наблюдательных советов, врачебные консультации, университетские семинары, парламентские слушания, обсуждения инженеров по установлению (Festlegung) дизайна и т.д. Многообразие контекстов, в которых могут проявиться (auftreten) аргументации, можно подвергнуть функциональному анализу и редуцировать к меньшему количеству социальных арен или "полей". Им соответствуют различные типы притязаний и столько же типов аргументации. Тулмин, таким образом, отличает общую схему, в которой он сохраняет инвариантные по отношению к полю признаки аргументов, от особенных, зависимых от поля правил аргументации, которые конститутивны для языковых игр или жизненных порядков судопроизводства (Rechtssprechung), медицины, науки, политики, критики искусства, ведения предприятия, спорта и т.д. Мы не можем оценить (beurteilen) силу аргументов и понять категорию притязаний на значимость, которые должны реализоваться, если мы не понимаем соответствующего предприятия, которое должно поощряться аргументацией: "Что придает юридическим аргументам их силу в контексте действительного судопроизводства? Статус и сила этих аргументов как юридических могут быть полностью поняты только в том случае, если мы возвращаем их назад в их практические контексты и узнаем, какими функциями и целями они обладают в действительном правовом процессе (in the actual enterprise of the law). Подобным же образом аргументы, выдвигаемые в научной дискуссии, должны быть представлены упорядоченным и релевантным образом, если начальные притязания должны критиковаться рациональным способом, открытым всем заинтересованным. Но то, что в конечном счете придает прочность и силу этим аргументам, есть опять же нечто большее, чем их структура и порядок. Мы поймем их статус и силу полностью только путем их помещения назад в их оригинальные контексты и путем узнавания, как они содействуют более масштабному предприятию науки. Именно подобно тому как юридические аргументы прочны в той мере, в какой они служат более глубоким целям легального процесса, точно так же научные аргументы прочны только в той мере, в какой они могут служить (S.58) более глубокой цели улучшения нашего научного понимания. То же самое верно в других областях. Мы понимаем фундаментальную силу медицинских аргументов только в такой степени, в какой мы понимаем дело медицины само по себе. Подобным же образом дело обстоит в бизнесе, в политике и в любой другой области. Во всех этих областях человеческой деятельности размышление и аргументация находят место как центральные элементы в более масштабном человеческом деле. И для подчеркивания этого признака - факта, что все эти деятельности находят опору в выдвижении и критической оценке >доводов<

114

и >аргументов< - мы будем обращаться ко всем ним как к рациональным действиям (enterprises)."

Однако эта попытка сведения многообразия типов аргументации и притязаний на значимость к различным "рациональным предприятиям" и соответственно институционализированным "полям аргументации" содержит двусмысленность. Остается неясным, можно ли отграничить друг от друга эти тотальности права, медицины, науки и управления, искусства и инженерного искусства только функционально, например, социологически, или также и аргумен-тативно-логически. Понимает ли (begreift) Тулмин эти "рациональные предприятия" как институциональные выражения характеризуемых изнутри форм аргументации, или он дифференцирует поля аргументации только (allein) по инстититуциональным критериям? Тулмин склоняется ко второй, связанной с меньшим бременем доказательства, альтернативе.

Если мы используем введенное выше различение процессуальных, процедурных и продуктивных аспектов, то для логики аргументации Тулмин довольствуется третьим уровнем абстракции, на котором он следует за структурой и связью единичных аргументов. Дифференцирование различных полей аргументации он пытается постигнуть с точек зрения институционализирова-ния. При этом на процедуральном уровне он различает между ориентированными на конфликт и консенсус образцами организации, а на процессуальном уровне - между функционально специфицированными контекстами действия, в которые аргуметативная речь встроена (eingebettet ist) как механизм, решающий проблемы. (S.59) Эти различные поля аргументации должны отыскиваться индуктивно; они доступны только эмпирически обобщающему анализу. Тулмин выделяет пять репрезентативных полей аргументации, а именно: право, мораль, науку, управление и критику искусства: "Изучая их, мы идентифицируем большинство характерных способов рассуждения, обнаруживаемых в различных полях и предприятиях, и распознаем, как они отражают основополагающие цели этих предприятий".

