А. И. Солженицын "Палачи и жертвы"

Имя Александра Солженицына, долгое время бывшее под запретом, сейчас заняло свое место в истории русской литера­туры советского периода.

В 1989 году в нашей стране был опубликован цикл произ­ведений "Архипелаг ГУЛАГ", анализируя который, можно рас­крыть сущность темы "Палачи и жертвы".

Солженицын не скрывает своей неприязни к тем совет­ским, партийным руководителям, а тем более к руководя­щим работникам НКВД и прокуратуры, которые сами стали объектом жестоких репрессий в 1937 и 1938 годах. В пер­вом томе "Архипелага ГУЛАГ" Солженицын пишет: "Если подробно рассматривать всю историю арестов и процессов 1936—1938 годов, то главное отвращение испытываешь не к Сталину с его подручными, а к унизительно-гадким подсуди­мым — отвращение к душевной низости их после прежней гордости и непримиримости". Такое же отношение автора к

729

"потоку 1939 года" мы ощущаем и на страницах второго тома. Все эти люди, по утверждению Солженицына, были в годы гражданской войны или коллективизации безжалостны к своим политическим противникам, и потому они не заслу­живают сострадания теперь, когда "система" повернулась и против них самих.

Но я никак не могу разделить этих настроений и выска­зываний Солженицына.

Во-первых, нельзя не учитывать того, что среди погибших в 30-е годы были люди, далеко не одинаковые по своим лич­ным качествам и по степени ответственности за преступле­ния предшествующих лет.

Здесь были люди, уже захваченные сталинской системой настолько, что они, не рассуждая, выполняли самые жестокие приказы. Никак нельзя всех членов партийного аппарата 30-х годов зачислять в преступники, получившие по заслугам. Я никак не могу поддержать Солженицына, который с издев­кой предлагает писать в печати вместо слов "трагически погиб в годы культа личности" слова "комически погиб". Лучшие рус­ские писатели никогда не позволяли себе глумления над мерт­выми . Меня неприятно удивили слова Солженицына, что "мысль об унижениях", которым подвергся в Бутырской тюрьме перед расстрелом нарком юстиции Н. Крыленко, обрекавший ранее на эти унижения других людей, как-то "успокаивала" Солже­ницына во время описания судебных процессов, на которых Крыленко выступал обвинителем. Я думаю, что такая позиция автора очень далека от простой человечности, о которой гово­рит Солженицын в конце второго тома. Дальше он пишет: "С тех пор я понял ложь всех революций истории: они уничто­жают только современных им носителей зла (а не разбирая, впопыхах — и носителей добра) — само же зло, еще увеличен­ным, берут себе в наследство".

С этими словами трудно согласиться. На мой взгляд, необходимо бороться со злом в каждом человеке, с совре­менными его носителями и с несправедливыми обществен­ными отношениями. Исказить и повернуть против человека можно любую идею или теорию. Казалось бы, насколько человеколюбива христианская религия! Но вспомним хотя бы то, что еще в XVI веке русская православная церковь

730

сжигала еретиков живыми, не говоря уже о католической на Западе.

Конечно же, А. Солженицын мастерски нарисовал ужас­ные картины преступлений, и с осуждением этих преступле­ний нельзя не согласиться. Но я все-таки думаю, что только построение общества, где в центре внимания будет простой человек с его нуждами и проблемами, может обезопасить че­ловечество от повторения подобных преступлений.

"Архипелаги" А. И. Солженицына

В последние годы мы получили возможность познакомить-ся со многими произведениями, от которых волевым решени­ем коммунистических идеологов были насильственно отлуче­ны. Нам стали доступны произведения В. Гроссмана, Г. Вла-димова, В. Набокова, В. Максимова, В. Войновича и многих других писателей. Среди этого потока имен и блестящих про­изведений выделяется имя А. И. Солженицына, лауреата Но­белевской премии, ныне здравствующего классика нашей ли­тературы.

