Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Бертран Рассел - Исследование значения и истины....doc
Скачиваний:
9
Добавлен:
28.10.2018
Размер:
1.78 Mб
Скачать

Глава IX

ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

ТЕОРИЮ познания раздирают трудности в связи с тем обстоятельством, что в нее вовлечены психология, логика и физические науки, а это ведет к тому, что путаница между различными точками зрения представляет постоянную опасность. Эта опасность особенно серьезна в связи с проблемами настоящей главы, в которой пойдет речь об определении предпосылок наших знаний с эпистемологической точки зрения. К тому же имеются дополнительные источники путаницы, исходя из того уже упоминавшегося факта, что теория познания как таковая может пониматься двумя различными способами. С одной стороны, считая знанием все, что наука признает таковым, можно спросить: как приобретено это знание и как лучше всего анализировать его в терминах предпосылок и логических выводов? С другой стороны, можно принять картезианскую установку и искать границу между более и менее достоверными частями знания. Названные подходы не столь различны, как может показаться, ведь поскольку формы используе-

143

Эпистемологические предпосылки

мых выводов не являются демонстративными, наши предпосылки будут более достоверными, чем сделанные из них заключения. Но последнее обстоятельство только создает дополнительные трудности при попытках избежать путаницы между двумя подходами.

Эпистемологическая предпосылка, для которой теперь будем искать определение, должна обладать тремя характеристиками. Она должна быть (а) логической посылкой, (Ь) психологической предпосылкой, (с) истинной, поскольку в этом можно удостовериться.

Вот что может быть сказано в отношении перечисленных характеристик:

(а) Если задана систематическая совокупность суждений — таких, которые входят в науку, содержащую общие законы, то оказывается возможным (обычно непредсказуемым числом способов) выбрать некоторые суждения в качестве посылок и дедуцировать все остальные. Например, в ньютоновской теории солнечной системы можно выбрать в качестве посылок закон гравитации совместно с положениями и скоростями планет в определенный момент времени. Подходит для этого любой момент времени, а закон гравитации может быть заменен тремя законами Кеплера. В осуществлении подобного анализа логика не будет интересовать истинность или ложность совокупности рассматриваемых суждений, лишь бы они были непротиворечивы (иначе с ними нельзя работать). Например, он охотно рассмотрит воображаемую планетную систему и гравитационный закон, в котором сила гравитационного взаимодействия не будет обратно пропорциональна квадрату расстояния. Он не претендует на то, чтобы выбранные посылки давали основания для веры в их следствия, даже если и те и другие — истинны. Когда цы рассматриваем основания для веры, закон гравитации оказывается выводом, а не посылкой.

В своих поисках посылок логик руководствуется целью, которая подчеркнуто не разделяется эпистемологами, а именно логик ищет минимальное число посылок. Множество посылок является минимальным в отношении данной совокупности суждений, если из этого множества в целом, но не из его частей могут быть выве-

144

Эпистемологические предпосылки

дены все суждения данной совокупности. Обычно существует много таких минимальных множеств; логик предпочитает те, которые самые малочисленные, и из двух равновеликих выбирает самые простые посылки. Но эти предпочтения носят только эстетический характер.

(b) Психологическая предпосылка может быть определена как верование, которое не обусловлено другими верованиями. Психологически любое верование, если оно обусловлено другими верованиями, может быть рассмотрено как выводное, но, возможно, выведенное неправильно с точки зрения логики. Наиболее очевидный класс верований, не обусловленных другими верованиями, это те, которые непосредственно вытекают из восприятия. Но такие верования не единственные выступающие в качестве психологических предпосылок. Другими предпосылками требуется, чтобы наше верование продуцировалось в дедуктивных аргументах. Возможно, что индукция также психологически основывается на примитивных верованиях. Мы не будем пока исследовать, какие еще верования могут использоваться.

(c) Поскольку мы занимаемся теорией познания, а не просто мнения, мы не можем все психологические предпосылки считать эпистемологическими — ведь любые две психологические предпосылки могут противоречить друг другу, и в этом случае они не будут одновременно истинными. Например, у меня может возникнуть мысль: «Человек спускается по ступенькам», а в следующий момент я обнаруживаю, что речь идет о собственном отражении в зеркале. Вот почему психологические предпосылки, прежде чем приниматься в качестве предпосылок теории познания, должны быть подвергнуты анализу. В таком анализе мы будем минимально скептическими. Мы предположим, что восприятие способно быть причиной знания, хотя может быть и причиной ошибки, если мы проявим логическую небрежность. Без этого фундаментального предположения мы бы дошли до полного скептицизма в отношении эмпирического мира. Никакие аргументы логически не возможны ни за, ни против полного скептицизма, который должен быть принят как одно из многих философских течений. Это, однако,

145

Эпистемологические предпосылки__________________________________

слишком кратко и просто, чтобы быть интересным. Поэтому я без дальнейших церемоний буду развивать противоположную гипотезу, в соответствии с которой верования, вызываемые восприятием, должны признаваться до тех пор, пока не появятся убедительные основания для отказа от них.