Однако это объяснение намерения не столь однозначно, как я его представил. Хотя Тулмин излагает свою программу таким образом, что он выводит из зависимых от полей (feldabhaengigen) способов аргументации постоянно одну и ту же схему аргументации; в этом отношении пять аргументационных поля могут быть определены как инструментальные отдифференцирования общей концептуальной рамки для аргументации вообще. При таком прочтении задача логики аргументации ограничивалась бы экспликацией рамок для возможной аргументациии. Такие различные предприятия как право и мораль, наука, менеджмент и критика искусства как бы обязаны своей рациональностью этому общему ядру. Но в другой связи Тулмин решительно выступает против такого универсалистского воззрения; он сомневается именно в возможности прямого вмешательства (Zugriffs) в фундаментальные и неизменяемые рамки рациональности. Так, неисторическому образу действия (Vorgehen) нормативной теории науки

115

попперовского толка (Observanz) он противопоставляет историкореконструирующее исследование изменения понятий и парадигм. Понятие рациональности должно раскрываться только исторически направленному эмпирическому анализу изменения рациональных действий (

Untemehmungen).

При таком прочтении (Lesart) логика аргументации должна была бы прежде всего распространяться на те субстанциональные концепции, которые в ходе истории только и конституируют соответствующую (jeweilige) рациональность таких деятельностей, как наука, техника, право, медицина и т.д. Тулмин стремится (zielt.-.auf) к "критике коллективного разума", которая избегает априористского отграничения аргументации так же, (S.60) как абстрактно введенных определений науки, права или искусства: "Когда мы используем категориальные выражения типа >наука< и >право<, то этим мы не полагаем ни вневременное преследование (Verfolgung) абстрактных идеалов, которые как бы определены независимо от нашего меняющегося понимания соответствующих потребностей и проблем человека, ни также то, что люди в какой-либо среде случайно называют >наукой< или >правом<. Напротив, мы работаем с определенными общими, >открытыми< и исторически изменчивыми (wandelbaren) представлениями о том, что должны производить (leisten sollen) научные и юридические предприятия. К этим содержательным представлениям мы приходим в свете эмпирии, а именно целей, которые люди ставили себе в различных средах (Milieus) таким образом, что они создавали (herausbildeten) их формы по образцу тех предприятий, как и видов успеха, которых они фактически достигали при их преследовании."

Однако Тулмин не хотел бы обойти априористские масштабы разума ценой релятивизма. В изменении рациональных предприятий и их стандартов рациональности нельзя учитывать только то (darf nicht allein das zaehlen), что участники считают >рациональным< Действующий в реконструктивной перспективе историк должен, если он хочет "разумно сравнивать" образы объективного духа, ориентироваться на критический масштаб. Последний Тулмин идентифицирует с "непартийной позицией разумного суждения", которую однако он хотел бы предположить не произвольно, как Гегель в "Феноменологии", а получить (ge^vinnen) из приводящего к понятию усвоения (begreifenden Aneignung) коллективного предприятия разума человеческого рода.

К сожалению (Ungluecklicherweise) Тулмин не предпринимает никакой попытки к анализу как раз общепринятой (allgemein gefassten) позиции непартийности и этим открываеися возражению, требующему передачи логики аргументации, которую он проводит на уровне общей аргументационной схемы, а не на уровнях процедур и процессов, преднайденным представлениям о рациональности. Поскольку Тулмин не проясняет общие коммуникативные предпосылки и методы кооперативного поиска (S.61) истины, он не может также формально-прагматически указать, что значит занять в качестве участника аргументации непартийную позицию. Эту

116

"непартийность" нельзя считывать со структуры применяемых аргументов, а можно прояснить только на основе дискурсивного выполнения притязаний на значимость. И это основное понятие теории аргументации указывает опять-таки на основные понятия рационально мотивированного ызаимопонимания и одобрения (Zustimmung) универсальной аудитории: "Хотя Тулмин признает, что обоснованность притязания ... в конечном счете устанавливается со-общественно производимыми консенсусными решениями (by community-produced consensual decisions), он только имплицитно признает решеющее различие между гарантированными (warranted) и негарантированными, достигаемыми консенсусно, решениями. Тулмин не проводит ясного различия между этими разными типами консенсуса." Тулмин не расширяет достаточно логику аргументации до областей диалектики и риторики. Он не устанавливает правильные границы

(Schnitten) между случайными институциональными выражениями аргументации, с одной стороны, и определенными через внутренние структуры формами аргументации - с другой.