Уже публикация в 60-х годах в "Новом мире" повести А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" произве­ла настоящую сенсацию в обществе.

Иван Денисович — простой русский человек, один из мно­гих, и в его судьбе, как в капле воды, отразилась судьба мно­гих миллионов таких же жертв бесчеловечной тоталитарной машины советского государства. Первоначально Солженицын дал своей повести название "Гу-854". Таков был лагерный номер героя (кстати, лагерный номер самого Солженицына "Гу-282"). Уже одним названием повести Солженицын зас­тавлял мысль читателя двигаться в направлении, обратном коллективному пафосу обезличивания.

В повести Солженицына много трагических подробностей лагерной жизни, которые самому писателю знакомы были не понаслышке. Перед читателем проходят разные герои, разво­рачиваются разные судьбы, непохожие характеры. Эта по­весть — не жалоба, а спокойное и глубоко взвешенное изоб­ражение трагедии народа. Здравый ум и внутренняя твер-

731

дость Ивана Денисовича вызывают невольное уважение и сим­патию. Мы чувствуем: на этого работягу можно положиться и он многому может научить.

Исследование лагерной темы было продолжено А. И. Солженицыным в монументальном труде "Архипелаг ГУЛАГ". Писатель работал над этим произведением в течение долгих лет, кропотливо собирая свидетельства оче­видцев, воспоминания, Документы, проливающие свет на историю возникновения и функционирования системы реп­рессивных органов в нашей стране. В этой книге нет; ни­какого вымысла, она базируется только на документах, и в этом ее сила.

Прочитав "Архипелаг ГУЛАГ", нельзя остаться равно­душным, нельзя продолжать жить по-прежнему, беспомощно разводя руками и потакая официальной лжи, оправдывая собственную трусость тем, что, мол, времена такие. Истори­ческая повесть А. Солженицына — это, прежде всего, при­зыв к нашей совести. "Архипелаг ГУЛАГ" — книга вели­кого освобождения духа, памятник всем жертвам, о "чисто­те" которых никак не доспорят бывшие кремлевские верши­тели судеб.

Нет, никогда не оскудевала русская земля праведниками, людьми с обостренной совестью и чувством человеческого до­стоинства. Солженицын верит во внутреннюю силу русского народа. Вот его небольшой рассказ "Матренин двор". Труд­ная, подобная роковому испытанию судьба, беспросветная жизнь — вот о чем этот рассказ. Но за трагическими обстоя­тельствами вновь встает несгибаемый характер простой рус­ской женщины, сильной духом и непреклонной в своем прав­доискательстве .

Правда у Солженицына - это, в первую очередь, совесть, стремление во что бы то ни стало "жить не по лиси". Сегодня, когда вроде бы пришла долгожданная свобода, когда каждый получил возможность высказывать собственное мнение, этот призыв не утратил своей актуальности.

♦ ♦ ♦

732

Суровая правда жизни в произведениях А. И. Солженицына

...Первым осмелился сказать правду о ста­линизме ...первый призвал и себя, и нас не лгать.

"Литературная газета". 1989, 7 июня

Не прямой линией, а параболой вычерчен творческий путь Александра Солженицына. Его имя появилось на ли­тературном небосклоне в начале 60-х, в период хрущевской "оттепели", вспыхнуло, напугав поборников "безгласности" времен "застоя", и исчезло на долгие годы, преданное хуле и забвению.

Литературный дебют Солженицына состоялся, когда ему было далеко за сорок: в 1962 году в "Новом мире" была напечатана выстраданная в лагерях повесть "Один день Ивана Денисовича". Началось трудное восхождение. Это произведение вызвало огонь "верноподданнической" крити­ки. Кое-кто открыто обвинял его в очернительстве совет­ской действительности и прославлении антигероя. И только благодаря авторитетному мнению А. Т. Твардовского, глав­ного редактора журнала "Новый мир", повесть была опуб­ликована, заняла надлежащее ей место в литературе того времени.

