§ 4. О значении и методологии культурно-исторической школы

К ней, кроме Пыпина и Тихонравова, принадлежали многие крупные ученые: Н.И.Стороженко, И.Н.Жданов, С.А.Венгеров, В.А.Истрин, А.А.Шахов (умер в возрасте 27 лет), П.С.Коган (жил и работал до 1932 г., был известным критиком 20-х гг.) и др.

Очень большой популярностью в России пользовались труды И.Тэна и Георга Брандеса (было издано два собрания сочинений Брандеса – объемом в 12 и 20 томов).

Культурно-историческая школа была самым мощным, очень авторитетным, разветвленным, популярным научным направлением литературоведения Х1Х в. в Европе и в России. Реализм как литературное направление стал ее почвой.

Это был закономерный и необходимый ЭТАП в развитии науки о литературе. Вместе с тем это и один из возможных МЕТОДОВ исследования литературы и искусства. И как таковой – он ПРАВОМЕРЕН. Только не нужно – это относится к ЛЮБОМУ МЕТОДУ – превращать его в «единственно верный» – это всегда опасно.

По отношению к МЕТОДУ культурно-исторической школы правомерно ставить вопрос о его положительных и отрицательных моментах.

Что касается культурно-исторической школы как ЭТАПА развития науки о литературе, то можно, конечно, ставить вопрос о ее достижениях и издержках, но важнее понять другое: в чем заключается закономерность и неизбежность этого этапа со всеми его плюсами и минусами, даже с односторонностью, даже с известным экстремизмом. Почему историческая неизбежность и в то же время ограниченность такого этапа развития науки в порядке вещей?

Каковы же плюсы и минусы метода, методологии культурно-исторической школы?

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ:

1) Культурно-историческая школа была порождением стремления к СИСТЕМНО-НАУЧНОМУ объяснению литературы, очередным этапом внедрения исторического сознания в литературоведческую мысль.

Она особенно отдалила литературоведение от нормативного «эстетического» способа анализа и была враждебна ему.

То, что в изменениях литературы для критиков эстетического толка казалось непостижимым и необъяснимым следствием случайностей или прихотливой игры личной фантазии художников, культурно-историческая школа стала связывать с объективными факторами, с воздействием на литературу исторических, природных, социальных, национальных и др. внешних по отношению к ней моментов. Литература рассматривается теперь как часть целого, объясняемая законами функционирования этого целого (т.е. общества). И.Тэн не без основания с гордостью заявлял: «Современная эстетика отличается от старой своим историзмом и отсутствием догматизма, т.е. тем, что она не навязывает правил, а констатирует законы».

2) Культурно-историческая школа впервые основательно поставила вопрос о МЕТОДЕ исследования, вследствие чего все суждения о литературе, прежде, по словам И.Тэна, «передававшие только впечатления человека с литературным вкусом», приобрели теперь НАУЧНЫЙ характер, обоснованный объективными фактами и логическими аргументами.

3) Культурно-историческая школа выработала представление о процессе поступательно-исторического развития литературы. Тогда было положено начало изучению литературного развития как объективного естественно-исторического процесса, независимого от субъективной воли отдельных лиц.

Еще в эпоху Просвещения нормой для творческих исканий служили признанные образцы, освященные традицией. Романтики эту ориентацию существенно подрубили, но не искоренили. Ведь возникшая на основе романтической эстетики мифологическая школа, как уже говорилось, вновь поставила в центр внимания образцы, пусть другие, чем, скажем, произведения античной классики, – древние мифы, недосягаемые, но извечные, потому что вся последующая история развития поэтического творчества есть лишь подражание этим образцам, придание им новых и новых форм, вариаций, оболочек. Так что поэтическое творчество в конечном счете – подражание этим образцам. Наращивается количество вариантов и подражаний, но их основа остается неизменной в соответствующем прамифе.

Культурно-историческая школа, напротив, теперь уже окончательно доказала, что образцы не могут быть вечными, что у каждой эпохи свои образцы. Они совсем не обязательны для последующих литературных эпох и поколений, больше того, даже невозможны в других исторических условиях. С каждой эпохой время ее образцов безвозвратно уходит в прошлое, и если даже в памяти благодарных поколений какие-то из них остаются навсегда, но именно как память о прошлом. Ими можно восхищаться, им можно завидовать, но это вовсе не значит, что их можно повторить, даже что им нужно подражать. Совсем не нужно. Каждому времени – свои песни.