Поскольку мы никогда полностью не можем быть уверенными, что данное суждение истинно, мы не можем полностью быть уверенными в том, что оно представляет собой эпистемологическую предпосылку, даже когда оно обладает другими двумя характеристиками и представляется нам истинным. Мы приписываем различные «весовые числа» (используя терминологию Рейхенбаха) различным суждениям, в которые мы верим и которые, если они истинные, выступают эпистемологическими предпосылками. Наибольшее весовое число дается тем суждениям, которые наиболее достоверны, а наименьшее — наименее достоверным. Там, где возникает логический конфликт, мы пожертвуем наименее достоверными, если только большое количество таких суждений не противоречит незначительному числу более достоверных.

Ввиду отсутствия достоверности не будем искать, подобно логикам, редукцию наших посылок к минимуму. Напротив, будем рады, если множество суждений, подтверждающих друг друга, может быть принято в качестве эпистемологических предпосылок, поскольку данное решение увеличивает правдоподобие каждой из ; них (я имею в виду не логическую дедуцируемость, а индуктив- | ную совместимость). |

Эпистемологические предпосылки бывают различными: сию- | минутными (momentary ), индивидуальными или общественными. Давайте проиллюстрируем данную мысль. Я убежден, что 162 - 256; в данный момент я полагаю это на основании памяти, но, вероятно, когда-то я производил вычисления и убедился, что полученный результат возведения в степень логически следует из условий задачи. Отсюда, рассматривая нашу жизнь как целое, выражение 1б2 «· 256 оказывается полученным не из воспоминаний, а логически. В этом случае, если наша логика корректна, нет различия между посылками индивидуального и общественного характера.

146

Эпистемологические предпосылки

А теперь давайте рассмотрим существование Магелланова пролива. Опять моей сиюминутной посылкой послужит память. Но я уже располагал в различные периоды времени куда лучшими соображениями: географическими картами, книгами о путешествиях и т. п. Моими соображениями стали утверждения других, кто, как я полагаю, были хорошо информированы и откровенны. Их соображения, прослеженные в прошлое, ведут к актам восприятия: Магеллан и другие, кто был в рассматриваемом регионе, когда там не было тумана, видели то, что они считали сушей и морем, и путем систематических умозаключений создавали карты. В отношении знаний человечества как целого перцептивные акты Магеллана и других путешественников служат эпистемологическими предпосылками убежденности в существовании Магелланова пролива. Авторы, заинтересованные в понимании знания как социального феномена, склонны концентрировать внимание на социальных эпистемологических предпосылках. Для одних целей это законно, для других — нет. Социальные эпистемологические предпосылки уместны при решении вопроса, тратить общественные деньги на новый телескоп или на изучение жителей Тробрианских островов. Лабораторные эксперименты преследуют цель установить новые фактические предпосылки, которые могут быть включены в устоявшуюся систему человеческих знаний. Но для философа важны прежде всего два вопроса: имеются ли хоть какие-то основания признавать существование других людей? И имеются ли хоть какие-нибудь основания, чтобы верить в собственное существование в определенные моменты прошлого или, в более общей форме, верить в то, что наша нынешняя вера, касающаяся прошлого, является более-менее корректной? Для меня здесь и сейчас реальными являются только мои сиюминутные эпистемологические предпосылки; остальные должны быть в определенном смысле выводными. Для меня, как противопоставленного другим, только мои индивидуальные предпосылки являются действительными предпосылками, а акты восприятия других людей — нет. Только те, кто рассматривает человечество в мистическом смысле как единую сущность, обладающую единым

147

Эпистемологические предпосылки

устойчивым умом, имеют право ограничить собственную эпистемологию рассмотрением социальных эпистемологических предпосылок.

В свете перечисленных различий давайте рассмотрим возможные определения эмпиризма. Мы полагаем, что подавляющее большинство эмпиристов являются социальными эмпиристами, лишь незначительное их число являются индивидуальными эмпиристами, но вряд ли кто-нибудь из них является сиюминутным эмпири-стом. В чем все эмпиристы согласны, так это в акцентах на перцептивных предпосылках. Займемся поисками определения эмпиризма; для начала выскажем ряд предварительных замечаний.

С позиций психологии «перцептивная посылка» может быть определена как убежденность, непосредственно обусловленная, насколько это возможно, восприятием. Если я убежден в том, что будет затмение, поскольку так говорят астрономы, моя убежденность не является перцептивной посылкой; если же я убежден, что происходит затмение, поскольку вижу его, то моя убежденность является перцептивной посылкой. Но сразу же возникают трудности. То, что астрономы называют затмением, является публичным событием, в то время как то, что я вижу, может быть вызвано дефектом моих глаз или телескопа. Следовательно, поскольку убежденность в том, что «существует затмение», может возникнуть у меня без осознанного рассуждения, эта убежденность выходит за пределы содержания того, что я вижу. Таким образом, мы вынуждены в эпистемологии определять «перцептивную посылку» более узко, чем это было бы необходимо в психологии. Нас побуждает к этому желание понимать «перцептивную посылку» как такую, в отношении которой никогда не возникает сомнений в истинности, или, что то же, она так определяется, что две перцептивные посылки не могут противоречить друг другу.