Это имеет силу в первую очередь для типологического отграничения между ориентированными на конфликт и согласие структурами аргументации. Судебное разбирательство и формирование компромисса служат для Тулмина примерами аргументации, которые организованы как спор, научные и моральные размежевания, а также критика искусства, - примерами аргументации, которые организованы как процессы согласования (Einigungsprozesse). Но фактически конфликтная и консенсусная модели не стоят рядом как равноправные формы организации. Выторговывание компромиссов служит главным образом не строго дискурсивному выполнению (Einloesung) притязаний на значимость, а согласованию (Abstimmung) не подлежащих обобщению (nichtverallgemeinerungsfaehigen) на основе равных по весу властных позиций. Аргументация перед судом отличается (как другие виды юридической дискуссии, например судейские совещания, догматические обсуждения (Eroerterungen) (S.62), комментарии к законам и т.д.) от общих практических дискурсов связью (Bindung) с действующим правом, а также специальными ограничениями на порядок процедур, которые учитывают необходимость авторизованного решения и ориентирования на успех спорящих партий. Однако аргументация перед судом содержит существенные элементы, которые могут быть осмыслены только по модели моральной аргументации, вообще дискуссии о правильности нормативных высказываний. Поэтому все аргументации, относятся ли они к вопросам права и морали или к научным гипотезам и произведениям искусства, требуют той же самой основной организационной формы кооперативного поиска истины, которая подчиняет средство эристики цели создания (herauszubilden) интерсубъективных убеждений силой лучших аргументов.

Но при классификации полей аргументации прежде всего проявляется, что Тулмин не отличает ясно внутренне мотивированное выделение (Ausdifferenzierung) форм аргументации от институционального выделения

117

различных рациональных предприятий. Мне кажется, что ошибка заключается в том, что Тулмин не отделяет четко конвенциональные,

зависящие от контекстов действия, притязания от универсальных притязаний на значимость. Рассмотрим один из его любимых примеров:

(1)"Окленд Райдерз" наверняка завоюют Супер Кубок в этом году.

(2)Эпидемия была вызвана бактериальной инфекцией, передаваемой из палаты в палату на пищевом оборудовании.

(3)Лучшей промежуточной политикой компании является вложение этих денег в краткосрочные муниципальные займы.

(4)Мне предоставлен доступ к любым бумагам в архиве отдела кадров нашей фирмы, относящимся к предоставлению отпусков.

(5)Вы должны приложить больше усилий для набора женщинслужащих.

(6)Новая версия "Кинг Конга" имеет больший психологический смысл, чем первоначальная.

(7)Спаржа относится к отряду лилейных.

(S.63) Предложения от (1) до (7) представляют выражения, с помощью которых пропонент может выдвигать притязания перед оппонентом. Вид притязания происходит главным образом только (erst) из контекста. Когда спортивный болельщик заключает спор с другим спортивным болельщиком и при этом высказывает (1), то речь главным образом идет не о выполнимом с помощью аргумента притязании на значимость, а о притязании на выигрыш, о котором решается согласно конвенциональным правилам игры. Если, напротив, (1) высказывается в ходе дебатов среди специалистов по спорту, то речь идет о прогнозе, который может быть подтвержден или оспорен с помощью оснований. Также в случаях, когда уже из предложений понятно, что они могут быть выражены лишь в связи с дискурсивно выполнимыми притязаниями на значимость, только контекст решает о виде притязания на значимость. Так, заинтересованные любители и биологи могут спорить о ботанической классификации "спаржи" и высказать при этом (7); в этом случае говорящий выдвигает притязание на истинность пропозиции. Однако когда учитель объясняет на уроке биологии линнеевскую таксономию и поправляет школьника, который неправильно классифицировал "спаржу", тем, что высказывает (7), то он выдвигает притязание на понятность (Verstaendlichkeit) семантического правила.

Дело никоим образом не обстоит так, что поля аргументации исчерпывающе распределились между различными видами притязаний на значимость. Хотя (4) и (5) приписаны различным аргументационным полям, - праву и морали, - говорящий с помощью этих выражений может выдвигать при стандартных условиях только нормативные притязания на значимость: в обоих случаях он ссылается на норму действия, причем последняя в случае

(4) скрыта за организационными предписаниями предприятия и имеет поэтому правовой характер.

То же самое притязание на значимость - идет ли речь о пропозициональной истинности или о нормативной правильности - выступает к

118

тому же в модализированных формах. Утверждения, которые образуются с помощью простых предикативных предложений, общих высказываний или предложений существования, можно было бы таким же способом, как и обещания (S.64) или приказания, котрые образуются с помощью сингулярных или общих предложений долженствования, понимать как парадигматические для основного модуса истинностно-содержательных и соответственно правильно-стно-содержательных (wahrheitsfaehigen bzw. richtigkeitsfaehigen) выражений. По предсказаниям, подобным (1), объяснениям, подобным (2) или классифицирующим описаниям, подобным (7), по правам (полномочиям, правомо-чиеям - Berechtigungen), подобным (4) или призывам, подобным (5), становится ясно, что модус выражения в нормальном случае (normalerweise) означает нечто специфическое: он выражает также пространственно-временную или вещную перспективу, из которой говорящий соотносит себя с притязанием на значимость.