Для науки, для литературной критики знание образцов оставалось нужным, но стало считаться уже совершенно недостаточным. К этому знанию должно присоединиться, другое, более важное: знание объективных закономерностей общественного и – как часть его – литературного развития.

4) Одним из главных результатов исследований культурно-исторической школы и было установление СВЯЗИ литературы с развитием всего ОБЩЕСТВА; это сделало возможным не субъективно-вкусовое, а объективное изучение литературного процесса.

МЕТОД культурно-исторический (или, как его называл Пыпин, «общественно-исторический») требовал исследования предмета только в его связях с жизнью общества и с историей народа. Литературная история рассматривалась как отражение всей духовной культуры, как история идей, история общественной мысли прежде всего.

5) Существенная особенность культурно-исторического метода и школы – накопление огромного количества и затем – систематизация ФАКТОВ.

Поэтому конкретные исследования приобретали в ней форму огромных, иногда многотомных, монографий – вроде пыпинских четырехтомников, которые называли «великими сводами». В них эмпирический материал преобладал над теоретическими обобщениями. Это было результатом сознательной установки, провозглашенной Тэном: накопление фактов – это ориентация на естественно-научную методику наблюдения и эксперимента. Надежда была на вывод общих формул сначала для ГРУПП ФАКТОВ, а потом и формул ВСЕОБЩИХ ЗАКОНОВ.

Культурно-историческая школа очень последовательно противопоставила свое понимание истории как объективного процесса субъективистским концепциям (скажем, в России – народнической теории героев и толпы). А.Н.Веселовский говорил об этом новом понимании истории так: «Современная наука позволила себе заглянуть в те массы, которые до тех пор стояли позади их [героев – С.С.], лишенные голоса; она заметила в них жизнь, движение, неприметное простому глазу, как все, совершающееся в слишком обширных размерах пространства и времени; тайных пружин исторического процесса следовало искать здесь, и центр тяжести исторических изысканий был перенесен в народную жизнь»¹. Поэтому КИШ пересмотрела вопрос об отношении массовой литературной продукции к шедеврам. Прежде выделялись как заслуживающие изучения только выдающиеся произведения (такой подход характерен, между прочим, даже для Белинского). Он оправдан, но только до определенной степени. Во-первых, тут есть опасность субъективизма. Во-вторых, эстетические вкусы меняются, и эстетическое чувство, надежно ориентирующееся в художественных ценностях своей эпохи, может отказать, оказаться ненадежным и зыбким критерием в оценке достоинств художественных явлений других эпох, в особенности древних, где действовали иные вкусы. Кроме того, движение искусства совершается не одними усилиями гениев, которые заслоняют собою усилия других, в свое время весьма известных, а потом забытых художников. КИШ была против истории литературы как истории одних только «литературных генералов», ее сознательной установкой было изучение всей массы литературной продукции каждой эпохи. Иногда ее представители даже демонстративно сосредоточивали свое внимание именно на массовом и второстепенном. Пыпин пишет, например, монографию «Владимир Лукин» (1853), а Тихонравов – работу «Граф Ф.С.Ростопчин и литература в 1812 году» (1854).

6) ФАКТОГРАФИЗМ культурно-исторических исследований привел к расширению сферы литературоведения, к образованию некоторых ЧАСТНЫХ ответвлений школы.

Так, в русской науке с конца 50-х годов Х1Х в. развилось особое «БИБЛИОГРАФИЧЕСКОЕ» направление историко-литературных изысканий. Предметом его были второстепенные писатели и различные историко-литературные частности, ранее не подвергавшиеся систематическому изучению (например, сатирические журналы и вообще литература ХУШ века). Библиографы и литературоведы этого направления группировались вокруг журнала «Библиографические записки» (А.Н.Афанасьев, М.Р.Лонгинов, П.П.Пекарский, П.А.Ефремов, Г.Н.Геннади и др.) Потом исследования этого рода образовали целую школу – «ИСТОРИКО-ФАКТИЧЕСКУЮ», возглавлявшуюся академиком М.Н.Майковым.