Предположив, что «перцептивные посылки» уже адекватно определены, давайте вернемся к определению «эмпиризма». Моё сиюминутное знание состоит главным образом из памяти, а моё индивидуальное знание — главным образом из свидетельств. Но воспоминания, когда они безошибочны, связаны с предшествовавшей

148

Эпистемологические предпосылки

им перцептивной предпосылкой, а свидетельства, если они безошибочны, связаны с какими-либо другими перцептивными предпосылками. Социальный эмпиризм рассматривает перцептивные предпосылки из другого времени или других личностей как эмпирические предпосылки того, что в данный момент принимается, и таким путем избегает проблем, связанных памятью и свидетельствами. Этот подход откровенно незаконный, поскольку есть основания полагать, что и память, и свидетельства иногда вводят в заблуждение. В настоящее время я могу прийти к принятию перцептивных предпосылок из другого времени или других личностей только с помощью выводов, сделанных из воспоминаний и свидетельств. Если в настоящий момент я располагаю причинами доверять тому, что вчера вычитал в энциклопедии, я должен в данный момент найти причины, чтобы доверять своей памяти и быть убежденным при определенных обстоятельствах в том, что я приобрел в форме свидетельств. Это означает, что я должен начинать с сиюминутных эпистемологических предпосылок. Поступать по-другому — значит уклоняться от проблем, которые являются частью задач рассматриваемой мною эпистемологии.

Из всего вышесказанного следует, что эпистемология не может сказать «знание целиком выводится из перцептивных посылок, взятых совместно с принципами демонстративного и вероятностного вывода». По крайней мере, предпосылки из памяти должны быть добавлены к перцептивным предпосылкам. Требуется ли добавить какие-либо предпосылки, обеспечивающие приемлемость свидетельств (в рамках здравого смысла) — это трудный вопрос, который следует задать, но нет нужды обсуждать в данную минуту. Первостепенная важность восприятия обязательна для любой приемлемой формы эмпиризма. Память, если достоверна, причинно зависит от предшествующего восприятия; свидетельство, когда достоверно, причинно обусловлено еще чьим-то восприятием. Следовательно, мы можем сказать: «Все человеческое знание реальности частично обусловлено восприятием». Но принцип подобного рода, очевидно, если и может быть известен, то только из умозаключения; он не может быть предпосылкой в эпистемологии. Бе-

149

Эпистемологические предпосылки__________________________________

зусловно ясно, что часть причины моей убежденности в существовании Магелланова пролива состоит в том, что определенные люди видели его. Но это обстоятельство не является основанием моей убежденности, поскольку сначала мне должны доказать, что названные люди имели именно такие восприятия (или, вернее, убедить в правдоподобии этого). По моему мнению, их восприятия являются не предпосылками, а выводами.

150

ГЛАВА Χ

БАЗИСНЫЕ СУЖДЕНИЯ

«БАЗИСНЫМИ СУЖДЕНИЯМИ» я желаю называть тот подкласс эпистемологических предпосылок, который обусловлен настолько непосредственно, насколько это возможно, перцептивным опытом. В этот подкласс не входят посылки, требуемые как для демонстративного, так и для вероятностного вывода. В него не входят также произвольные внелогические посылки, используемые в выводе, если таковые появляются, например, «то, что красное, не является голубым», «если А раньше В, то В не раньше А». Подобные суждения требуют тщательного обсуждения, но являются они посылками или нет, в любом случае они не относятся к «базисным» в очерченном мною смысле.

Я позаимствовал термин «базисное суждение» у А. Айера, который использует его как эквивалент немецкого Protokollsätz1, занятого логическими позитивистами. Я буду использовать его, возможно, не в точности, так же, как Айер, но в связи с теми же проблемами, которые привели Айера и логических позитивистов к потребности в подобном термине.

Многие писавшие о теории познания, утверждали, что единичное событие ничему не учит. Они мыслят все эмпирическое знание состоящим из индукций на основе большого числа более-ме-

1 Протокольное предложение (нем.) Прим. перев.

151

Базисные суждения

нее сходных опытов. По моему мнению, подобный взгляд делает историю невозможной, а память — невразумительной. Я убежден, что из любого события, замеченного человеком, он может извлечь знание, которое, если его лингвистические навыки правильные, он может выразить в предложениях. Его лингвистические навыки, конечно, порождены прошлым опытом, но опыт определяет только употребляемые слова. Истинность того, что человек говорит при данном значении его слов, если она задана адекватно, может полностью зависеть от характера того события, на которое он обращает внимание. В этом случае он утверждает то, что мы называем «базисным суждением».