Такие аргументационные поля, как медицина, ведение предприятия, политика и т.д. относятся по существу к истинностно-содержательным выражениям, но различаются по своему отношению к практике. Рекомендация стратегий (или технологий) как в случае (3) непосредственно связана с действенностью предлагаемых мероприятий; при этом она опирается на истинность соответствующих прогнозов, объснений и описаний. Такое выражение как (2), наоборот, представляет собой такое объснение, из которого в практических контекстах -как, например, в здравохранении - при помощи (unter Zuhilfenahme) императива, требующего предотвратить распространение эпидемии, можно без околичностей вывести технические рекомендации.

Эти и подобные размышления говорят против попытки превратить институциональную выражение аргументационных полей в руководство логики аргументации. Напротив, внешние различения (Differenzierungen) накладываются на внутренние различения между разными формами аргументации, которые остаются закрытыми для рассмотрения, отменяющему (приостанавливающему - abstellenden) функции и цели рациональных предприятий. Формы аргументации различаются по универсальным притязаниям на значимость, которые часто познаваемы только в связи с контекстом выражения, но которые конституируются не только контекстами и сферами действия.

Если это верно, то на долю теории аргументации выпадает конечно значительное бремя доказательства; тогда она должна суметь указать именно систему притязаний на значимость. Правда для такой системы (S.65) она не нуждается в том, чтобы предложить "выведение" в смысле трансцендентальных дедукций; достаточно надежной процедуры для проверки соответствующих реконструкционных гипотез. Здесь я ограничусь предварительным рассмотрением.

Притязание на значимость может быть выдвинуто говорящим (по меньшей мере) перед слушателем. Обычно это происходит имплицитно. Тем, что говорящий высказывает свое предложение, он выдвигает притязание,

119

которое, если бы он сделал его эксплицитным, могло бы принять форму: "истинно (верно), что >р<" или "правильно, что >h<", или также "я подразумеваю то, что говорю, когда я здесь и сейчас высказываю >s<", причем >р< как бы заменяет высказывание, >h< - описание действия, >s< - предложение переживания. Притязание на значимость эквивалентно утверждению о том, что условия действительности (законности - Gueltigkeit) выражения выполнены. Все равно, выдвигает ли говорящий притязание на значимость имплицитно или эксплицитно, слушатель имеет лишь тот выбор, чтобы принимать притязание на значимость, отклонить его или оставить неудовлетворенным. Допустимыми реакциями являются принятие позиций по образцу Да/Нет или воздержание от этого. Однако не всякое "Да" или "Нет" выраженному с коммуникативным намерением предложению является принятием позиции к критикуемому притязанию на значимость. Когда мы называем "императивами" нормативно неавторизованные, то есть прооизвольные вызовы (Aufforderungen), тогда "Да" или "Нет" некоторому императиву тоже выражают согласие (Zustimmung) или отклонение (Ablehnung), но делают это только в смысле готовности или отказа подчиниться волеизъявлению (Willensaeusserung) другого. Это принятие позиций по образцу Да/Нет по отношению к притязаниям на власть сами являются выражением произвола. Напротив, принятие позиции по отношению к притязаниям на значимость означает, что слушатель с полным основанием одобряет (zustimmt) или не одобряет критикуемое выражение; оно является выражением понимания (благоразумия - Einsicht).

Если мы теперь пройдемся по воспроизведенному выше списку с примерными предложениями с точки зрения того, что слушатель соответственно утверждать или отрицать, то обнаружим здесь следующие притязания на значимость: Если (1) предполагается в смысле предсказания, то (S.66) с помощью "Да" или "Нет" слушатель занимает позицию по отношению к истинности пропозиции. То же самое имеет силу и для (2). "Да" или "Нет" для (4) означает занятие позиции по отношению к правовому притязанию, вообще к нормативной правильности способа действия.

Принятие позиции к (6) означает, что слушатель считает или не считает уместным применение ценностного стандарта. В зависимости от того (je nachdem), применяется ли (7) в смысле описания или экспликации правила для значения, слушатель занятием позиции соотносит себя с либо с притязанием на истинность, либо с притязанием на понятность

(Verstaendlichkeit), точнее на благообразность (Wohlgeformtheit).

Основной модус этих выражений определяется в соответствии с имплицитно выдвигаемыми с их помощью притязаниями на значимость по истине, по правильности, по уместности или понятности (точнее благообразности). К этим же модусам ведет также семантически устанавливаемый анализ форм высказываний. Дескриптивные предложения,

которые в самом широком смысле служат установлению фактов, могут быть утверждаемы или отрицаемы в аспекте истинности пропозиции; нормативные предложения (или предложения долженствования), которые

120