"Жизненный материл, положенный в основу повести А. Солженицына, - писал А. Твардовский, - необычен в со­ветской литературе. Он несет отзвук тех болезненных явлений в нашем развитии, связанных с периодом развенчанного и от­вергнутого партией культа личности, которые по времени хотя и отстоят от нас не так далеко, представляются нам далеким прошлым. Но прошлое, каким бы оно ни было, никогдане ста­новится безразличным для настоящего. Залог полного и бес­поворотного разрыва со всем тем в прошлом, чем оно было омрачено, — в правдивом и мужественном постижении до кон­ца его последствий".

Автор повести показал действительно один день из лагер­ной жизни "зека" Ивана Денисовича Шухова, причем день

733

сравнительно удачный. Жизнь "зека" писатель показывает не со стороны, а изнутри, подробно останавливаясь на мело­чах быта людей за колючей проволокой. В повести точно обозначено время действия — январь 1951 года.

Кто же такой Иван Денисович? До войны жил он в маленькой деревушке Телпенево, работал в колхозе, кормил семью — жену и двоих детей. Во время Великой Отече­ственной честно воевал, был ранен, возвратился из медсан­бата в часть, попал в плен, но бежал из него, скитался по лесам, болотам, добрался до своих и вот тут-то и обвини­ли его в измене, сказали, что выполнял задание немец­кой разведки. "Какое же задание — ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто — задание".

"В самом же деле знал Шухов, что если не подпишет — расстреляют, и хотя можно представить себе, что он'в те ми­нуты пережил, как внутри горевал, удивлялся, протестовал, но после долгих лет лагеря он мог вспомнить об этом лишь со слабой усмешкой: на то, чтоб всякий раз возмущаться и удив­ляться, не хватило бы никаких сил человеческих... Умирать ни за что ни про что глупо, бессмысленно, противоестествен­но. Шухов выбрал жизнь — хоть лагерную, скудную, мучи­тельную, но жизнь, и тут задачей его стало не просто выжить как-нибудь, любой ценой выжить, но вынести это испытание так, чтобы за себя не было совестно, чтобы сохранить уваже­ние к себе".*

Что же касается генетически заложенных в его характере, свойственных русскому крестьянству черт — трудолюбия, че­ловеческого достоинства, совести, он не поступился ими ни при каких обстоятельствах.

Не один со своей бедой Иван Денисович. У него есть това­рищи по бригаде, так же, как и он, несправедливо осужденные, брошенные за колючую проволоку. Это и капитан второго ранга Буйновский, и Сенька Кловшин, совершивший побег из Бухенвальда, готовивший там восстание против фашистов, и многие другие. Попытки этих людей добиться восстановле­ния справедливости, их письма и прошения в высшие ин­станции, лично Сталину оставались без ответа. Люди начина­ли догадываться, что это не трагические ошибки, а продуман-

734

ная система репрессий. Неизбежно возникал вопрос: кто же виноват в этом?

"У иного мелькала дерзкая догадка о "батьке усатом", дру­гой гнал от себя, наверное, эти крамольные мысли и не нахо­дил ответа. Не в том ли и была для Ивана Денисовича и его товарищей главная беда, что на вопрос о причинах их несчас­тья ответа не было".

Так в трагедии одного человека, как в зеркале, отразилась трагедия целого народа, приговоренного к кресту сталинской тоталитарной системой. Повесть Солженицына взывала к сознанию живущих не предавать забвению замученных в ла­герях и заклеймить тех, кто был пособником вершителей репрессий.

Истинно значительное содержание повести, верность боль­шой жизненной правде, глубокая человечность в подходе к изображению даже самых трудных объектов потребовали и соответствующей формы изложения. В "Одном дне Ивана Денисовича" она ярка и своеобразна в самой будничной обыч­ности и внешней непритязательности, она менее всего озабо­чена самой собою и потому исполнена внутреннего достоин­ства и силы.