Обсуждение базисных суждений состоит из двух частей. Во-первых, необходимо обосновать, вопреки противоположным мнениям, существование базисных суждений. Во-вторых, необходимо определить, какой именно сорт вещей такие суждения могут утверждать, и показать, что они обычно утверждают намного меньше, чем это делает здравый смысл в тех случаях, когда эпистемо-логически оправданы базисные суждения.

Базисное суждение, как подразумевается, имеет несколько характеристик. Оно должно быть известно независимо от вывода из других суждений, но не обладает независимостью от свидетельства,, поскольку должно существовать перцептивное событие, являющееся причиной базисного суждения и дающее основание доверять ему. И вновь, с логической точки зрения, должно быть возможным так проанализировать наше эмпирическое знание, что все его исходные суждения (не принимая во внимание чисто логических суждений и обобщений) в тот момент, когда в них впервые поверят, станут базисными суждениями. Это требует, чтобы базисные суждения не противоречили друг другу, и делает желательным, насколько возможно, придание им такой логической формы, которая исключала бы их взаимное противоречие. Следовательно, базисное суждение с учетом перечисленных характеристик должно обладать двумя свойствами:

(1) Оно должно быть причинно обусловлено некоторым чувственно доступным событием;

152

Базисные суждения

(2) Оно должно иметь такую форму, что никакое другое базисное суждение не сможет ему противоречить.

По поводу (1): я не желаю настаивать на словах «причинно обусловленный», но убежденность должна возникать в случае определенных доступных органам чувств событий, причем таких, что в спорных случаях их содержание можно защитить аргументом: «почему, я же вижу это» или подобным ему. Убежденность относится к определенному времени, и ее основания не существовали ранее того времени. Если обсуждаемое событие было заранее выведено или его наступления ожидали, заблаговременное свидетельство о нем отличается от того, которое подкрепляется восприятием, и, вообще говоря, должно считаться менее убедительным. Восприятие укрепляет фундамент убежденности, который считается максимально возможным, но не является вербальным.

По поводу (2): суждения, которые здравый смысл основывает на восприятии, такие, как «это — собака», обычно выходят за пределы чувственно данного в настоящем и могут, следовательно, быть отвергнуты последующим свидетельством. Из одних только восприятий мы ничего не можем знать о других моментах времени, или о восприятиях других людей, или же о людях, понимаемых в безличном смысле. Вот почему поиски чувственных данных приводят нас к анализу: мы ищем сердцевину, которая логически независима от других событий. Когда вы думаете, что видите собаку, в действительности в восприятии дано то, что может быть выражено словами «это — собакообразное цветное пятно». Никакие предшествующие или последующие события, никакой опыт других не в состоянии показать ложность данного суждения. В том смысле, в котором мы рассуждаем о предстоящих затмениях, появляется возможность существования свидетельств и против суждения, выражающего восприятие настоящего, но это свидетельство является индуктивным и всего лишь вероятным, так что оно не способно противостоять «свидетельству органов чувств». Когда мы проанализировали суждение восприятия данным способом, мы в результате остаемся с тем, ложность чего не может быть доказана.

153

Базисные суждения

Теперь можно определить «базисное суждение» следующим образом: это суждение, которое возникает из события восприятия; последнее является основанием его истинности. Базисное суждение имеет такую форму, что никакие два суждения этой формы не могут быть противоречащими друг другу, если они выведены из различных актов восприятия.

Примерами базисных суждений могли бы быть суждения: «Мне жарко», «Вон то — красное», «Какой отвратительный запах». Все базисные суждения в вышеприведенном смысле являются личностными, поскольку никто еще не смог участвовать в моих ощущениях, а также скоропреходящими, поскольку через мгновение они сменяются воспоминаниями.

Вместо вышеприведенного определения можем принять логическое определение. Можно рассматривать эмпирическое знание в целом и определить «базисные суждения» как те из логически недоказуемых суждений, которые являются эмпирическими, т. е. утверждают какое-либо событие во времени. Данное определение, как я полагаю, экстенсионально эквивалентно упоминавшемуся ранее эпистемологическому определению.

Некоторые из логических позитивистов, особенно Нейрат и Гем-пель, не согласны с тем, что произвольное множество суждений может быть отобрано в качестве «базисных» или же в качестве посылок, важных в каком-либо эпистемологическом смысле для оставшейся части суждений. Их взгляд состоит в том, что «истина» является синтаксическим, a не семантическим понятием: суждение «истинно» в рамках данной системы, если оно не противоречит остальным суждениям системы, однако могут существовать другие системы, несовместимые с первой, в которых обсуждаемое суждение будет «ложным». По их мнению, не существует такого процесса, как выведение истины суждений из каких-то внеязыковых явлений: мир слов является замкнутым самодостаточным миром, и философ не нуждается в чем-либо за его пределами.