НЕГАТИВНЫЕ МОМЕНТЫ И ИЗДЕРЖКИ МЕТОДА:

1) Для культурно-исторической школы характерно безбрежное расширение ЦЕЛЕЙ И ЗАДАЧ истории литературы. Один из ее представителей, профессор А.И.Кирпичников, например, провозглашал задачу истории литературы так: «Вывести общие, незыблемые законы, по которым совершается движение человеческой мысли, внутренний прогресс человечества»¹. Т.е. не литературной мысли, а мысли вообще. Это – растворение истории литературы в социологии, антропологии, психологии и др. науках, изучающих движение мысли.

Таким образом, истории литературы предписывались ВНЕШНИЕ по отношению к изучению самой литературы задачи. Произведения становились МАТЕРИАЛОМ для реконструкции духовного движения эпохи и истории.

2) При таком подходе исследования приобретали качества излишней схематичности, суммарности, абстрактной ОБОБЩЕННОСТИ; в них не находилось места для эстетических, поэтических, стилистических и т.п. анализов; представители КИШ не ощущали потребности, да и не имели склонности и вкуса к таким занятиям.

Вследствие этого для КИШ характерно изучение не индивидуального творчества, а социальной, групповой психологии в литературе или литературы целого общества в ту или иную эпоху.

В поисках таких общих закономерностей КИШ «потеряла» в своих интерпретациях литературного процесса личность писателя и тем самым создала основу, предпосылку для СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО изучения литературы, ибо социологический подход всегда связан с усреднением, нивелированием личностного начала и выявлением общих, точнее, усредненных характеристик и признаков явления (группы, течения, направления, периода, эпохи, типа и т.д.).

Художник как личность есть для КИШ лишь пример, представитель ТИПА. Поэтому, что касается творчества отдельных писателей, то из тэновской ТЕОРИИ СРЕДЫ возникла сформулированная им же концепция «господствующей способности»: стремясь к системности, исследователь отыскивает в писателе его основное, преобладающее свойство и из него старается объяснить общий характер творчества писателя, достоинства и недостатки его произведений.

Туманная, неопределенная, с точки зрения КИШ, категория «гения» была заменена в ней другой абстракцией – абстракцией литературного типа (не типа героя, а писательского типа) как выразителя другой абстракции – общественной среды.

Сложность творчества многих писателей не поддается, сопротивляется такой интеграции.

3) В конкретном анализе для КИШ был свойственен, так сказать, ИДЕОГРАФИЧЕСКИЙ подход к литературе, т.е. извлечение из литературного материала логических «идей». Писатели интересовали исследователей как проповедники той или иной идеи. Литературная история оказывалась в результате историей общественной мысли, философских идей, религиозных верований, а также нравов, обычаев и т.п. – т.е. отражением всей духовной культуры.

«Учительность» русской литературы, проповеднический ее характер при этом подходе многократно усиливались в интерпретациях их творчества.

После Пыпина все основные курсы и общие исследования по истории русской литературы (Скабичевского, Головина, Венгерова, Замотина) излагали эту историю с общественно-исторической точки зрения – как историю идей.

С.А.Венгеров всю послепушкинскую литературу разделил на два потока:

- «передовых» поборников чаяний европейской демократии (кружок Белинского, Тургенев, Гончаров, Достоевский и Писемский в первой половине их литературной деятельности, а также Щедрин, Некрасов, Г.Успенский, Л.Толстой);

- «реакционеров», противников «новых идей» (славянофилы, те же Достоевский, Писемский, Гончаров в последний период их деятельности). «Декаданс» для Венгерова как показатель аполитизма был предательством, отступничеством от проповеднической традиции русской литературы.

Задача истории литературы для него заключалась, во-первых, в описании «истории смены идей и настроений, волновавших русское общество», и, во-вторых, в установлении «взаимодействия между общественной жизнью и литературой». Поэтому он предлагал делить литературу «по кругу идей», а не по именам или литературным направлениям: «Исследователю, который захотел бы заняться историею новейшей русской литературы только с эстетической точки зрения, с точки зрения стиля, например, было бы очень мало дела. Целых полвека, с 1840-х до 1890-х гг., наша литература как явление эстетическое никаким заметным движением не ознаменована. У нас идет беспрерывная эволюция ИДЕЙ, но литературные ФОРМЫ весьма мало подвижны»¹,- поэтому, по его мнению, историку литературы только с ЭСТЕТИЧЕСКИМ критерием в изучении русской литературы нечего делать. Такая странная аберрация зрения, даже, я бы сказал, слепота производит удручающее впечатление: ведь Венгеров говорит о блестящем периоде развития русской классики, который уже больше века дает богатейший материал для изучения не только идей, но и форм, динамики величайших эстетических достижений. Конечно, «лицом к лицу лица не увидать», современникам всегда трудно оценивать истинные масштабы искусства своей эпохи, «большое видится на расстоянии», но дело не только в этом: здесь явно сказывается и влияние школы, тех «очков» методологии культурно-исторического направления, сквозь которые ее представители смотрели на литературу, и тех шор, которыми эта методология ограничивала их кругозор. Похоже, что своеобразной «иронией истории» был тот факт, что именно из венгеровского семинара, из числа его учеников вышла «формальная школа» 20-х годов, в том числе такой ее бессменный «барабанщик» и экстремист, как Виктор Шкловский.