В логике и математике взгляд на «истину» как синтаксическое понятие является корректным, поскольку именно синтаксис обеспечивает истинность тавтологий. Истина в этой сфере открывает-

154

Базисные суждения

ся путем изучения формы суждения; нет нужды выходить за эту границу к чему-то такому, что суждение «означает» или «утверждает». Авторы, о которых идет речь, растворили эмпирическую истину в логической, не осознавая, что тем самым вернулись к традиции Спинозы, Лейбница и Гегеля. Отвергая их взгляды, что нам, безусловно, следует сделать, мы обязаны стать на сторону мнения, согласно которому «истина» в эмпирическом материале имеет значение, отличное от принятого в логике и математике.

Авторство когерентной1 теории истины, как я уже говорил, принадлежит Гегелю. Она разработана, по его мнению, в книге Иоахима «Природа истины», которую я критиковал с позиций теории корреспонденции в «Философских очерках» (1910). Однако гегелевская теория отличается от теории Нейрата, поскольку утверждает, что возможен только один массив взаимно согласованных суждений, и поэтому каждое суждение остается определенно истинным или ложным. Нейрат, напротив, принимает взгляд Пиранделло: «да будет так, если вы так думаете».

Теория Нейрата и Гемпеля изложена в статьях в журналах «Erkenntnis» и «Analysis». To, что приводится ниже, представляет цитаты или парафраз мыслей этих авторов.

Утверждение называется верным, когда мы можем включить его в [здание науки] (eingliedern).

Утверждения сопоставляются с утверждениями, а не с «опытом» (Erlebnissen).

Не существует исходных Protokollsätze или суждений, которые не нуждались бы в подтверждении.

Все Protokollsätze должны быть представлены в следующей форме:

«Протокол, составленный Отто в 3 часа 17 минут {мысль, выраженная в словах Отто в 3 часа 16 минут (в комнате в 3 часа 15 минут был стол, воспринятый Отто)}».

Здесь существенно многократное использование слова «Отто» вместо «Я».

1 Согласованность (между мыслями). — Прим. перев.

155

Базисные суждения

Хотя, в соответствии с вышесказанным могло бы показаться, что мы лишились права знать что-либо о физическом мире за исключением того, что утверждают о нем физики, Нейрат тем не менее связал себя с утверждением, что предложения являются чернильными метками или же системами звуковых волн1. Он не рассказал нам, как открыл этой факт; предположительно, он только имел в виду, что физики утверждают как раз это.

Нейрат в статье «Радикальный физикализм и реальный мир»2 отстаивает следующий тезис:

1. Все Realsätze3 науки, включая Protokollsätze, выбраны в результате Entschlüsse4, и их список может быть пересмотрен.

2. Будем считать Realsätz ложным, когда оно не может быть включено в здание науки.

3. Проверкой некоторых Realsätze является совместимость с опре-

деленными Protokollsätze: вместо die Wirklichkeit* мы имеем много попарно несовместимых, но внутренне согласованных массивов суждений, выбор между которыми «nicht logisch ausgezeichnet»6.

Жизненная практика, говорит Нейрат, быстро устраняет двусмысленность, более того, мнения окружающих влияют на нас.

Карл Г. Гемпель в статье «По поводу теории истины логических позитивистов»7 излагает историю воззрений логических позитивистов по поводу Protokollsätze. Он излагает теорию, поэтапно развитую из теории корреспонденции в ограниченную теорию коге-ренции. Он говорит про Нейрата, что тот отрицает нашу возможность постоянно сопоставлять реальность с суждениями, в то время как Карнап эту возможность признает.

lNeurath O. Radikaler Physikalismus und Wirkliche Welt // Erkennthis, 1934, Bd. IV, S. 209.

2 ibid., S. 5.

3 Реальные предложения. — Ярим, перев.

4 Решений. — Прим. перев.

5 Реальности. — Прим. перев.

6 Не является логически определенным. — Прим, перев.

7HempelK. On the Logical Positivisf's Theory of Truth //Analysis, Jan. 1935, ν.Π,ρ.4.

156

Базисные суждения

Мы начинаем, говорит он, с витгенштейновских атомарных суждений; они были заменены Protokollsätze с целью выразить результаты наблюдения. Но в дальнейшем Protokollsätze перестали быть результатом наблюдения, так что никакой класс утверждений более не принимался в качестве базисного.

Карнап, продолжает Гемпель, говорит, что не существует никаких абсолютно первичных утверждений науки, даже в отношении Protokollsätze может в дальнейшем потребоваться обоснование. Тем не менее:

«Карнап и Нейрат никоим образом не имеют намерений сказать: "не существуют факты, существуют только суждения''; напротив, вхождение определенных утверждений в протокол наблюдателя или в научную книгу рассматривается ими как эмпирический факт, а входящие в протокол суждения — как эмпирические объекты. Что авторы действительно намереваются сказать, может быть выражено более точно благодаря карнаповскому различию материального и формального модусов речи...»

«Понятие истины может быть охарактеризовано в формальном модусе речи, а именно в рабочей формулировке, как достаточная согласованность системы признанных Protokollsätze и логических следствий, которые могут быть выведены из интересующего нас высказывания с использованием других, уже принятых высказываний...»

«Говоря, что эмпирические высказывания "выражают факты" и что, следовательно, истина состоит в определенном соответствии высказываний "фактам", выраженным в этих высказываниях, мы имеем дело с типичной формой материального модуса речи» (т. е. «истина» является синтаксическим, а не семантическим понятием).

«Чтобы иметь относительно высокую степень достоверности, следует вернуться к Protokollsätze или заслуживающим доверия наблюдателям» [Возникают два вопроса: А. Как узнать, кто заслуживает доверия? Б. Как узнать, что они сообщают? - Б. Рассел]

«Система "Protokollsätze", которую считаем истинной..., может быть охарактеризована только исторически, т. е. как система, ко-

157

Базисные суждения

торая реально принимается человечеством и особенно учеными нашего культурного круга».

«Protokollsätz, подобно любому другому высказыванию, в конце концов принимается или отвергается осознанным решением».

Protokollsätze теперь оказываются излишними. Из этого следует, что не существует ни одного определенного мира с определенными свойствами.

Я полагаю, что Нейрат и Гемпель могут быть более-менее правы в отношении их проблемы, которая заключается в построении энциклопедии1. Им нужны общепризнанные безличные суждения, инкорпорированные в общепризнанную науку. Но общепризнанное знание представляет собой конструкцию, не содержащую сумму всех личных знаний.

Человек, конструирующий энциклопедию, не предполагает проводить эксперименты; он предполагает сравнивать мнения лучших авторитетов и добиться, в той степени в какой он сможет, стандарта научного мнения своего времени. Так что в обсуждении научных вопросов его данными являются мнения, а не прямые наблюдения предмета обсуждения. Однако конкретные ученые, чьи мнения являются предпосылками энциклопедиста, не ограничиваются сопоставлением собственных мнений с мнениями других исследователей; они провели наблюдения и эксперименты, на основе которых подготовились, если понадобится, отвергнуть предыдущие единодушные мнения. Цель наблюдения и эксперимента — привести к чувственному опыту, в результате которого воспринимающий имеет новое знание, прежде всего исключительно личное и частное. Другие могут повторить эксперимент, по окончании которого его результат становится частью общепризнанного знания; но данное общепризнанное знание является просто абстракцией или конспектом частных знаний.

Любая теория познания должна начинаться с вопроса «что лично я знаю?», но не с вопроса «что знает человечество?» Ведь как я могу сказать, что знает человечество? Только следующим образом: (а) собственным обозрением того, что человечество говорит в на-

1 Унифицированной науки. — Прим. перев. 158

Базисные суждения

писанных им книгах, и (Ь) взвешивая основания в пользу того, что высказанная в книгах точка зрения — истинная. Если я — Коперник, я приму решение против имеющихся книг [по астрономии]; если же я — ученый, изучающий клинопись, я могу прийти к заключению, что Дарий не говорил того, что, как предполагается, им было сказано по поводу собственных походов.

Существует тенденция, которую не разделяют Нейрат и Гемпелъ, но которая широко распространена в большинстве течений современной философии. Она заключается в том, чтобы забыть аргументы Декарта и Беркли. Возможно, их аргументы могут быть отброшены, хотя в свете настоящего обсуждения я в это не верю. Но в любом случае эти аргументы слишком веские, чтобы их попросту игнорировать. В связи с обсуждаемым вопросом моя точка зрения состоит в том, что мое знание реальности должно основываться на моих перцептивных опытах, посредством которых я могу установить, что принято в качестве общепризнанного знания.

Данная идея приложима, в частности, к тому, что может быть найдено в книгах. То, о чем говорится в книгах Карнапа, о чем бы там ни говорилось, является видом того, что, вообще говоря, может быть принято в качестве общепризнанного знания.

Но что я знаю?

(1) То, что я вижу, когда смотрю в эти книги.

(2) То, что я слышу, когда другие читают эти книги вслух.

(3) То, что я вижу, когда другие цитируют в печати эти книги.

(4) То, что я вижу, сравнивая два экземпляра одной и той же книги.

Отсюда, с помощью сложных и критически осмысленных умозаключений, я перехожу к общепризнанному знанию.

Как полагает Нейрат, язык не имеет никакого отношения к нелингвистическим событиям. Но такое мнение приводит к невозможности уточнения многих повседневных опытов. Например: я прибыл в Мессину в результате морского путешествия в 1901 г. и обнаружил приспущенные флаги; выяснив, в чем дело, я установил, что скончался Мак-Кинли1. Если язык не имеет отношения к

1 Президент США. — Прим. перев.

159

Базисные суждения

неязыковой реальности, данная процедура была бы легкомысленной.

Как мы видели, Нейрат считает, что собственная форма протокольного предложения такова: «Протокол, составленный Отто в 3 часа 17 минут: {мысль, выраженная в словах Отто в 3 часа 16 минут была следующей: (в комнате в 3 часа 15 минут был стол, воспринятый Отто)}».