4) Еще одно свойство исследований КИШ – обостренная публицистичность; и Тэн, и Г.Брандес, а в России – и А.Н.Пыпин, и С.А.Венгеров, а в особенности либерально-народническая критика: Н.К.Михайловский, А.М.Скабичевский, Р.В.Иванов-Разумник (по сути эта критика была разновидностью КИШ) чрезвычайно публицистичны.

5) Под влиянием КИШ наука о литературе утратила четкие очертания, ПОТЕРЯЛА СВОЙ ПРЕДМЕТ; объект расплылся до полной неопределенности: вместо литературы как таковой изучалась история культуры, история общественной мысли, биография писателей и т.д. В художественных произведениях начинали видеть прежде всего культурно-исторические памятники, документирующие общественную жизнь. Преимущественное внимание уделялось тому, что воздействует на литературу, т.е. не собственно литературе, а внелитературным факторам. Биография писателей, история идей, общественная психология и т.д. – все это вещи нужные для понимания литературы, но вспомогательные. Сама литература терялась либо становилась иллюстрацией к истории идей, общественной мысли, культуры, общественной психологии.

Характерно, что литература сделалась предметом изучения историков: литература сторонниками КИШ рассматривалась как надежный исторический источник. В.О.Ключевский (методика культурно-исторической школы была ему очень близка) слушал лекции Тихонравова, долго изучал житийную литературу, летописи, написал ряд работ по истории русской культуры Х1Х и ХУШ веков, выступал с речами на Пушкинских юбилеях 1880, 1899 гг. Он был автором знаменитой статьи «Евгений Онегин и его предки» («Русская мысль», 1887, № 2; в ней на литературном материале он рассматривал нравственный облик и общественно-исторические функции русского дворянства).

Кстати, в современной «культурологии» я вижу известный аналог КИШ как раз в этом отношении: они сходны в том, что безбрежно расширяют, а в результате теряют, утрачивают свой объект. Ее нынешние «столпы» начинали с попыток обоснования строго специфического по своему предмету и методу структурализма в литературоведении, потом увлеклись семиотикой и начали безбрежно расширять круг предметов своих структурно-семиотических штудий; в результате стали «культурологами», «объект» расширился до полной неопределенности, растворился. А «растворителем» стал семиотический метод анализа: во всем увидели «знаки», а раз так, то все «знаковое» и входит в сферу «культурологических» исследований.

6) «Ахиллесовой пятой», одним из самых главных недостатков культурно-исторического метода было то, что в исследованиях сторонников этой школы игнорировалась СПЕЦИФИКА ЛИТЕРАТУРЫ как искусства; следствием этого была потеря интереса к такого рода проблематике и, следовательно, отставание в разработке вопросов поэтики, стилистики и вообще художественной формы.

Г.Флобер в письме Ж.Санд очень точно выразил ДИАЛЕКТИКУ школы Тэна – и ее историческое значение, и ее основной недостаток: «Во времена Лагарпа обращали внимание на грамматику, во времена Тэна сделались историками. Когда же будут художниками, только художниками, подлинными художниками? Где вы найдете критика, который по-настоящему интересуется произведением, самим по себе? Очень тонко анализируется среда, породившая его, причины, которые привели к тем или иным выводам: а где же подсознательная поэтика? Откуда она проистекает? Где композиция, стиль? Где точка зрения автора? Этого нигде нет»¹.

7) Целям культурно-исторической школы отвечали в равной степени и шедевры, и малохудожественные, малоизвестные произведения. Более того, такие второстепенные объекты порой оказывались для исследователей наиболее интересными и ценными, особенно когда изучались эпохи, бедные собственно историческими источниками.