Мне кажется, что, предлагая подобную форму для протокольных предложений, Нейрат объявляет себя намного более правоверным, чем тот, кто говорит: «Это — собака». Внутри фигурных скобок он воспринял существование стола, которое обладает теми же слабостями, что и восприятие собаки. За границами фигурных скобок он находит слова для того, что он уже воспринял, а именно: «в комнате в 3 часа 15 минут был стол, воспринятый Отто». И минутой позже он записывает слова, в которых выражает свое заключение. Это состояние включает память и непрерывность его личности. Последующее состояние также включает память, но кроме нее и интроспекцию.

Давайте обсудим ситуацию в деталях.

Начнем с внутренних скобок: «в комнате в 3 часа 15 минут был стол, воспринятый Отто». Мы можем придать словам «в комнате» то значение, что стол имел перцептуальнре основание, и в этом смысле упомянутые слова могут быть опущены. Слова «в 3 часа 15 минут» подразумевают, что Отто смотрел на свои часы так же, как и на стол, и часы его шли правильно. Это веские основания, если принимать их всерьез. Давайте предположим, что вместо «в 3 часа ι 15 минут» мы говорим «однажды», а вместо «3 часа 16 минут» мы f говорим «немного позже», и вместо «3 часа 17 минут» мы говорим } «еще чуть позже». В этом случае устраняются трудности измере- | ния времени, которые Нейрат определенно не намеревался созда- | вать. Мы приходим теперь к словам «там был стол». Эти слова в | той же мере вызывают возражения, в какой слова «там была собака». Вместо стола могло быть его отражение в зеркале. Или, возможно, это был, подобно кинжалу Макбета, фантом, вызванный намерением совершить убийство на столе. Или, возможно, это было

160

Базисные суждения

очень необычное расположение квантовых явлений, вызвавших моментальный образ стола, который вознамерился исчезнуть в следующий момент. Можно возразить, что последняя гипотеза невероятна, что д-р Нейрат не тот человек, который мог бы замыслить чье-либо убийство, и что его комната, возможно, не содержит достаточно большого зеркала для отражения стола, находящегося где-нибудь в другом месте. Но подобное обсуждение не должно быть необходимым там, где это касается протокольных предложений.

Теперь мы подходим к еще более серьезной проблеме. Нам сказали не только, что был стол, но что был стол, «воспринятый Отто». Последнее утверждение является общественным, выведенным из опыта общественной жизни и ни в коей мере не исходным; коль скоро существует повод верить в него, оно базируется на аргументе. Отто воспринимает стол, или скорее феномен стола — ладно — но он не воспринимает того, что Отто воспринимает стол. Что такое «Отто»? В той мере, в какой он может быть известен себе или другим, он представляет собой серию событий. Одно из них — это появление зрительного феномена, который он поспешно называет столом. В ходе беседы с окружающими он приходит к заключению, что события, состоящие из людских мнений, формируют пучки, каждый из которых представляет собой одну персону, и что феномен стола принадлежит к тому же пучку, что и последующая словесно выраженная мысль, а также последующий акт записи этой мысли. Но все описанное уточнение не является частью визуальной данности. Если бы Отто всегда жил один, он никогда не пришел бы к различию между «это — стол» и «я вижу стол»; фактически, он бы всегда использовал первую фразу, если только можно вообще предположить, то он пользовался бы фразами. Слово «Я» представляет собой ограничивающее слово, означающее «Я, а не Вы»; оно ни в коей мере не является частью какой-либо исходной данности. И это становится еще более очевидным, когда вместо «Я» Нейрат говорит «Отто».

Пока что мы касались того, что случилось в 3 часа 15 минут. Пришло время рассмотреть, что случилось в 3 часа 16 минут.

В 3 часа 16 минут Отто выразил в словах то, что произошло в 3 часа 15 минут. Теперь я желаю допустить, что слова, им использо-

161

Базисные суждения

ванные, таковы, что они так же успешно могут быть использованы человеком, не следящим за ситуативными ловушками. Так что у него меньше поводов для критики. То, что этот человек думает, может не в полной мере быть истинным, но мы определенно желаем признать, что он думает то, что говорит.

В 3 часа 17 минут Отто совершил акт интроспекции и решил, что минутой раньше в его голове была определенная фраза, ну не совсем фраза, но формулировка, касающаяся возникшего раньше восприятия, которое в 3 часа 16 минут он еще помнил. Что действительно утверждалось — так то, что случилось в 3 часа 17 минут. Таким образом, по Нейрату, все данные эмпирической науки выражаются в следующей форме:

«Определенная личность (ею можем оказаться и мы, но это, как было сказано, не относится к делу) осознает в определенный момент, что совсем недавно она доверяла фразе, в которой утверждалось, что чуть раньше она увидела стол».

Это равносильно признанию, что все эмпирическое знание основывается на воспоминаниях слов, использованных в предыдущих случаях. Почему воспоминания должны предпочитаться восприятиям и почему ни одно воспоминание, кроме вспоминаемых слов, не должно допускаться, это не объясняется. Нейрат делает попытку обеспечить общепризнанность данных, но, совершив ошибку, приходит к одной из наиболее субъективных форм знания, а именно к воспоминаниям прошлых мыслей. Этот результат не разделяется теми, кто полагает, что чувственные данные могут быть общепризнанными.

Особая форма, приданная Нейратом протокольным предложениям, возможно, не является существенной частью его доктрины. Давайте рассмотрим ее в более общем виде.

Давайте повторим некоторые цитаты1. «Высказывания сопоставляются с высказываниями, а не с опытом» (Н). «Протокольное предложение, подобно любому другому, в конце концов принима-ется или отвергается на основе (волевого) решения» (Н). «Систе-ма Protokollsätze, которую считаем истинной..., может быть оха-

1 Далее «Н» означает «Нейрат», а «Г» — «Гемпель». 162

Базисные суждения

рактеризована только исторически, то есть как система, которая реально принимается человечеством и в особенности учеными нашего культурного круга» (Г). «Вместо реальности мы имеем множество попарно несовместимых, но внутренне согласованных массивов суждений, выбор между которыми не является логически определенным» (Н).

Эта попытка превратить лингвистический мир в самодостаточный открыта для многих возражений. Возьмем для начала необходимость эмпирических утверждений о словах, например: «Нейрат провозглашает то-то и то-то». Как мы это знаем? Видя определенные черные метки на белом фоне. Но этот опыт не должен, по мнению Нейрата и Гемпеля, служить основанием для нашего утверждения, что Нейрат провозглашает то-то и то-то. Прежде чем мы можем это утверждать, мы должны выяснить мнение человечества, в особенности нашего культурного круга, что же Нейрат говорит. Но как мы можем это выяснить? Обойти всех ученых нашего круга и спросить, «что Нейрат говорит на с. 364»? В ответ мы слышим определенные звуки, но они относятся к опыту и поэтому не дают никаких оснований для мнения, что же ученые сказали. Когда А отвечает, я должен обойти В, С, Д и остальных членов моего культурного круга, чтобы выяснить, что они думают по поводу того, что именно А сказал. И так далее, впадая в бесконечный регресс. Если глаза и уши не позволяют мне знать, что Нейрат сказал, никакое собрание ученых, даже самых избранных, не в состоянии помочь мне узнать это. Если Нейрат прав, его мнения известны мне из его письменных работ, но благодаря моим решениям и тех, кто принадлежит к моему культурному кругу. Если мы вздумаем приписать ему мнения, полностью отличные от тех, которых он практически придерживается, ему будет бесполезно спорить или ссылаться на страницы его письменных трудов, поскольку таким поведением он может только побудить нас к опытам, которые никогда не смогут стать основанием для высказываний.

Правда, Гемпель отрицает подобные следствия своей доктрины. Он говорит: «Карнап и Нейрат ни в коей мере не намереваются сказать: "не существует фактов, существуют только суждения"; напро-

163

Базисные суждения

тив, вхождение определенных утверждений в протокол наблюдателя или в научную книгу рассматривается как эмпирический факт, а сами суждения, входящие в протокол, как эмпирические объекты». Но в этом случае обессмысливается теория в целом. Ведь что такое «эмпирический факт»? Сказать «Л — эмпирический факт» у Нейрата и Гемпеля означает сказать: «Суждение "А — происходит" совместимо с определенным массивом уже принятых суждений». В другом культурном круге может быть принят другой массив суждений, благодаря чему Нейрат окажется в изгнании. Он сам отмечает, что практическая жизнь быстро устраняет двусмысленность и что мы находимся под влиянием мнений нашего окружения. Другими словами, эмпирическая истина может устанавливаться полицией. Данная доктрина, очевидно, полностью расходится с эмпиризмом, сущностью которого является признание того, что только опыт способен установить истину или ложь нетавтологических суждений.

Доктрина Нейрата, если серьезно, лишает эмпирические суждения всякого смысла. Когда я говорю: «Солнце светит», я имею в виду, что данное предложение — одно из многих, не противоречащих друг другу; я имею в виду нечто, не являющееся вербальным, для чего и были придуманы слова «Солнце» и «светит». Слова предназначены, хотя философы, кажется, склонны забывать этот простой факт, для того, чтобы иметь дело с реальностью, отличной от слов. Если я иду в ресторан и заказываю себе обед, я желаю не включения моих слов в систему других слов, а забочусь о получении пищи. Я могу обойтись и без слов, просто беря то, что желаю, но это было бы менее уместно. Вербалистские теории некоторых современных философов упускают из виду простые практические цели повседневных слов и запутываются в нео-неоплатонистичес-ком мистицизме. Мне'представляется, что я слышу от них: «Вначале было Слово», а не «вначале было то, что слова означают». Уместно отметить, что подобный уклон в древнюю метафизику произошел при попытке быть ультраэмпиристом.

164